Воронцов В. Б. В75 Судьба китайского Бонапарта

В Китае только нарождалась та почва, в которой

4

могли дать всходы семена, посеянные Сунь Ятсеном. Стихийный протест против иностранных колонизаторов весной 1925 г. охватил различные слои китайского обще­ства: рабочих, студентов, мелких собственников, торговцев.

Расстрелы в Шанхае отозвались эхом гневного проте­ста в различных уголках страны. Жертвы взывали к мщению. 1—2 июня 1925 г. началась забастовка в Шан­хае, вспыхнула 16-месячная гонконг-гуанчжоуская за­бастовка; выступления рабочих, студентов, торговцев принимали ярко выраженный антиимпериалистический характер. Из-за забастовок прекратили операции банки, китайские служащие в иностранных банках отказались выполнять свои обязанности. Замер шанхайский торго­вый порт. В забастовку включились служащие: работ­ники магазинов, хлебопекарен, телефонной компании и т. д. К П июня количество участников забастовки до­стигло 500 тыс.

23 июня 1925 г. рабочие направились к набережной Шацзи напротив о-ва Шамянь — иностранной концессии в Гуанчжоу: они хотели заявить свой протест консуль-

ствам Англии и Японии в связи с шанхайской трагедией. Среди тысяч рабочих, школьников, студентов, собрав­шихся отметить день памяти шанхайской трагедии, на­ходились и слушатели школы Вампу. Воспитанники школы, как и другие демонстранты, прошли по улицам города, выкрикивая антиимпериалистические лозунги. Но вот у набережной их встретили пулеметные очереди. Сраженные пулями демонстранты падали на мосту, в реку, истекали кровью раненые на набережной Шацзи. 52 убитых, 178 раненых — таков был итог кровавого побоища. Жертвами трагедии стали студенты, школьни­ки, санитары, пытавшиеся оказать помощь раненым, 22 слушателя школы Вампу. Зверства англичан, при­менивших новые для того времени разрывные пули дум-дум, вызвали бурю возмущения.

Правительство приняло ряд мер против иностранно­го вмешательства в конфликт: были ограничены эко­номические связи с Англией, началась забастовка, имев­шая целью парализовать жизнедеятельность английской колонии — Гонконга. Тысячи рабочих покинули Гонконг, направляясь на материк, население колонии уменьши­лось на 40 %

Борьба внутри Гоминьдана, которая усилилась после смерти Сунь Ятсена, бурный рост революционных наст­роений в китайском обществе вступили в новую фазу.

В начале мая 1925 г. Чан Кайши и Ван Цзинвэй пришли к согласию: первый получил пост главноко­мандующего вооруженными силами. Чан Кайши всюду повторял, что «глубоко тронут любовью к нему Вана». 30 июня Политбюро представило на рассмотрение ЦИК Гоминьдана проект организации Национального прави­тельства. На пост председателя правительства было выд­винуто две кандидатуры — Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь. Все одиннадцать принявших участие в тайном голосо­вании высказались за первую кандидатуру. Ван Цзинвэй проголосовал за себя '.

1 июля 1925 г. было провозглашено Национальное правительство Китайской республики. Ван Цзинвэй ста­рался совмещать пост главы правительства с руковод­ством отделом пропаганды Гоминьдана. Фактически же отдел пропаганды возглавлял представитель КПК Мао Цзэдун, официально находившийся на посту за­местителя заведующего отделом. Мао Цзэдун прора-

1 См.: Общество и государство в Китае. М., 1981. С. 154, 158.

4 Владилен Воронцов

49

ботал в центральном аппарате Гоминьдана до осени 1926 г.

С благословения и под контролем Чан Кайши в рам­ках школы Вампу создается «Общество пропаганды суньятсенизма», или «Суньятсеновское общество». Оно порывает с Лигой военной молодежи, организованной Чжоу Эньлаем и находящейся под эгидой КПК. Лидером общества стал Дай Цзитао. С 1919 по 1925 г. он про­делал путь от поклонника левого радикализма до ве­дущего идеолога правых гоминьдановцев; Дай снискал себе известность как вульгаризатор марксизма. «Сунь­ятсеновское общество» со дня своего основания прово­цирует напряженность в отношениях с КПК, с советскими советниками. Многие из них не без основания полагали, что первые чанкайшистские попытки переворота в Гоминь­дане во многом были спровоцированы Дай Цзитао.

Искренние патриоты связывали надежды на продол­жение дела лидера китайской революции с видным со­ратником Сунь Ятсена министром финансов Националь­ного правительства Ляо Чжункаем. Правые называли Ляо «скрытым коммунистом» и мечтали как можно ско­рее избавится от него. Разве могли они простить ему развитие отношений с Советским Союзом?! Ведь Ляо не раз выполнял на этом поприще ответственные пору­чения Сунь Ятсена.

Утром 20 августа Ляо, сопровождаемый женой Хэ Сяннин, выехал на заседание ЦИК Гоминьдана. На пути в машину подсел Чэнь Цюлинь — редактор гоминьда-новской газеты в Гонконге. Вскоре прибыли к зданию ЦИК. Первым открыл дверцы машины Ляо, за ним вышли Чэнь Цюлинь и Хэ Сяннин. Тотчас же прогремели вы­стрелы. Вдова Ляо вспоминала: не меньше 20 человек приняли участие в злодейском убийстве. Четыре терро­риста стреляли в Ляо, остальные прикрывали их. Охрана Ляо не смогла противостоять внезапному нападению. Акция была продумана в деталях. Предстоящее заседа­ние ЦИК и оживление в связи с этим в здании и вокруг позволили заговорщикам замаскировать свои действия. У раненого преступника, арестованного после убийства,

было обнаружено удостоверение на право ношения ору­жия. Оружие в руки убийц вложили правые гоминьданов-цы. Ляо Чжункай умер, так и не придя в сознание.

Еще не успели отдать последние почести Ляо Чжун-каю, а на заседании ЦИК Гоминьдана решался вопрос о руководстве партии.

Среди претендентов на наивысший пост в партии на­зывали Ван Цзинвэя, Ху Ханьмина и главкома гуанчжоу- • ской армии Сюй Чунчжи. Чан Кайши, взвешивая свои шансы, понимал, что уступает главному сопернику в ора­торском искусстве, в литературных способностях (Ван был известен как лучший публицист в партии), да и в ар­тистизме. Ван Цзинвэй учинил спектакль у гроба Ляо Чжункая: на его лице гнев сменила скорбь, он грозил убийцам, топал ногами, размахивал кулаками, действи­тельно лицедействовал как заправский актер. Ван Цзин­вэй, как земляк Сунь Ятсена (из провинции Гуандун), имел преимущества перед другими кандидатами.

На самого молодого из преемников Сунь Ятсена Ван Цзинвэя смотрели как на лидера революционного движе­ния нового типа. Председатель правительства, как вспо­минали знавшие его люди, походил скорее на красавчика актера, всегда любовавшегося своей не по возрасту моло­жавой внешностью. Он появлялся перед аудиторией в ев­ропейском костюме, гладко причесанный, с блестящими от бриолина волосами. Сторонники Ван Цзинвэя напоми­нали соратникам по партии: их лидер стоял рядом с Сунь Ятсеном у колыбели общества «Тунмэнхуэй» в 1905 г. По­пулярность Вана была действительно высокой — ведь за подготовку террористического акта в 1909 г. против мань­чжурского принца-регента его приговорили к пожизнен­ному заключению'.

От политиков различных мастей можно было услы­шать тот или иной вариант легенды о подвиге Ван Цзин­вэя. Когда бомба, брошенная террористом, не взорвалась, Вана схватили и утром должны были казнить. Дальней­шее развитие событий имело две версии. Согласно одной, Ван бежал с помощью подкупленной стражи, но, заблудив­шись в лабиринтах дворца, угодил в спальню императри­цы... Утром он получил полную свободу. Другой вариант подчеркивал как великодушие, так и бескорыстие импе­ратрицы. Она увидела с балкона, как красавца вели на

' См.: Вишнякова-Акимова В. В. Два года в восставшем Китае. 1925—1927. М.. 1980. С. 170.

4*

51

казнь; сердце повелительницы дрогнуло. Тотчас же был отдан приказ расковать узника. Ван вышел на свободу, сопровождаемый высочайшим напутствием: «Иди и плоди себе подобных!» Ван, естественно, отвергал легенды, рас­пространяемые злыми языками, и говорил: «Двери тюрь­мы мне открыла революция». Он был близок к Сунь Ятсе­ну, располагал значительным состоянием, многие окру­жающие считали его баловнем судьбы.

Другой претендент на лидерство в партии — Ху Ханьминь известен был как один из последователей Сунь Ятсена в области теории и революционной дея­тельности. Ху оказывал Сунь Ятсену до революции со­действие через гонконгскую газету, которую редактиро­вал в то время, снискал славу ученого, длительное время был секретарем Сунь Ятсена.

В 1903—1906 гг. Ху Ханьминь учился в Японии, где изучал право, политику, экономику, там он познакомился с новейшими течениями политической и экономической мысли на Западе, приобщился к деятельности «Тунмэн­хуэй» и уделял, в отличие от Чан Кайши, большое вни­мание мировоззренческим проблемам. Молодой теоре­тик пропагандировал идеологию Гоминьдана и в каче­стве наиболее важной ее черты — национализм, что выте­кало из борьбы с маньчжурским господством. Вместе с тем у него, как и у других претендовавших на роль теоретиков революции мыслителей, проявился идеалисти­ческий, в немалой степени наивный подход к партий­ному строительству. Гоминьдан, как утверждал Ху Хань­минь, основан на «любви» и «честности». С энтузиазмом он выступил против сторонников «просвещенного абсолютизма», с централизованной деспотией он свя­зывал все невзгоды своих соотечественников («яд деспо­тии скопился в центре»). Чан Кайши с молодых лет уве­ровал в право сильного уничтожать непокорных, Ху Хань­минь — в магическую силу оружия слова просвещен­ной части китайского общества. Чан Кайши ненавидел интеллигенцию, а Ху Ханьминь говорил о ее высоком пред­назначении и в то же время о ее колебаниях («стоило ей лишь поднять голову, как сразу правящий класс привлекал ее на свою сторону») '.

' Государство и общество в Китае. М., 1978. С. 229—233.

Чан Кайши сделал ставку на Ван Цзинвэя. Изоля­ции Ху Ханьминя способствовало немало причин. «У него есть один недостаток,— говорил о Ху Ханьмине М. М. Бо­родин.— Если он о чем-нибудь узнает, то об этом узнают его приятели, а затем и англичане — и все провалится» Нелестную характеристику Ху Ханьминю давал и один из твердых последователей Сунь Ятсена Ляо Чжункай (Ху Ханьминь — «дурак и баба») '.

Как же среди многих политических фигур выглядел Чан Кайши? Скорее всего на него смотрели как на «тем­ную лошадку». События, однако, развивались в пользу «темной лошадки». Расследование заговора против Ляо Чжункая показало, что среди его участников был брат Ху Ханьминя. Ху Ханьминь нашел убежище в доме Чан Кайши. Отношения между Чан Кайши и Ху Ханьминем были довольно сложными — они часто ссорились, но на этот раз Чан протянул своему сопернику и соратнику по партийным делам руку. Вскоре Ху направили в почетную ссылку.

Чан Кайши сполна продемонстрировал свои способ­ности фигляра. И в этом отношении он поднялся, по­жалуй, до уровня Ван Цзинвэя. Он показывался перед аудиторией в гневе, затем, сбрасывая маску мстителя, проявлял чудеса перевоплощения. За словами последо­вали дела. Под арест попали 17 военачальников, в ко­торых Чан Кайши усматривал своих потенциальных соперников. Среди арестованных были и соратники Ху Ханьминя, претендовавшие на военную власть в Гуанчжоу.

События, связанные с убийством Ляо, позволили Чан Кайши использовать идею «контрреволюционного заговора» в качестве предлога не только для разгрома своих непосредственных конкурентов, но и для подавле­ния всех, на кого они опирались, для упрочения своих позиций в Гоминьдане

На пути Чан Кайши к заветным высотам власти оказался Сюй Чунчжи — военный министр Националь­ного правительства и главком гуанчжоуской армии. Официальный пост главкома гуанчжоуской армии не обеспечивал ему прочного положения в этом раздирае­мом острыми междоусобицами, разношерстном военном формировании. Основные проблемы решались на Воен­ном совете, а не в кресле министра. Сюй не скрывал своей антипатии к Чан Кайши, смотрел на него как на

' См.: Общество и государство в Китае. С. 154, 155.

карьериста, выскочку — да и что можно было ожидать, по его мнению, от уроженца провинции Чжэцзян?! Настало наконец время, когда для Чан Кайши Сюй стал «кэци», то есть тем, «кого следует убрать».

20 сентября верные Чан Кайши курсанты из Вампу неожиданно окружили и разоружили преданные Сюй Чунчжи силы. Сюя сняли со всех постов, выдворили из Гуанчжоу и направили в Шанхай.

Оставался Ван Цзинвэй. Еще во время мятежа «бу­мажных тигров» Чан Кайши получил против него серьез­ный козырь. Так, 10 октября 1924 г. Сунь Ятсен написал Чану: «Революционный комитет должен быть создан немедленно, для того чтобы справиться с чрезвычайными делами... Ван Цзинвэя, пожалуй, можно не включать. По характеру он ближе к соглашательству и далек от твердости в решениях... Если же положение не удержится и развалится, мы должны острым ножом разрубить запутанную пеньку и не считаться с тем, одержим мы победу или потерпим поражение. Нынешний Революцион­ный комитет является подготовкой к такой мере, а для этого Ван Цзинвэй не подходит» '.

Ван Цзинвэй держал в своих руках все политиче­ские посты, Чан Кайши — военные. Ван оказался на пути Чан Кайши к абсолютной власти.

Претендент на кресло диктатора не бросался в по­литические схватки сломя голову, а предпочитал дейст­вовать как заправский интриган: он продвигался по сту­пенькам карьеры бесшумно, кошачьей походкой, тща­тельно высматривая добычу. Чан не разделял взглядов коммунистов, ему были больше по душе великодержав­ные амбиции идеолога Гоминьдана Дай Цзитао. Ведь именно Дай с усердием проповедовал исключительность китайской нации, взывал к возрождению былого ее величия.

Чан Кайши понимал, что такого рода идеи полностью соответствуют его властолюбивым замыслам, но на этом этапе не могли служить делу единения Китая. Реальным средством как объединения страны, так и упрочения его власти могла быть лишь армия, в организации ко­торой принимали живое участие советские специалисты и китайские коммунисты.

Чан Кайши вынужденно мирился с «полевением» Гоминьдана, что позволяло поддерживать представление

1 Черепанов А. И. Указ. соч. С. 130.

о нем как об искреннем стороннике единого антиимпе­риалистического национально-революционного фронта. В этом фронте, как предполагалось, должны были объе­диниться крестьяне, рабочие, передовая интеллигенция, представители не связанных с иностранным капиталом торгово-промышленных кругов. Чан Кайши, однако, пребывал в ожидании подходящего момента. Он, несом­ненно, сознавал, что коммунисты обращают первостепен­ное внимание на политическую работу в народных массах, и втайне надеялся, что в борьбе за власть он по­давит силой безоружных людей.

20 марта 1926 г.

Еще совсем недавно в Гуандуне располагалось двухты­сячное войско, больше похожее на одно из обычных милитаристских формирований, где царили разброд и анархия. Возглавлявшие его генералы готовы были в борьбе за власть разорвать друг друга на куски. К 1926 г. благодаря деятельности гуанчжоуского правительства, помощи советских советников, институту политработни­ков, среди которых активную роль играли коммунисты, положение начинает меняться.

Растет массовое антиимпериалистическое движение, укрепляется революционная база в Гуандуне. Совет­ские люди вместе с коммунистами делают все для упро­чения на Юге военной, административной, финансовой власти Национального правительства. Идет реоргани­зация вооруженных сил Гуандуна, на их базе создается Национально-революционная армия (НРА). И все же советские советники порой переоценивали достигнутые успехи, недооценивали опасности справа.

Дисциплина в армии оставляла желать лучшего. Млад­шие чины и высшие командиры были наемниками, по своему духу они весьма далеко отстояли от идей нацио­нальной революции. Жажда обогащения, обеспечения своего личного благополучия приводила их в гуандун-скую (как и в другие) армию. Пышным цветом процве­тали здесь карьеризм, вымогательство, взяточничество. Высшие офицерские чины не упускали случая, чтобы не поживиться за счет солдат.

В 20-х годах пособие для солдат НРА составляло 10—12 юаней в месяц. На эту скромную сумму нужно было прокормиться, одеть себя да еще, по возможности,

немного денег отложить про запас. Но командиры, по­лучая солдатское жалованье, обычно утаивали для себя часть денег. Личные связи генералов определяли размеры финансовых субсидий для их частей. Главно­командующий присваивал для своих нужд 700—800 тыс. юаней в месяц, а для других корпусов отпускал по 100— 200 тыс. Аппетит генерала Чана рос не по дням, а по часам. Немало средств правительство ассигновало на медицинское обслуживание, но деньги зачастую не до­ходили до госпиталей, переполненных ранеными сол­датами. Чан Кайши и здесь нашел источник для обога­щения. Чтобы снабдить армию одеялами на целый год, достаточно было 300 тыс. юаней. Чан Кайши получал ежемесячно на эти цели полмиллиона юаней.

ЦИК отобрал кандидатов для учебы в Советском Союзе. Чтобы отправить их в Москву, удалось наскрести всего лишь 3 тыс. юаней. Чан Кайши же для обмунди­рования своей личной охраны выбил у правительства 7 тыс. Пример Чана вдохновлял приближенных. Его соратники по Вампу Чэнь Чэн и Ху Цзунань стали сим­волами разложения в рядах армии. Зачастую жалованье погибших шло непосредственно в карманы командую­щих.

Один из неприятных для Чан Кайши вопросов во взаимоотношениях с военными советниками — финанси­рование НРА. Советники не могли равнодушно смот­реть, как разбазариваются средства, и мириться с отсут­ствием справедливости в их распределении. Имевшие за плечами героическую школу революции, гражданской войны, весьма щепетильные во всем, что касалось чести и достоинства революционера, они с возмущением во­спринимали махинации главного инспектора НРА. Во­прос справедливого распределения средств так или ина­че возникал на заседаниях Военного совета. Н. В. Куй­бышев, который сменил В. К. Блюхера — начальника Южнокитайской группы советников, твердо требовал положительного решения этого вопроса. Советник Глав­ного штаба Национально-революционной армии В. П. Ро-гачев, заместитель Куйбышева по политчасти И. Я. Раз­гон (Ольгин) открыто выступали в поддержку этой пози­ции. Для Чан Кайши деньги обеспечивали контроль в ар­мии, ему, безусловно, было небезразлично, идут ли сред­ства верным ему людям либо направляются в части, где сильны позиции его противников по Гоминьдану — ком­мунистов.

Ван Цзинвэй, выступая в этих щепетильных делах в поддержку линии советников, пытался создать о себе представление как о левом политическом деятеле. Совет­ники же, озабоченные созданием дисциплинированной, боеспособной армии, искренне пытались изменить то, что веками создавалось в китайском обществе. Главный политический советник М. М. Бородин понимал, что глубокие революционные изменения не могут иметь ме­сто при существовавших базисных структурах. «Самым главным оплотом империализма в Китае вообще и в осо­бенности в Гуандуне,— писал М. М. Бородин,— яв­ляются не милитаристы, а земельные отношения, отста­лые средневековые отношения».

События, казалось, благоприятствовали Чан Кайши. Действия одного из самых оголтелых милитаристов — Чжан Цзолиня вызывали мощные антиимпериалистиче­ские выступления. Влиятельные круги на Западе забили тревогу и сделали все для примирения Чжан Цзолиня и У Пэйфу. Перед этой коалицией, опиравшейся на поддержку Японии, Англии, США, Франции и Италии, национальная армия Фэн Юйсяна не смогла устоять. Разгул милитаризма, реакции привел к расстрелу 18 мар­та 1926 г. мирных демонстрантов в Пекине, шедших под антиимпериалистическими лозунгами.

Через два дня после пекинской трагедии начался мятеж в Гуанчжоу. Его острие направлялось против коммунистов и советников. Заговор готовился давно: 9 марта 1926 г. Чан Кайши созвал совещание доверенных лиц, где и было принято решение о мятеже. Успех левых после II съезда Гоминьдана (январь 1926 г.) встревожил Чана. Треть делегатов съезда — коммунисты! Еще одна треть — под их влиянием! В ЦИК. Гоминьдана укрепляла свои ряды оппозиция. Среди 36 членов ЦИК к оппозиции примыкало 16, а семеро были коммунистами. Видное место в оппозиции занимали вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин, ее брат Сун Цзывэнь, вдова убитого Ляо Чжункая Хэ Сяннин.

Назревало все большее размежевание сил в рядах Гоминьдана. Только недавно, в ноябре 1925 г., у усыпаль­ницы Сунь Ятсена в храме Биюньсы в Сишаньских горах под Пекином состоялась Сишаньская конференция. Участники провозгласили эту конференцию 4-м плену­мом ЦИК Гоминьдана. Казалось, что в преддверии II съезда Гоминьдана в партии преобладали коммунисты и левые. Но здесь, в Сишаньских горах, слышались при­

зывы к исключению Ван Цзинвэя из партии, изгнанию из страны Бородина как представителя Коминтерна, вы­воду из партии коммунистов и т. д. Влиятельные в Го­миньдане силы провозгласили лозунг «Долой союз с КПК, с СССР!». Сишаньскую встречу приветствовали Дай Цзитао и другие известные гоминьдановцы. Достаточно громко раздавался в оппозиции голос Сунь Фо. Сын Сунь Ятсена не унаследовал от своего отца приверженность идее единого фронта. Политическое лицо Сунь Фо опре­деляли его связи с компрадорскими кругами, с Гонкон­гом, его обласкали «жирные коты», ворочавшие гигант­скими состояниями. Крупные дельцы содействовали возвы­шению Сунь Фо, который, будучи членом гуандунского правительства, возглавил, по существу, блок правых в ЦИК Гоминьдана. Сунь Ятсен не раз требовал суда над своим сыном за казнокрадство, но дело прекращали из-за уважения к отцу.

Правое крыло не отличалось однородностью, здесь помимо сторонников Сунь Фо отстаивали свои позиции хозяева дельты реки Чжуцзян (Жемчужной)— их ин­тересы защищал главарь полубандитских формирований Ли Фулинь. За спиной милитаристской клики Ли Фулиня стояли чиновники-бюрократы, землевладельцы-феода­лы, все, кто потянулся за «Суньятсеновским обществом».

Одна из причин обострения обстановки — укрепление новой власти в Гуандуне, за чем последовало введение упорядоченного сбора налогов. Нередко НРА стремилась уравнять себя в правах на землю с представителями дореволюционной феодально-помещичьей и чиновнической бюрократии. К этому времени в Китае насчитывалось, согласно официальным данным, до 200 помещичьих вла­дений по 10 тыс. му (му — '/16 га) и более, до 30 тыс. вла­дений свыше 1 тыс. му каждое. Милитаристы, вступавшие со своими войсками в какую-либо провинцию, считали, что приобретают право на лакомые куски. Крестьянин, ремесленник, мелкий торговец испытывали на себе двой­ной гнет: помещиков и милитаристов, ведь и те и другие порой умудрялись собрать налоги с населения за 10 лет вперед. Не отставали от них и генералы НРА. Когда правительство поставило под сомнение существующую систему сбора налогов, стало обдумывать меры по ее перестройке, разразилась политическая буря. Милитари­сты, помещики, полиция (минтуань), различные акцио­нерные компании не могли примириться с такого рода нововведениями. Любое покушение на их «право» без­

раздельного грабежа крестьянина они рассматривали как удар по священным для помещичьей бюрократии привилегиям. Обстановка в Гуанчжоу обострялась.