Отечественная ориенталистика

При рассмотрении этапов развития ориенталистики автор сознательно не затрагивал вопросы, связанные с изучением истории Древнего Востока в отечественной науке. На самом деле отечественное востоковедение являлось неразделимой частью единого европейского востоковедения в целом. В очередной раз мы не можем согласиться с мнением Л.С. Васильева, который в своем учебном пособии «История Востока» пишет: «Русские востоковеды, хотя они и представляли собой до 1917 года внушительный и уважаемый в мировом сообществе отряд специалистов, историей Востока и проблемами исторического процесса на Востоке интересовались сравнительно мало»³⁸. Более верным нам кажется утверждение академика В.В. Бартольда: «В XIX веке изучение Востока сделало в России, может быть еще более значительные успехи, чем в Западной Европе»^39. В подтверждение этого можно привести следующий факт: Третий международный конгресс ориенталистов состоялся в Петербурге в 1876 г., после конгрессов в Париже и Лондоне, являвшихся центрами наиболее развитых национальных школ в изучении истории Древнего Востока. Выбор страны и города не был случаен. Он был подготовлен всей предыдущей историей изучения Востока в России.

Еще в 50-х годах XIX в. был создан единый центр востоковедческих исследований – факультет восточных языков в Петербургском университете, который давал своим выпускникам широкое академическое образование с прекрасной филологической подготовкой. Данный факультет комплектовался первоклассными учеными. Одаренные выпускники получали возможность в течение нескольких лет совершенствовать свои познания у лучших ученых Европы, работать в архивах, музеях, библиотеках, участвовать в длительных командировках в изучаемые страны. Таким образом, укреплялось международное сотрудничество, русские ученые публиковались в ведущих научных журналах Европы, выступали с докладами на самых авторитетных конференциях.

Истоки русского востоковедения начинаются еще в средневековье. Достаточно вспомнить «Хожение за три моря» тверского купца Афанасия Никитина (XV в.) или описание путешествия в Китай монаха Спафария (XVII в.). Нужно сказать, что русское китаеведение имеет давние традиции. У его истоков стоял известный знаток древней истории Китая Николай Яковлевич Бичурин (1777–1853). Приняв постриг под именем монаха Иакинфа, он возглавил в 1807 г. православную духовную миссию в Пекине. Бичурин составил первый русско-китайский словарь. Для него характерен, прежде всего, глубокий, уважительный интерес к культуре и быту китайцев, к их корням. После четырнадцати лет пребывания в Пекине он вернулся в Россию и написал несколько трудов, посвященных нашему великому соседу⁴⁰.

В первой половине XIX в. развитие востоковедения шло в России «вширь». Создавались востоковедные кафедры и отделения в Москве, Казани, Петербурге, Одессе и других городах. На этом этапе накопление знаний о древневосточной истории имеет в основном коллекционно-описательный характер. Создаются как государственные, так и частные коллекции восточных древностей. Это, прежде всего, Кунсткамера, Эрмитаж, Публичная библиотека, Азиатский музей Академии наук, собравший колоссальные коллекции и солидную библиотеку и превратившийся впоследствии в настоящее научно-исследовательское учреждение. Одновременно усилиями Норова, Прахова, Н.П. Лихачева и др. создаются крупные собрания памятников истории Древнего Востока.

Во второй половине XIX в. Россия принимала активное участие в борьбе за раздел мира – в Средней Азии, на Дальнем Востоке. В это время усиливаются контакты с Индией и Китаем, проводятся первые научные экспедиции в эти страны. Постепенно в востоковедении утверждаются навыки критического анализа источников, систематического ведения археологических раскопок, научного описания и публикации памятников, т.о. наука освобождается от дилетантизма, зарождается профессиональное отношение к изучению древней истории в конкретных дисциплинах.

Развитие отечественного востоковедения происходило по двум главным направлениям: 1) изучение Востока в области филологии на уровне сравнительно-исторического языкознания; 2) история стран Востока, базировавшаяся на глубоком знании первоисточников. Историки Древнего Востока работали по трем главным линиям – гражданская история, история культуры, история религии народов Востока. Одновременно, усилиями Н.И. Веселовского, Н.Я .Марра и А. Орбели и др. сотрудников Русского археологического общества разворачиваются планомерные, ведущиеся на высоком научном уровне, раскопки древностей в различных районах огромной Российской империи: в Закавказье, Средней Азии, Северном Кавказе. Важнейшее значение имела публикация в 50–70 гг. XIX в. многотомных Петербургских словарей санскрита, изданных в России по распоряжению Академии наук. Вторая половина XIX в. ознаменовалась превращением отдельных отраслей изучения Древнего Востока в профессиональную науку. В 70–80 гг. начинается формирование национальной школы ориенталистики, давшей миру на рубеже веков блистательные имена великих ученых.

Рождение отечественной египтологии связано с именем Владимира Семеновича Голенищева (1856–1947) В 1874 г. восемнадцатилетний студент Петербургского университета опубликовал три небольшие статьи в лейпцигском журнале, издававшемся знаменитыми египтологами Р. Лепсиусом и Г. Бругшем. Богатый молодой человек с 14 лет начал покупать древности и создавать личный музей. Он самостоятельно изучает египетский и коптский, арабский и древнееврейский языки. В придворном музее Эрмитаже ему разрешили развернуть древний папирусный свиток, и это стало настоящим научным открытием, о результатах которого студент-второкурсник докладывает III Международному конгрессу. Он первым в мире прочитал одну из жемчужин древнеегипетской литературы и важнейший источник, который мы знаем сейчас как «Речение Неферти». Доклад Голенищева сразу возвел его в ранг профессионального египтолога высокого класса. Начиная с 70-х годов он ежегодно ездил в Европу, где интересовался древностями Египта, а некоторые из них приобретал.

В 1879 г. Голенищев впервые выезжает в Египет и с тех пор чуть ли не ежегодно посещает его. В 1939 г. в Египте отмечали его «шестидесятый приезд». По окончанию университета он становится сотрудником Эрмитажа и в 1881 г. разворачивает еще один папирус, который он назвал «Сказкой о потерпевшем кораблекрушение». Его коллекция разрастается и Голенищев старается сделать собственные памятники древности доступными своим коллегам. Он скупает папирусы, участвует в раскопках в Египте. В 1908 г., оказавшись на грани разорения, он вынужден был продать свой музей. Его коллекция через Думу была приобретена для Музея изящных искусств в Москве (ныне Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина). В 1913 г. он покидает Россию навсегда. Признанием великих заслуг русского ученого стало избрание его по конкурсу заведующим кафедрой египтологии, только что открытой в Каирском университете.

В 1882 г. выходит из печати труд второго отечественного египтолога – Оскара Эдуардовича Лемма (1856–1918). В отличие от Голенищева, Лемм получил профессиональную подготовку за границей. В Лейпциге он занимался у Г. Эберса, а в Берлине у Р. Лепсиуса и Г. Бругша. Его другом был Адольф Эрман, создатель берлинской школы египтологов. Лемм основал египтологию и коптологию в России, он первым начал преподавать эти дисциплины в университете. Его учеником был Б.А. Тураев. Таким образом в нашей стране появилась собственная египтологическая школа.

90-е годы XIX в. в истории русской египтологии ознаменовались началом деятельности Бориса Александровича Тураева (1868–1920). После окончания Петербургского университета, где он занимался у Лемма, в 1891 г. Тураев уезжает в Берлин, где слушает лекции профессоров Бругша, Эрмана, Штайндорфа. Затем он перебирается в Париж и занимается у Гастона Масперо. В 1893–1894 г.г. Тураев прошел ассириологическую школу в Берлинском университете у Шрадера, Винклера и Лемана. В 1896 г. он сам начинает преподавать историю Древнего Востока на историко-филологическом факультете Петербургского университета. И хотя Тураев был плохим лектором, но с его появлением на кафедре слушатели сразу же почувствовали огромную эрудицию и богатейшие знания древней истории Ближнего Востока у молодого приват-доцента. На курсе стал вопрос о создании истории Древнего Востока на русском языке и студенческий комитет взял на себя печатание лекций Тураева, которые позже легли в основание самого фундаментального труда его жизни – двухтомной «Истории Древнего Востока»⁴¹. В 1898 г. Тураев издает свою первую монографию – «Бог Тот», которая стала первой магистерской диссертацией в России по египтологии.

В первые годы ХХ столетия Тураев уделяет основное внимание эфиопистике и именно по этой дисциплине защищает свою докторскую диссертацию. С 1909 г., со времени своей первой поездки в Египет, он начинает собирать собственную коллекцию. В 1913 г. выходит в свет последнее прижизненное издание «Истории Древнего Востока». Это лучшее, что когда-либо имела русская наука по данной дисциплине, и награждение книги золотой медалью Российской академии наук совершенно заслужено. В настоящее время эта книга во многом уже устарела, но она занимает самое почетное место в истории отечественного востоковедения. Труд Тураева служит образцом объективности и строгого академизма. Для него характерен, прежде всего, глубокий интерес к проблемам культуры и религии древнейших цивилизаций Ближнего Востока, что созвучно в наши дни принципам цивилизационного подхода, утверждающегося в современной исторической науке России. Нужно отметить также исследования Тураева в области древнеегипетской письменности, итогом которых стала сводная «Египетская литература» (1-й том опубликован в 1920 г., 2-й том так и не вышел). Важнейшей заслугой Б.А. Тураева явилось создание собственной школы. У него занимались многочисленные ученики и ученицы, которые развернули свою деятельность уже в 20–30-е годы ХХ в. Это Н.Д. Флиттнер, А.Л. Коцейовский, И.М. Волков, В.В. Струве, Т.М. Бороздина, Н.М. Дьяконова, Ф.Ф. Гесс, А.Д. Шмидт и др. Многие ученики Тураева после окончания курса имели возможность заниматься у крупнейших немецких профессоров. Так, например, В.В. Струве занимался у Эрмана, Мёллера, Э. Мейера, познакомился с великим египтологом К. Зете. К сожалению, первая мировая война прекратила контакты отечественных востоковедов с немецкой наукой.

Во 2-ой декаде ХХ века начинается научная карьера В.В. Струве. Он работает сотрудником Эрмитажа, издает свои первые египтологические штудии, а с 1916 г. начинает преподавать в Петроградском университете.

Во 2-ой половине XIX в. закладываются основы и отечественной ассириологии. Хотя открытие первых клинописных текстов и археологических памятников мы связываем с именем выпускника Казанского университета, а впоследствии профессора Петербургского университета В. Диттеля (1816–1848). Во время путешествия по передней Азии он открыл несколько ранее неизвестных надписей на гробнице Дария I в Накши-Рустаме. На холме Нимруд Диттель произвел небольшие раскопки и здесь нашел клинообразную надпись, о чем стало известно Лейярду, которому и суждено было раскопать город Кальху.

Преподавание собственно ассириологических дисциплин было начато в России на факультете восточных языков в Петербургском университете. Здесь в 1891 г. был прочитан курс «ассирийского языка». Это сделал О.Э. Лемм, прошедший ассириологическую подготовку у Ф. Делича и Э. Шрадера. С 1909 г. лекции по ассириологии на историко-филологическом факультете читал Павел Константинович Коковцев, который и ввел непрерывное преподавание ассириологических дисциплин, сделав его традиционным в русском востоковедении. Из школы Коковцева вышли многие крупные ассириологи России: В.К. Шилейко, А.П. Рифтин, В.В. Струве.

Огромный вклад в изучение истории древней культуры Передней Азии внес Михаил Васильевич Никольский (1848–1917), которого академик Тураев по праву назвал «отцом русской ассириологии». Выпускник Московской духовной академии, он отказался от богословской деятельности и предпочел ей работу учителя классических языков в гимназиях и внештатного преподавателя древнееврейского языка и ассириологии в Московском университете. Никольский ознакомился с работами А. Сэйса и самостоятельно овладел клинописью. Он умел сочетать кабинетную работу ученого с участием в полевых экспедициях. В середине 90-х годов XIX в. он участвовал в трех экспедициях в Закавказье, где собрал уникальный материал, проливающий свет на ряд вопросов истории Урарту и урартской письменности, за что его называют также «отцом русской урартологии».

Но особенно велики заслуги Никольского в изучении проблем истории Древней Месопотамии. Несколько лет М.В. Никольский работал в музее Н.П. Лихачева, известного русского историка и искусствоведа, собравшего большую коллекцию клинописных текстов. Результатом исследований ученого стал его капитальный двухтомный труд «Документы хозяйственной отчетности древнейшей Халдеи» (1908–1915). Многие работы Никольского носили научно-популярный характер, способствуя распространению сведений о Древнем Востоке, добытых западными исследователями. Дело отца продолжил Николай Михайлович Никольский, крупнейший ассириолог уже советского времени, опубликовавший ряд работ по истории общины и рабства в Двуречье, а также Вавилонской культуре.

Другой выдающийся ассириолог Владимир Казимирович Шилейко (1891–1930) больше известен как поэт и переводчик. Ему принадлежат первый русский перевод «Эпоса о Гильгамеше». Шилейко написал очерк истории Шумера, основанный на самостоятельных исследованиях и, по мнению И.М. Дьяконова, остававшийся лучшим изложением этой истории в мировой науке до Второй мировой войны. За эту работу Шилейко получил в 1916 г. большую серебряную медаль Российской академии О......

Б.А. Тураев уделил в своей «Истории Древнего Востока» значительное внимание культуре и истории Месопотамии. И.М. Волков перевел на русский язык законы Хаммурапи и дал к ним подробный комментарий (1914). Лучшие традиции отечественной ассириологии лягут в основу советской историографической школы, которая будет развиваться после Октябрьской революции на базе методологии исторического материализма.

Русские исследователи внесли свою лепту и в становление других частных дисциплин ассириологии, например, хеттологию, обследовав важные хеттские памятники. Но наиболее существенный вклад принадлежит русским урартологам. С 1862 г. идет открытие и накопление обширного эпиграфического материализма из Закавказья. Составляются своды урартских надписей. В 1915–1917 г.г., когда русские войска находились на территории турецкой Армении, российские исследователи вели интенсивный сбор урартского материла. В 1916 г. И.А. Орбели (1897–1961), в будущем академик и директор Эрмитажа, открыл в нише Ванской скалы самую крупную из известных урартских надписей – летопись царя Сардури II. С 80-х годов проводятся и раскопки археологических памятников, в которых принимают участие А.С. Уваров, А.А. Ивановский, И.А. Орбели, Н.Я. Тарр, П.Ф. Петров и др.

Во второй половине XIX в. складывается и отечественная школа индологии. У ее истоков стоит В.П. Васильев, один из пионеров русской буддологии и синологии. До 1917 г. в Российских университетах не читались лекционные курсы по древней истории Индии и Китая. В.П. Васильев читал курс истории буддизма, который он исследовал по санскритским и китайским источникам, по тибетским и монгольским текстам. Он первым дал полное описание буддизма Махаяны в своей книге «Буддизм» 1857 г. В 1873 г. вышла новая работа Васильева – «Религии Востока: конфуцианство, буддизм и даосизм». Нужно заметить, что большинство своих книг Васильев писал в свободной манере, без ссылок на использованные источники. Его концептуальные построения с явным налетом гиперкритицизма часто подвергались критике со стороны коллег и учеников. Наиболее обоснованную критику некоторых положений Васильева мы находим у И.П. Минаева, который в целом, высоко ценил труды своего учителя. Несмотря на спорные положения отдельных концепций автора, труд Васильева остается наиболее глубоким и информативным в отечественной науке.

Своеобразной вехой в истории Российской синологии стал 1880 г., когда вышел в свет первый в мире обобщающий труд по истории китайской литературы. Речь идет об «Очерке истории китайской литературы» В.П. Васильева. Автор хорошо понимал неполноту и несовершенство своего нового труда и все же его очерк продолжает служить надежным ориентиром уже для нескольких поколений исследователей-синологов.

Если научные интересы В.П. Васильева были связаны прежде всего с Китаем, то становление индологической школы мы связываем в первую очередь, с именем Ивана Павловича Минаева (1840–1890). Занимаясь китайским языком, со второго курса он приступил к изучению санскрита, беря уроки у К.А. Косовича. Со студенческой скамьи его привлекают проблемы истории стран Востока. После окончания университета Минаева ожидала длительная заграничная командировка в Европу, где он слушал лекции Ф. Боппа, учился у знаменитого А.Вебера и других профессоров. Пять лет пребывания в Берлине, Париже, Лондоне сделали Минаева превосходным знатоком санскрита, пали, индийского буддизма. С 1871 г. он перешел на историко-филологический факультет, стал профессором, начал исследования южного буддизма. Особое внимание Минаева привлекают джатаки – рассказы о перерождениях Будды. Он посвящает им целую серию статей. Затем молодой профессор отправляется в двухлетнюю командировку на Цейлон и в Индию. В результате поездки была собрана значительная коллекция рукописей и, главное, Минаев хорошо узнал страну не только по книгам. Об этом говорят его «Очерки Цейлона и Индии из путевых заметок русского», вызвавшие огромный интерес публики. Противоречивым было отношение ученого к колониальному владычеству в Индии и политике России в Средней Азии. Высокий гуманизм не позволял ему быть ни апологетом западной цивилизации, ни ее противником.

Минаев не хотел оставаться в узких рамках санскритологии, ограничивавшейся изучением языка и памятников классической литературы Индии. В своей речи в 1884 г. он говорил: «Изучение Индии старой не должно заслонять научную и практическую важность жизненных явлений в современной Индии»⁴². Но осуществить свой замысел подготовки широко образованных индологов Минаеву не удалось. В своих докладных записках после очередной командировки ученый предупреждал о недопустимости авантюристических шагов в восточной политике.

Центральной работой И.П. Минаева стала большая монография «Буддизм» (1887), где он постарался дать общую концепцию первой мировой религии, основанную на строгом анализе источников. Глубокий историзм автора, мастерская критика источников значительно превзошли по уровню труды классиков буддологии того времени: Т. Рис-Дэвидса, Г. Ольденберга, Э. Сенара. Работа над книгой не была завершена, рукописи Минаева публиковали его ученики и коллеги. Долгое время ученому не удавалось подготовить себе преемника по кафедре. Лишь в последние годы жизни он обрел достойных учеников, и, прежде всего, С.Ф. Ольденбурга и Ф.И. Щербатского, которые развили основные принципы русской буддологической школы, заложенные их учителем.

Школа Минаева рассматривала буддизм как широкое историко-культурное и социальное явление, оказавшее глубокое влияние на многие стороны жизни древней Индии. С именем Сергея Федоровича Ольденбурга (1863–1934) связана организация обширных исследований в области буддологии. Главное внимание молодого ученого было сосредоточено не на лингвистических проблемах, а на историческом содержании изучаемых текстов. После двухгодичной командировки во Францию и Англию, ему пришлось в 1889 г., в связи с болезнью Минаева, принять на себя преподавание санскрита в Петербургском университете. С его именем связано превращение факультета восточных языков в будущий центр подготовки индологов.

В 1897 г. им было основано издание «Bibliotek Buddica. Собрание оригинальных переводных буддийских текстов». При этом использовались книги на китайском, тибетском, монгольском, санскритском языках. Это был громадный труд, к которому привлекались крупнейшие востоковеды из разных стран. Деятельность по созданию Буддийской библиотеки и изучение истории Центральной Азии – великая заслуга ученого. Став секретарем Российской Академии наук в 1904 г., он многое сделал для организации крупных предприятий и в области египтологии, сам участвовал в двух экспедициях.

Наиболее значительные успехи в изучении индийской философии связаны с именем Федора Ипполитовича Щербатского (1866–1942). Он создает двухтомную «Теорию познания и логики», которая стала его докторской диссертацией и сделала автора признанным авторитетом в области индийской философии и буддизма. Русский ученый участвовал в экспедиции в Индию, ввел в научный оборот громадное количество санскритских и тибетских текстов. Благодаря Щербатскому Петербург стал центром международного сотрудничества по изучению буддийской философии. Вокруг ученого создавалась научная школа. Он вынашивал грандиозные планы, лишь немногие из которых были осуществлены в советский период его жизни.

Итак, мы видим, что отечественная наука практически во всех областях востоковедения была представлена блестящими именами крупных ученых, вокруг которых группировалась талантливая молодежь. Казалось бы, что в России, накануне Октября 1917 года были все условия для расцвета науки и культуры. Но эти надежды во многом не оправдались. Первая мировая война, российская революция и гражданская война, затянувшиеся на долгие годы прервали поступательное развитие науки о Древнем Востоке. Многие специалисты-востоковеды покинули Родину, а те, кто остался, с трудом вписывались в новую советскую жизнь, не принимая господствующую марксистскую идеологию. Весьма далек от марксизма был Б.А. Тураев, который в последние годы жизни испытывал большие материальные трудности. В первое десятилетие после Октября еще сохранялся значительный потенциал традиционной отечественной школы.

В 20-е годы наступает время интереснейших поисков в области теории, период напряженного движения научной мысли. Это и время классических работ и крупных ученых. Немалую роль сыграла преемственность: в науке остались или в нее пришли люди, приобретшие опыт исследовательской работы или получившие образование еще в дореволюционное время. Конечно, в дальнейшем возникает проблема кадров, т.к. подготовка нового поколения историков Древнего Востока приходит в упадок. Преподавание в вузах велось «в духе практицизма без обширной филологической подготовки, без изучения литературы, культуры истории народа, как части всемирной истории»⁴³. Идеологическое давление имело противоречивый характер. С одной стороны оно сковывало творческую мысль, а с другой нацеливало ученых на самостоятельные поиски. Это привело к тому, что в конце 20-х – середине 30-х годов шли жаркие споры о характере общественного строя и места Древнего Востока во всемирной истории.

Лишь в дальнейшем процесс догматизации науки привел к снижению уровня востоковедческих исследований. Историки вынуждены были уделять повышенное внимание экономике государств Древнего Востока, положению народных масс и классовой борьбе. В 20-е годы появились упрощенческие работы в духе вульгарной социологии, уделявшие особое внимание общим закономерностям и практически игнорирующие «особенное». Старые специалисты в большинстве своем не принимали эти "методологические новшества", и оставались традиционно на позициях теории «извечного восточного феодализма». Так же вновь получили распространение идеи об особом характере и путях развития восточных обществ. Эти взгляды опирались на марксистскую концепцию «азиатского способа производства». Настоятельно требовалось новое теоретическое осмысление и обобщение громадного количества фактов, накопленных наукой к этому времени.

В условиях, когда марксистское учение становилось господствующей официальной идеологией, наиболее предпочтительным представлялось переосмысление истории Востока с позиций исторического материализма. И такое обобщение было сделано учеником Б.А. Тураева, уже известным в то время египтологом и ассириологом Василием Васильевичем Струве (1889–1965). Как и его учитель, он обладал редкостной эрудицией, был не только историком, но и филологом, высокопрофессиональным ориенталистом и знающим антиковедом. Ему доступны были в оригинале письменные источники многих народов древнего мира. На этой базе была создана монография «Манефон и его время» (1928–1930). Струве предпринимает изучение эллинизма с позиций античника и ориенталиста. Однако в ходе развернувшейся на рубеже 20–30 годов первой дискуссии по АСП основное внимание он уделяет работе с клинописными документами хозяйственной отчетности из архивов III династии Ура и храмов Шумера. Одновременно ученый воспринимает марксистское мировоззрение и пытается применить его в своей практической деятельности. Трудно определить, что подвигло В.В. Струве к применению марксизма к древневосточной истории – искреннее убеждение в плодотворности революционного учения в достижении более высокого уровня познания истории древних обществ или «социальный заказ»? Как новообращенный марксист, Струве отрицал феодальный характер восточных обществ, на смену которым пришли античные рабовладельческие. Тогда неизбежно следовало бы признать, что последние во всех отношениях ниже древневосточных. В действительности все обстояло наоборот. Для Струве тезис о феодализме на Древнем Востоке был принципиально неприемлем, но свою собственную позицию он должен был обосновать конкретными историческими фактами.

Впервые В.В. Струве познакомил научную общественность со своими выводами в 1933 г. в известном докладе «Возникновение, развитие и упадок рабовладельческого общества на Древнем Востоке». Доклад длился почти 4 часа. Как пишет И.М. Дьяконов, присутствовавший в зале, «слушать было трудно – Струве говорил плохо, длинными, запутанными фразами, тонким голосом и, по обыкновению, со множеством паразитических словечек. Однако, слушали его внимательно. После доклада было много выступавших. Большинство соглашались с докладчиком, но с теми или иными оговорками»⁴⁴. И.М. Лурье, убежденный сторонник теории феодализма в древности, побивал Струве цитатами из Маркса. А.П. Рифтин указывал на филологические погрешности в старовавилонском языке, допущенные докладчиком.

Главные выводы, сделанные в докладе В.В. Струве, были следующие:

1. 
   является несомненным фактом, что во всех обществах Древнего Востока существовали рабовладельческие отношения, походившие на античные;
   
2. 
   таких рабов все же было немного по сравнению со всей массой непосредственных производителей;
   
3. 
   на Древнем Востоке не было феодализма.
   

Это было совершенно новым подходом к проблеме рабства. Всякая общественно-экономическая формация, по его утверждению, является исторической, а не статической системой. Античное рабство есть конечный пункт многовекового развития. Поэтому Струве ввел термин «ранее рабовладение», считая страны Древнего Востока начальной ступенью в истории единой рабовладельческой формации. Ее зрелой стадией стали Греция и Рим.

Вывод Струве далеко не сразу получил признание своих коллег. Наиболее активными оппонентами его были Н.М. Никольский и А.И. Тюменев. Последний, с целью проверки выводов Струве, самостоятельно изучил шумерский язык и 15 лет исследовал хозяйственные документы Шумера. Результатом этой гигантской работы стал капитальный труд, в котором он пришел примерно к тем же выводам, что и В.В.Струве⁴⁶. С другой стороны возникает вопрос, а мог ли он прийти в тех условиях, в которых развивалось советское востоковедение, к другим выводам?!

Концепция Струве получила полную поддержку Сталина, который включил ее в свою пресловутую «пятичленку». Уже во второй половине 30-х годов рабовладельческая концепция практически безраздельно господствовала среди советских историков, а ее противники, сторонники АСП, обвиненные в троцкизме, подверглись репрессиям. В печальном мартирологе насчитывается более двухсот имен востоковедов, ставших жертвами сталинского террора. Даже такой крупнейший ученый-египтолог как М.А. Коростовцев 8 лет отсидел в лагерях Гулага.

Послевоенные годы стали периодом еще более бурного развития востоковедения и африканистики. Накапливающиеся факты не укладывались в сложившуюся истматовскую схему, примитивно делившую все население Древнего Востока на два класса. Требовалось или модификация теории Струве или ее замена. Споры привели к новой вспышке дискуссии об АСП. Начало дискуссии связано с появлением в 1964 г. нескольких статей французского исследователя Ж Шено, а в 1965 г. были опубликованы тезисы французских историков-марксистов Ж. Сюрэ-Каналя и М. Годелье. В журнале «Вопросы истории» появились ответные тезисы В.В. Струве, который не считал, что проблема древневосточного рабства решена полностью и бесповоротно. Он даже выдвинул гипотезу, что до раннего рабовладения на Древнем Востоке господствовал, благодаря особым естественно-историческим условиям, АСП.

В ходе дискуссии об общественно-экономическом строе Востока выдвигалось множество моделей и гипотез (см. об этом подробнее работу В.Н. Никифорова⁴⁷.) Хотя в дискуссии участвовали, в основном, марксистские ученые, тем не менее она отразила по существу общее состояние мировой историографии и открыла современный пятый этап ее развития.

Несмотря на негативное воздействие догматической истматовской схемы мы можем с уверенностью говорить о крупных успехах советской науки о Древнем Востоке. В нашей стране в эти десятилетия работали авторитетные ученые, развивались научные школы в разных областях и конкретных дисциплинах ориенталистики. Остановимся на вкладе отдельных наиболее значительных представителей советского востоковедения, обогативших нашу науку новыми идеями, методами и открытиями.

Одной их наиболее развитых дисциплин в изучении истории Древнего Востока оставалась египтология. И хотя главным направлением исследований являлась социально-экономическая история, советские ученые, сохраняя традиционную для русской науки широту интересов, занимались изучением политической и военной истории, культуры и религии, языка и письменности Древнего Египта. Наиболее наглядно разносторонность и многообразие исследовательской деятельности проявились в трудах Михаила Александровича Коростовцева (1910–1990). Его творческое наследие составляет более 100 монографий и статей. Среди них такие капитальные работы как «Египетский язык», «Грамматика новоегипетского языка», «Введение в египетскую филологию», «Религия Древнего Египта», «Писцы Древнего Египта» и др. Академик Коротсовцев внес большой вклад и в теоретическое переосмысление роли и места Древнего Востока в мировой истории (см. его статьи «О характере древневосточного общества», «О понятии «Древний Восток» и др.).

Современное понимание сущности социально-экономических отношений в Древнем Египте во многом определяются работами Олега Дмитриевича Берлева (1933–2000)⁴⁸. Впервые он прояснил вопрос о том, кем были непосредственные производители, которые создавали ирригационную систему, строили величественные храмы и пирамиды. Большой вклад в изучение социальной истории Египта внес Е.С. Богословской. Особо следует отметить заслуги М.Э. Матье (1899–1966), хранительницы Отдела Востока государственного Эрмитажа. Можно с полным правом сказать, что именно эта женщина, прикованная к инвалидной коляске, заложила основу ленинградской школы египтологов. Она занималась всеми сферами духовной жизни древних египтян: мифология, религия, литература, искусство, нашли отражение в ее многочисленных книгах. Проблемам военной истории Египта посвящена монография В.И.Авдиева⁴⁹. Интереснейшему периоду в истории Древнего Египта – времени реформы Эхнатона, посвящены многочисленные труды Ю.Я. Перепелкина⁵⁰.

О несомненных достижениях наших ориенталистов свидетельствует появившийся в 1980 г. в ФРГ сборник, изданный под заголовком: «История древности в зеркале советского исследования»⁵¹. В сборнике собраны статьи 7 крупных историков из СССР, среди них работы М.А. Коростовцева и В.А. Якобсона, посвященные древневосточной тематике. Во введении сборника отмечается, что под воздействием марксистского исследования и на Западе возрос интерес к социально-экономической постановке вопросов древней истории.

Традиционно в древневосточных исследованиях особое внимание уделялось проблемам истории древней Месопотамии. В 20–30 годы ведущие позиции в этой области занимали В.В. Струве. Н.М. Никольский и А.И. Тюменев.

В.В. Струве, главный автор двух первых томов «Всемирной истории», вышедших в 1955–1956 гг., положил в основу изложения исторического материала синхронный принцип. Им одновременно рассматривались общества-современники, независимо от их принадлежности к Востоку или Западу. Пытаясь обосновать такого рода подход, В.В. Струве в своих исследованиях обращается, прежде всего, к месопотамским источникам⁵².

Во второй половине 50-х годов появилась статья А.И. Тюменева, в которой впервые четко была высказана мысль о том, что Древний Восток и античный мир это не стадии или ступени, а два пути, два типа развития рабовладельческой формации⁵³. Несмотря на излишне резкое противопоставление Древнего Востока и античного мира (который еще более углубил Л.С. Васильев) теория Тюменева оказала положительное влияние на дальнейшее развитие историографии, поскольку она привлекла серьезное внимание к проблеме типологических различий в развитии древних обществ.

Выдающееся место в развитии историографии Древнего Востока занимает Игорь Михайлович Дьяконов ( – ), о котором мы уже не раз упоминали в предыдущих разделах нашей работы. Творческое наследие Игоря Михайловича составляет около пятисот книг и статей, одно перечисление наиболее значительных из них потребовало бы нескольких страниц текста. Ограничимся указаниями на то, что Дьяконов успешно трудился в трех основных направлениях науки о Древнем Востоке: 1) изучение языков и письменности, прежде всего народов Передней Азии; 2) публикация памятников мифологического, юридического и литературного содержания; 3) особенно следует выделить исследования .Дьяконова в сфере проблем социально-экономического и политического строя древневосточных обществ. И.М.Дьяконов был создателем или активным разработчиком новых учебников по истории древнего мира⁵⁴.

Долгие десятилетия все усилия ученого были направлены на модификацию рабовладельческой концепции. Многие кричащие противоречия в схеме В.В. Струве были им устранены. Дьяконов признает вариантность, множественность путей развития древневосточных обществ, но в рамках одной формации. Это помогает сохранить приверженность взгляду на единство процесса исторического развития человечества. Правда, в последние годы жизни он приходит к выводу о том, что марксистская теория исторического процесса, отражавшая реалии XIX в., безнадежно устарела. Огромный опыт и обширные познания ученого позволили ему в конце жизни создать оригинальную, хотя также небесспорную, универсальную концепцию мирового исторического процесса, включающую 8 фаз с фазовыми переходами. Древний Восток занимает в истории мировых цивилизаций 2 фазы: ранняя и имперская древность. Памяти великого востоковеда, который был избран почетным членом многих академий на Западе, но так и не стал российским академиком, посвящен целый выпуск «Вестника древней истории» 2002 г. № 2. Здесь опубликована большая статья его ученика и коллеги В.А. Якобсона, посвященная жизненному и научному пути Игоря Михайловича.

Проблема социально-экономических отношений Месопотамии нашла свое развитие также в трудах М.А. Дандамаева⁵⁵. Одновременно им проводились исследования в области иранистики. Дандамаевым были написаны многочисленные труды по политической истории Ахеменидской державы⁵⁶. Проблема перехода от первобытно-общинного к раннеклассовому обществу успешно решается на обширном археологическом материале Месопотамии в трудах В.М. Массона, Р.М Мунчаева и др. По-прежнему большое внимание в работах отечественных ученых уделяется вопросам государства и права, литературы и искусства древней Месопотамии.

Хороших результатов достигла отечественная семитология, имеющая прочные традиции в нашей стране. Это труды М.Л. Гельцера, С.Я. Лурье, М.И. Рижского, Ю.Б. Циркина, И.Ш. Шифмана, Й.П. Вейнберга, И.Д. Амусина, И.Р. Тантлевского и др. Хотя все-таки приходится признать, что в силу ряда политических и идеологических причин развитие отечественной иудаики происходило не в самых благоприятных условиях. Политика воинствующего атеизма, а иногда и государственного антисемитизма, наложила свой отпечаток на данную отрасль отечественного востоковедения.

После Второй мировой войны возрождается отечественная индология, к тому времени потерявшая многих своих крупных представителей. Новый подъем науки о древней Индии во многом был связан с благородной деятельностью семейства Рерихов, особенно Ю.Н. Рериха, переехавшего в 1957 г. в Москву. Возобновилась подготовка научных кадров, изучение санскрита, появились новые имена: Г.Ф. Ильин, Г.М. Бонгард-Левин, ставшие авторами капитальных работ⁵⁷. В области социальной истории появляются монографии и многочисленные статьи А.А. Вигасина и А.М. Самозванцева⁵⁸. Выходят обширные переводы древнеиндийских текстов. Активно исследуются проблемы древнеиндийской культуры, религии и философии. Группа ученых Санкт-Петербурга занимается дешифровкой хараппской письменности. Можно с уверенностью сказать, что современная отечественная индология вернула те почетные позиции, которые она занимала в конце XIX – начале ХХ в.

С 60-х годов начинается качественно новый этап изучения нашими историками древнекитайского общества. Появляется ряд монографических исследований, посвященных как истории древнего Китая в целом, так и отдельным периодам. Современная синология характеризуется углубленным анализам конкретных аспектов жизни, культуры и идеологии. Большое внимание уделяется изучению и переводу на русский язык древнекитайских письменных памятников, так, например, вышли 8 томов «Исторических записок» Сыма Цяня. Разрабатываются также проблемы этногенеза⁵⁹ и политогенеза⁶⁰. Особенно плодотворно работает в этом плане Л.С. Васильев, который создает и крупные учебные пособия и разрабатывает многие теоретические и конкретные проблемы древневосточной истории. В области политической истории и истории философско-идеологических школ Китая в этот период появляются первоклассные труды Л.С. Переломова⁶¹.

Во второй половине 80-х годов ситуация «нового мышления» потребовала глубокой и объективной самокритики, что привело к значительной переоценке приоритетов в отечественном востоковедении. Освобождение от догматического, идеологического контроля, отказ от жестких априорных схем размыла непроходимую, казалось бы, грань между марксистской и традиционной западной историографией Древнего Востока. На современном пятом этапе развития постепенно утверждается положение о глубоком своеобразии древневосточной цивилизации по сравнению с античностью, существенно преодолевается научный европоцентризм. Все большее распространение в мировой историографии получает теоретический плюрализм, отказ от односторонности и жесткой детерминации исторического процесса, утверждается концепция множественности путей развития цивилизаций и обществ Древнего Востока. Происходит известное сближение и сотрудничество марксистской и традиционной прогрессивной историографии. Как далеко зашло это многообещающее сотрудничество, должен показать Международный конгресс востоковедения, проведение которого запланировано на 2004 г. в Москве. Успех этого научного симпозиума во многом будет зависеть от выступлений российских историков.