Я услышал далекий клич



бет3/3
Дата13.06.2016
өлшемі234 Kb.
#132784
1   2   3

***

«В 1969 году советские альпинисты впервые приеха­ли в Доломиты Альп. Итальянцы очень тепло встре­тили нас. Показали нам все вершины, которые нас интересовали... Мы с Мишей для первого восхождения выбрали трассу шестой категории трудности на башню Торре-Венеция. Эта вершина имеет 500-метровую отвесную стену. На восхождение обычно требуется семь — девять часов, мы же прошли весь маршрут за три часа пятнадцать минут. Это было сенсацией. И если поначалу на нас смотрели с некоторым сомне­нием, теперь газеты стали писать, что в Италию прибыли сильнейшие советские альпинисты.

Второе наше восхождение — на вершину Банконг — тоже прошло блестяще: несмотря на вертикальность стен Банконга, через пять с половиной часов мы стояли на вершине!

На следующий день из Рима прибыли сотрудники центрального телевидения и корреспонденты газет. Итальянцы попросили нас продемонстрировать наше мастерство на Торре-Венеции. Разумеется, мы ответили согласием. Быстро переоделись и начали подготовку к восхождению.

Операторы в обычной обуви и одежде с огромным трудом следовали за нами, таща свои камеры. Я только успел подумать, что надо бы им помочь, как смотрю, Миша уже спускается к ним. Он был верен себе. Деталь незначительная, но характерная: там, где нужна была помощь, Миша всегда оказывался первым. Он был на редкость великодушный и самоотверженный человек, сильный не только физически, но, что, пожа­луй, еще важнее, сильный духом. Он легко находил путь к сердцу человека, умел дружить и был редким другом. Он, как никто другой, умел незаметно помочь человеку, поддержать в нужный момент — и в го­рах, и в повседневной, «земной» жизни. А это редкий дар...

4 июля выходим на Су-Альто. Это сложнейшая семисотметровая стена шестой категории трудности.

Первооткрыватели маршрута — французские альпи­нисты Ливанос и Габриэль. Миша решил посвятить восхождение на Су-Альто памяти дяди, Габриэла Хергиани. С 1952 года этот маршрут прошли всего несколько высотников. Представление о сложности его мы могли составить благодаря консультации Армандо да Ройта.

Раннее утро. Ночной холод все еще властвует в ущелье. Мы стоим у основания стены озябшие и энер­гично растираем руки. Искоса поглядываем на стену, прикидываем, откуда лучше начать штурм.

Миша вытаскивает из рюкзака путеводитель по Доломитовым Альпам. Еще и еще раз внимательно изучаем маршрут. По фотоснимкам и схемам прове­ряем узловые пункты, делимся соображениями и впе­чатлениями. Единодушен наш вывод: восхождение сложное, тяжелое, несравненно тяжелее предыдущих. Но разве Миша когда-либо искал легких восхожде­ний?..

И вот — выходим.

Связываемся новой, полученной перед выходом австрийской веревкой. Пока идем вместе. Стена легко­преодолимая. Постепенно уклон возрастает. Предстоит преодолеть отвесный снежно-ледовый участок. Миша страхует меня превосходно, и я медленно, очень осто­рожно продвигаюсь кверху. Вырубаю во льду ступеньки. Скалы, которые приходят на смену этому участку, мокрые от талой воды и обледенелые, что ощутимо затрудняет подъем. Наконец я выхожу на гребень и принимаю Мишу...

Потом скалы стали посуше, зато сильно увеличился уклон. Миша идет впереди. Вот уже несколько лет мы ходим вместе, я наблюдаю его мастерство, и, казалось бы, что может меня удивить? И тем не менее всякий раз меня приводит в восторг его непередаваемый почерк, удивительная артистичность каждого его дви­жения, какая-то особая кошачья мягкость, цепкость и пластичность и одновременно сила! Я смотрю и не­вольно думаю: за что же он уцепится на этой совер­шенно гладкой стене? Но он находит какие-то выступы, расщелины, трещины. Кажется, он сросся со скалой, они едины, нерасторжимы, ничто не в состоянии оторвать его оттуда... Каждой мышцей, каждой кле­точкой кожи он прилип к стене и медленно, упорно, неуклонно идет наверх. Его движения абсолютно точны...

К сожалению, никакие слова не могут это описать...»

***

Фасад старинного сванского дома закрывает рису­нок. На огромном полотне изображены ущелье Энгури, Ушба и сванские башни. Снежный форпост вер­шины, на котором — сильно увеличенное фото Ми­хаила.

Во дворе, на столе, разложено охотничье и альпи­нистское снаряжение Михаила, подаренное ему отцом. Здесь фамильный кинжал и кремневое ружье с поро­хом, бандули и вязанные крючком пачичи, кошки и старая муджура — предок ледоруба, старинный би­нокль и шапка из валяной шерсти, чоха-ахалухи и башлык из домотканой шерсти. Все эти предметы говорят о славном прошлом рода Миндохшери.

Михаил покоится в мачуби нового, только что от­строенного двухэтажного дома. Все село пришло на помощь семье Хергиани, чтобы срочно, за несколько дней, закончить этот дом, покрыть его, вставить двер­ные и оконные рамы, застеклить их, оштукатурить стены, настелить полы...

Родственники, соседи, близкие расположились вокруг покойного по степени близости к нему и к семье. Оплакивать погибшего полагалось все эти дни — дни скорби и стенаний. Но кульминация плача была все же на кладбище, перед погребением. Соблюдали порядок — иные причитали и плакали здесь, дома, иные сохраняли себя для последнего, прощального плача.
...разве помогут нам твои медали, Минаан!

Разве поможет нам твоя слава,—

О, Минаан, мертвый лежишь ты, мертвый!..—
доносился чей-то голос до Бесариона. Он стоял во дворе и с неудовольствием слушал, как кто-то из плакальщиц упрекал его сына за любовь к горам. Бесариона всегда сердило, когда Михаила порицали за это. Эта страсть — фамильная страсть Хергиани. И вообще он считал, что каждый человек идет своей дорогой, и никому не ведомо, что ждет его на этой дороге, победа или смерть. Победа — удел смелых, но и поражение тоже удел смелых, а тот, кто не побеждает и не терпит поражения, вообще ничего из себя не представляет.

Племянник, Заур Хергиани, словно почувствовав неудовольствие Бесариона, поспешно подошел к нему и почтительно спросил:

— Ничего не желаете, дядя Бесарион?

— Знаешь, милый... скажи-ка женщинам, пускай отдохнут, поздно уже, пуская отдохнут... и ему дадут покой...


***

Следующую, предпоследнюю ночь в доме Хергиани провели самые близкие. Как ни велика была тяжесть утраты, а обычаи требовали своего: надо было обгово­рить и заупокойную трапезу — келех. Еще лет пять­десят назад к поминальному столу подавали блюда из тех продуктов, которые имелись в самой Сванэти: кабаб, лобио с различными приправами и специями, отвар­ной картофель, вареная и подслащенная чечевица, которой обносили гостей. Из напитков — ячменная либо пшеничная водка. На келех шли не ради еды и питья — зачастую угощение оставалось почти нетро­нутым: напитки лишь пригубляли — за упокой, съедали малую толику обязательной по ритуалу еды, произноси­ли несколько необходимых тостов — и расходились чинно, пристойно. Но вот однажды на чьем-то келехе появились рыбные и овощные блюда, появилось вино... и пошло, и пошло. Семьи, в которые вторгалась смерть, стали подражать друг другу Несмотря на то что привозить из Кутаиси, или Зугдиди, или Сухуми рыбу, овощи (те, которые не произрастали в Сванэти) и вино на все село было очень трудно и дорого, это вошло в моду.


***

«...Пройдена половина маршрута. Мы сидим в не­большой нише, служившей приютом первопокорите-лям Су-Альто. Перед последним боем необходимо как следует отдохнуть, набраться сил. Подкрепляемся шоколадом, запиваем его водой из фляжки. Отсюда отлично видно все ущелье, утопающее в зелени, с яркими альпийскими цветами на склонах. Где-то внизу, недовольно ворча, бежит небольшая речушка. В чистейшем воздухе далеко разносится звон бубенчи­ков стада и покрики пастухов.

— Знаешь, Слава,— говорит Миша,— если за­жмурить глаза, кажется, я у себя на родине, в Грузии, в Сванэти. Все здесь напоминает мне родину...

Отдохнув, продолжаем подъем. До вершины — ка­ких-то двести метров. Миша идет по левую руку от меня. Вот он зашел в камин, чтобы обойти нависаю­щий над нами карниз. Вскоре я потерял его из виду. Теперь я могу следить за ним лишь по движению ве­ревки.

Считаю про себя метры, которые, по моим расче­там, он должен пройти. Один... два... три... Внезапно до слуха доносится звук камнепада. Вдруг я уви­дел— Миша летит вниз!.. Я изо всей силы дернул веревку. Веревка ободрала ладони, зато удалось ее подтянуть, значит, я поймал Мишу... Но нет! Новая крепкая австрийская веревка перетерлась о скалу! И я вижу, как Миша летит в бездну с обрывком веревки в руках... головой вниз, раскинув руки...

Усилием воли я вышел из оцепенения. Как же это случилось? Ведь всего минуту назад мы были вместе, да что минуту — мгновение назад!.. В ушах еще звучит его голос, его смех... грузинская мелодия, которую он обычно напевал... Он, такой жизнелюби­вый, такой жизнерадостный... Я качал головой и твер­дил: нет, нет, нет!.. Но реальность была неумолима.

Потом я увидел людей внизу, у подступов Су-Альто. Зрители, альпинисты, судьи... Среди них Михаил Ива­нович Ануфриков и Слава Романов — ведь они наблю­дали за нашим восхождением. Итальянские солдаты, находившиеся поблизости на учениях, бросили все и бегут сюда. Это они, итальянские солдаты, нашли тело Миши и снесли его вниз. И когда Мишу проносили мимо военного лагеря, национальное знамя Италии было опущено к земле...

Есть люди, за одно лишь знакомство с которыми благодарен судьбе. Такие люди наделены необыкновен­ным благородством и силой духа.

Миша многого не успел — жизнь оказалась слиш­ком короткой. Но, такая короткая по времени, она была насыщена событиями и богата свершениями. Не однаж­ды бывал он счастлив. И, что, пожалуй, еще важнее — умел дарить счастье другим. В жизни тех, с кем ему доводилось встретиться, он оставил неизгладимый и прекрасный след.

Нет среди нас Миши Хергиани. Но где бы я ни был, на какую бы вершину ни поднялся, Миша всегда будет со мной».



ЛОРД ДЖОН ХАНТ 1: «Тенсинг среди мужей...»
«С Михаилом Хергиани впервые я встретился в 1958 году в альпийском лагере «Спартак», распо­ложенном в ущелье Адил-Су у подножия Эль­бруса.

Правильные черты лица, удивительно располагаю­щая открытая улыбка... Во всем облике, в манере разговаривать, в движениях, в голосе, в глазах — доброжелательность, делавшая особенно обаятельным этого грузина. С Михаилом Хергиани и его другом Иосэбом Кахиани мы провели в «Спартаке» десять замечательных дней. Поднялись на пики Кавказа и Щуровского. Из-за метели провели три нелегких дня на подушке Ушбы, которая на тысячу футов ниже ее Северной вершины.

Пока мы находились в лагере, Михаил и Иосэб стали чемпионами Советского Союза. Они совершили ряд блестящих восхождений и были включены в состав советской группы альпинистов, которая совместно с группой китайцев должна была подняться на Эверест с северной стороны. Эта экспедиция была заплани­рована на 1960 год.

Когда спустя четыре года мы встретились на Пами­ре, Михаил носил еще и почетное звание чемпиона СССР по скалолазанию.

Нам, англичанам, удалось полюбоваться мастер­ством Михаила Хергиани, когда в составе группы советских альпинистов он прибыл в Великобританию. Совместно с нашими альпинистами он осуществил несколько сложных восхождений, приобрел много друзей и поклонников.
-------------------------------------------------------------------------------

1 Выдающийся английский альпинист, вместе с шерпом Тенсингом и другими альпинистами покоривший полюс высоты пла­неты — Джомолунгму.
В 1962 году — еще одна памятная встреча! В Главном британо-советском лагере на Памире, у подсту­пов пика Хармо. Миша был в ореоле новой славы, завоеванной при восхождении на пик Щуровского с северной стороны.

Теперь ему предстояло участвовать в самом сложном в истории советского альпинизма восхождении — в штурме пика Коммунизма.

Несмотря на все свои знания и титулы, Михаил не изменял себе: он продолжал оставаться таким же скромным и простым, отзывчивым и сердечным, каким знали его друзья с самых юных лет...

У меня сохранилась фотография, на которой Миша запечатлен с охотничьим ружьем и подстреленной куропаткой в руках. Этот свой трофей он преподнес нам в подарок. Тогда, на Памире, мы расстались с Михаилом на спуске с вершины Хармо, удрученные гибелью Уилфрида Нойса и Робина Смита. А через семь лет в Италии, на Су-Альто, погиб и сам Хергиани. Его смерть явилась большой потерей для нас. Это был настоящий мужчина, это был Тенсинг среди му­жей...»


...Самолеты доставили множество народу. Из-за хребта вертолетами прибывали приятели, знакомые, друзья Михаила из Кабардино-Балкарии, из альпий­ских лагерей Терскола и Нальчика...

...Привезли кинопроекционный аппарат. Когда смер­клось, в конце двора натянули белую ткань. Прежде чем прокручивать фильмы, старейшина огласил поря­док завтрашнего дня. Был объявлен час последней панихиды и выноса. Дети по местным обычаям не должны были присутствовать на похоронах. Однако этот вопрос вызвал споры: многие, в том числе и гости, считали, что на этот раз для детей надо сделать исклю­чение: ведь это не обычные похороны.

...На экране появился Михаил. Он улыбается, приветствует друга, а вот он бежит, вот взбирается на скалу, вот висит на веревке, беседует с односель­чанами, занимается со своими студентами, поет, с бокалом в руке произносит заздравный тост... думает, размышляет... Спортсмен, педагог, путешественник, чемпион, сильнейший из сильнейших, тамада, наставник, верный и надежный друг, супруг... На экране возникли горы... вершина Бангуриани и Михаил, гля­дящий на нее снизу.

— Товарищи,— зазвучал в микрофоне голос пред­седателя сельсовета Бенэдиктэ Ратиани,— сейчас на Бангуриани в честь Миши загорится костер.

Через несколько минут на вершине Бангуриани действительно запылал огонь. Это воспитанники Ми­хаила, первые выпускники отделения альпинизма Грузинского института физкультуры Гайоз Чартолани, Гела Гугава, Дженери Гварлиани, Ладо Гурчиани, Валери Ратиани, Закро Мушкудиани и младший брат Миши — Бека Хергиани, поднялись на вершину, посвя­тив восхождение его памяти.

С вершины Бангуриани взвились в небо тринад­цать зеленых ракет (тринадцатилетним он впервые поднялся на Бангуриани) и через несколько минут — тридцать семь. Тридцать семь лет отпущено было ему. Тридцать семь коротких и ярких, озаренных добром и славой лет.

...Бангуриани прощалась с ним. Вершины Кавкасиони прощались со своим сыном.

Во дворе всю ночь сидели люди. Эти люди не были ни родственники Миши, в нарушение обычая, ни близ­кие дому. Их даже не знали здесь, в Сванэти. Но они знали Михаила, слышали о нем и прибыли проститься с ним.



***

Бекну Хергиани, Чичико Чартолани, Годжи Зурэбиани, Алмацгир Квициани — эти четверо всегда дер­жались вместе и сейчас вместе стояли в центре главной площади Местиа, в почетном карауле у гроба на тигриных лапах.

Женщины, закутанные в черные покрывала, душе­раздирающе причитали:
Повидаешь ты Резо Хергиани Минаан,

Младшего Михаила повидаешь,

Илико Габлиани повидаешь,

И Тиканадзе Гурама тоже.

Всех их там повидаешь, Минаан,

Только мы тебя уже не увидим,

Не встретим, горе нам, Минаан...

***

Белее полотна, с запавшими исцарапанными щека­ми Кати Барлиани не соображала, что творится вокруг нее, что происходит на площади. Какой-то странный туман, давящий, плотный, уносил ее в бесконечность и мрак.

Она способна была лишь вспоминать — вспоминать прошедшие дни, минувшее время жизни, которой боль­ше нет. Зачем, к чему вспоминать, ведь она уносится куда-то в черную бесконечность... И все же она вспоми­нала. Мелочи, детали — все было озарено каким-то далеким золотистым светом, далеким и чуждым ей.

...— Ты просто обленился, в последнее время ты очень обленился...

— Да чего ты хочешь, чего ворчишь, оставь меня в покое...

— Я хочу, чтоб ты выспался наконец и пробудился бы от этой спячки, вот чего я хочу.

— Выгоняешь меня из дому? Зачем ты так торо­пишь меня, просто не понимаю!..

— Самолет не будет тебя ждать, так и знай. Я все уложила, как ты сказал, все готово.

— Ты просто хочешь побыстрее от меня избавиться, вот и все. Никогда раньше ты не торопила меня так...

— Раньше? Раньше не нужно было, вот и не торо­пила, а теперь, я вижу, хочешь опоздать. У тебя, по-моему, нет прежней охоты, может, ты просто устал, не знаю... Или не хочешь ехать? Если не хочешь, пойди и скажи, так, мол, и так, не хочу. Не могу. Кого ты стесня­ешься? А самолет ждать тебя не станет, сам знаешь.

— О-ох, вот пристала! Уж когда ты пристанешь, спасения нет. Хорошо, хорошо, где мой рюкзак?

— Можно подумать, я уезжаю за границу, а не ты. Ты едешь за границу, не я. Я бы с удовольствием поехала! Даже одна.

— Так поедем!.. Сказала бы раньше, разве б я тебя не взял?! Ничего, вот как вернусь, заберу тебя куда-нибудь, поедем вместе куда хочешь, хорошо? Но все же почему ты меня сейчас гонишь? Избавиться хочешь, да? — Он улыбается, как только он один умеет улыбаться — теплой, открытой улыбкой. (Госпо­ди, какая у него была улыбка!.. Была?..)

Он встал, оделся. Но все же это не тот, прежний Чхвимлиан, нет, не тот!.. Вроде бы такой же, как был, но чего-то, совсем-совсем малого чего-то нет, какая-то свечечка погасла в душе... не погасла, теплится тлеет едва-едва... то вспыхивает, то угасает, будто и прежний Чхвимлиан, да нет, не тот...

— Чего ты молчишь, скажи мне что-нибудь... Ска­жи, что тебе привезти. «Что привезти?!»

— Ничего, Чхвимлиан, ничего...

— Шарф хочешь, красивый?

— Нет.


— Туфли?

— Нет.


— Тогда сумочку, да? Или, может, пальто хо­чешь? Нарядное, модное?

— Нет, ничего не хочу.

— Хорошо, что я вспомнил! Привезу и сумочку, и туфли, и пальто. Думаешь, мне денег не хватит? Хва­тит. Я хочу нарядить мою жену...

— Я ничего не хочу, не выдумывай, бога ради. Есть у меня все что надо. Езжай спокойно, и все.

— Какой я дурак, честное слово! Ведь ни разу, никогда в жизни ничего тебе не привозил! Даже ерун­дового сувенира не привозил! И о чем только я думал, не понимаю! Какой же я был дурак!

— Ты сейчас дурак, потому что думаешь о таких глупостях.

— Нет, я хочу тебя одеть, как королеву, нарядить во все модное! Когда-то ведь и моей жене надо прифран­титься! — Он улыбался, смотрел на нее и улыбался, но в голубых глазах, на самом дне, залегла печаль... грусть... или сожаление, что-то, чего она не могла раз­глядеть, распознать...

Всяк сверчок знай свой шесток. Не наряжалась Кати в модные наряды. Как было, так и будет. Миша не привозил с гор турьи рога, как некоторые. Не уби­вал туров. Никогда ничего не привозил из заграничных поездок. Не любил ходить по магазинам и не ходил. Простой сорочки себе не покупал. Человек, который себе ничего не покупает, не купит и другому. Да я никогда и не говорила ему об этом, никогда не просила. Не упрекнула, не выразила неудовольства. И не нужно мне это было. Кроме тебя, на этом свете никого и ничего мне не было нужно.

Но теперь нет тебя!..

...Другие возвращались из экспедиций, нагруженные турьими рогами, потом одаривали этими рогами знако­мых и незнакомых, кого угодно, ты никогда ни одного рога не привез. Потому что ты такой. Таким я тебя полюбила и люблю. Твой рюкзак был набит снаря­жением, и только снаряжением. Ну и что? Разве я была недовольна хоть когда-нибудь?.. Хоть в самой глубине души? Нет. Каждый живет по-своему. Каждому свое. Разве мы не вместе учили древние пословицы, не вместе постигали их смысл и смысл поучений старших? Вот, например: не сидеть перепелке на дереве — не того роду-племени. Потому мы и встретились с тобой, что ты был таким. Таким, как и я. Нет, похожим на меня. Кажется, это допустимо — чтобы мужчина чем-то был похож на свою жену...

...Что же было потом? Потом пришло письмо. Пос­леднее письмо. Ты писал из Москвы. Потом — мой сон. Я поливала тебя, замерзшего, обледенелого, горячей водой, кипятком... Но никак не могла расто­пить лед, разморозить тебя, отогреть... Сколько воды я извела, как я старалась,— и ничего. Ты был весь ледяной...

А потом? Что было потом?

Потом был гроб на тигриных лапах, сделанный там, в Италии. Тигриные лапы... Тигр...

Я лила воду, от которой валил пар, а ты лежал и умолял напоить тебя и отогреть. Может, мне что-то поможет, говорил ты. Дай мне воды, дай напиться, может, я смогу подняться, встать, смогу заговорить, крикнуть, собрать все Львиное ущелье и передать народу завет Белого старца, завет о дали и зверях... Вот что ты говорил мне, о чем просил. Господи, как странно, святая дева Мария, Ламария, как странно... «Дай мне напиться... я должен передать им завет Белого старца... Скоро праздник Джгвиби, я должен взобраться на столп вознесения, чтобы принести уро­жайный год... я не боюсь ледяных снежков, теперь они мне не страшны». Вот что ты говорил мне во сне. Но я не могла отогреть тебя. Давай вскипяти еще воды в котелке. В котелке? Сейчас, вот кипяток, подожди, сейчас... сейчас!..

Кати рванулась, чтобы встать и бежать.

Но идет панихида!

— Куда ты?! — подхватили за руки с обеих сто­рон, усадили обратно.

— Пустите! Он хочет воды... горячей воды!..— хриплым, осипшим голосом.

— Успокойся, Кати, успокойся! Молчи, родная, молчи... Посмотри вокруг, сколько людей, оглянись вокруг, несчастная Кати!..

Потом она утратила и эту способность — вспоми­нать и думать. Сидела, вперив бессмысленный взгляд в одну точку. Ни о чем не думала — все заледенело.



***

Поэтесса Тамара Эристави так оплакала его:

Тигр ты был, Хергиани,

И много отважней тигра.

Ты горы любил, Хергиани,

С горами водил игры.

И горы тебя забрали —

Альпийские Доломиты.

Высок ты был, Хергиани,

Как поднебесные выси.

Имя твое, Хергиани,

Время больше возвысит.

Ты обошел, Хергиани,

Вершины, что над облаками,

Ледовые склони Памира,

Грозные пики Тянь-Шаня.

Затоскует по тебе, Хергиани,

Ушба, красавица ледяная.

Над селом твоим заплачет,

В туманы оденется Бангуриани.

Высокие башни Лагами

В тоске изойдут слезами

По тебе, Хергиани.

К могиле твоей звезды

Спускаться будут ночами.

Тигр ты был, Хергиани,

И много отважней тигра.

Лиле ты пел, Хергиани,

Золотое светило.

Рыцарь ты был, Хергиани,

Рыцарственней всех рыцарей.

Ты покорил, Хергиани,

Вершину, что всех выше,—

Пик благородства, отваги, чести.



АЛЕКСАНДР БОРОВИКОВ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ МАСТЕР СПОРТА,

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВСЕСОЮЗНОЙ ФЕДЕРАЦИИ АЛЬПИНИЗМА:
— Михаил Хергиани был первый мастер спорта международного класса из Грузии. Он с равным увле­чением работал в нескольких сферах: альпинист, скало­лаз и воспитатель будущих альпинистов, смены старше­го поколения. Он воспитал прекрасных спортсменов. Зимой, когда альпинистский сезон в основном заверша­ется, он работал с лыжниками.

Михаил был одним из талантливейших представи­телей советской школы скалолазания, альпинист, наде­ленный особым даром, это был подлинный горный дух. Семь раз подряд он завоевывал звание чемпиона Советского Союза по скалолазанию, этому труднейшему виду спорта, много раз брал призовые места.

В родной Местиа неустанно пропагандировал скалолазание. Он организовал в Местийском районе вспомогательную группу, которой руководили извест­ные альпинисты Бекну Хергиани, Чичико Чартолани и Максиме Гварлиани. Эта группа оказала помощь не одному и не двум попавшим в беду людям, вернула их к жизни...

МИХАИЛ АНУФРИКОВ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ МАСТЕР СПОРТА,

ЗАВ ОТДЕЛОМ АЛЬПИНИЗМА ВСЕСОЮЗНОГО КОМИТЕТА ФИЗКУЛЬТУРЫ И СПОРТА:
— Да, сам Михаил и его спасательный отряд спасли от гибели и вернули к жизни множество людей. Тот, кто понимает значение и роль вспомогательной группы и работы, которую вел Михаил, знает, сколь благородной и человеколюбивой была деятельность этого рыцаря гор.

Вспомним хотя бы трагедию, разыгравшуюся на вершине Гадил-Башкара. Группа альпинистов с Юрием Боруховичем во главе застряла в скалах. Под ледяным ветром несколько суток они висели над пропастью. Замерзшие, утратившие малейшую надежду на спасе­ние, утратившие желание жить, они умирали. Но они знали, что где-то поблизости находится лагерь Тигра скал, И если можно было хоть на какой-то миг поду­мать о возможности спасения, то это спасение могло прийти только оттуда. Только Михаил с его группой могли добраться до них.

И они действительно пришли. Пришли, и сняли со скалы полумертвых, обреченных на гибель людей, и вер­нули их к жизни. Михаил Хергиани согрел и оживил их своим теплом, теплом своего сердца и своего тела, силой своих мускулов и своего духа...

САНДРО ГВАЛИА, ЗАСЛУЖЕННЫЙ МАСТЕР СПОРТА СССР:
— Миша Хергиани, наш Чхвимлиан, для всех товарищей, друзей, приятелей всегда являлся воплоще­нием мужества, самопожертвования, великодушия и благородства. Узнав, что кому-то трудно, он бросал все и спешил на помощь.

Так было на Тянь-Шане в роковом 1961 году на пике Победы, где обрел вечную обитель Илико Габлиа-ни. Михаил-Младший едва не остался с ним в краю вечных снегов и льдов, но Миша ценой смертельного риска с невероятным трудом спас его: взвалил на спину замерзшего, потерявшего сознание и волю к жизни Михо и тащил его около пяти километров вниз с семитысячеметровой высоты, по головокружи­тельным тропам, где над ним витала смерть. Это был неслыханный подвиг.

Он от рождения был способен на удивительное само­пожертвование, Тигр скал.

В дальнейшем, спустя годы, когда неизлечимая болезнь все же сделала свое и Михаила-Младшего не стало, Михаил сказал как-то: «У меня такое чувство, будто мне отсекли одно плечо». И действительно, со дня смерти Михо он и вправду держался так, будто ему нанесли тяжкое увечье. Он редко смеялся, даже улыбка, знаменитая Мишина улыбка, открытая, теплая, редко появлялась на его лице, да и она была уже не той, что прежде.

Перед поездкой в Италию он пребывал в какой-то странной раздвоенности. Как знать, может, смутное предчувствие гибели тяготило его...

Но Михаил был сыном своего отца, потомком своих предков — упорных, сильных, волевых людей, с молоком матери впитавшим их страсть к покорению вершин. Тигру скал, сыну гор несвойственно было отступать.

И он отправился в свой поход — в последний.

В последний раз овеяли его ветры далеких вершин, в последний раз он связался альпинистской веревкой, в последний раз устремился к солнцу...



ГРИГОР ГУЛБАНИ, ЗАСЛУЖЕННЫЙ МАСТЕР СПОРТА:
— Товарищи хорошо знали: на трудном участке, где надо ползти ощупью и ощупью же выискивать малейшую опору, первым шел Тигр скал. Он был нашей надеждой, нашей главной опорой, мы полагались на его природное чутье, на его силу и выносливость, уни­кальное мастерство. Мы ждали, когда он выйдет на «спокойное» место и спустит нам веревку.

И там, на Су-Альто, первым шел Михаил, применяя все те невероятные по риску и мастерству приемы, которые он показал еще в Англии и на Ушбе, пальцами цепляясь за малейшие трещины и выступы гладкой стены. Повисал на пальцах, продвигался дальше и снова искал...

Но — «Не остановит смерть ни узкая тропа, ни скалистая...»1 — не эти ли слова промелькнули в его сознании в роковой миг?..

Смерть поднялась в горы, смерть пошла по его пятам и похитила его...

В трудные минуты Михаил обычно напевал «Лилео» — древнегрузинский гимн солнцу. Всю жизнь он словно бы играл с солнцем, и вся жизнь его была стремлением к солнцу.

В Доломитах Альп в первый и последний раз прозву­чала мелодия «Лилео» — и свершилось предначер­танное от века: земля ты есть и в землю обратишь­ся...

«Рожденный в Сванэти многим обязан горам...» Горы породили его, подобно легкокрылому ветру, спус­тился он к нам с высот... Исполины Кавкасиони явили миру своего сына...

И в свой час соединился он с утесами и ущельями, с солнцем и луной...

Он прожил короткую жизнь. И жизнь его — как книга, которая останется на вечную память друзьям, знакомым и незнакомым — всем людям Земли.
-----------------------------------------------------------------------------------------------

1 Руставели, подстрочный перевод.
***

...И наконец оплакал сына Бесарион... Исхудавшими, сильными когда-то руками бил себя в грудь:


Не верю, сын мой, не верю в твою смерть!

Не верю в твое поражение!

Но когда представляю твой полет,

Когда представляю твое парение...

О, как мог ты так воспарить —

И остаться в живых!..

Не осуди своего отца за слезы,

Не осуди, если я потеряю разум...


Нет, никто не осуждал Бесариона.

Плакали седовла­сые старики в традиционных чоха-ахалухи.

На вершине Бангуриани стояли воспитанники Михаила. Пусть те, кто стремится к вершинам, будут спокойны: там, в горах Большого Кавкасиони, обита­лище Тигра скал, там бодрствуют выпестованные им, те, кому он передал завет: «Человек превыше всех вершин».

***

..Промчатся годы, пройдут столетия, и седовласый сказитель будет рассказывать древние легенды:

Вначале был Беткил.

После Беткила — Чорла.

После Чорла — Муратби Киболани.

После Муратби были Алеша и Гио.

После Алеши и Гио — Бекну и Чичико, Габриэл и Максиме, Бесарион.

И было два Михаила Хергиани: Михаил-Младший и Михаил — Тигр скал.



Все они были охотники и горовосходители. Любовь к вершинам и вольным ветрам, любовь к заоблачным высям объединяла их...


Начало: http://irsl.narod.ru/books/TSweb/a1-5.doc

Мирон Буджаевич Хергиани
Тигр скал: Повесть. Пер. с груз.— М.: Советский писатель, 1989.— 208 с.
Художник ЛЕОНИД ШЕВЦОВ

Состав и оформление. Издательство "Советский писатель", 1989
Редактор А. А. Верещагина Художественный редактор А. С. Томилин

Технические редакторы Ю. Н. Чистякова, Е. П. Румянцева Корректор Т. В. Малышева

Сдано в набор 12.01.89. Подписано к печати 11.04.89.

Тираж 100000 экз. Цена 75 коп. Ордена Дружбы народов издательство «Советский писатель»,

121069, Москва, ул. Воровского, 11

Тульская типография Союзполиграфпрома при Государствен­ном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книж­ной торговли, 300600, г. Тула, проспект Ленина, 109

ISBN 5—265—00797—0


***

Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет