Здравствуйте, ребята!

И, может быть (по крайней мере, я очень на это надеюсь), Вам знакомы эти строки…

Именно здесь мне и предстояло прослужить 2 года.

Большинство охраняемых нами объектов располагалось в Петровском парке, возле метро «Динамо». Несли мы караульную службу в том числе и в закрытом более сорока лет назад Благовещенском храме, здание которого большевики передали в свое время под склады Академии имени Жуковского. Когда мы заступали в караул, то всегда возникало приподнятое настроение – рядом и внутри такой красоты мы находились.

Обходя по маршруту вокруг этого великолепного и ярчайшего когда-то храма, чувству ответственности за охрану ценностей академии всегда сопутствовало чувство щемящей жалости к жалкому состоянию полуразрушенной церкви.

Кстати, не так давно, побывав в Москве, прошел по местам «своей боевой славы», по привычке в Академию заглянул и на вышеуказанное место. Был наиприятнейшим образом удивлен и даже испытал чувство гордости и восторга, когда зашел во время службы в отреставрированное здание. Звенели колокола и на территории храма, и в моей душе. Все-таки справедливость восторжествовала.

Оказывается, не так давно после долгой и кропотливой работы по реставрации, к 150-ти летию храма его освятил патриарх Алексий II и открыл врата для прихожан.

Благостно то, как было...

Но все возвращается на круги своя. Московские власти превратили Путевой дворец в элитную гостиницу. Недавно мою Академию перевели в город Монино под Москвой. Им-то, конечно, виднее, а мне, естественно, немного обидно. Ну да ладно!

На службе мы впервые столкнулись с таким явлением как «дедовщина», про которое Вы, наверное, слышали. Ныне ему посвящены книги, фильмы, статьи, даже научные исследования, ну и статьи Уголовного кодекса. В советское время все знали, что это есть, но публично «дедовщина» не признавалась…

Однако цель этой книги не пугать и нагонять на Вас «жутики», просто хочу посоветовать на будущее – попав в трудную ситуацию, не отчаивайтесь, не лебезите, старайтесь не терять чувство собственного достоинства. Поначалу «дембеля» – хохлы (кто не знает, так называют украинцев в быту) из Кривого Рога и Днепропетровска «задали нам жару». Но мы, сибиряки из Новосибирска, Красноярска и Кемерово, всем призывом договорились, что в случае ЧП в каком-нибудь отделении, взводе, роте даем совместный отпор и поэтому всегда старались держаться рядышком и дружненько.

Через месяц командир батальона, майор Грязнов, которому эта дедовщина в сердце Москвы, по его словам, «стояла поперек горла», принял меня по личному вопросу. Я от имени всего призыва заявил, что, в случае чего, мы себя в обиду не дадим, а «дембеля» получат серьезный, но бескровный отпор. Комбат дал негласное добро.

Практически в годы нашей службы «деды» затихли, правда, не совсем… Тогда же мы дали слово друг другу, что когда мы, сибиряки, станем старослужащими, то бишь «дедами», то с «дедовщиной» будет покончено. Так и произошло! До недавнего времени, бывая в Москве, неоднократно встречался с теперь уже пенсионерами – офицерами. Они с удовольствием и теплотой встречают одного из тех, кому удалось искоренить то зло, правда, ненадолго, но все же. Главное же начать!

Равнение на знамя!

День присяги навсегда впечатался в мое сознание (присяга – это специальный ритуал, в ходе которого все новобранцы дают клятву на верность Родине). Вот ее текст в новой редакции, которую многие из парней, читающих эту главу, вскоре произнесут:

В наше же время текст этой присяги был раза в три длиннее… Вам повезло. И не только в этом.

Ее текст нам приходилось учить наизусть.

Сейчас его читают по бумаге.

Все очень сильно волновались, ведь нам предстояло дать клятву на верность самой лучшей стране в мире – Союзу Советских Социалистических республик. Это не дежурные пафосные слова, это искренняя, правда. Все мы в это свято верили.

Мы стояли в строю, зная, какие команды будут поступать и в какой последовательности, но когда все-таки поступила команда: «К торжественному выносу знамени…» сердце заколотилось так, что казалось, выскочит из груди…

Зазвучала новая команда «Равнение на знамя!» И тут появились они, знаменосец и два ассистента с карабинами. Безукоризненно и четко совместно печатая шаги, отзвуки которых, казалось, отдавались в наших сердцах, прошли и замерли напротив нас.

Как я произносил пересохшим от волнения языком слова присяги, целовал край знамени, помню и сейчас, каждое то далекое мгновение. Но тогда меня, девятнадцатилетнего паренька, ошеломила и привела в восторг эта торжественная церемония. Потом был праздничный обед, весь день все мы восторженно говорили только о присяге и потом писали домой письма об этом важнейшем событии в нашей жизни.

Борька Буйновский, мой земляк, спросил меня после праздничного обеда:

– Вить, как они прошли, наверное, похлеще, чем рота почетного караула у Мавзолея Ленина?

– Не знаю, лучше или хуже, но я тоже хочу прошагать так же на следующей присяге.

Борис задумался, однако довольно быстро произвел математический расчет:

– Из трехсот пятидесяти человек хочешь попасть в тройку знаменосцев?

– Да, хочу.

Борька посмеялся, обозвал меня фантазером, но я дал себе слово, что обязательно буду в тройке знаменосцев!

Будучи одержимым этой идеей, все увольнительные теперь я проводил у Кремля, наблюдая смену караулов у Мавзолея. Я практически влез в шкуру великолепных строевиков и в дальнейшем, наверное, уже как профессионал отмечал малейшие недочеты в их ходьбе.

Где-то через пару месяцев в газете «Красный воин» Московского военного округа появилась первая в жизни заметка рядового Мокровицкого под названием «Мечта». В этой корреспонденции я рассказал о том, как прошла присяга, передал свои ощущения, а также поведал о своей мечте – быть знаменосцем.

На следующий день меня срочно вызвал к себе командир батальона майор Грязнов.

– У нас еще никто без согласования с политотделом Академии ни в каких изданиях не печатался, это что за самодеятельность с Вашей стороны?

– Военных секретов не выдавал, считаю корреспонденцию правильной.

– Два наряда вне очереди за несогласованную инициативу.

– Есть два наряда.

– Все последующие статьи и корреспонденции будете согласовывать с замполитом лейтенантом Зазульским.

– Есть согласовывать.

– После отбытия нарядов будете заниматься дополнительно строевой подготовкой ежедневно по два часа, мечтатель!

– Есть заниматься дополнительной строевой.

Меня наказали, но первый шаг к осуществлению Мечты был сделан. Сердце пело от восторга. В первую же увольнительную я помчался в Роту Почетного караула, охраняющую много чего в Кремле, а самое главное – Мавзолей В.И. Ленина. Встретился там с комсоргом роты. Объяснил старшему сержанту, что хочу ходить также классно, как они. Тот, учитывая мое настойчивое желание и, наверное, увидев во мне какую-то одержимость, поведал некоторые секреты строевой ходьбы. Главный заключался в том, что для достижения безупречного шага нужно было уметь легко садиться на шпагат. Немного раздосадованный предстоящим новым испытанием, я вернулся в батальон, где без утайки рассказал кандидатам на следующую присягу, полученную информацию.

Кроме меня, в состав особого отделения были отобраны еще девять человек.

Теперь вся рота ходила строевым шагом ежедневно по 2 часа, мы же – по четыре. Через полгода мне все-таки удалось, чудом не порвав мышцы, сесть на шпагат.

Естественно, нагрузки были большие, усталости тоже хватало, но когда занят весь день, служба летит незаметно.

Заметки я продолжал писать, несмотря на нехватку времени. Конечно, выполнял распоряжения командира батальона и согласовывал их текстовку с замполитом нашей роты Олегом Зазульским.

Знакомство и даже возникшая дружба с этим чрезвычайно разносторонним и умным человеком позволили значительно увеличить количество «мозговых извилин» или, проще говоря, поумнеть.

Между тем, учась ходить строевым шагом и наблюдая за всеми, кто и как это делал, я обратил внимание, что безупречная выправка и автоматизм движений – это результат упорного труда. А вот молодцеватость, отточенность движений – желание сделать это лучше любого другого – это, наверное, состояние души. Сразу же скажу – потом мне удалось достичь при строевой ходьбе этого симбиоза движений и состояния души.

Спустя год комбат зачитал приказ: на осеннюю присягу 1974 года назначить знаменосцем Мок-
ровицкого В., ассистентами – Чурина А., Костина М.

Первая юношеская мечта сбылась, и вместе с ней пришло ощущение, что все возможно, стоит только очень сильно захотеть…

Буквально за полгода до призыва в ряды Советской Армии ко мне подошел однокашник Витька Тараканов (его отец работал районным военным комиссаром) и спросил, не хочу ли я служить вместе с ним в Москве?

Ответ был, естественно, положительным. Так мы попали в столицу, в Высшую военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского. Было много ребят, которые попали туда по «блату» (с использованием связей или знакомств), однако мне очень запомнилась настырность одного паренька из Ленинского района, который ежемесячно ходил к военкому и очень просил направить его служить в Москву, но только не в стройбат (строительный батальон), а в строевую часть.

Из-за этой настойчивости и огромного желания он добился того, что было в то время для многих пределом мечтаний. Кстати, после окончания службы он остался в Москве и пошел работать в милицию, окончил институт, Академию внутренних дел и стал потом милицейским генералом.

Я же, готовясь к службе в армии, года еще за два начал опрашивать парней уже отслуживших – как там, что там. Подавляющее большинство служивших в строевых частях сходились в одном – служба учит дисциплине и вообще очень хорошая школа жизни. Поэтому все они еще бы раз отслужили с удовольствием. Теоретически, естественно…

Два года службы – это достаточно большой срок, и поэтому, идя в армию, я решил по максимуму использовать это время для своего всестороннего развития. Наметил себе такую программу:

1. Подготовиться к поступлению в институт.

2. Изучить Москву.

3. Побывать в Большом театре.

4. Попробовать свои силы в качестве внештатного корреспондента в периодических изданиях.

5. Изучить основы ораторского искусства.

Дорогая моя столица, дорогая моя Москва!

Но я даже и не подозревал, что служба в строевой части, а конкретно – в батальоне охраны и хозяйственного обслуживания Академии, будет оставлять совсем малюсенькие крохи свободного времени для всего вышеперечисленного. Тем не менее, я их выкраивал. Приятные плюсы службы увеличивались в разы, когда мне удавалось увидеть и неоднократно пообщаться с выпускниками Академии, знаменитыми космонавтами Георгием Береговым, Алексеем Леоновым, Георгием Гречко. Они и многие другие очень часто посещали альма-матер (альма-матер лат. alma mater, букв. «кормящая, благодетельная мать») – старинное неформальное студенческое название учебных заведений (университетов, которые изначально давали в основном теологическое и философское образование).

В конце службы, будучи сержантом и заместителем командира хозяйственного взвода, я был назначен ответственным за переезд на новую квартиру Валентины Ивановны Гагариной, вдовы первого космонавта планеты Земля, трагически погибшего за несколько лет до этого. После переезда она накормила нас, солдатиков, и удостоила долгим разговором. Произвела впечатление обычной простой русской женщины, и у меня тогда возникло ощущение, что мой дом в Новосибирске и ее квартира в Москве – это одинаковые частички нашей огромной и замечательной Родины.

Были и другие стороны армейской жизни, не всегда однозначные. Так на своей шкуре узнал, что означает армейское выражение «через день на ремень». Но об этом отдельная песня…

Сначала же я считал, что самый большой негатив в армии – это пристальное внимание и контроль со стороны КГБ (комитета государственной безопасности) и жесткое отслеживание этой спецслужбой обстановки в Москве, Академии, батальоне, роте, взводе, отделении.

Шпион со шваброй

Мне такое нагнетание подозрительности и прессинг казались чрезмерными и неоправданными, однако через несколько месяцев после начала службы я узнал, что буквально за пару лет до нашего призыва в Высшей военно-воздушной академии им. Жуковского, где обучались лучшие летные кадры Советского Союза, был разоблачен кадровый агент английской разведки, внедрившийся туда несколько лет назад под видом глухонемого уборщика помещений. Поймали с поличным его абсолютно случайно. Ночью разводящий караула, сменив пост у знамени, отклонился от утвержденного маршрута следования метров на пятнадцать и обнаружил уборщика помещений в той комнате, где ему находиться явно не следовало… Так что пристальное внимание со стороны КГБ ко всем, проходящим воинскую службу в Москве, было абсолютно оправданным.

Тем не менее, меня коробило, когда сержантскому составу предписывалось, производя осмотр личных вещей рядового состава, просматривать и читать все письма с малой Родины, знать, чем «дышит» тот или иной новобранец. Мне, как и моим друзьям, командирам отделений очень не нравилось это, кажущееся грубейшим вмешательством в личную жизнь любого человека, обстоятельство, и мы особо не утруждали себя этими вроде бы подлыми делами. Поэтому просматривали личные вещи формально. Считали, что «им» (чекистам) везде чудятся шпионы и диссиденты (инакомыслящие, недовольные господствовавшим тогда политическим строем), а мы, получается, по их приказу ворошим «грязное белье» новобранцев.

Ночной звонок

Но через год случилась вот что. С новым призывом пришло пополнение из Новокузнецка, которое после прохождения учебки стало заступать в наряды по охране объектов нашей Академии. Я еще не сказал о том, что при заступлении в наряд нам выдавалось боевое оружие и в любом караульном помещении хранился резервный запас боеприпасов. Сейчас это уже не военная тайна, поскольку пару лет спустя после происшедшего с нами чрезвычайного происшествия вместо огнестрельного оружия там стали выдавать штык-нож.

Так вот, в этом призыве ко мне в отделение попал новобранец Березкин, худенький, остроносенький паренек, ничем от других не отличавшийся, разве что длинющими, как у девчонки, ресницами.

Однажды зимой я заступил начальником караула по охране складов Академии. Неожиданно ночью с одного из постов поступил сигнал от караульного Березкина. Телефонов на постах не было, поэтому тот просто нажал кнопку звонка. На военном языке это означало, что необходимо проверить, что могло произойти на посту. Чаще всего ничего не случалось, так как новобранцы были запуганы, перестраховывались и зачастую вызывали разводящего для подмены, чтобы можно было оправить естественные надобности в караульном помещении.

Армейские правила достаточно строги, но все мы из-за юного возраста никогда не выполняли их на пять баллов, в лучшем случае – на четыре.

Удар лопатой, или Березкин разбушевался

По Уставу караульной службы в случае поступления вызова с поста предписывалось «послать разводящего с оружием и свободным караульным для того, чтобы осуществить замену постового». Я же грубейшим образом нарушил это требование и отправил безоружного бодрствующего рядового Гулько. Через несколько минут он вбежал в караулку весь залитый кровью, его правое ухо было отсечено и чудом висело на полоске кожи.

Требования Устава сразу же вспыхнули в моей памяти. В соответствии с ними я дал команду «Караул в ружье!», и мы на ходу, заряжая оружие, помчались к месту происшествия. Однако Березкина и след простыл…

Свободный от наряда по моему приказу сразу же сообщил о ЧП в Академию и оказал первую помощь пострадавшему.

Приехала комиссия. Начались серьезнейшие и неприятнейшие разборки. Из объяснений рядового выяснилось, что когда он поворачивал за угол здания, то притаившийся там паренек с длинющими, как у девчонки, ресницами со всего размаху рубанул ему по голове штыковой лопатой, имея явное намерение раскроить череп. Но Гулько чудом удалось увернуться, и лопата почти полностью отсекла ему ухо.

Когда были изъяты все личные вещи Березкина для досмотра, то выяснилось, что с самого начала службы он вел личный дневник. В этом дневнике он детально описывал свои предстоящие пошаговые действия.

Вот его план, начинавшийся со слов «После майских праздников необходимо:

1. Бесшумно ликвидировать караул (4 человека).

2. Забрать все оружие и весь боеприпас из караула.

3. Угнать легковую машину, загрузить весь резервный боеприпас.

4. В первую же ночь отъехать от Москвы на расстояние не менее 400 км (в середине России искать не будут).

5. Затем добраться до Новокузнецка, купить мотоцикл, уехать на нем в какую-то глухую деревню. Снять двигатель с мотоцикла, на его базе построить самолет и улететь на нем на Тибет».

Комментировать это не буду, Вам и так все понятно…

Через сутки беглеца, как потом выяснилось (а проницательные читатели об этом наверняка уже догадались) – психически больного человека, задержали.

Ухо Гулько благополучно пришили. Психа отправили на лечение.

А ведь все у Березкина могло получиться, если бы Гулько не удалось увернуться. Наши жизни спасла случайность…

При охране объектов сутки реально делились на три части, из них восемь часов – сон и столько же бодрствование (уборка помещений, изучение Уставов, прием пищи и другое). Вообще-то было положено все делать каждые два часа, то есть два спать, два бодрствовать, два караулить и т.д.

Но при этом человек не может физически «освоить» восемь часов сна, так как нужно время на подготовку к нему и пробуждение. Попробуйте дать своему организму команду – «спать 2 часа». Уверен, что не получится.

Фактически мы спали бы четыре часа в сутки максимум. Однако исхитрялись, договаривались с начальниками караулов и заступали по четыре часа (так было легче). Самым трудным было стоять неподвижно на одном месте четыре часа у знамени. Иногда караульные падали в обморок. Тем не менее, именно караульная служба приучала нас к умению терпеть.

Часовому запрещается на посту есть, спать, читать, писать, принимать и передавать какие-либо предметы, и еще многое другое – это все из Устава караульной службы. Но размышлять, сопоставлять, сочинять, мечтать – про это в Уставе не было ни слова. В общей сложности, я посчитал, что в армии не менее 2000 часов мной было потрачено не напрасно и пошло на импровизированное самостоятельное образование. Ведь справедливо сказал один умный человек: «Нужно иметь в голове великое множество разнообразнейших идей, чтобы родить одну хорошую».

Заступая караульным на пост и потом обходя его по маршруту, я про себя старался шлифовать ораторское искусство, мысленно задавая себе сочинения на любые темы. Литературу по этим дисциплинам я раздобыл не очень качественную, ведь тогда, в отличие от нынешних времен, когда этому посвящены сотни книг, с этим было «напряженка». Тем не менее, отрабатывая в уме речи, статьи, а также выступая на комсомольских собраниях роты, батальона и даже один раз на Всеармейском совещании секретарей комсомольских организаций Советского Союза, я понял к концу службы, что добился очень многого.

Именно мои, подготовленные заранее, содержательные, темпераментные речи отличались от дежурных докладов других ораторов. Научился я также владеть аудиторией, залом. Естественно, без множества книг, которые я прочел в детстве, это было бы вряд ли возможно. Когда читаешь правильным классическим языком написанную литературу, то в зрительную память навсегда впечатываются написанные без ошибок слова, правильно составленные предложения и речевые обороты. Читал же я, в основном, таких авторов как Достоевский, Толстой, Джек Лондон, Горький, Лермонтов, Булгаков, потому что от правильно подобранной литературы для чтения завит очень много.

Поэтому корреспонденции о нашей службе, ее тяготах, лишениях, достижениях, посылаемые мной в газеты «Красный воин», «Вечерний Новосибирск», «Советскую Сибирь», никогда не корректировались, не сокращались и печатались в полном объеме. По моей инициативе в «Комсомолке» была заведена специальная рубрика – «730 солдатских шагов» (это по числу дней службы). Статьи неплохо оплачивались и из редакций поступали гонорары, зачастую превышающие месячное жалованье солдата срочной службы.

Там же, в караульной роте, я очень близко сошелся с заместителем командира роты по политической части (попросту, замполитом) лейтенантом Олегом Зазульским, который, будучи всего года на три старше меня, преподал ряд правил, которые мне очень пригодились в жизни.

Так он говорил: «Виктор, запомни и постарайся научиться, в том числе, следующему.

Первое. Умению вести любое собрание, если тебя избрали его председателем. В этом случае на час – три – четыре – ты полный хозяин положения, и твоя задача, невзирая на любые регалии (звания, должности, награды) выступающих, четко следовать установленному регламенту, так как это не позволит превращать собрание в базар, сэкономит время всех присутствующих и покажет твою принципиальность».

Я: «Ну, а если выступает начальник Академии, генерал, и не укладывается в регламент, прерывать?»

Олег: «Следи по часам за регламентом, за минуту до истечения установленного времени предупреждай. Если докладчик не уложился, ставь просьбу о запрашиваемых дополнительных минутах на голосование».

В правоте его слов я убедился через полгода, когда «построил» генерал-майора Академии Варнавского из-за его попытки затянуть свою речь. Он присутствовал у нас на отчетно-выборном комсомольском собрании батальона. Вначале высокий чин оторопел от наглости младшего сержанта, ведущего собрание и постоянно напоминающего ему о регламенте выступления, но после собрания подошел ко мне и спросил:

– Кто научил так четко вести собрание?

– Лейтенант Зазульский, товарищ генерал-майор.

– Молодцы.

После этого повернулся к командиру батальона Грязнову и дал распоряжение:

– Подготовьте приказ о представлении младшему сержанту Мокровицкому внеочередного отпуска на Родину. Лейтенанту Зазульскому – благодарность и посмотрите в личном деле возможность присвоения досрочно очередного воинского звания!

Второй урок Зазульского:

– Виктор, я вынужден вывести тебе следующее циничное правило, но иначе ты не запомнишь: можешь никогда не вести никакой работы, но если все протоколы и документы будут тобой составлены правильно – любой проверяющий даст оценку отлично.

В этом я убедился потом, на гражданке, правда, там и работа велась хорошо, и документация, соответственно.

Урок третий от Зазульского: умей писать объективные и исчерпывающие характеристики для предоставления в любые инстанции.

В подтверждении этого правила я убедился через 2-3 года после демобилизации, когда мне, комсоргу цеха №16 Новосибирского завода «Экран», дали задание написать характеристику на комсомолку – штамповщицу Луневу Н.В. для награждения ее медалью «За трудовое отличие».

Мое не дежурное, от души составленное творение попало к заместителю секретаря парткома предприятия Нехорошкову В.П. Он был приятно удивлен, не поленился, засветил, где нужно, эту работницу, вернее, её характеристику. В итоге ей вместо медали дали орден «Знак почета». Мне было очень приятно. Я был горд тем, что с помощью грамотно составленной характеристики человек получил такую солидную по тем временам награду. В дальнейшем, с помощью грамотно составленных ходатайств, удавалось «пробивать» (добиваться положительного результата) получение работникам цеха квартир, машин и т.д. и т.п.

В советское время уголовная ответственность за спекуляцию наступала с 16 лет. Мелкая спекуляция, совершенная впервые, наказывалась в административном порядке. Более серьезная – лишением свободы на срок до 2 лет с конфискацией имущества или без таковой, либо исправительными работами на срок до 1 года, либо штрафом до 300 рублей (на нынешние деньги около 50 тысяч). Более строгое наказание (до 7 лет лишения свободы с конфискацией имущества) предусматривалось статьей 154 Уголовного Кодекса РСФСР за спекуляцию в виде промысла или в крупных размерах.

Десятки тысяч человек, осужденные по этой статье, отсидели в свое время различные сроки лишения свободы. Для меня не будет удивительным, если через несколько лет эта категория бывших зэков объединится и будет требовать от государства компенсации для жертв экономических репрессий. Тем более, что сейчас центральные власти уже признали перекосы, допущенные в то время, объявив 26 мая днем российского предпринимательства. Один из ветеранов спекулятивного движения как-то недавно признался мне: «Всю жизнь меня считали жуликом и спекулянтом, а сейчас я ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ. Красиво звучит-то как...»

Согласно главной книге СССР, а ей была «Большая советская энциклопедия», «Спекуляция – по советскому уголовному праву – одно из опасных хозяйственных преступлений, посягающее на нормальную деятельность советской торговли, на интересы покупателей. Состоит в скупке и перепродаже товаров и иных предметов с целью наживы». Соответственно, спекулянтом именовали лицо, покупающее что-либо с целью перепродажи и получения выгоды, а не для собственного потребления. Отделы органов внутренних дел по борьбе с хищением социалистической собственности (ОБХСС) были завалены делами, связанными с этими правонарушениями. Купил в другом городе, стране шубу, ковер, косметику, продал здесь – факт установлен, садись в тюрьму.

Сегодня любит джаз, а завтра Родину продаст…

Молодые люди в советские времена активно занимались такой разновидностью спекуляции как фарцовка. Фарцовщик (разг., от англ. for sale) – тот, кто добывает и/или спекулирует вещами (фирмой), выменянными или перекупленными у приезжих иностранцев. Самоназвания фарцовщиков: «утюг», «бомбила/о», «фарца», «маклак», «деловар».

Первых фарцовщиков Вы недавно могли видеть в популярном фильме «Стиляги», только там не показано, как с ними боролись правоохранительные органы… Колыбелью фарцовки как широкомасштабного явления стал VI Всемирный фестиваль молодёжи и студентов, проходивший в 1957 году в Москве.

Стиляги и были основным рынком сбыта товара, добываемого фарцовщиками поначалу (в 50-60-х годах). Позже, в 70-80-х годах, все, кто имел деньги и желал красиво или оригинально одеться, приобрести импортный ширпотреб и/или технику, дефицитные книги или музыкальные записи западных исполнителей (диски с рок-музыкой, джазом и др.) прибегали к услугам фарцовщиков. Без этого фактически было невозможно прикоснуться к прекрасному… Двое моих знакомых, один из которых занимает ныне видный пост в органах власти, другой – журналист и ученый, в конце 70-х не на шутку увлеклись западной эстрадой и от них я узнал весьма любопытные подробности… По советскому телевидению (на котором тогда было всего 2 канала) и по радио песни популярных тогда Beatles, любимой группы президента России Дмитрия Медведева Deep Purple, Led Zeppelin и других не передавали. На гастроли к нам эти представители «загнивающего Запада» тоже, естественно не, приезжали.

Поэтому ноги вели новосибирских меломанов, возраст большинства которых был от 15 до 25 лет, на балку. Так именовался тогда на молодежном жаргоне вещевой рынок, находившийся там же, где и сейчас, но занимавший куда меньшую территорию. Добраться туда была целая история. Ходили лишь два трамвайных маршрута… Поэтому юным любителем музыки приходилось прицепляться сзади, ехать на крыше трамвая или топать пехом. Для меломанов на балке был отведен пятачок, где они по воскресеньям тусовались. Туда спекулянты привозили добытый правдами и неправдами из-за кордона товар. Мои знакомые же никакого навара не имели, а занимались этим лишь из любви к искусству. Но и сам процесс покупки и обмена был искусством со своими правилами. Так долго копились деньги в основном за счет стипендий, потом приобретался самый ходовой диск. Стоил он на те деньги 120 рублей (на нынешние не менее 16 тысяч). Его счастливый обладатель переписывал его себе на магнитофонную ленту, потом давал его для этих целей друганам. В следующее воскресенье как штык (ведь цена-то медленно, но верно падала) он был на балке, где менял его на другой. И далее все повторялось по-новой. При должной сноровке «таким макаром» можно было за год послушать не менее полусотни новых альбомов. Но не все было так просто. Одному приезжать на балку было опасно, могли все твои богатства просто отобрать более сильные в физическом отношении «меломаны». Вместе и спасаться было легче от милиционеров и дружинников, иногда устраивавших налеты на пятачок для борьбы с тлетворной «западной заразой». Одних отводили в отделение милиции. У других разбивали пластинки прямо на месте. Спекулянты же, естественно, не попадались так как были предупреждены заранее о налетах.

Другим дефицитным товаром были книги. Толкучки по их продаже и обмену были в Новосибирске в советские времена в разных местах: у театра «Красный факел», в лесочке напротив кинотеатра «Горизонт» и т.д. Чем книга престижнее и меньше её тираж, тем дороже она продавалась. В магазинах тогда книги стоили в среднем 1-2 рубля. А у спекулянтов на толкучке не менее чем 5-10. Но это были ходовые книги, которые и по такой цене раскупались как горячие пирожки. В библиотеках их обычно не было, а если и были, то в читальных залах или специальных хранилищах, носящих забавное название «индикаторный фонд». Там они утаивались от массовых читателей и нередко выдавались руководством библиотек нужным людям. Естественно, в обмен на другие блага. Сейчас многие книги можно бесплатно прочитать в Интернете, но тогда Всемирную паутину еще не придумали… Один мой знакомый до сих пор вспоминает чувство, когда он увидел на толкучке книгу замечательного русского лирика Константина Бальмонта, которую он давно хотел прочесть. Спросил цену, ответ его ужаснул – 30 рублей (на нынешние не менее 4 тыс.). У него такой суммы, естественно, не было. Отчего же такая кусачая цена? Дело в том, что Бальмонт и другие замечательные поэты «серебряного века» и последующего периода, такие как Андрей Белый, Максимилиан Волошин, Осип Мандельштам, Игорь Северянин, Михаил Кузмин, Владислав Ходасевич, Николай Гумилев, Анна Ахматова, Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Федор Сологуб, Вячеслав Иванов, Велимир Хлебников вызывали у советской власти, именовавшей их мелкобуржуазными, сомнения в их политической благонадежности и, поэтому, либо вообще не издавались, либо выпускались мизерными тиражами. В отличие от их сотоварищей по перу – Блока, Брюсова, Есенина, Маяковского, поддержавших словом, а иногда и делом устроенную большевиками революцию в октябре 1917 года.

В завершении исторического экскурса сообщу, что в то время, если на поступивший вопрос: «Где ты купила эти сапоги?» следовал ответ: «На барахолке», то это означало, что человек, позволивший себе купить там какую-либо вещь, относился к категории людей очень обеспеченных. В магазинах в ту пору никогда ничего не было. А если и было, то такой, выражаясь по-немецки, дрек… (Dreck – в переводе с немецкого означает «ничего», «нисколько») Модные и хорошего качества вещи можно было найти только на «барахолке» или бегая по магазинам и выстаивая огромные очереди в Москве, приехав туда в отпуск. Это вместо того, чтобы посмотреть достопримечательности столицы и погулять по ее улицам и площадям в свое удовольствие.

Не стареют душой «ветераны»

Но все рано или поздно кончается. Концом спекуляции и фарцовки стало налаживание сначала челночного, а потом и нормального товарообмена республик бывшего СССР с зарубежными странами на закате перестройки в начале 90-х годов XX века. Ну и, само собой, развитие рыночной экономики, покончившей с всякими дефицитами и сопутствующими ей явлениями. Теперь участников тех дел вы можете увидеть только на ярмарке во Дворце имени Чкалова. Побывайте там в любое воскресенье (день все тот же!), и Вы сможете увидеть десятки 50-ти и даже 60-летних мужчин, увлеченно меняющих грампластинки (не компакт-диски!) и с удовольствием общающихся между собой. Да-да, это они завсегдатаи тогдашнего пятачка на балке. У многих из них и музыкальные вкусы не изменились. Новый модный формат MP3 их просто бесит. Ведь на одном диске ценой 70 рублей (тогдашние 50 копеек) теперь записано аж 10-15 альбомов. Неимоверных усилий, чтобы им обзавестись, прилагать не надо. Какая скука, никакой борьбы и романтики…

Прошли годы, и сейчас к категории тех спекулянтов можно легко отнести весь частный сектор экономики, занимающейся торговлей. А в то далекое время очень многие грешили этим, так как, несмотря на сверхурочные работы, калымы и подработки денег, для достойной жизни не хватало. Среди таких «грешников» был и я… В начале 70-х в пору моей службы в Армии, посещая магазины Москвы, я наблюдал такую картину. Не каждый день, но очень часто, в ГУМе, ЦУМе и других крупных торговых предприятиях (их тогда было куда меньше, чем сейчас) «выбрасывали» в продажу товары повышенного спроса – женскую обувь, косметику, нижнее белье, ковры, шапки и т.д. и т.п. Моментально образовывались огромные очереди и, спустя несколько часов, счастливые обладатели товаров могли получить их в собственное пользование или перепродать в других городах СССР. Перепродавались они из-под полы, в подворотнях, подвалах, на съёмных квартирах через знакомых обычным советским гражданам (яркая сцена на эту тему есть в фильме «Самая обаятельная и привлекательная»). Навар от перепродажи составлял не менее 100%, так как дефицит всех товаров народного потребления был колоссален. Кроме импорта, реализовывалась и отечественная продукция (зачастую под видом фирменной), создаваемая в подпольных цехах (люди, которые ими владели, назывались «цеховиками»).

Но последнее явление расцвело пышным цветом позже. Тогда же, в начале 70-х, увиденное в московских магазинах послужило для меня руководством в действию.

События разворачивались примерно так. Находясь в увольнении и увидев огромную очередь в одном из отделов ЦУМа и ГУМа, я подходил в другой пустующий и вступал в диалог со скучающей продавщицей. Разговорные темы были очень различны, но всегда душевны и очень приятны.

В конце приятного длительного разговора солдатик «честно и откровенно» просил помочь ему купить в соседнем отделе две пары женских сапог (для мамы и девушки), ковровую дорожку на юбилей бабушке или что-то другое в том же духе. Мой расчет был прост – просьбу «коллеги из соседнего отдела» обязательно уважат, потому что завтра этот пустующий отдел мог превратиться в эпицентр другого дефицита. Просьба, естественно, могла возникнуть и у того, к кому сегодня обращались.

Вы знаете, мне никогда не отказывали, может быть, потому, что в душе любой русской женщины одна из самых типичных черт характера – сочувствие. Купленный товар отправлялся к маме или в дом, или на барахолку. После примерно десятка таких посылок прозвенел тревожный звонок – взяли продавца на барахолке. Только «подарив товар», с которым его задержали, «нужным людям» для меня исчезла опасность как для поставщика и, естественно, члена «преступной группировки», уголовного преследования и реальной отсидки в местах заключения.

После этого с данной темой было покончено почти на двадцать лет. Но на спекулятивные доходы я смог себе позволить купить сразу после армии мотоцикл «Ява», на котором с удовольствием рассекал по родному городу. Самому заработать и купить мотоцикл в 21 год в то время «было круто», как говорит сегодняшняя молодежь. Смеетесь? Мол, нам родители подарили на 18-летие «япошку» или что-то похожее. Смеетесь? Но я-то заработал это сам!

Выводы:

1. Главное – вовремя остановиться.

2. Добытое своими руками куда лучше подаренного.

3. Учись разговаривать!
Не пойду в шпионы

«Любовь к родине начинается с семьи»
(Ф. Бэкон)

«Человек без родины – это песчинка, отданная случайностям
времени и пространства»
(Жан Лакордер)

«Дым отечества светлее огня на чужбине»
г. Москва, 1973-1975 гг. (Лукиан из Самостаты)

А Вас, будущий Штирлиц, мы попросим ответить на вопросы…...

За полгода до демобилизации меня неожиданно вызвали в главный корпус к замполиту Высшей военно-воздушной академии генералу Миронову.

В его роскошном, выполненном в сталинском стиле, кабинете сидели два человека в штатском. Несмотря на их молодость, по вежливо-предупредительной манере поведения генерала чувствовалось, что это очень серьезные люди.

– Сержант Мокровицкий, Вам надлежит на все вопросы, задаваемые этими товарищами, дать исчерпывающие и искренние ответы.

– Слушаюсь.

С первых же секунд беседы, продолжавшейся не менее часа, у меня возникло ощущение, что я нахожусь или на исповеди, или под рентгеном. Оба, не сводя пронизывающего насквозь взгляда с моего лица, дотошно выпытывали всю подноготную моей короткой двадцатилетней жизни. Молниеносные вопросы сыпались один за одним и поэтому следовало отвечать в таком же темпе.

– Кто такие Анжела Дэвис, Ринго Старр, Че Гевара, Улоф Пальме?

– При каких обстоятельствах погиб в Великой Отечественной войне ваш дядя, полковник Иван Мокровицкий?

– Есть ли родственники за границей?

– Какова тематика книг, которые Вы читаете?

– Чья жизнь достойна подражания?

Чувство кролика, находящегося перед двумя огромными удавами, не проходило у меня все это время.

Но экзамен неизвестно по какому предмету, как мне вначале показалось, был выдержан. Поскольку они оба, закончив задавать вопросы, одномоментно расслабленно, и вроде бы удовлетворенно откинулись в кресла. В таком, как мне показалось, полурасслабленном состоянии они позадавали, казалось бы, абсолютно простые и безобидные вопросы о детстве, родном Новосибирске. Это меня успокоило и тоже расслабило. Но вдруг последовал неожиданный «контрольный» вопрос:

– Готовы ли Вы ради государственных интересов Советского Союза покинуть на длительное время страну?

Я ответил, что никогда не задумывался на эту тему.

– Подумайте, сообщите.

Встали и ушли, даже не попрощавшись с генералом.

Замполит задержал меня и объяснил причину очень неожиданной для меня встречи. Идет набор в Высшую школу Комитета Государственной Безопасности, и подобные собеседования имеют цель поиска курсантов, готовых на все ради Родины.

– Ты подумай, ни с кем не советуйся, через трое суток прибудешь ко мне для ответа.

– Слушаюсь…

С чего начинается Родина? С родного города!

72 часа я переосмысливал все шпионские книжки, которые прочитал, переворошил в памяти все детство, воспоминания о речке Ельцовке, Заельцовском лесничестве, Центральном парке, маме и многом другом, мне любимом и дорогом. И понял, что не смогу даже во имя самых благих целей надолго покинуть свою малую Родину, свой любимый город.

И вот я вновь у замполита:

– Товарищ генерал! Не смогу, меня ждет мама и невеста!

– Я тебя понимаю, но запомни – этой встречи не было!

– Слушаюсь!

Но руководство батальона и, конечно, Олег Зазульский об этой встрече знали.

Подбирая подходящие кандидатуры, эти два человека опросили всех офицеров. Они просили подобрать две-три кандидатуры из числа солдат-срочников, личностные качества которых не вызывали бы ни каких сомнений.

Все офицеры как один указали на меня и сержанта Кондратюка из Донбасса.

Я отказался, Кондратюк же согласился. Лет десять назад я случайно увидел его на каком-то приеме в Милане. Я радостно вскинул глаза, пошел было к нему… Он отвернулся и сделал вид, что меня не узнал. Я не обиделся, потому что понял – такая уж у него работа.

А тогда, незадолго до окончания службы, мною интересовались не только «вербовщики шпионов». Помимо этого, пригласили на работу во Фрунзенский (это район Москвы) райком ВЛКСМ на должность инструктора, потом в органы внутренних дел – я тоже отказался.

Меня звала и ждала малая Родина – мой Новосибирск, моя мама, да и Надюша...

Армейская карьера солдата срочной службы Виктора Мокровицкого складывалась весьма удачно. По всем направлениям. После первого года службы мне было присвоено звание младшего сержанта, и я был избран секретарем комсомольской организации роты, назначен заместителем командира взвода. На втором году был принят кандидатом в члены КПСС. Немного поработав до армии на заводе, я уже знал тогда, что после демобилизации, работая на инженерно-технических должностях, я не смогу быть принят в партию в течение длительного времени.

Причина этому – директива ЦК КПСС, предусматривающая пропорциональное соотношение принимаемых в партию новых членов рабочих и ИТР (инженерно-технических работников).

В любой первичной партийной организации мастер, конструктор или инженер принимался только после приема шести рабочих.

Такая была установка.

Я же хотел быть таким же искренним и преданным коммунистом, как мой отец. Так нас воспитывали. Так был воспитан и я…

Также в газетах стали появляться мои корреспонденции, которые позволяли иметь пусть небольшой, но все-таки источник доходов. Самое главное, в них я постоянно отрабатывал и шлифовал свой слог и речь. Кроме того, научился блестяще вести собрания и составлять великолепные характеристики. Чувствовал я, наверное, то же, что и «качок» в спортзале, у которого в ходе занятий по совершенствованию своего тела, с каждой порцией упражнений укрепляются мышцы и тело постепенно наливается силой. Естественно, к нему приходит уверенность, что движется он в правильном направлении. Только я делал, в отличие от «качка», все необходимое не для физического, а для умственного и духовного развития. Так же ,как у и него, появилась твердая уверенность, что с таким багажом «я все смогу». Вскоре я убедился, что люди инициативные, желающие чего-либо добиться в этой жизни, преданные Родине, востребованы будут всегда.

Все дороги ведут в МГИМО?

В соседней роте служил Николай Домбровский, закончивший четыре курса МГИМО, человек необычайно эрудированный и одаренный, в дальнейшем этот институт все же закончивший и позже работавший специальным корреспондентом центральных газет.

Недоучившись всего лишь один курс, он «загремел» в армию по причине междоусобных разборок, наверное, в самом популярном привлекательном и престижном вузе страны – Московском государственном институте международных отношений Министерства иностранных дел (сокращенно МГИМО), который готовит специалистов в области международных отношений, прежде всего дипломатов: послов, консулов, атташе, торговых представителей и т.д.

Это один из старейших университетских центров страны по подготовке специалистов международного профиля. Датой его создания принято считать 14 октября 1944 года, когда Совнарком преобразовал созданный годом ранее Международный факультет Московского государственного университета в самостоятельный институт. Первый набор в МГИМО составил 200 студентов. С 1946 года на учебу сюда стали направляться студенты из зарубежных стран. Сначала в вузе существовало три факультета: международный, экономический и правовой. В 1954 году было открыто восточное отделение, а вскоре в МГИМО влился Институт внешней торговли. В результате усилилась его ориентация на подготовку специалистов для внешней торговли и внешнеэкономической деятельности. В 1969 году были созданы Международно-правовой факультет и факультет Международной журналистики. Как сами видите, большинство специальностей престижны, и в других вузах по некоторым из них специалистов не готовят…

Кстати, вот некоторые фамилии тех, кто в разное время закончил этот вуз.

Собчак Ксения Анатольевна – теле- и радиоведущая.

Алиев Ильхам – президент Азербайджана с ноября 2003 год.

Боровик Артём Генрихович – известный русский журналист, создатель издательского холдинга «Совершенно секретно», трагически погиб 9 марта 2000 года.

Илюмжинов Кирсан Николаевич – президент Республики Калмыкия, президент Международной шахматной организации ФИДЕ.

Карпоносов Геннадий Михайлович – Чемпион XIII зимних Олимпийских игр в 1980 году (фигурное катание на коньках, танцы на льду), чемпион мира 1978, 1979 гг.

Лавров Сергей Викторович – министр иностранных дел России с 2004 года.

Потанин Владимир Олегович – влиятельный коммерсант, президент фирмы «Интеррос» (главные активы: ГМК «Норильский никель», Росбанк).

Авдеев Александр Алексеевич – министр культуры РФ, до этого – Чрезвычайный и Полномочный Посол РФ во Французской Республике.

Усманов Алишер Бурханович – влиятельный бизнесмен, генеральный директор «Газпроминвестхолдинга», совладелец «Медиахолдинга», музыкального телеканала «Муз-ТВ» и английского футбольного клуба «Арсенал», владелец издательского дома «Коммерсант».

Но вернемся в начало 70-х. Постоянные проблемы в МГИМО возникали по причине того, что в этот вуз по распоряжениям и звонкам самых высоких государственных мужей (то есть по блату) попадали их отпрыски. После окончания этого вуза им были гарантированны высокооплачиваемые должности за рубежом. То есть «место под солнцем» им было обеспечено. Сынки и дочки, находясь в тени именитых фамилий, как за каменной стеной, позволяли себе к учебе относиться халатно. По-просту говоря, учились через пень-колоду. Уровень полученных ими знаний был очень низким и как специалисты никакой ценности они из себя не представляли, но работали! Как работали? Это уже другой вопрос…

Самый же главный негатив заключался в том, что эти избалованные чада видели смысл своей жизни в том, чтобы брать от государства все по максимуму, а отдавать по минимуму или вообще ничего не отдавать. Домбровский же, будучи коммунистом по убеждениям, а не из-за того, что это способствовало карьере, примкнул не к тем, кто под козырек выполнял распоряжения сверху, и поэтому долго сидел на тепленьких насиженных должностях, а к другим. Другие – это здравомыслящая часть коллектива вуза, которая так же, как и он, хотели перемен, которые могли бы быть, если бы на эти студенческие места попадали не избалованные, а целеустремленные молодые люди, которые могли и хотели многое сделать для нашей страны.

Засветившись «по полной программе» на всех партийных и профсоюзных собраниях, обозначая там свою четкую позицию по этому вопросу, Николай Домбровский довыступался до того, что вместо окончания учебы был послан в ряды действующей армии. Пока! Он говорил так:

– Как Лермонтов на Кавказ!

Не нужен мне берег лазурный!

Борец за правду Домбровский настойчиво уговаривал меня поступать в МГИМО, водил к руководству института, где со мной достаточно долго разговаривали достойные ученые мужи. Впечатление я на них произвел, и вскоре Николай сообщил, что после демобилизации поступление в вуз мне будет гарантировано. Я же очень хотел в родной Новосибирск, перспектива остаться в Москве и потом, сделавшись дипломатом, шляться по Европам, Америкам и Африкам, не очень нравилась. Поэтому, спустя какое-то время, я сказал «нет»!

Работая на заводе и активно участвуя в общественной жизни, я довольно часто встречался с Николаем, которому все-таки удалось закончить МГИМО. За рубежом ему поработать не удалось (наверное, «порода» не та). Николай, так же, как и я в армии, увлекся журналистикой и в течение многих лет работал специальным корреспондентом в центральных газетах. Это, по так называемым неофициально «табелям о рангах», в то время приравнивалось к должности как минимум секретаря какого-либо горкома партии.

Согласитесь, что не плохо.

Зимой 1974 года в числе объявлений о приеме в высшие учебные заведения страны я прочитал о наборе студентов во Всесоюзный государственный институт кинематографии (ВГИК). Для обучения предлагались такие специальности как сценическое мастерство (актер), оператор, режиссер художественного и документального кино, экономист.

Призадумался… В шпионы я не пошел, в дипломаты тоже, а почему бы не попробовать? «Легкой помешанности» и одержимости на кино у меня не было. Но была уверенность, что если поступлю и выучусь на режиссера, то потом буду поднимать кинематограф родного города, в котором студии художественного фильма не было ни тогда, ни сейчас.

И самое главное – хотелось испытать свои силы, ведь уверенность в том, что человеку целеустремленному все по плечу, росла день ото дня. В правилах приема студентов указывалось, что вначале нужно было пройти конкурсный отбор. Для этого в письменном виде было нужно отправить в приемную комиссию свою полную биографию, подробно ответить на вопрос, почему решил стать режиссером и написать небольшой художественный рассказ на любую тему (4-5 страниц).

С биографией и ответом на вопрос никаких проблем не возникло, а вот с рассказом пришлось поднапрячься. Ведь заметки и корреспонденции в газеты – это одно, а рассказ – совсем другое.

Тем не менее я его сочинил и отправил в приемную комиссию все требуемые документы.

К весне 1975 года на мое имя пришло сообщение из ВГИКА о зачислении в группу абитуриентов.

Я был приятно удивлен…

Съездил на Сельскохозяйственный проезд в приемную ВГИКа на разведку. Там в приемной комиссии узнал, что, оказывается, со всего Советского Союза было подано около десяти тысяч конкурсных работ. Эти десять тысяч работ были проверены и извещения о возможности прохождения экзаменов были высланы всего четыремстам претендентам, в числе которых оказался и я. В связи с этим совсем немножко собой погордился. Следующая полученная информация особого восторга не вызвала. Оказалось, что эти четыреста человек претендуют всего лишь на 10 мест, т.е. конкурс 40 человек на одно место. Подумалось, естественно, что тяжеловато будет, ну да ладно…

Набор производился в мастерскую мэтра отечественного кино Льва Кулиджанова, жюри возглавляла не менее известный режиссер Татьяна Михайловна Лиознова («17 мгновений весны», «Карнавал»).

И все-таки вышеуказанная статистика и знаменитые фамилии подстегнули во мне желание преодолеть немыслимую высоту.

Там же, во ВГИКе, увидел «живых» артистов – Георгия Вицина, Ирину Скобцеву, Владимира Высоцкого. Но просто поглазеть на знаменитостей меня не устраивало, хотелось узнать, что это за люди, побеседовать.

Кстати, и тогда, и сейчас я категорически убежден, что познакомиться и пообщаться со знаменитостью человеку начитанному и умеющему поддерживать разговор в интересном для собеседника русле можно и нужно.

Встречи со звездами

Лет пять назад в кинотеатре имени Маяковского я стал свидетелем несостоявшегося разговора между симпатичной девушкой и артистом Владимиром Машковым. Та, увидев, как он спускается вниз по лестнице, подбежала и дословно, кажется, сказала так: «Ой, Владимир, Вы такой прикольный и всем нам очень нравитесь».

Владимир улыбнулся и прошел мимо…

А тогда, случайно увидев выходящего из ВГИКа Владимира Высоцкого, по моему глубочайшему убеждению – русского Барда №1, я подошел к нему и спросил:

– Владимир Семенович! Не подскажете, где можно купить в Москве очень хорошую гитару? А то у нас в Новосибирске их нет!

Тот вначале настороженным, а потом уже доверительным взглядом уперся в солдатика из далекой Сибири, и минут десять рассказывал и советовал, как и где это сделать. В этой беседе, по взгляду, по интонации, по жестам чувствовалась внутренняя огромность этого человека, а самое главное, наверное – его желание не слыть, а быть. В общей сложности мы проговорили с полчаса, потом он пригласил меня к нему на домашний концерт. Тогда он был вынужден подрабатывать таким образом.

Потом месяца через два-три я все-таки побывал на этом концерте (на языке музыкантов – «квартирнике»). Но не понравилось… Наверное, потому что в песнях Высоцкого чувствовалась какая-то обреченность и безысходность. Самая яркая песня – «Чуть помедленнее, кони…»

«Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Вы тугую не слушайте плеть!

Но что-то кони мне попались привередливые –

И дожить не успел, мне допеть не успеть».

Но вернемся во ВГИК. Нам, абитуриентам, предстояло преодолеть три тура, причем после каждого количество претендентов сокращалось раза в четыре. Проходили они очень интересно, как именно – можно написать целую книгу, но не об этом речь. Мои результаты – прошел успешно два тура, на третьем же «срезался», хотя был уверен, что все сделал правильно. После этого тура Татьяна Михайловна Лиознова отозвала меня в сторонку:

– Виктор, приезжай через год, обязательно поступишь, а сейчас это невозможно.

– Чем я Вам все-таки не угодил?

Она ответила коротко, одним словом – «разнарядка», из которого я ничего не понял. Она ушла, я остался в растерянности.

Вечером того «провального», как мне показалась, дня, когда я уже упаковывал чемоданчик для возвращения домой, ко мне в общежитие заглянул молодой человек и представился: «Секретарь комитета ВЛКСМ ВГИК Юрий Ершов».

Когда он произнес знакомую мне фразу и приятную для слуха аббревиатуру – ВЛКСМ, у меня появилось ощущение как в сказке про Маугли: «Мы одной крови. Ты и я!»

Он предложил: «Виктор, есть возможность тебя зачислить на экономический факультет. Ты кандидат в члены КПСС, у тебя есть опыт комсомольской работы. Человек, который нам нужен».

Я: «А что это такое? И кому это «Вам?»

Ершов: «После окончания учебы будешь работать директором по выпуску кинокартин. А сейчас мы введем тебя в комитет ВЛКСМ моим заместителем «по идеологии». Будешь воспитывать учащуюся «богему».

Но за время проживания в общежитии ВГИК на Сельскохозяйственном проезде я уже успел немного узнать, что собой представляет эта богема. Так называют, иногда иронически, круг (около) театральных и артистических деятелей. Впечатление от общения с творческой, как мне показалось, не от мира сего, молодежью были, мягко сказать, не очень положительные. Почему, лучше говорить не буду! Но Юрию я начистоту выложил все, что о них думал и, естественно, отказался от роли «воспитателя». Расстались мы по-дружески.

Кстати, Юрий пояснил мне и причину моего провала. Оказывается, раз в три года по директиве ЦК КПСС была разнарядка (лимит) на обучение студентов из союзных республик, у которых конкурс был между собой два человека на место. Таким образом, в тот год поступило, кажется, девять «иностранцев» и младший сын Донатаса Баниониса, а я, оказывается, претендовал на одно место из десяти тысяч претендентов!

С уродливейшим явлением такой «разнарядки» я столкнулся через тридцать лет на выборах в Городской Совет депутатов. А тогда, вернувшись в родной город, устроился на завод, женился и, окунувшись в общественную жизнь, напрочь забыл об «этих неприятностях».

Выводы:

1. Телефонное право и разнарядка были, есть и будут.

2. Видимость демократического и справедливого выбора еще долго-долго будет только видимостью.