Знаменитые случаи из практики психоанализа /Сборник. М.:

Другой психоаналитический принцип, который я хотела подчеркнуть здесь, заключается в том, что необходимо дово­дить до сознания (насколько это возможно) те сомнения и критицизм по отношению к родителям ребенка и в осо­бенности к их сексуальной жизни, которые скрываются в бессознательном этого ребенка. Его отношение к окружению не может, тем не менее, пострадать от этого, поскольку, будучи привнесенными в сознание, его бессознательные

это естественная форма самовыражения ребенка, так что участие аналитика в ней не отличается по характеру от того внимания, с которым он следит за словесным самовыражением взрослого пациента, описывающего свои фантазии. Более того, необходимо помнить, что удовлетворение, которое дети получают в своем анализе, является большей частью воображаемым. Эрна на самом деле регулярно мас­турбировала во время сеансов на протяжении определенного периода времени. Но она является исключением. Мы не должны забывать, что в ее случае навязчивая мастурбация присутствовала в том же объеме, в каком она обычно мастурбировала все время, иногда даже в присутствии других людей. Когда принуждение существенно уменьшилось, аналитическая ситуация привела к прекращению мас­турбации во время сеансов и свелась к простому воображению мас­турбации в фантазиях.

*Под этим я подразумеваю прекращение у нее чрезмерной мас­турбации и мастурбации в присутствии других людей, коренившейся в принуждении, а не прекращение мастурбации вообще.

90

обиды и враждебные суждения проходят проверку действи­тельностью и тем самым теряют свою прежнюю опасность, а его отношение к действительности в целом улучшается, так как его способность критиковать своих родителей созна­тельно уже является, как мы видели на примере Эрны, ре­зультатом того, что ее отношение к действительности улуч­шилось*.

*Когда Эрна была настолько оторвана от действительности, я имела возможность лишь анализировать материал, связанный с ее фантазиями; но я постоянно прослеживала какую-то нить, хоть и слабую, которая могла связывать эти фантазии с реальностью. Бла­годаря этому по мере постоянного уменьшения ее тревоги, мне удалось постепенно укрепить ее связь с реальностью. В латентный период аналитик очень часто должен заниматься большей частью материалом подобного рода фантазий на протяжении долгого времени, пока он не сможет получить доступ к реальной жизни ребенка и инте­ресам «Я».

**Я считаю совершенно необходимым, чтобы при работе с детьми помещение, в котором проводится лечение, было оборудовано таким образом, чтобы ребенок мог совершенно свободно отреагировать свои аффекты. Повреждение мебели, пола и т.д. должно в определенных пределах учитываться при оплате.

91

Наконец, я хочу использовать этот случай для того, чтобы привлечь внимание и к другому моменту, который, как показал дальнейший опыт, имеет общее значение. Я обнаружила не только то, что характер фантазий Эрны и ее отношение к действительности были типичными для случаев с сильно выраженными параноидальными призна­ками, но и то, что причины этих параноидальных признаков и связанной с ними гомосексуальной склонности были ос­новными факторами этиологии паранойи в целом. Замечу кратко, что я обнаружила сильные параноидальные при­знаки у многих детей, и это дает мне основание утверждать, что одной из важных и перспективных задач Детского Ана­лиза является вскрытие и устранение психотических иска­жений личности на ранних этапах.

В 1918 году Фрейд учредил Почетную премию, которая должна была вручаться каждый год за лучшие эссе в области психоанализа, одно - по медицинской, другое - по немедицинской тематике. Первым человеком, получившим премию за эссе по немедицинской тематике, был психолог Теодор Райк, которого Фрейд назвал «нашей лучшей надеждой». С тех пор Райк, последний из оставшихся ранних близких соратников Фрейда, часто применял психоанализ к проблемам нетерапевтического характера. Его интересы охватывали литературу, фи­лософию, право. Будучи психологом и президентом Национальной Психологической Ассоциации психоанализа, Райк сыграл очень важную роль в осуществлении желания Фрейда обучать теории и практике психоанализа не только врачей.

В данной работе «Неизвестный убийца» Райк демонстрирует, как можно использовать психоанализ для понимания отношения общества, судей и присяжных к подозреваемым. Он считает, что «невиновный» человек часто приносится в жертву, а виновный остается безнаказанным из-за нашего страха увидеть свои собственные подавленные преступные наклонности.

Этот случай* великолепно демонстрирует уникальный литератур­ный стиль Райка, благодаря которому он стал одним из наиболее известных писателей в области психоанализа.

Если это не могло не вызывать подозрений, то его рассказ о Франце Купце выглядел совершенно неправдо­подобно. Францу едва исполнилось шестнадцать, и в деревне его знали как скромного и добродетельного юношу. Любо­вная связь между ним и уродливой женщиной, вдвое старше его, с дурной репутацией, была в высшей степени неверо­ятной, тем более, что в поселке никто об этом даже не слыхал. История Грегора, на которой он упрямо настаивал, как обычно поступают глупые лжецы, была явной выдумкой, о чем свидетельствовали и показания матери юноши от­носительно того рокового вечера. Ее сын, заявила она, учившийся ремеслу отца, поднялся к себе вместе с ней, братьями и сестрами в шесть часов вечера. Он сразу лег спать и встал только в полночь, чтобы спуститься в пекарню. Сам Франц спокойно и очень убедительно отрицал всякую связь с Джулианой. Он сказал, что история об их встречах по ночам была «конечно же» выдумкой. Мальчик упомянул хорошо известный факт - Джулиана снова ждала ребенка от Грегора. Закончил говорить он следующим: «Мне хо­телось бы сказать, что все знают, как жестоко Грегор обра­щался с этой женщиной. Я сам видел, как она приходила к нам в дом с разбитой головой и сказала, что это он ее ударил».

Позже Грегор снова пытался перевести подозрение на Франца, но сообщенное им оказалось неправдой, и он только усугубил свое собственное положение. Он сказал, что узнал от Джулианы о письме, которое она якобы послала Францу 27 октября со своим тринадцатилетним сыном с

просьбой приготовить для нее деньги. Это письмо мальчик по оплошности отдал посыльному Валентину Пиргауэру, а Франц сильно выругал ее за такую неосторожность. Сын Джулианы заявил, что это неправда, а Валентин Пиргауэр назвал все выдумкой, прибавив: «Я не верю ни одному слову в этой любовной истории, потому что Франц слишком молод и неопытен, и подобную историю трудно было бы сохранить в тайне в такой деревне, как Финкбруннен». Все это подтвердило официальное мнение о том, что Грегор придумал эту историю для того, чтобы спасти свою собственную шкуру, переведя подозрения на Франца Кунца.

Дальнейшее поведение Грегора еще больше укрепило всех в таком мнении. Видя, что его история не произвела желаемого эффекта, он попытался вызвать подозрения против другого соседа, сказав, что тот враждовал с Джулианой. Но при обыске дома этого человека ничего не обнаружили.

Вся деревня с уверенностью утверждала, что убийца ~ Грегор. Когда 28 октября был найден труп женщины, она лежала на спине с повернутой набок головой. Амбар на­ходился в поле, недалеко от деревни. На теле обнаружили двенадцать ран, в основном на голове, некоторые были весьма серьезными. Следствие установило еще один важный факт. Джулиана была на седьмом месяце беременности. Франц Кунц упоминал об этом. Не был ли именно этот факт истинным мотивом преступления? Экспертиза заявила, что раны были нанесены острым топором и что убийство явно было спланировано.

Владелец амбара Ульрих сделал странное заявление. Когда обнаружили труп, одежда женщины была задрана вверх, так что он и помогавший ему сосед решили, что ее убили во время или же сразу после полового акта. Ради приличия они опустили юбки, и поэтому, когда тело осматривала

По настоянию адвоката, так как некоторые вещи были не совсем ясны, тело эксгумировали. Труп снова был обсле­дован, был написан еще один отчет, но подозрение Ульриха не соответствовало действительности. Кроме того, эксперты заявили, что убийство не могло быть совершено там, где нашли труп. На земле было совсем немного крови и всего несколько пятен на одежде, что не соответствовало ужасным ранам на теле. Они также установили, что топор, найденный в доме у Грегора, точно соответствовал одной из ран на голове жертвы. Серповидная рана на плече была явно на­несена кривым ножом, которым дубильщики вырезывают подметки. Так как казалось невероятным, что убийца в одиночку перенес тело на то место, где его нашли, пред­положили, что Джулиану убили в доме Грегора, а потом он с женой отнес труп в амбар. Теперь мрачная история Грегора предстала в новом свете. Он специально расположил одежду девушки таким образом, чтобы подозрения, бро­шенные им на Кунца, выглядели более вероятными.

Наверное, Грегору помогала его жена. Она должна была ненавидеть свою соперницу. На следующий после убийства день ее поведение было подозрительным. Их соседка сделала следующее заявление: «Я пришла к Адамсбергерам, когда услышала об убийстве, и спросила: «Где Джулиана? Ее нашли убитой?» «Убитой», - ответила миссис Адамсбергер без всякой эмоции. Тогда Адамсбергер (он, наверное, ус­лыша мои слова через открытую дверь) зашел в комнату, и я увидела, как его лицо, обычно довольно красное, страш­но побледнело. «Не может быть, - сказал он. - Вчера вечером она была здесь. Я одолжил ей пальто, и она ушла по просеке, ведущей к полю, чтобы принести молока». Я знаю, что Джулиана была очень боязливой и никогда не ходила одна ночью. Я скоро ушла от них, а потом узнала,

что Мария Адамсбергер сразу же пошла к ручью, где видели, как она что-то стирала и очень торопилась».

Эта свидетельница, крестьянка, судя по отчетам гово­рившая таким правильным, даже официальным языком, еще добавила, что Грегор всегда плохо обращался с Джу­лианой, когда она была от него беременна. В это время она частенько заходила к свидетельнице, показывала ей синяки и жаловалась, что Грегор хочет ее убить. Две другие женщины показали, что миссис Адамсбергер действительно ходила на ручей стирать. По всей вероятности, она пыталась смыть пятна крови на одежде, зная, что их дом будут обыскивать.

Мотивы были ясны. Грегор хотел избавиться от своей обременительной любовницы, которая к тому же еще знала о поджоге и постоянно требовала денег, и от ответственности за еще одного ребенка. Грегор был обвинен в убийстве и осужден. Такое осуждение должно было бы повлечь за собой смертный приговор, но из-за некоторых формальных огра­ничений в законодательстве наказание свелось к пожизнен­ному заключению.

Сначала Грегор намеревался подать апелляцию, но пе­редумал, и 30 июля 1887 года началась его тюремная жизнь. Итак, преступление было покарано. Ни у кого из участво­вавших в суде чиновников, кажется, не было ни малейших сомнений в виновности Грегора. Похоже, что и сам он ее признал, так как не пытался оспорить приговор. В таких случаях, когда со всей очевидностью, фактической и пси­хологической, доказана виновность подозреваемого, испо­ведь считается не обязательной.

Через два года после того, как Грегор начал отбывать свое заключение, ситуация решительно изменилась. С весны 1889 года у булочника Георга Хальтера .из Сифельда стал работать помощник, которым тот был весьма доволен. Па­рень был жизнерадостным и обладал добрым нравом, избегал

садового домика. Как только они пришли в амбар к Ульриху, Джулиана легла и подняла юбки, желая вступить с ним в половую близость. «Не говоря и слова, я встал на колени между ее ногами. Она попросила меня поторапливаться, но я нащупал правой рукой ее голову, а топор держал в левой, потому что я - левша. Потом я изо всей силы ударил ее топором по голове». Он рассказал, как поспешил домой, как распилил топор на куски и выбросил в уборную. И действительно, там нашли уже заржавевшее оружие.

Дело было пересмотрено, и Грегора Адамсбергера осво­бодили. Франца Кунца же, которому не было еще двадцати, когда он совершил преступление, приговорили к семи годам исправительных работ.

Если бы судьи непредвзято рассматривали вопрос, до­казано ли убийство Джулианы Грегором Адамсбергером, то, учитывая все известные факты, они должны были бы прийти к негативному ответу. Ибо, даже если факты указывают на кого-то как на преступника, ответ все равно должен быть отрицательный до тех пор, пока остается какое-то не раз­решенное этими фактами сомнение. Если бы судья следовал другому принципу, то осуждение выносилось бы «на осно­вании подозрения». Он приговаривал бы человека, потому что тот «может быть виновен, а не потому, что он виновен и не может быть невиновным». Хелвиг, будучи сам судьей, тоже считает, что судья совершил ошибку. По его мнению, если бы суд проявил большую проницательность и осмот­рительность, неверного приговора можно было бы избежать. Общественное мнение, считает он, оказало неверное влияние, в результате чего судьи вынесли приговор без должной осмот­рительности. Грегора Адамсбергера никогда бы не признали виновным, если бы комиссия магистрата и обвинение рас­сматривали случай объективно, не подпадая под влияние об­щественного мнения. Рассмотренный нами случай наглядно показывает, как важно критически оценивать факты.

В случае Грегора Адамсбергера мы не будем обсуждать улики и контрулики, но попытаемся рассмотреть, что за­ставило судей и присяжных принять свое решение, игно­рируя разумные соображения. Что побудило их переоценить значение улик против обвиняемого и недооценить или, вер­нее, даже не заметить вовсе другие возможности?

Давайте для начала остановимся на жертве судебной ошибки Грегоре Адамсбергере. Стал ли он такой жертвой только волею несчастного случая? Есть ли особый тип лич­ности, подверженный такой судьбе? Этот вопрос не касается ни ,судей, ни обвинения, ни присяжных. Сегодня кажется, что он вообще не может иметь никакого отношения к служителям закона, но кто знает: может быть, он коснется их завтра. Однако даже сегодня такую точку зрения нельзя отбрасывать, если мы сможем показать, что она важна для нахождения истины и что неизвестный до сих пор или неосознанный психологический фактор может расстроить расследование, пытающееся обнаружить правду.

Конечно, смешно было бы искать в личности жертвы объяснения всех судебных ошибок, происшедших из-за мни­мо очевидной виновности. В большинстве случаев личность жертвы не играет абсолютно никакой роли, ошибки воз­никают из-за стечения обстоятельств, случайных событий и не имеют никакого отношения к психологии обвиняемого. Но среди ошибок, которых можно было избежать, есть определенные случаи, где при ближайшем рассмотрении психологу хочется выделить в поведении обвиняемого не­которые психологические факторы, играющие не послед­нюю роль в вынесении решения судьями.

Все свидетельства сводились к тому, что Грегор Адамсбергер был грубым человеком с дурным характером, ко­торый часто бил свою бывшую любовницу и даже угрожал ее убить. Эти угрозы были, несомненно, очень важны как психологическое доказательство его виновности. Правда, они всего лишь выражали ненависть к любовнице, достав­ляющей столько неудобств, но для суда они приобрели совсем другое значение.

Оценить сознательно ненависть человека очень сложно, за ней скрываются неизведанные пространства — бессозна­тельная реализация степени и направленности этой нена­висти. На первый взгляд это кажется нелепым, потому что ненависть Грегора не была бессознательной, напротив, она проявлялась довольно бурно. Было бы натяжкой говорить, что его угрозы и оскорбления не принимались всерьез или что среди людей этого класса побои не обязательно свидетельствуют о лютой ненависти. Но, если мы допустим, что он действительно искренне ненавидел свою бывшую любовницу, возникает вопрос: была ли его сознательная не­нависть настолько сильна, чтобы он мог совершить убийст­во? Мы этого не знаем. Все, что нам известно, - это то, что Грегор не совершал убийства. Я же хочу здесь подчер­кнуть, что именно отголоски этой ненависти в бессозна­тельном людей и ее интенсивность повлияли па суд и при­вели к вынесению неверного приговора. Но не будет ли абсурдным предполагать, что ненависть Грегора к Джулиане, пусть даже настолько сильная, что он подумывал об убийст­ве, стала решающим фактором для его осуждения? Как могли судьи и присяжные узнать о том, что происходило у Грегора в бессознательном? Ответ заключается в том, что их бессознательное узнало о бессознательных или частично сознательных процессах обвиняемого но некоторым призна­кам и отреагировало на них так, словно они были доказа­тельствами его вины. Судья и присяжные смотрели на тайные мысли,

Случай дубильщика Грегора Адамсбергера оказался бо­лее показательным, чем мы предполагали, так как, рассмот­ренный с аналитической точки зрения, он может указать нам на многие опасности, связанные со случайными фактами. В данном случае против обвиняемого было множество улик, ценность которых как доказательств зависела от вре­мени, возможности и мотивов. Мы знаем, что их важность была усилена тем скрытым обстоятельством, что судьи ус­мотрели бессознательное желание Грегора убить Джулиану. Все, кто интересовался этим делом, не могли не задать вопрос: «Но разве сам Адамсбергер не сказал, что в вечер убийства Джулиана говорила ему о своем свидании с лю­бовником, сыном булочника Кунцсм?» Позже Грегор также показал, что Джулиана рассказывала ему о частых встречах с Кунцем в садовом домике его родителей. В тот вечер она также должна была с ним встретиться. Это была вполне определенная и недвусмысленная информация. Как ею вос­пользовались'¹ Судья, обвинитель и присяжные не могли сказать, что они этого не знали. Но они не обратили на это внимания. Конечно, они могли сказать, что история Адамсбергера звучала неправдоподобно. То, что говорит подозреваемый, всегда воспринимается с недоверием, а в данном случае звучало просто фантастически. Учитывая лич­ность Кунца, его репутацию и тот факт, что никто не знал о его отношениях с женщиной, случайно оказавшейся вдвое

его старше, подозрениям Грегора не поверили бы, даже если бы у юного булочника не было хорошего алиби. Спо­койное отрицание Кунца сделало эти странные сексуальные отношения еще менее вероятными. Когда выяснилось, что Грегор говорит неправду, его подозрения относительно Джулианы и Кунца «оказались» совершенно ложными. Ведь он говорил о письме, переданном сыном Джулианы Кунцу, в котором она просила у него денег, и еще добавил, что Кунц выругал ее за неосторожность. Все это явно было приду­мано.

То, что Грегор сказал о Кунце, было ясно и определенно. Правда, все это никак не согласовывалось с остальными фактами, и никто не считал Кунца способным на такой поступок. Логически все было за Кунца и против Грегора, но, кроме того, глубоко в душе у судьи и присяжных должна была существовать пристрастная уверенность в невинов­ности Кунца. Думаю, мы сможем понять, откуда она взялась, если попытаемся осознать скрытое значение этих, на первый взгляд, рациональных аргументов и если прислушаемся к тому, что они хотели сказать, а не к тому, что сказали фактически. Ведь кажется невероятным, что у скромного шестнадцатилетнего юноши могла быть сексуальная связь с женщиной, пользующейся плохой репутацией и вдвое его старше. Он годился ей в сыновья. Мне кажется, именно здесь появилось бессознательное нежелание принять заяв­ление Адамсбергера. Разве это не похоже на отрицание обвинения в инцесте? Было к тому же еще одно обстоя­тельство, укрепившее эту бессознательную идею инцеста. Сыну Джулианы, игравшему роль посредника, было тринад­цать, а ее любовнику - шестнадцать. Сила вытеснения, проявившаяся в игнорировании весьма обоснованного по­дозрения, может подобным образом сработать и в других случаях, например, не позволив заметить важные улики или связать один факт с другими и т.д. Такое игнорирование

История преступности нескольких последних десяти­летий насчитывает большое количество случаев, где неко­торые возможности, оказавшиеся впоследствии фактами, игнорировались судьей, присяжными и обвинением только потому, что другие возможности казались более вероятными. Это нельзя объяснить небрежностью или недосмотром; не стоит также сомневаться в интеллектуальных способностях или честности задействованных функционеров. Должно быть, что-то непреодолимое в силу своей скрытое™ и неуло­вимости не позволило им увидеть какого-нибудь факта. В какой-то момент вытеснение повернуло мысль в другое русло. Ницше намекает на этот барьер вытеснения в своем высказывании: «Даже самый храбрый человек редко имеет мужество признаться в том, что он знает». Глупо считать всех судей, свидетелей и экспертов в деле Дрейфуса идио­тами, подлецами и фанатиками, как это иногда делают. Многие, должно быть, не смогли увидеть во французском офицере, их соотечественнике, предателя, потому что это означало бы разложение армии, падение национальной чести и славы армии. Если такое возможно, то есть веро­ятность, что и в них могут существовать подобные импульсы. Легче допустить, что иностранец, еврей, совершил жестокое преступление. Очевидно, что одна из целей вытеснения — избежать боли, потому что обнаружение преступника в по­добных случаях может ранить нарциссизм индивидуума и масс.

Бессознательные факторы, которые можно проследить в психопатологии судебной ошибки, могут действовать в двух направлениях. Они могут заставить приписать прес­тупление невиновному человеку (невиновному в фактичес­ком смысле) или, с другой стороны, могут не позволить обнаружить истинного преступника. То есть в зависимости от обстоятельств могут опутать человека, кажущегося винов­ным, весомыми уликами или заставить не заметить сущес­твующие улики против реального виновника. Бессознатель­ная притягательность одной возможности получает поддер­жку благодаря работе защитного вытеснения, обусловлен­ного другой. Большая часть неверно вынесенных пригово­ров происходит благодаря комбинации обеих бессознатель­ных тенденций, подкрепляемых вескими рациональными аргументами и целой цепью кажущихся очевидными обсто­ятельств.

Я не могу привести здесь примеры, чтобы показать, как взаимодействуют психоаналитические компоненты. Мне остается удовлетвориться иллюстрацией эффективности бес­сознательных факторов на единственном типичном примере. Уроки, которые можно извлечь, исследуя глубины сознания, могут оказаться неприятными для судей и присяжных, гор­дившихся своей проницательностью. Но будем надеяться, что они быстро оправятся после травмы, нанесенной их нарциссизму и осознают, что даже их интеллект может быть иногда затуманен внезапным вторжением бессознательных импульсов. Как глуп тот, кто всегда считает себя умным!