Б. Х. Бгажноков (Нальчик) Образы земного рая и ада в адыгских тостах
жүктеу/скачать 177 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Тот, кому это не по нраву
| Б.Х. Бгажноков (Нальчик)
Образы земного рая и ада в адыгских тостах* «Райское счастье» и «адские муки» в бытовом общении и языке фольклора. Представления о потусторонней жизни в раю или в аду распространены у большинства народов мира. И повсюду они причудливо соединяются и взаимодействуют с аналогичными представлениями о жизни на этом свете – с образами земного рая и ада. В наш лексикон вошли используемые для высокой оценки качества жизни и ставшие привычными выражения типа райское счастье, райские условия, райская жизнь. Вместе с тем хорошо известны и не менее употребительные словосочетания прямо противоположные им по значению: адские муки, адские условия, адская работа. Перед нами полные экспрессии и очень удобные для повседневного общения метафоры, позволяющие обозначить состояния если и не абсолютного, то наиболее полного счастья и несчастья, благополучия и неблагополучия, комфорта и дискомфорта. Они служат маркерами восприятия бытия в различных жизненных ситуациях, на различных этапах жизненного пути личности, общества, народа. Своеобразно представляют образы земного рая и ада в отдельных жанрах фольклора: в мифах, пословицах, поговорках, сказках, преданиях. В фольклоре адыгов, особенно яркое и неожиданное отображение находят эти образы в жанре тостовых посланий. Традиционно они представляют собой сравнительно крупные поэтические произведения, насчитывающие десятки стихотворных строк. Тексты, тостовых посланий, хранящиеся в большом количестве в Архиве Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований РАН, являются описаниями различных сторон и деталей быта и образа жизни средневековья. Но по характеру решаемых нравственных вопросов выходят далеко за пределы конкретно-исторических (пространственно-временных, материально-предметных) рамок. Это вечные вопросы о смысле бытия, о правильном выборе себя и своего места в жизни.
* Работа выполнена в рамках программы Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России» по разделу 6. «Историко-культурное наследие в языках, литературе и фольклоре народов России». Проект «Благопожелания, молитвы и тосты в речевой культуре адыгских народов». Адыгские тосты предлагают выбор из двух вариантов – блаженства и муки. Первый из них представлен в заздравной части – хох, а второй в следующей за здравицей насмешливо-бранной части – хон, адресованной врагам, завистникам, тем, кому не по душе добрые пожелания здравицы. Хохи состоят из пожеланий объекту послания (отдельному человеку, семье, стране) добра, здоровья, счастья, удачи, благоденствия. Как правило, это яркий, возвышенный образ желанной, запрашиваемой – райской жизни. В поэтических обращениях к Богу (Тха) специально подчеркивается, что щедро даруя людям счастье и процветание на земле, он также милостиво, широким жестом открывает для них врата рая на небе. В отличие от этого следующая за здравицей брань предлагает вариант мучительной, адской жизни на этом свете. Земной ад отображается с помощью негативных пожеланий или проклятий, живописующих крайне неблагоприятные условия человеческого существования: нищета, неудачи в делах, неприглядный внешний вид, насмешки и презрение окружающих и т.д. Роль связки здравицы с бранью выполняют устойчивые выражения типа: «Тот, кому наша здравица не по нраву»; «Тот, кто позавидует этому, кто зло затаит и воспримет это враждебно»; «Тот, кто настроен к нам враждебно» и т.д. В качестве иллюстрации к сказанному приведем с некоторыми сокращениями один из примеров объединения позитивных пожеланий «хоха» с негативными пожеланиями «хона» или «брани», выделив жирным шрифтом формулу перехода от благих пожеланий к проклятиям:
Нетрудно заметить, что здравица-хох – это форма общения с Богом, перенесенная из обрядов жертвоприношения (в том числе из обрядов святой евхаристии) в застольный этикет. В качестве первоосновы используется здесь измененная литургическая речь с обилием свойственных этой речи риторических приемов. Так же, как и молитвы, они обращены к высшим силам, приобщают к групповым интересам и запросам религиозного сообщества, скрепляют узы дружбы, вселяют уверенность в будущем, в успех общего дела. По традиции, идущей из глубины веков, благосклонностью и помощью Бога стремятся заручиться, предпринимая или завершая любое сколько-нибудь важное дело. Хохом-молитвой ознаменовываются День весеннего равноденствия, праздники первой борозды и урожая, закладка нового дома и новоселье, отправка свадебного поезда и счастливое возвращение поезжан, военные операции и успешное завершение этих операций. Мир традиционных адыгских тостов – ярко выраженный поэтический мир, в котором люди хотят жить, с которым связаны их самые сокровенные мечты и желания. Например, тосты в честь Родины особенно распространенные в Кабарде заканчиваются пожеланиями типа: Наш Тха, Тха могучий, Тха всесильный, Долголетие дарующий, Тысячилетия здравствовать, О, Аллах, Родине нашей дай! 2 Распространены стандартные описания радости и полноты бытия, жизни не обремененной сомнениями, лишениями, страданиями. Часто встречаются такие клише в тостах, посвященных календарным праздникам, например, празднику Нового года (весеннего равноденствия), празднику первой борозды и т.п. После множества адресованных всей общине или всему народу пожеланий, непосредственно связанных с характером события или торжества, звучат стандартные пожелания типа: Печали не зная, Об увиденном (о прожитом) рассказывая, В этом мире дай нам счастливо жить! (Адыгские здравицы, 50) Брань, в отличие от подобных просьб, состоит из комического свойства проклятий в адрес предполагаемых противников здравицы. Человек взывает к языческому Богу Тха, к мусульманскому Аллаху, к другим сакральным покровителям с просьбой сделать противника здравицы уродливым, жалким, бессильным, смешным. Предрекает неудачи в делах, грязь и беспорядок в доме, сварливость жены, невоспитанность детей, отсутствие признания и авторитета в глазах народа. Просит о том, чтобы все это было постоянным и бесконечно долгим состоянием, парализуя волю, усиливая чувство безысходности, превращая долгую, беспокойную и безрадостную жизнь злодея в пытку, в сплошную муку. Ритуальная брань воспринималась как сильно действующее средство отрицания и наказания зависти и зла, как инструмент защиты добрых пожеланий здравицы от порчи и дурного глаза. И хотя не все и не всегда прибегали к этому средству, сохранялся общий канон, согласно которому насмешливо-бранное дополнение к здравице считалась важной составной частью тостов. С учетом сказанного композиционную схему традиционных адыгских тостов (застольных хохов) можно представить следующим образом: Тосты 
здравица, формулы брань, образы земного рая перехода от образы земного ада позитивные пожелания, здравицы к брани негативные пожелания, утверждения блага, добра отрицание зависти и зла В торжественной обстановке застолья мастерски исполненная здравица с последующими возлияниями поднимает настроение, объединяет группу пирующих вокруг важных ценностей и высоких идеалов. В соединении с ритуальной бранью ее нравственная сила увеличивается вдвойне. Возникает сложное произведение, в котором противопоставляются образы земного рая - дуней жэнэт и земного ада или адских мук -дуней хьэзаб. Топография земного рая и ада Символы благополучия в здравице и символы неблагополучия в брани группируются вокруг определенных констант человеческого существования. Среди них важное место занимает, приобретая символическое значение топография земного рая и земного ада. Обычно образ райской жизни ассоциируется с золотой страной и долиной, вызывая ассоциации с ветхозаветным Эдемом, ср.: Уей-уей, наша страна золотая, Золотая долина, Почести (княжения) раздающая без корысти, Корыстных правителей отвергающая, Величественный дом, В котором зубров в жертву богам приносят, Который выстроен на месте удачном, приносящем счастье, Где звучит каждодневно великое множество здравиц, Дом, в котором дверные косяки из дерева приносящего счастье, Край удачи и изобилия! 3 Золотая долина адыгских тостов – замкнутое, защищенное, в том числе и добрыми ангелами (мэлэч) благодатное пространство, что почти целиком совпадает с характеристикой Эдема, на страже которого стоит херувим с огненным мечом. Эту долину прославляют как божество, называя иногда Анатолией (Анадолэ) и тем самым сближая с локализацией Эдема в библейских текстах (Северная Месопотамия). В стандартном зачине многих адыгских тостов поочередно обращаются к Богу (Тха), Великому Богу (Тхашхо) и к Анатолии (Анадола), которая является здесь чем-то в виде заветного места, гения территории: О наш Бог, Великий Бог, Анадола, Золотая долина! (Адыгские здравицы, 67) Земной рай представляют часто в виде величественного, крепкого, надежного жилища или дома, в котором люди живут счастливо как одна большая и дружная семья. Удачным, обеспечивающим благополучие считается само место, выбранное для дома. В адыгских тостах – это место, где сбываются мечты человека о счастье, о земном рае. Обычно оно находится в верхней престижной части поселения. Здесь останавливаются и заседают могучие нарты, князья, правители и даже Боги - небесные покровители и защитники земного рая. Также как и у древних греков у адыгов Боги мыслятся зачастую как живые полнокровные участники застолья: Дом, устроивший это торжество, Уий, Аллах! Чтобы был местом для заседания богов, Для собрания князей, Чтобы славным (сильным) домом был, Чтобы местом убоя могучих быков был, Чтобы уходящий из дома в него приносил, Чтобы приходящий в дом там оставлял. Тысячи лет дай этому дому так стоять! 4 Идея сближения с всемогущим Тха, желание сделать его своим союзником, защитником, покровителем лежит в основе всех здравиц. Показательно, что в других вариантах тоста в честь дома, в котором происходит торжество, боги изображаются не только почетными членами застолья, но и активными участниками пира, высказывая за пиршественным столом добрые пожелания в адрес хозяев дома, в адрес всех его обитателей, ср.: Чтобы Боги в этом доме здравицы провозглашали ,/ Чтобы князья в нем собирались…5 Такие формулы вызывают в памяти характерные для Древней Греции представления о теоксении, о сюжетах, согласно которым Боги едят и пьют с мирянами, и, являясь корифеями, хозяевами торжества, приглашают гостей на пиршество. Дом противника здравицы – завистника, злопыхателя, становится объектом прямо противоположных пожеланий-проклятий. Это дом, расположенный в самом неудачном и не престижном месте на окраине села. Все обходят его стороной, считая гиблым местом, рассадником змей, мышей, лягушек, хомяков и других земных – адских тварей. Впечатляет развернутое описание невыносимых условий, в которых живут обитатели «нехорошего» дома, ср.: А у тех, кто, отвергнув наши пожелания, Зло против нас затаил, Чтобы на их чердаках хомяки рыскали, Чтобы в их кунацкой двести мышей носилось, Чтобы из ветхих одеял клочьями шерсть торчала, Чтобы дети у них, клянча кусочек мяса, бегали, Чтобы хрупким был каркас их арбы, Чтобы колеса арбы были без ступиц, Чтобы оси колес были кривыми, Чтобы на двух мужчин была одна лошадь, Чтобы на трех мужчин было одно гумно, Чтобы гумно это было пустым, Чтобы и собака не прижилась в их доме, В доме покосившемся, С вечно голодными обитателями, Вшами покрытыми, С застольем без напитков, С очагом без огня, Со скудной пищей, С перепачканной мебелью, Грязными, замызганными, Жизнь, отмеренную им, пусть закончат! 6 Проклятия насылаются, как видим, на близкое и относительно стабильное жизненное пространство личности: социальное, предметное, психологическое. Все признаки этого пространства свидетельствуют о неблагополучии дома. В их числе 1) несчастливое и непрестижное месторасположение (гиблое место в нижней части села, являющееся обиталищем змей, лягушек и других подобных тварей); 2) запущенность различных сегментов жилища (чердак, оккупированный хомяками, кунацкая, полная мышей, очаг без огня); 3) убогость внутреннего убранства комнат (грязная мебель, грязные и ветхие постельные принадлежности); 4) упадок хозяйства (пустое гумно, разваливающаяся без ступиц и с кривой осью арба); 5) бедность и одичание домочадцев (голодные, покрытые вшами, грязные, неопрятные, неумытые). Дополняет удручающую картину адского пространства отсутствие в доме собаки. Согласно сложившейся традиции, это плохой знак, символ бедности, неустроенности и семейного неблагополучия. Но наряду с таким обычным использованием данного символа, вводится еще один утонченный вариант, когда собака все же имеется, но она заброшена, оставлена без внимания и потому обессилена настолько, что уже не в состоянии лаять: Чтобы, если и есть у них какой-либо старый пес, бессильным залаять [на кого-либо] его сделай7. Такие формы семантического асимметризма постоянно используются в тостах в честь дома и семьи. Например, в заздравной части тоста семье желают больших табунов лошадей, а в насмешливо-бранной - не просто отсутствия лошадей, а наличия одной лошади на двоих мужчин (лIитI зэуэшэу), что воспринимается особенно комично8. В других случаях признаком несостоятельности дома становится наличие одного топора на две семьи (унитI зы уэщу), одного гумна на три семьи (унищыр за хьэму), отсутствие зернохранилища (хэмэшыншэу)9. В том же направлении действует постоянно подчеркиваемое в тостах нежелание односельчан посещать дом завистника и неудачника. В двери «адского» дома никто не входит, в то время как «райский» дом является местом заседания и пиров самых знатных и уважаемых людей и даже Богов.
обитателей земного рая и земного ада Мы убедились, что внимание оратора сосредоточено на доме в самом широком нравственно-экологическом смысле. А противопоставление образов благополучного (благоденствующего) и неблагополучного (пришедшего в упадок) дома настолько выразительно и очевидно, что могло бы стать предметом специального сравнительно-семиотического исследования. То же самое касается противопоставления качеств, которыми наделяют своих «героев» в первой позитивной части тоста и во второй – негативной. Здесь также наблюдается резкий контраст. Хозяину дома, в котором проходит пир, желают здоровья, богатства, доброй славы, а его завистникам - вечных мук, лишений, невзгод. Типичной является следующая здравица: Тот, кому принадлежит этот напиток ... Чтобы был здоров душой и телом, Чтобы в отношениях между родственниками не вносил раздоры, Чтобы врагам не давал глаз поднять, Чтобы наездники ожидали его с надеждой, Чтобы ожидающих не задерживал, Чтобы на его пашнях богатый урожай взрастал, Чтобы выросшее в жертву богам приносил, Чтобы табуны коней умножались, Чтобы овцы в загонах не умещались, Чтобы опорой бедных был, Чтобы братья и сестры преуспевали с ним вместе, Чтобы среди преуспевающих славились первыми, Чтобы все что пожелает, шло ему в руки, Чтобы славен был и именит, Чтобы о доблестях его ходили легенды, Чтобы рассказывая о них, не могли закончить, Чтобы, закончив, вновь начинали, Чтобы в далеких краях промышлял, Чтобы до тех пор, пока его ноги носят, Люди нуждались в нем, Так многие годы жить, Пусть даст ему Бог! 10 Перед нами подробное описание черт, которыми желает наделить автор послания хозяина дома. Сначала он ходатайствует перед Богом о том, чтобы тот имел благоприятные базовые физические и психологические характеристики: здоровый дух, физическая сила и энергия, щедрое сердце. Затем переходит к тому, как именно должны раскрыться эти черты в его отношениях с социальным окружением. Хозяину дома желают быть человеком, который - не разъединяет, а сплачивает, объединяет свой род и надежно защищает его от врагов и недоброжелателей; пользуется большим уважением в референтной группе и оправдывает ожидания ее членов; снимает большие урожаи с полей и за счет этого причащается Богам; имеет большие табуны лошадей и отары овец, используя свое состояние для помощи бедным и нуждающимся; дает возможность своим братьям и сестрам преуспевать вместе с ним; является именитым, благородным мужем, о доблестях которого ходят легенды; человеком, слава которого идет за ним во все самые дальние края; человеком, которого везде с нетерпением ждут, как самого желанного гостя. Как видим, перед нами идеальный образ мужчины - авторитетного, богопослушного, соблюдающего обычаи народа. И потому счастливого, пребывающего в земном рае11. Моделируемая в застольных проклятиях слава завистника, в отличие от этого, недобрая. Его представляют жалким, беспомощным, мелким воришкой, попрошайкой, человеком, не умеющим вести дела и организовать свой быт и потому лишенным уважения, доверия, авторитета. Характерны пожелания бедности, неприглядного внешнего вида, мизерного социального статуса и капитала: Тот, кому сказанное не по нраву, Чтобы оставался зимой без тулупа, Чтобы летом оставался голодным, без урожая, Чтобы пищей ему были подачки соседей, Чтобы в надежде на поминальную пищу жил, Чтобы дети у него были раздетыми, Чтобы лоботрясом прослыл, Чтобы обижался и злился по каждому поводу, Чтобы добрым словом никто о нем не обмолвился, Чтобы никто не доверял ему свои тайны, Чтобы голова была коростой покрыта, словно просяной шелухой, Чтобы все самое скверное с его именем связано было, Чтобы в каждом дворе собак на него спускали, Чтобы курил, собирая окурки, Чтобы лицо у него было морщинистое как высохший бурдюк, Чтобы походка его была неровной, Чтобы, услышав кудахтанье кур, вздрагивал, Чтобы постоянно его избивали, Чтобы выбитые зубы разлетались, Чтобы не в силах был даже украсть что-либо, Чтобы местом его дома была самая плохая часть села, Чтобы завидущими глазами хлопал и озирался, Чтобы на улице как от паршивого пса от него шарахались, Чтобы, отвергнутый всеми, не вылезая из очажной дыры, Дни свои Тха пусть даст ему так прожить! 12 Это набор типичных свойств, которые пророчит автор застольных проклятий условному противнику здравицы. Желает, чтобы он оставался нищим, голодным, раздражительным, подозрительным, безвольным, лишенным сочувствия и уважения. Присутствует здесь и очень важное для семантики проклятий указание на то, что речь идет о завистнике: «Чтобы завидущими глазами хлопал и озирался». Это человек с дурным глазом и приносящий несчастье и потому отвергнутый обществом, помещенный в отведенное ему адское пространство. Портрет ущербной личности дополняется не менее впечатляющей картиной отталкивающей внешности, которая по замыслу послания призвана усилить картину неприглядности зла. Объекту сатирических проклятий желают оставаться вечно грязным, неухоженным, растерянным, поникшим и т.д. Акцентируют внимание на различных формах физической ущербности, представляя завистника колчеруким, колченогим, кривым, косым, глухим, немым, слепым, с лицом морщинистым, похожим на высохший бурдюк (Фэндыжь гъур нэкIуу), с головой, покрытой коростой, словно просяной шелухой (Хунтхум хуэдэу ар щхьэ цIакIэу), с жадно и растерянно, как у щенка, смотрящими глазами (Хьэпшырым хуэдэу нэцIакIэу) и т.п. Завистник должен быть узнаваем и выделен из общей массы людей своим не вполне обычным, ужасным внешним видом. Это один из главных мотивов жанра застольных проклятий. В ряде случаев он раскрывается еще более резко и отчетливо через уподобление героя застольных проклятий существу, внешность и образ жизни которого соединяют в себе черты человека, зверей, растений, что это метафора изгнания завистника из человеческого общества, из земного рая. А его жизнь в земном аде воспринимается как чисто биологическое существование на фоне социальной смерти. Пародийное снижение героя застольных проклятий знаменует преодоление зависти и зла. С другой стороны, это оригинальный и эффективный способ заклеймить человеческие слабости и пороки, показать, каким не надо быть, чтобы тебя не осмеяли, не подвергли остракизму. Здравица, дополненная ритуальными проклятиями, позволяет судить о том, какими были представления народа о настоящем, благородном и ущербном, неблагородном человеке, приносящем только беды и несчастья. Дидактическое, нравственно-экологическое значение тостов выступает при этом на первый план. Столь же выразительно противопоставление социального и психологического благополучия женщин в земном рае и в земном аде. В позитивной (заздравной) части тоста хозяйке желают райской, светлой жизни и на этом свете, и на том :
Резко контрастирует с этим образ женщины в застольной брани. Сварливую и неопрятную жену представляют как часть «адского пространства», отведенного мужу-злодею и завистнику: О Аллах! Чтобы их старый дом кособоким был, Чтобы бока их дома насквозь прогнили, Чтобы хозяйка дома ходила в юбке, запачканной навозной жижей, Чтобы все [соседские женщины] зло судачили о ней, Чтобы родившиеся дети ходили в рубахах из мешковины, Чтобы рубашку не умела шить, Чтобы то малое, что сшила, выглядело неопрятно, Осуждая неопрятных, Чтобы сама была по уши в грязи, О Аллах, дай им так долго жить! 13 Точно также противопоставлены образы других членов семьи. В здравице дети -воспитанные, ухоженные, доставляющие радость своим родителям, в брани - босые, рахитичные, голодные, постоянно просящие еды. Девушки и молодые невестки райского дома скромны, жизнерадостны, опрятны, красивы. В адском доме девушки и невестки болтливы, невоспитанны, непричесанны. Переживание и осмысление старости В здравицах человеку желают счастливой, спокойной старости, когда, говоря словами Цицерона, «жизнь, прожитая прекрасно в нравственном отношении, пожинает последние плоды в виде авторитета».14 Дополнительно к всеобщему уважению это старость верующего человека, которого любит и осеняет добрым взглядом Создатель, укрепляя волю, умножая его нравственную силу, ср.: Чтобы их старцы почтенные Из их благом приобретенного имущества Средства для хаджа (паломничества) выделяли, Чтобы их бороды пышными были, Чтобы их чалма оставалась их детям в наследство, Чтобы их младшим они указания (наставления)давали. Украшая мечеть пусть такими они живут15. В застольной брани в отличие от этого представлен образ несчастливой, беспокойной, тревожной, безобразной старости, которая является для завистника наказанием за его грехи. В одном из тостов за противодействие здравице в честь родного края ему желают превратиться в девятилетнюю ящерицу, которая бьется в конвульсиях, не будучи в состоянии сдвинуться с места: «Эта страна сейчас так [хорошо] живет, Почему ей так жить удается? Не дадим (не позволим) ей благоденствовать!», - говоря, Если сегодня какой-либо враг на нас пойдет, О, Аллах, дай ему серыми каменьями купаясь, Грубым, шершавым старым сукном обтираясь, Прыгая вперед, Тотчас назад отлетая, Достигшей девятилетнего возраста ящерицей, Аллах всемогущий пусть его оставит! (Цицерон, 23) Смысл такого сравнения можно понять, лишь приняв во внимание, что обычно ящерица живет не больше семи лет. Здесь же речь идет о девятилетнем возрасте, то есть о возрасте запредельного истощения и дряхления, когда ящерица если еще и жива, то теряет способность передвигаться, и, разлагаясь, покрывается слизью, становится отвратительной на вид. Поэтому тщетны и комичны ее попытки двинуться с места. Получается почти как у Козьмы Пруткова: «несусь, не двигаясь вперед». Вдобавок ко всему автор послания просит оставить его в таком жалком состоянии навсегда, навек. Это гротеск весьма характерный для общей направленности застольных проклятий. В нем сочетаются образы гниющего тела, безобразной, мучительной и вечной старости, которые символизируют жестокое наказание носителей зависти и зла. Проблема дееспособности и успешности. Она ставится и решается с использованием основополагающих моральных принципов и категорий. Нравственно оправданным деяниям открывается добрый и беспрепятственный путь, а злым и враждебным ставится мощный заслон. Поэтический образ доброго и удачного (успешного) пути представлен в пожеланиях типа: Чтобы мы стояли на пути добра, Чтобы путь этот успешно прошли, Чтобы дальше Млечного пути летали, Чтобы сказка стала былью, Чтобы удача оказалась в наших руках, За то, чтобы мы так жили, я поднимаю свой тост16. Между тем активность «героя» застольных проклятий блокирована - физически, социально, психологически. Не случайно образ этого человека предстает неизменно с акцентом на патологической и одновременно комической озабоченности, нерешительности, беспомощности, недееспособности. Его попытки что-либо предпринять или сделать не имеют успеха и вызывают лишь смех. Некоторые проклятия в этом смысле особенно показательны и поучительны, ср: Чтобы и рад был бы уже хоть что-либо украсть, / Но не было у него сил даже для этого. Это образ человека смешного и жалкого вдвойне, во-первых, потому что под бременем нужды он готов нарушить нравственные заповеди и пойти на воровство, а, во-вторых, потому что не способен даже на это. Речь идет, одним словом, о человеке аморальном и безвольном в одно и то же время. В адыгской картине мира именно такое сочетание личностных свойств воспринимается как самое большое несчастье и наказание, ср.: Чтобы дел у него было по горло, Но ни одно не смог исполнить, Чтобы душа была полна желаний, Но тело оставалось скованным, О Аллах, я прошу тебя, сделать его таким! 17 Завистника желают видеть в состоянии полной прострации, когда беспомощность достигает апогея и вступает в неразрешимое противоречие с большим желанием и объективной необходимостью действовать. Стандартные приемы отражения такой коллизии в стихах, в устойчивых пожеланиях-проклятиях можно отнести к известным в фольклористике «формулам невозможного» (Веселовский,363). Но в адыгских тостах используются формулы особого рода, представленные в виде насмешливо-веселой, притворно-негодующей брани. Это существенно дополняет наши представления о психологии и поэтике невозможного в устном народном творчестве. Герой застольных проклятий сморщился от зависти и злобы, от сознания, что он не может, не в состоянии нанести вред объекту зависти. На фоне постоянных неудач возникает хроническая неудовлетворенность условиями и обстоятельствами жизни. В застольных проклятиях эти мотивы широко и разнообразно представлены в формулах типа: Чтобы казалось ему, что слишком мало он ест, / И слишком много работает; Чтобы казалось ему, что слишком мало ему дают, / И слишком много он сам отдает (работает)18. Следствием постоянной неудовлетворенностью жизнью должны стать по замыслу оратора такие качества и состояния завистника, как мнительность, нервозность, суетливость, раздражительность, болтливость: Чтобы обижался и злился по каждому поводу; Чтобы не сдержан был на язык; Чтобы беспрерывно и без толку болтал19. Во всех своих неудачах завистник обвиняет других более удачливых людей в своем ближайшем окружении, погружаясь все глубже в состояние так называемого «каузального бреда зависти» (Шеек, 36). У людей, с которыми сталкивает завистника его судьба, он вызывает стойкую антипатию, как человек никчемный, неблагонадежный, опасный. Все его бранят, ругают и никто не любит, не уважает, не доверяет своих тайн, не навещает, не зовет с собой по делу, не приглашает в свою компанию. Но дело осложняется еще и тем, что и самому завистнику желают пребывать в постоянной ненависти к людям, никому из них не доверяя, воспринимая свое социальное пространство как крайне неблагоприятное и глубоко враждебное. Тот факт, что завистника представляют еще и смешным, только раздвигает масштабы его трагедии, превращая ее в трагикомедию. Ведь смех, кроме того, что он нейтрализует, «убивает» зло, блокирует и некоторые важные для нормальных взаимоотношений чувства. Мы имеем в виду такие переживания, как жалость, сострадание, понимание. В созданной застольными проклятиями фольклорной картине мира завистник не заслуживает ни жалости, ни сострадания. Фактически это состояние социальной смерти. И отсюда тема бессилия и опустошенности человека, балансирования между жизнью и смертью: Не живым, но и не мертвым, / Не мертвым, но и не живым,/ Пусть остается на этом свете! 20 Приобщение к Богу и отлучение от него Для того, чтобы лучше передать драму человеческого существования, состояние уныния и растерянности, в котором, согласно замыслу послания, пребывает завистник, оратор прибегает еще к одному особенно сильному средству. Он пророчит ему жизнь, в которой от него отвернулись не только люди, но и Боги. Для этого в качестве концовки многих тостовых проклятий используется заимствованная из бытовых проклятий формула Ялыхь, къэгъанэ, что означает буквально: «О Аллах, таким его оставь». Автор желает, чтобы Создатель отвернулся от злодея так же, как отвернулись от него люди. Это самое большое наказание. «Отлучение» от Бога окончательно добивает завистника. Ведь единение с Богом является мощным источником как физических, так и духовных сил. В здравицах такое единение присутствует в полной мере и особенно показательны в этом отношении льстиво-почтительные обращения к Богу, акцентирующие внимание на всемогуществе и вездесущности Творца: О наш Тха, Тха Великий! / С просьбой, к которому обращаются все, / Сам никого, ни о чем не просящий! 21. Это одна из самых распространенных формул. В различных вариантах она используется во многих тостах. Но существуют и другие более масштабные обращения. Среди них особенно показательны приветствия-панегирики. Они содержат фрагменты библейских сказаний о сотворении и обустройстве мира, о божьей благодати и божьем наказании, а заканчиваются обычными для таких случаев просьбами о милости и благосклонности Бога, ср.: Наш Тха, Тха Великий! Земную громаду без подпорок поддерживающий, Обильные реки и моря для наших нужд создающий, Растениям для нас произрасти повелевающий. Все беды, все наказания исходят от тебя, И все блага от тебя исходят. От твоих наказаний, О Аллах, спаси нас и сохрани, Благ, которыми наделяешь, О Аллах, нас не лишай! Любопытно, что вступление начинается с обращения к языческому Тха, а заканчивается мольбой, обращенной к мусульманскому Аллаху, что является отражением религиозного синкретизма. Иногда обращаются к отдельным языческим божествам, особенно к Тхагаледжу – Богу плодородия и Амишу – Богу скотоводства (домашних животных). Такие обращения приурочены к аграрным праздникам и обрядам, а также к религиозным торжествам, где они предваряли гимны в честь этих божеств, перерастающие в мольбу о ниспослании богатого урожая и умножении скота. Встречаются и упоминания различных персонажей христианства. Например, у шапсугов в текст тостовых посланий включается Святой Георгий (Аушджэрдж) - покровитель воинов, наездников. В текстах, записанных у моздокских кабардинцев, общим местом являются поэтические обращения к Иисусу Христу, к Марии Богородице, к Святой Троице и т.д. Создается, одним словом, возвышенный образ божеств, посредников между людьми и реальными событиями, происходящими в мире. Еще более показательны в этом отношении вежливо-скромные формулы, отсылающие слушателей к знаниям и силе красноречия Богов языческого пантеона, Аллаха, пророка Мухаммеда и т. д. Например, большое распространение имеет, особенно среди кабардинцев, устойчивое выражение: «Я не мастер произносить здравицы,/ Компанией, здравия которой пожелают Аллах и пророк Мухаммед, / Тха пусть нас сделает!» - Сэ хъуэхъу жысIэфыркъым, / Алыхьымрэ Мухьэмэд бегъымбарымрэ зэхъуэхъун, / Тхьэм дищI! Эта формула любопытна как своего рода форма приглашения Аллаха и пророка Мухаммеда к праздничному столу. Как отмечалось ранее, участие сакральных покровителей в застолье, их выступления с тостами в честь торжества считаются самыми лучшими способами достижения желанного оборота событий. Тем самым устанавливается новая еще более близкая и важная для успеха общего дела связь с могуществом высших сил. В одном из вариантов указанной формулы четко отображена особая грань всемогущества и превосходства Богов – указание на то, что они знают и могут выразить то, что людям знать и выразить, по определению не дано. «Мы не мастера произносить тосты, / Просто говорим, что знаем. А то, что не знаем, Аллах пусть для нас доскажет!» - Дэ хъуэхъуэкIэ тщIэркъым, / ТщIэр аращи жыдоIэр. ДымыщIэр Алыхьым къытхупищэ! Внимание заостряется на присущей Богам силе красноречия и внушения, не идущей в этом плане ни в какое сравнение со скромными возможностями самого оратора. Аллаха и Тха объявляют знатоками тостов и молитв, что уже само по себе любопытно, как одно из проявлений творческой фантазии верующих, для которых Создатель, Творец – один из главных персонажей застолья. У горных (причерноморских) шапсугов поучаствовать в наилучшем формулировании добрых пожеланий призывают и так называемых Богинь Тхашрыпхо, что также весьма показательно. В адыгской мифологии они выступают в роли Богинь судьбы, сопоставимых с греческими Мойрами и римскими Парками. Всему, что сказано или предначертано этими Богинями, придается большое значение: Я, Алахь, тэ тIуэн тымыщIэрэми, Тхъээщырыпхъу зэшыпхъухэр къыддэбгъэлъэIуэнкIэ, Уэ тыолъэIу!22 О, Аллах, всего, что надо сказать, мы не знаем, Поэтому сестры Тхашырыпхо пусть нас дополнят, Об этом просим тебя! Существует множество аналогичных формул, и это разновидности уже упоминавшихся ранее, гонофорических, скромно-почтительных обращений к Тха, или к Аллаху. Эффектная концовке тоста очень важна. Она придает выступлению необходимую законченность и выразительность: оратор справился с задачей, запрос сделан в лучшем виде. И теперь участникам застолья остается только одобрить (возгласами Аминь, Тха да скажет, Аллах да скажет) высказанную заявку на успех, отпить из чаши, пущенной по кругу, глоток хмельного напитка, и надеяться на лучшее. Как видим, своим содержанием и общей направленностью тосты консолидируют и воодушевляют пирующих, приобщают к силе и могуществу божеств, вселяют уверенность в успехе общего дела. И особенно важен здесь момент символического участия высших сил в застолье, их готовность присодиниться к всеобщему веселью и действовать в унисон с запросами публики. В адыгском застольем многое напоминает атмосферу, символику древнегреческих пиров и созвучно эмоциональной оценке Клеодора из «Пира семи мудрецов»: «Ибо что такое стол как не алтарь Богов, пекущихся о дружестве и гостеприимстве» (Плутарх, 256). Пиры считаются у адыгов важным и богоугодным делом, а время, проведенное за пиршественным столом, в общении с Богами, друзьями, мудрыми старшими – дополнительным резервом к тому времени, что отпустила человеку судьба. «Время, проведенное за пиршественным столом, в общую продолжительность жизни не входит», - говорят обычно в этой связи.
Комический эффект производят случаи, когда оратор куражится, демонстративно называя свои проклятия добрыми пожеланиями, то есть высказываниями, ничем не отличающимися от позитивных пожеланий здравицы. Понятно, что это специальный прием, - утонченное притворство, ср: Это все, что относится к [моей] здравице. Для тех, кому она нравится, О Аллах, сделай все, о чем сказано. Но и тем, кому сказанное не по нраву Я тоже хочу пожелать «добра», Пусть, Тха, и для них сделает все, о чем я прошу! 24 Далее следуют насмешливо-бранные пожелания или проклятия. Поэтому традиционно заздравное вступление и пожелание добра приобретает пародийное звучание, когда сообщается одно, а подразумевается другое, когда формулы, взятые из контекста здравицы, переносятся, «трансплантируются» в ткань застольной брани. То же самое относится и к концовкам проклятий, в которых зачастую злодею желают, как и в здравицах, богатых урожаев, бесконечно долгих лет жизни, повторяя, зачастую без всяких изменений, формулы, используемые для благопожеланий. Но ведь желают на самом деле богатых урожаев сорняка, за которыми даже не видно всходов пшеницы. Точно такое же переосмысление буквального значения происходит в пожеланиях долгих лет жизни. Парадокс и комизм ситуации в том, как именно желают завистнику прожить эти бесконечно долгие годы: в забвении, в нищете, в лишениях, без всяких шансов на уважение и на улучшение условий существования. «Покинутый Богом и людьми» - таков вердикт, который выносит народная фантазия завистнику. Это едкая, язвительная ирония, переходящая в сарказм. В этом же направлении действует стилистическая симметрия пожеланий долгих лет жизни. В первой заздравной части тоста пожелание долголетия, как правило, подчеркнуто гиперболическое и условное: человеку, семейно-родственному коллективу, стране желают счастливо жить сотни, тысячи лет. Но сомнений в том, что это искренняя благожелательность, не возникает. В застольных проклятиях, в отличие от этого пожелание долголетия обнаруживает себя как притворная благожелательность. Так же, как и притворное негодование, оно производит комический эффект, порождает смех, обусловленный внутренним противоречием формы (орнаментальной рамки) и содержания инвективы. Но дело не только в этом. Явное, нарочитое противоречие между значением и смыслом высказываний устанавливает и поддерживает специфическую – озорную, праздничную атмосферу застольного общения. По воздействию на слушателей, этот прием напоминает подмигивание, с помощью которого говорящий призывает относиться к его словам не так как обычно, а мобилизуя чувство юмора. Благодаря этому автор послания заявляет о себе как об эстетической, артистической личности. Переиначивая стандартное пожелание долгих лет, он обязывает, принуждает завистника жить в предложенных ему невыносимых условиях вечно. И как бы подмигивая, просит публику по достоинству оценить этот юмор. Перед нами характерная для смеховой культуры разновидность поэтических тропов, близкая по своему значению к вышучиванию. Можно назвать такой троп «вербальным подмигиванием», сохранив, таким образом, его связь с известным мимическим знаком. К сказанному относительно пожеланий-проклятий мучительно долгой жизни следует добавить некоторые особенности адыгского восприятия мира, позволяющие лучше понять эстетизм таких формул. Дело в том, что жить до глубокой старости, когда твои сверстники уже ушли из жизни, когда забота о твоей персоне тяжким бременем ложится на родных и близких, считается не вполне приличным и сущим наказанием для самого старца. Обычно по этому поводу шутят: «Жил до тех пор, пока его одряхлевшую душу не залатали кожей от старой обуви». Но в случае с застольными проклятиями мотив неприлично долгой жизни предстает в еще более острой трагикомичной форме. Оратор настоятельно просит, умоляет Бога продлить тяжесть условий существования завистника, желает жить ему бесконечно. Это считается еще более суровым наказанием, чем быстрая смерть. В конце одного из текстов так и сказано: С малым счастьем, И долгой жизнью, Тха, дай ему долго небо коптить! (Адыгский фольклор, 59) Автор послания желает продлить земную жизнь противника, но с одним очень важным условием: превратив ее в ад уже на этом свете. Застольные проклятья строятся так, словно присутствие таких – слабых, несчастных, опустошенных, запуганных, нерешительных завистников необходимо и полезно, как живой пример их несостоятельности. Вполне понятна и другая подоплека такого поворота сюжета: чем больше продлится земной ад для злодея, тем жестче наказание, которое ему ниспослано сверху, тем очевидней для людей справедливость божьего суда и неотвратимость наказания зла. Это своего рода проклятие безрадостной и мучительно долгой жизни, активность, в которой отражается стремление человека взять под свой жесткий контроль разрушительную силу зависти и зла, отвести этому пороку такое место в нашей жизни, которое не сможет помешать нормальному развитию личности и общества. Литература Адыгские здравицы (на кабардинском языке). Составитель З.П. Кардангушев. Нальчик, 1985. Адыгский фольклор (на кабардинском языке). Т. 1. Составитель З.П. Кардангушев. Нальчик, 1963. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. Л., 1940. Плутарх. Застольные беседы. Л., 1990. Цицерон. О старости, о дружбе, об обязанностях. М., 1975. Шеек Г. Зависть. Теория социального поведения. М., 2010. 1 Иванов Хусейн Ельмурзович, 1914 г.р., сел. Ст. Черек, Кабардино-Балкария. Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1б. Паспорт № 1. (Здесь и далее тексты даются в переводе с кабардинского языка на русский). 2 Архив КБИГИ. Фонд 10ю. Ед.хр. 1б. Паспорт 13. 3 Этлигов Магомет Жанхотович, 1890 г.р., аул Вакожиле, Карачаево-Черкесия // Архив КБИГИ, ф. 12, оп. 1, ед. хр. 1б, паспорт № 13. 4 Дышеков Якуб Псабидович, 1881 г.р.аул Зеюко, Карачаево-Черкесия // Архив КБИГИ, ф. 12, оп. 1, ед. хр. 1б, паспорт № 10 5 Дышеков Якуб Псабидович, 1881 г.р.аул Зеюко, Карачаево-Черкесия 6 Дышеков Якуб Псабидович, 1881 г.р.аул Зеюко, Карачаево-Черкесия 7 Иванов Хажмурат, 1906 г.р., г. Нальчик, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1б. Паспорт № 4. 8 Тутов Шеретлуко, 1886 г.р., Малгобег, Моздокский р-н, Северная Осетия-Алания. 9 Темиров Х.Б.,1923 г.р., аул Хумара, Карачаево-Черкесия // Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1б. Паспорт № 30. 10 Тамбиев Хаблаца Нухович, 1870 г.р., сел. Кахун, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ, ф. 12, оп. 1, ед. хр. 1а, паспорт № 14. 11 Несомненно, такие тексты создавались в среде свободного крестьянства (лъхукъуэщауэ), представители которого были землепашцами, скотоводами и в то же время рыцарями, готовыми в любой момент встать на защиту Родины или отправиться с группой наездников в дальний поход. 12 Семенов Лаби, 1924 г.р., сел. Старый Черек, Кабардино-Балкария. Архив КБИГИ, ф.12, оп. 1, ед.хр. 1б, паспорт №1. 13 Таов Бахситджарий, 1882 г.р., сел. Малка, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1б. Паспорт № 2. 14 15 Хасанов Камбот Салихович, 1866 г.р., с. Псыгансу, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1. Паспорт № 18. 16 Жамбеев Нартшу Нартшаович, 1876 г.р., сел. Урух, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ. Ф. 12. Оп. 1. Ед. хр. 1. Паспорт № 7. 17 Товатов Камбулат Батырбекович, 1868 г.р., хут. Авалово, Ставрольский край. 18 Этлигов Магомет Жанхотович, 1890 г.р., аул Вакожиле, Карачаево-Черкесия 19 Этлигов Магомет Жанхотович, 1890 г.р., аул Вакожиле, Карачаево-Черкесия. 20 Дышеков Якуб Псабидович, 1881 г.р., аул Зеюко, Карачаево-Черкесия 21 Иригов Бозий Мисостович, 1888 г.р., сел. Плановское, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ, ф. 12, оп. 1, ед. хр. 1б, паспорт № 29. 22 Сизо Хаджет Салиховна, 1912 г.р. аул I-й Красноалександровский, Краснодарский край. Материалы полевых исследований автора в 1987 г. 23 Этлигов Магамет Жанхотович, 1890 г.р., аул Вакожиле, Карачаево-Черкесия 24 Беканов Гид Машевич, 1886 г.р., гор. Чегем I, Кабардино-Балкария // Архив КБИГИ, ф. 12, оп. 1,ед. хр. 1, паспорт № 24. жүктеу/скачать 177 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|
