Бердин А. Т., к филос н., ст преп. (БашГУ)

С одной стороны, значительная общность сюжетов и героев повествования, места и времени действий свидетельствуют о тесной взаимосвязи исторической жизни башкир и казахов в общетюркскую и ногайскую эпоху, а также об известном родстве некоторых этнических процессов (башкирский «Кузыкурпяс и Маянхылу» и казахский «Козы-Корпеш и Баян-Сулу», «Таргын и Кужак», «Алпамыша», «Идукай и Мурадым» и др.).

При столь тесных этнокультурных связях многозначительно отсутствие в казахском эпосе следов башкирского эпического цикла «Урал-батыр», «Акбузат», несшего базовую культурно-мировоззренческую нагрузку, включающую глубокие космогонические, сакральные, цивилизационно-архетипные пласты. Этот факт может указывать на принадлежность данного эпоса к иному этническому субстрату, чем союз Йете-ырыу (Жеде-руу в казахской традиции) или племен Кыпсак, Табын, Тамьян, имеющих казахские этнонимические аналоги: роды Кыпшак, Табын, Тама, т.е. на автохтонность эпоса и его создателей. (Точнее, на жесткую привязку этого этноса к ранним стадиям башкирского этногенеза). Либо, наоборот, на зарождение башкирского этноса в более позднюю эпоху, когда рамки башкирского этноса были достаточно жестко оформлены и изолированы от казахского. Но последнее противоречит многочисленным парралеллизмам сюжета «Урал-батыра» с древнейшими эпосами мира, например, со «Сказанием о Гильгамеше».

С другой стороны, показательна все более различающаяся во времени этическая оценка роли ногайцев в сюжетах башкирского и казахского эпосов. В более ранних версиях башкирские предания относятся к ногайцам положительно либо нейтрально («Сорок ногайских батыров», «Кобланды-батыр», «Идукай и Мурадым» и т.д.), что свидетельствует об активном участии башкир в общетюркской жизни периода распада Золотой Орды.

В более поздних сказаниях («Бала-карга» и другие) превалирует отрицательная оценка ногайцев. По нашему мнению, это указывает на процесс окончательной самоидентификации башкир как самостоятельного народа, со своей собственной исторической судьбой и интересами, расходящимися с интересами Ногайской Орды. Напротив, в казахском эпосе оценка ногайлы не только всегда положительна, но и трудно отличима от самооценки самих казахов, что объясняется не столько тесной взаимосвязью этих этносов, сколько незавершенностью этнического и этнопсихологического формирования казахов как отдельного народа в «ногайский период». Поэтому говорить о собственно «башкиро-казахских отношениях», вплоть до ухода Ногайской Орды из пределов башкирских земель, можно лишь условно.

Следующая группа источников представлена повествованиями о собственно башкиро-казахских отношениях. Она распадается на ряд различных по тематике и хронологии подгрупп. Таковы предания о многочисленных вооруженных столкновениях (например, «Аластайма») и связаннных с ними карымте и барымте, о состязаниях борцов и сказителей, эпические сюжеты о богатырском побратимстве или соперничестве («Баяс-батыр»). Несколько особняком в этом ряду стоят сообщения о столкновениях башкир с калмыками, чье вторжение сыграло важную роль в истории Казахстана. Башкирское народное творчество ясно отражает глубокие изменения, произошедшие в жизни народа после принятия башкирами российского подданства. Этот длительный процесс противоречиво воспринимался башкирским обществом и нашел еще более противоречивое отношение в Казахстане (баит «Исянгул»).

Следующим осложняющим фактором башкиро-казахских отношений стали башкирские восстания XVII-XVIII вв. Башкирские повстанцы находились в тесном контакте с казахами и каракалпаками. Башкирские вожди неоднократно и, казалось бы, обоснованно надеялись на помощь южных соседей и искали в Казахстане военной поддержки и убежища на случай поражения. Провал этих надежд, и мало того, неоднократные удары казахских ханов в тыл восставшим привели к резкому ухудшению башкирско-казахских взаимоотношений. Эти противоречия целенаправленно поощрялись и провоцировались политикой царского правительства (миссиями А.И.Тевкелева, И.К.Кириллова и И.И.Неплюева), что привело к кровопролитным башкирско-казахским конфликтам и долговременному обоюдному ожесточению.

Ослабление башкирского народа в результате геноцида при жестоком подавлении восстаний изменило границы башкирских владений, а значит и место дальнейших повествований на север и запад за реку Урал (Яик). Ранее антагонизм между башкирами и казахами не выходил за рамки обычных среди кочевников взаимных набегов (барымта). Но к концу XVIII в., с окончательной самоидентификацией башкир как этноса и организации их как особой военно-сословной группы населения в составе Российской суперэтнической системы казахи все более воспринимали их как силу, защищающую не только свои, но и имперские интересы России. В этом смысле показательно предание «Исянгул», где башкирский батыр убеждает казахов придерживаться российского подданства, встречая при этом резко отрицательную реакцию с их стороны.

Интересно, что если обычно походы башкир в составе русской армии встречали восторженный отзыв башкирских сэсэнов («Алдар батыр», «Вторая армия», и др.), то предания об участии башкирской конницы в экспедиции Перовского содержат сожаление, что «мусульмане пошли войной на мусульман», подчеркивая чуждость целей этого завоевательного похода для башкир. Вообще, сюжеты о башкиро-казахском воинском соперничестве замечательны уважительным отношением к противнику, соблюдением своеобразных кочевых адатов — законов чести (например, «Аластайма»).

Еще описывая восстание 1681-1684 гг., или «Сеитовский бунт», П.И.Рычков указывал на его пестрый этнический состав, привлечение башкирами помощи казахов: Сеит «не токмо на ту противность всю Башкирию преклонил, но, и с киргиз-кайсками соединясь, года с три то свое бунтовщичье намерение продолжал»¹. В конце первой четверти XVIII в., при подготовке нового вооруженного выступления башкир, инициатива, как и в 1709 г., исходила от Бурзянской волости Ногайской дороги во главе с Алдаром Исекеевым. Готовясь к новой борьбе, башкиры искали поддержки у соседних народов — казахов и каракалпаков. Переговоры велись под руководством самого Алдара и его сына Акая. Впоследствии об этих связях вернувшееся российское посольство во главе с уфимским дворянином Д.Т.Вершининым (в составе посольства был и башкир Осинской дороги д.Артаулташ Тохтаун Ахматов) сообщает: «А киргиз де казаки и кораколпаки приезжают в Башкирцы многолютством на Сибирскую и на Ногайскую дороги, также и башкирцы к киргиз-казакам и коракалпакам с товарыщи повсягодно, и живут друг у друга по месяцу, и то 3 недели»². Но в целом, ни казахи (Абулхаир не выполнил своего обещания прислать 7000 человек), ни каракалпаки (Ишим-хан вовсе отказал в какой-либо помощи) не оправдали надежд башкир.

Политика интенсивного освоения Башкортостана получила детальную разработку в проектах начальника Главного правления Сибирских и Казанских казенных заводов В.Н.Татищева и Казанского губернатора А.П.Волынского. Была разработана Комплексная программа освоения обширного Оренбургского региона, в том числе проект начальника Оренбургской экспедиции И.К.Кириллова на имя императрицы Анны Ивановны от 1 мая 1734 г.³.Проект Кириллова был принят и лег в основу юго-восточной политики России.⁴.

15 августа 1735 г. был заложен Оренбург⁵, что послужило поводом к грандиозному восстанию башкир. До Тевкелева и других представителей администрации доходили слухи о связях башкир-повстанцев с казахами, из-за чего появились опасения, что башкирское восстание перекинется в казахскую степь⁶. События, связанные с восстаниями башкир в XVII-XVIII вв., подробно освещены И.Г.Акмановым, А.Донелли, Н.М.Кулбахтиным.

В башкирском восстании 1735-1740 гг. участие казахов больше выражалось в обычных грабительских набегах на российскую территорию, в том числе на аулы самих башкир. Например, в письме от 1737 г. А.И.Неплюеву, ахун Мансур Абдрахманов пишет, что когда башкиры Кусяк-батыр, Рысай-бай отправили своих послов в Среднюю Орду к казахским феодалам: Шемамет-мурзе и Джанибек-батыру, те передали, что «наше де братья, киргизцы, оным башкирцам сказали — мы де вас не призываем, а как приедете, не отгоним, а протчие киргизцы сказывают — ежели де они приедут, то пожитки их и скот разграбив, а самих, поймав, отдадим русским людем»⁷.

Более того, для подавления башкирского восстания летом 1740 г. казахские султаны Абулхаир, Аблай и Джанибек по просьбе Л.Я.Соймонова «пошли для искоренения воров башкирцов» к озеру Чебаркуль, «разорили и побили воров башкирцов»⁸.

Противоречивы отрывочные сведения о подготовке башкир к новому выступлению, уже совместно с казахами: согласно докладу полковника Сибирского драгунского полка Арсеньева из Миасской крепости, некоторые ханы обещали помощь башкирам. Например, со слов одного из предводителей, Сараткула, хан Среднего Жуза Шемеке (в некоторых источниках Зенбяк или Семеке), направил Алим-Башмета из Среднего Жуза «в 4-х или 8-ми тысячах войск». Письмо башкирского старшины Казанской дороги Акбашева уфимскому воеводе С.В.Шемякину так же сообщает о военных приготовлениях восставших башкир с казахами Среднего Жуза «…вверх по Еику на усть речки Кизилу, по ту сторону реки Ори, киргиз-кайсаки Уртаюсца Средней Орды Шемеки хан и Бирак солтан со всем войском приехали⁹.

Но Акбашев ошибочно воспринял мотивы этого похода казахов. Чтобы отомстить башкирам за оказанное содействие вхождению казахов Младшего Жуза в состав России, хан Среднего Жуза Семеке (Шемяка) предпринял набег на башкир (1733, 1734 гг.). Но, предупрежденные ханом Абулхаиром, оба раза дружины тархана Таймаса Шаимова нанесли ему поражение, при последнем сражении башкирами было отобрано ханское знамя. В тарханной грамоте, выданной Т.Шаимову в 1735 г. говорится, что он в составе дипломатической группы Тевкелева «был послан в Киргиз-Кайсатскую Орду», а затем сопровождал посольство правительства до Санкт-Петербурга. Таймас Шаимов был известен как один из крупных феодалов Каратабынской волости Сибирской дороги, который не поддерживал национально-освободительные движения, но относился к восставшему народу с пониманием и сочувствием¹⁰.

В 1740 г. на исторической арене прославился хан Карасакал (Миндигул Юлаев), башкир Юрматынской волости Ногайской дороги, предводитель, широко известный не только среди башкир, но и в Казахстане, Поволжье, Средней Азии и на Алтае. Казахский ученый XIX в. Чокан Валиханов называл Карасакала «великим степным авантюристом XVIII века». После окончательного поражения повстанцев, Карасакал и остатки его сторонников, около 400 человек, укрылись в казахских степях, о чем свидетельствует письмо генерала Л.Я.Саймонова с требованием его выдачи, переданное через Р.Уразлина хану Малого Жуза¹¹. В других документах сообщается о его бегстве с другом Аккузеем к казахам, их плене у Абулхаир-хана. Дальнейшая судьба Карасакала тесно связана с Казахстаном¹². О бегстве башкир после восстания 1741 г. «в соседние Орды Киргизские» приводит сведения и П.Д.Аксаков¹³.

Еще одним из выдающихся общественных деятелей XVIII в. на мусульманском Востоке России являлся мулла Абдулла Алиев, по прозвищу Батырша, почитавшийся среди татар, башкир, мишарей и казахов за большие познания в области мусульманского богословия, природный ум и богатый жизненный опыт. Характерен истинно исламский подход в общественных воззрениях Батырши, который отстаивал духовную свободу личности в России независимо от национальной принадлежности. В воззвании к восставшим он разоблачает целенаправленное противопоставление народов России на восточных окраинах «…лестию и многими подарками киргиз-кайсаков обманули», «...оные неверные россияне хотят послать войско на киргиз-кайсаков и с ними нас… в таком предприятии и желании, чтобы по приведении их киргизцев всех в подданство нас в середине их оставить и день ото дня нам притеснения чинить и с ними киргизцами поссоря, кровь пролить и впредь с ними имеющими с нами мир и согласие опровергнуть…»¹⁴.

Во время восстания 1755 г. массы башкир бежали в Малую и Среднюю Орды. В историографии о количестве башкир, ушедших за Яик, существуют мнения о 10 тысяч¹⁵, 50 тысяч¹⁶ и 90 тысяч¹⁷ башкир обоего пола. Первый губернатор Оренбургской губернии И.И.Неплюев явно преуспел в противопоставлении башкир «киргиз-кайсакам». В письмах на имя хана Нурали, султана Ерали и других казахских феодалов он предлагает разграбить бежавших башкир, забрать их имущество, жен и детей, а взрослых мужчин выдать России. План Неплюева был осуществлен наполовину: башкиры был разграблены казахскими феодалами, но беглецы были выданы в ничтожном числе¹⁸. Данный инцендент послужил причиной глубокой вражды башкир и казахов, следы которой еще чувствовались и к середине XIX вв¹⁹. Так, в предании «Дорога Канифы»²⁰ отражается исторически типичная трагедия башкирки, бежавшей вместе с повстанцами после восстания 1755 г. из башкирских степей в казахские, и превращенной казахскими феодалами в пленницу (ясыр). Та же историческая коллизия отражена в предании «Исмаил и Даут», где Исмаил из башкирского рода Кубаляк вместе с семьей подается в казахские степи. Там он был убит казахами. Его сын Даут убегает от казахов в свои родные края. Батыры родов Теляу, Катай, Кубаляк мстят за убитого старика Исмаила, и спасают жену и мать Даута от неволи.

Значительные услуги оказал при подавлении башкирского восстания 1755 г. Нурали-хан, в лице которого царское правительство нашло преданного, но мало влиятельного агента. Участия в Крестьянской войне 1773-1775 гг. он не принимал, но и не помешал примкнуть к Пугачеву казахам из рода Тама и Табын во главе с султаном Среднего жуза Ширгази (83 человека)²¹.

В период угасания Крестьянской войны 1774-75 гг. некоторые башкиры заранее договаривались о перекочевке в казахские степи на случай репрессий властей. Так, об этом говорил казахам башкирский походный старшина Барын-Табынской волости Исетской провинции Шукур Абзямов. Салават так же хотел «уйти прямо лесом и горами в киргизцы, к нему все ево товарищи согласны были», чтобы на будущий год вновь поднять свой народ на восстание²².

Если Россия признается как результат цивилизационного синтеза Европы и Азии, то еще более уникально положение исторического Башкортостана — страны, лежащей в центре Российской Федерации, буквально на стыке Азии и Европы. В его истории тесно переплелись влияние державной европеизированной России и вольной Степи. Анализ башкиро-казахских взаимоотношений незаменим при исследовании не только продвижения России в Казахстан, но и инкорпорации самого Башкортостана в состав России и связанных с ней исторических проблем. Без обоснованного представления об этом процессе невозможно понять историю Башкортостана. Не имея объективных представлений о последней, трудно осознать историю России как Евразии. Анализируемые нами процессы при рассмотрении их как «диалога культур» (термин М.М.Бахтина) не завершены и направлены в будущее, не случайно идеи интеграции евразийского пространства традиционно популярны именно в России и Казахстане.