«Берлин, — заявил он, — больше не является военной целью». Когда это заявление стало известно в американских войсках, некоторые их подразделения находились всего в 45 милях от Берлина

* * *

После совещания на «Айове» генерал Маршалл отдал карту Рузвельта — единственное вещественное доказательство мнения администрации на оккупацию Германии — генерал-майору Томасу Т. Хэнди, начальнику оперативного отдела военного министерства. Когда Хэнди вернулся в Вашингтон, карта была подшита в архивы совершенно секретного оперативного отдела. «Насколько я знаю, — впоследствии вспоминал он, — мы никогда не получали инструкций послать карту кому-нибудь в государственный департамент. То, что собственные военные советники Рузвельта положили этот план на полку, просто еще одна из ряда странных и дорого обошедшихся грубых ошибок в оценке ситуации, которые совершали американские официальные лица в дни, последовавшие за совещанием на «Айове». Эти ошибки сильно повлияли на будущее Германии и Берлина.

29 ноября Рузвельт, Черчилль и Сталин впервые встретились на Тегеранской конференции. На конференции «Большая тройка» назвала представителей в крайне важную Европейскую консультативную комиссию, которая должна была работать в Лондоне; этому органу было поручено разработать [113] условия капитуляции Германии, определить зоны оккупации и сформулировать планы управления страной союзниками. Британцы выдвинули в Европейскую консультативную комиссию близкого друга Антони Идена, заместителя министра иностранных дел сэра Уильяма Стрэнга. Русские выбрали расчетливого переговорщика, уже прославившегося своим упрямством, Федора Т. Гусева, советского посла в Соединенном Королевстве. Рузвельт назначил в комиссию дипломатического представителя в Сент-Джеймсском дворце, влюбленного в свою работу, но застенчивого и часто неясно выражающего свои мысли Джона Уайнанта. Уайнант так никогда и не получил никаких инструкций относительно своей новой работы, и ему так и не сообщили о намерениях президента относительно Германии.

Правда, вскоре послу представилась возможность узнать суть политики, которую, как подразумевалось, он должен был проводить в Европейской консультативной комиссии, однако эта возможность была упущена. Каирская конференция (Рузвельт, Черчилль, Чан Кайши) проводилась с 22 по 26 ноября; Тегеранская встреча (Рузвельт, Черчилль, Сталин) началась 28 ноября и продолжалась до 1 декабря; после Тегерана Рузвельт и Черчилль снова встретились в Каире 4 декабря. В тот вечер во время долгого совещания за обедом с Черчиллем, Иденом и начальником президентского штаба, адмиралом флота Уильямом Д. Леги, Рузвельт снова озвучил свои возражения против «Рэнкин Си». Он высказал британцам — явно не разглашая содержание своей карты и своих исправлений — что, по его мнению, США должны получить северо-западную зону Германии. Черчилль и Иден решительно-возражали, однако вопрос был передан в Объединенный комитет начальников штабов для изучения. Те, в свою очередь, рекомендовали генералу Моргану рассмотреть возможность изменения плана «Рэнкин Си».

Уайнант, хотя и был в составе делегации в Каире, не был приглашен на тот обед-совещание и явно никогда не был проинформирован об обсуждавшихся там вопросах. Когда Рузвельт отправился домой, Уайнант улетел обратно в Лондон на первое заседание Европейской консультативной комиссии, только смутно понимая, чего в действительности хотят президент и его администрация. [114]

По иронии судьбы, всего в нескольких милях от американского посольства в Лондоне, в Норфолк-Хаус на Сент-Джеймсской площади, находился человек, который прекрасно знал, чего хочет президент Рузвельт. Генерал-лейтенант сэр Фредерик Морган, ошеломленный полученным приказом пересмотреть созданный им план «Рэнкин Си» с учетом перемены местами британской и американской зон, немедленно засадил за работу свой измотанный персонал. Морган очень быстро пришел к заключению, что это невозможно — во всяком случае, до поражения Германии. Он так и доложил своему начальству и, как он впоследствии отметил, для него «этим дело и закончилось».

* * *

Вначале всем было ясно, что необходимо как-то руководить переговорами посла Уайнанта в Лондоне с Европейской консультативной комиссией. Для координации противоположных точек зрения американских ведомств в Вашингтоне в начале января 1943 года была создана специальная группа, названная Рабочий комитет по безопасности. В него вошли представители Государственного департамента, военного министерства и министерства военно-морских сил. Представители военного министерства из отдела гражданских дел поначалу отказывались входить в комитет или, если уж на то пошло, вообще признавать необходимость Европейской консультативной комиссии. Все вопросы капитуляции и оккупации Германии, которыми занимались армейские офицеры, были чисто военными проблемами, разрешаемыми по ходу дела «на военном [115] уровне» Объединенным комитетом начальников штабов. Из-за этой абсурдной ситуации работа задержалась на две недели, и все это время Уайнант торчал в Лондоне без инструкций.

Наконец военные согласились заседать, и комитет приступил к работе, однако мало чего достиг. Прежде чем телеграфировать в Лондон Уайнанту, каждой группе комитета приходилось согласовывать рекомендации со своим начальством. Хуже того, каждый из глав департамента мог наложить вето на предложенную директиву, причем исключительным правом вето неизменно пользовалось военное министерство. Исполняющий обязанности председателя комитета профессор Филип Э. Мосли из Государственного департамента, будущий политический советник посла Уайнанта, сказал как-то офицерам из отдела гражданских дел, что он «получил четкие инструкции не соглашаться ни на что или почти ни на что, и мог только докладывать содержание дискуссий своим начальникам. Система переговоров на расстоянии по жестким инструкциям и с правом вето напоминала процедуры советских переговорщиков, когда они пребывали в самом непримиримом настроении».

Пререкания продолжались весь декабрь 1943 года. По мнению армии, зоны оккупации могли бы более-менее определиться окончательными позициями войск на момент подписания капитуляции. В этих обстоятельствах армейские представители не видели смысла в том, чтобы разрешить Уайнанту обговаривать какое бы то. ни было соглашение о зонах в рамках Европейской консультативной комиссии.

Военные были столь непреклонны, что даже отвергли план Государственного департамента, хотя он был похож на британский проект: также разделял Германию на три равные части, но имел один очень важный добавочный элемент — коридор, связывающий Берлин, находящийся в глубине советской зоны, с западными зонами. Идея коридора принадлежала профессору Мосли. Он, естественно, ждал, что Советы станут возражать, однако настоял на включении этого пункта. Позже ему пришлось объясниться: «Я полагал, что, если этот план представить первым с впечатляющей твердостью, он может быть принят во внимание, когда Советы начнут выдвигать собственные предложения. [116] Необходимо было обеспечить свободный и прямой территориальный доступ к Берлину с запада».

План Государственного департамента был представлен на изучение отделу гражданских дел военного министерства до заседания комитета в полном составе и задержался там на некоторое время. В конце концов Мосли посетил отдел гражданских дел, отыскал полковника, который занимался этим вопросом, и спросил, получил ли он план. Полковник открыл нижний ящик своего письменного стола. «Да здесь план, — сказал он, откинулся на спинку стула и сунул обе ноги в ящик. — Здесь и останется, черт побери». План так Уайнанту никогда и не передали.

В Лондоне Европейская консультативная комиссия впервые официально собралась 15 декабря 1943 года, и посол Уайнант, вероятно, радовался, что совещание было посвящено лишь процедурным вопросам. Он все еще не получил официальных инструкций. Неофициально из британских источников он узнал о плане, который так расстроил Рузвельта, но не знал, что это план Моргана «Рэнкин Си»; ему план назвали планом Эттли. Уайнанта также информировали, опять-таки неофициально (это был заместитель военного министра США Джон Дж. Маклой), что президент хочет получить северо-западную зону. Уайнант не думал, что британцы захотят поменяться, и его оценка оказалась абсолютно верной{12}.

14 января 1944 года генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр, вновь назначенный Верховный главнокомандующий, прибыл в Лондон, чтобы войти в должность, и все механизмы военного планирования с тех пор были в руках генерала Моргана, официально получившего полномочия. Однако был один план, на который даже он вряд ли мог повлиять на [117] столь поздней стадии. На следующий после прибытия Эйзенхауэра день на первом официальном заседании Европейской консультативной комиссии план Моргана «Рэнкин Си» был представлен сэром Уильямом Стрэнгом послу Уайнанту и русскому представителю Федору Гусеву. Из-за тупиковой ситуации в Вашингтоне США потеряли инициативу навсегда. Впоследствии Стрэнг вынужденно признал, что у него было преимущество перед его коллегами: «В то время как им приходилось запрашивать по телеграфу инструкции у далекого и иногда равнодушного и не понимающего сути правительства, я находился в центре событий и обычно незамедлительно мог действовать в пределах своих полномочий. Еще одним моим преимуществом было то, что правительство начало послевоенное планирование заранее и последовательно».

18 февраля на втором официальном заседании Европейской консультативной комиссии было запротоколировано советское дипломатическое решение; непостижимый Гусев без всяких споров торжественно принял британские зональные предложения.

По британскому проекту Советам отходило почти 40 процентов территории Германии, 36 процентов ее населения и 33 процента ее производственных ресурсов. Берлин, хотя и разделенный между союзниками, находился в глубине предполагаемой советской зоны в 110 милях от западной, англоамериканской демаркационной линии. «Такое разделение казалось вполне справедливым, — вспоминал впоследствии Стрэнг. — Может быть, оно грешило щедростью по отношению к Советам, но соответствовало требованиям наших военных властей, озабоченных послевоенным дефицитом рабочей силы и потому не желавших оккупировать больше территории, чем необходимо». Было много и других причин. Одна из них: и британские и американские лидеры опасались, что Россия может заключить сепаратный мир с Германией. Другая причина, особенно тревожившая американских военных: страх, что Россия не вступит в войну против Японии. И наконец, британцы верили, что, если Россию не опередить, она может потребовать до 50 процентов Германии за перенесенные в военное время страдания.

Что касается Соединенных Штатов, казалось, что жребий брошен. Хотя «Большой тройке» еще предстояло одобрить [118] британский план, суровая реальность для США состояла в том, что Британия и Россия пришли к соглашению{13}. Некоторым образом, это был свершившийся факт, и Уайнанту лишь оставалось проинформировать свое правительство.

Быстрое принятие Советами британского плана сбило с толку Вашингтон и президента. Рузвельт поспешно отправил записку в Государственный департамент. «Каковы зоны в британском и русском документах и какую зону предлагают нам? — спрашивал президент. — Я должен знать, согласуется ли это с тем, что я решил некоторое время тому назад». Чиновники Государственного департамента были озадачены, на что имелась очень хорошая причина: они не знали, какие решения принял Рузвельт в Тегеране и Каире относительно зон оккупации.

Прежде чем президент получил запрашиваемую информацию, разразился шквал телефонных звонков между Комитетом начальников штабов и Государственным департаментом. Рузвельт отреагировал 21 февраля, просмотрев англо-русский план. «Я не согласен с британским вариантом демаркации границ», — резко заявил он в официальном меморандуме Государственному департаменту.

«Наша главная цель, — отмечал Рузвельт, — состоит не столько в том, чтобы принять участие в международных проблемах Южной Европы, сколько в том, чтобы уничтожить Германию, как возможную и вероятную причину третьей мировой войны. Выдвигались различные возражения относительно трудностей транспортировки наших войск... с Французского фронта на Северо-германский фронт — что назвали «обходным маневром». Это поверхностные аргументы, так как, где бы ни находились британские [119] и американские войска в день капитуляции Германии, они без труда смогут попасть куда угодно — на север, восток или юг... Учитывая все обстоятельства и то, что снаряжение поставляется с 3500 миль и более морем, Соединенные Штаты должны использовать порты Северной Германии — Гамбурга и Бремена — и... Нидерланды... В связи с этим я считаю, что американская политика должна быть направлена на оккупацию Северо-Западной Германии...

Если необходимы еще какие-то доводы для оправдания разногласий с британцами... я могу лишь добавить, что политическая ситуация в Соединенных Штатах делает мое решение убедительным». Затем, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что государственный секретарь действительно понял его желания, Рузвельт добавил, подчеркнув слова: «вы можете обратиться ко мне лично, если вышеизложенное не совсем ясно».

В более шутливом тоне Рузвельт объяснил свою позицию Черчиллю. «Пожалуйста, не просите меня оставить какие-либо американские войска во Франции, — написал он премьер-министру. — Я просто не могу это сделать! Как я говорил ранее, я отказываюсь от отцовства над Бельгией, Францией и Италией. Вам следует самому воспитывать и обучать ваших детей. Поскольку в будущем они могут стать вашим оплотом, вам следует по меньшей мере заплатить за их образование сейчас!»

Американские начальники штабов, очевидно, тоже получили послания от президента. Почти сразу же армейские офицеры из отдела гражданских дел круто изменили свою позицию в Рабочем комитете безопасности. Через несколько дней после лондонского заседания Европейской консультативной комиссии в кабинет профессора Мосли в Государственном департаменте явился какой-то полковник и разложил на столе карту. «Вот чего хочет президент», — сказал он. Мосли взглянул на карту. Он понятия не имел, когда и при каких обстоятельствах она была подготовлена. Он, как и любой другой в Государственном департаменте, никогда не видел ее раньше. Это была та карта, которую президент Рузвельт разметил на борту «Айовы».

Так же таинственно, как появилась, карта Рузвельта исчезла. Мосли ожидал, что ее принесут на следующее заседание вашингтонского комитета. Ничего подобного. «Я не [120] знаю, что с ней случилось, — сказал Мосли много лет спустя. — На следующей встрече офицеры отдела гражданских дел предъявили совершенно новую карту — вариант, который, как они объяснили, основан на инструкциях президента. Кто получил эти инструкции, я так и не смог выяснить».

Новая концепция была в чем-то похожа на президентскую карту с борта «Айовы», но не совсем. Американская зона все еще находилась на северо-западе, британская — на юге, однако разделительная линия между ними, проведенная по 50-й параллели, теперь резко обрывалась у чешской границы. Более того, восточная граница американской зоны круто поворачивала прямо на восток выше Лейпцига, захватывая даже больше территории, чем прежде. Было и еще одно отличие, более важное, чем все остальные: американская зона теперь не включала Берлин. По оригинальному плану Рузвельта, восточная граница американской зоны проходила через столицу; теперь эта линия поворачивала на запад, волнистым полукругом огибая город. Мог ли Рузвельт, прежде убеждавший своих военных лидеров: «Мы должны дойти до Берлина» и «США должны получить Берлин», изменить свое мнение? Офицеры отдела гражданских дел об этом не сказали, но они потребовали немедленно передать новое предложение в Лондон, где Уайнант должен был добиться, чтобы его приняла Европейская консультативная комиссия!

В любом случае, это было нелепое предложение, и Государственный департамент это понимал. По новому плану и Британия и Россия получили бы меньшие оккупационные зоны. Трудно было поверить, что они согласятся с подобным предложением после того, как ранее одобрили более выгодное для себя разделение территории. Офицеры отдела гражданских дел предъявили новое предложение без какого-либо сопроводительного меморандума, который мог бы помочь Уайнанту логически обосновать его перед Европейской консультативной комиссией. Когда их попросили подготовить такие сопроводительные документы, они отказались, заявив, что это работа Государственного департамента. В конце концов предложение было передано Уайнанту без каких бы то ни было сопроводительных документов. Посол в отчаянии телеграфировал просьбу прислать более детальные инструкции и, не получив их, положил [121] план под сукно. Этот план так никогда и не был представлен на рассмотрение.

То была последняя попытка представить американский план. Рузвельт продолжал возражать против принятия британского варианта до конца марта 1944 года. В то время Джордж Ф. Кеннан, политический советник Уайнанта, вылетел в Вашингтон, чтобы объяснить президенту возникшую в Европейской консультативной комиссии тупиковую ситуацию. Выслушав объяснения и еще раз изучив британский план, Рузвельт сказал Кеннану, что, «учитывая все обстоятельства, это, возможно, справедливое решение». Затем он одобрил советскую зону и весь план, но с одним условием: США, непреклонно заявил он, должны получить северо-западный сектор. Как доложил Кеннан Мосли, он в конце встречи спросил президента, что случилось с его собственным планом. Рузвельт рассмеялся и сказал: «О, это была просто идея».