Бернард Вербер Танатонавты Серия: Танатонавты – 1

87 – ИУДЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

"Сном жизнь приучает нас к смерти.

Жизнь говорит нам, что в сновидениях есть еще одна жизнь".

Элифас Леви (Отрывок из работы Френсиса Разорбака, «Эта неизвестная смерть»)

88 – ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ

После суматохи во Дворце Конгресса я неделю просидел дома совершенно один. Я убедился, что одиночество легче переносить в состоянии эйфории, чем в расстройстве, но страдал я от этого ничуть не меньше. С другой стороны, чего же я жду? Толпы почитателей, осаждающих наш дом по всему периметру? Есть ли мои фото в газетах, нет ли, – каким я был Мишелем Пинсоном, человеком одиноким, таким я и останусь.

Я очень хорошо представлял, какова будет эпитафия на моем могильном камне: «Здесь лежит Мишель Пинсон, простой и одинокий, как и все люди».

Я утешался белым портвейном и десятки часов посвящал перечитыванию старых книг по мифологии.

Устав от этих текстов, зачастую слишком академических и непробиваемых, я листал первые попавшие под руку журналы. Все они были напичканы статьями про везенье киноактеров, таких красивых и улыбчатых, что им жениться-развестись – как мне… Ну, вы поняли. На каждой странице красовалось по картинке, где белозубо сияли непристойно счастливые молодожены или свежеиспеченные родители. По словам бумагомарателей, все эти герои были гениальны, уникальны, призеры-лауреаты, при всем при этом скромны, расслабленны и перманентно добродетельны. Они болели за борьбу против полиомиелита, они усыновляли детей из стран третьего мира, они вещали о любви как о единственной и незаменимой ценности, они представляли своих новых друзей, таких же гениальных и улыбчатых, как и они сами.

Сейчас танатонавты тоже были счастливы. Феликс купался в свете рампы. Рауль отыскал путь, которым прошел его отец, президент Люсиндер стал знаменит, Амандина думала, что теперь в силах спасать людей. А я?

Мне нечем было заняться. Никого, с кем можно поговорить, кому можно поведать о своей боли вперемешку с приступами радости.

Вновь захотелось завыть, как волк на луну. Ауууууу! Пришлось остановиться, когда дали о себе знать соседи. Я заставил себя сесть за журнальные статьи и бесился, читая про везенье актеров, художников и политиков.

Надо взять себя в руки. Я слишком нетерпелив.

Было уже пол-одиннадцатого вечера, но и в этот час я никак не мог подавить в себе желания. Желания быть с людьми, поговорить с ними, поспорить о том, о сем.

– Приветик!

Не повезло. Мать с братом. С ходу они на меня набросились.

– Мой мальчик, сынок, как я тобой горжусь! Я всегда знала, что все получится! Мама всегда это чувствует…

– Браво, брательник, одним махом всех побивахом!

Словно у себя дома, они завладели моей кушеткой, а брат тут же сунул под нее руку, уверенный, что именно там я прячу свой портвейн.

Потом Конрад принялся мне толковать про мои же финансовые интересы и что мне надо с этого момента ими заниматься с помощью мудрого и расчетливого советника. Мать подчеркнула, что с моей теперешней репутацией я, без сомнения, могу жениться на красивой актрисе или какой-нибудь наследнице из высшей аристократии. Она уже набрала вырезок из журналов с множеством очаровательных юниц, могущих мне подойти.

– Все женщины будут у тебя в ногах валяться, – поведала она тоном гурмана.

– Но… но у меня уже есть подружка, – ляпнул я не подумав, просто чтобы оградить себя от ее непрошеного сводничества.

Мать тут же приняла негодующий вид:

– Что! Как! – вскинулась она. – У тебя есть подружка и ты ее прячешь от своей матери?!

– Да я…

– Ага! А я догадываюсь, кто она такая! – возликовал Конрад. – Подружка Мишеля – санитарка! Та самая цыпочка-блондиночка, с голубыми глазками, что с тобой рядом стояла во Дворце Конгресса! Слышь, брательник, ты заметил, она похожа на Грейс Келли? Только получше. Постой-ка… Странно, тем макаром, что она цеплялась за твоего «кролика», я уж подумал, что он ее оприходовал!

– Санитарка? Отчего бы и нет? Все работы хороши… И когда ты на ней женишься? Я бы очень хотела видеть себя женатым. Тебе нужна жена, чтобы навести порядок в твоей жизни. Ты посмотри, в чем ты ходишь! Ты простудишься, если не будешь тепло одеваться. И конечно же, ты все время обедаешь в ресторанах. Эти рестораны экономят как только могут на своих клиентах, подают одни объедки и продукты самого низкого сорта. Я надеюсь, ты не ешь фарш?

– Да знаю я, маман, знаю, – согласился я, пытаясь предотвратить сход лавины.

– Что ж, тем лучше. Твоя санитарка тебя научит правильно кушать и тепло одеваться. В крайнем случае будешь слушаться меня. И не вздумай задирать нос, что тебя по телевизору показывали!

– Не буду.

– Чего не будешь?

– Нос задирать не буду.

– Я тебя предупреждаю, даже и не смей разыгрывать перед нами сноба, мол, «я международная звезда»! Между нами чтоб такого не было, договорились?

Нет, лучше капитулировать, чем ввязываться в бесполезную перепалку! Конрад глумливо ухмылялся при виде моей, как ему казалось, бесхребетной покорности.

Порывшись в книгах, лежавших у меня на столике, он воскликнул:

– Во! А сейчас ты увлекся мистикой?

– Я читаю, что хочу и не собираюсь ни перед кем отчитываться, – раздраженно ответил я.

Я готов был уступать матери, но склоняться перед Конрадом – это уже слишком.

Он объявил:

– «Пополь Вух», или «Книга преданий»… Это что, про колдунов?

Я выхватил драгоценную книгу из его рук.

– Это библия индейцев киче в Мексике, – я чуть не плюнул ему в лицо.

– А, ну да! А вот еще: И-Цзин, "Книга превращений". А здесь "Бардо Тодоль ", "Книга мертвых ". И «Рамаяна». Вот это да! Слушай, у тебя здесь все есть. Одной только «Камасутры» не хватает!

– Конрад, если ты сюда заявился меня провоцировать, то убирайся к чертовой матери, пока я тебе не начистил морду! Иди куда-нибудь еще и там выпендривайся своими бабками, колесами и девками. А меня оставь в покое!

– Ах, где ты мой, кладбищенский покой! – загнусавил Конрад.

Я уже было ринулся на него с кулаками, но между нами влезла мать.

– Не разговаривай со своим братом в таком тоне. Мне он не приносит ничего, кроме радости. Посмотри: он женат, подарил мне внуков. Его не в чем упрекнуть! Уж он-то не ходит задравши нос, что его пропустили на телевидение!

Я готов был рвать на себе волосы в бессильном отчаянии! Чтобы вернуть спокойствие, я начал замедленно дышать.

– Если вы пришли, только чтобы надо мной издеваться, я предпочитаю вас больше не задерживать. Вы боитесь, что я стану счастлив? Вы хотите отравить мне все удовольствие?

Мать заметила, что у меня, как и всегда, на рубашке верхняя пуговица расстегнута. Как и всегда, она принялась ее застегивать, больно ущипнув при этом шею. Этим она дала понять, что меня наказывают за перехват инициативы в разговоре.

– Как вообще ты смеешь разговаривать с нами в таком тоне? – негодовала она. – Даже когда ты в свое время таскался по кладбищам с этим своим Разорбаком, я никогда тебе не выговаривала, хотя я отлично знала, что многие матери не разрешали своим детям водиться с ненормальными.

– Рауль нормальный!

– Все же он немного особенный, ты сам это признавал и к тому же…

– Вы обо мне говорите?

Нет, все-таки мне, видно, придется взять себя за шиворот и установить, наконец, щеколду на дверь. А то ходят, кому ни вздумается. Амбарные замки, засовы, дверные глазки, звонки и – здравствуй, мой покой и уединение!

А пока что тем хуже для Рауля, если он услышал в свой адрес нелестные замечания моей матери! Это его отучит сваливаться мне на голову с бухты-барахты.

– Здравствуй, Рауль, – холодно сказал я.

– Да-да, профессор Разорбак, – признал мой братец уважительным тоном, – мы как раз вас и вспоминали. Мы думаем, что раз вы сейчас стали богатые и знаменитые, вам потребуется финансовый консультант присматривать за вашими интересами. В конце концов, вы вдвоем и мадемуазель, вы все равно как рок-группа. Вам нужен импресарио, который позаботится о вашем имидже, который будет заниматься вашими контрактами, который…

Я ожидал, что Рауль резко оборвет этого шутника. Ничуть не бывало. Он внимательно его слушал.

– Это твой брат? – спросил он.

– Да, – несчастно признал я.

– А я его мать! – гордо объявила моя родительница.

Рауль взялся за подбородок.

– У твоего брата появилась неплохая идея, – согласился он. – Нам действительно нужно толково организовать работу нового танатодрома.

Конрад с напыщенным видом принялся излагать свои прожекты:

– Именно. И я думаю, что по соседству с ним интересно открыть сувенирную лавку. Там можно будет торговать вот такими вот футболками.

«Умирать – наше ремесло», можно было прочесть на той тряпке, что он вытащил из своего кармана.

Я был потрясен. Этого нельзя было сказать про Рауля, который стал внимательно разглядывать материю.

– Неплохо! А она садится или линяет при стирке?

– Нет. Гарантированный краситель, я уже проверяла, – вмешалась маман.

Рауль настроен отдать наш священный проект в руки торговщиков и менял, тех самых, что превратили Храм Господень в вертеп разбойников? Я туда не вернусь.

– Но…

Он приказал мне помолчать.

– А я… я буду вашим пресс-атташе! – воскликнула моя нежная мать. – И раз так, то смогу чаще видеть Мишеля. Я за него серьезно возьмусь.

Я протер глаза и уши. Нет, это не сон. Мы начинали, желая постигнуть тайну смерти, чтобы тем самым изменить жизнь, изменить мир, изменить человечество… Вуаля, теперь мы увлеклись организацией магазина «танатосувениров». Мы живем поистине в чудесную эпоху! Если бы Иисус Христос вернулся на землю, ему тоже, наверное, пришлось бы заняться популяризацией своих заветов. «Люби ближнего своего» – на розовато-лиловых майках. И «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» – белые свитера, 70% хлопка, 30% синтетики, стирать в теплой воде. Уж это отлично устроило бы Конрада!

Я вообразил даже, как распропагандировать Лао-Цзы через уличные киоски. «Кто знает, не говорит. Кто говорит, не знает». Налетай, обалденные водолазки!

А впрочем, уж если Рауль, мой друг профессор Разорбак, не жалуется, то кто я такой, чтобы на это возражать?

Мой брат откроет магазин, закупит оптом секонд-хэнда и всякого мусора на Тайване, а мать займется лавкой.

Я пожал плечами, повторяя самому себе, что это посмешище, по крайней мере, никого не убьет.

– А твоя санитарка, ты когда нас с ней познакомишь? – напомнила мать, чтобы добить меня окончательно.