Был ли Ницше фашистом? Основные понятия. Для начала резюмируем его работу «К генеалогии морали»

«Хороший» – это самооценка аристократичных - благородных, удачливых и счастливых, смелых, веселых и радостных. Хорошо все, что делают «хорошие». Среди своих, inter pares, хорошие учтительны, сдержанны, чутки, изобретательны по части такта, верности, гордости и дружбы, но на чужбины вполне достойно ведут себя как хищные звери. «Здесь они смакуют свободу от всякого социального принуждения; в диких зарослях вознаграждают они себя за напряжение, вызванное долгим заключением и огороженностью в мирном сожительстве общины; они возвращаются к невинной совести хищного зверя как ликующие чудовища, которые, должно быть, с задором и душевным равновесием идут домой после ужасной череды убийств, поджогов, насилий, пыток, точно речь шла о студенческой проделке, убежденные в том, что поэтам надолго есть теперь что воспевать и восхвалять.» (1, стр.428)

«Плохой» как противоположность «хорошему» - это неудачники, рабы, но здесь как бы нет оценки, скорее скорбь и сожаление по отношению к презренным, тактичность и терпимость. «На деле к презрению примешивается слишком много нерадивости, слишком много легкомыслия, слишком много глазения по сторонам и нетерпения, даже слишком много радостного самочувствия…» (1, стр.425), как пишет Ницше.

Другой оборот приобретает противоположность «добрый и злой» в устах рабов. В силу реактивности, рабы измыслили себе «злого» (т.е. благородного) как основное понятие, исходя из которого и как послеобраз и антипод которого выдумали «доброго» - самих себя. Это «злое» выкипело из «пивоваренного котла ненасытной ненависти», подпольной мстительности, подлости и хитрости бессилия слабых. Здесь Ницше позволяет себе метафизическое отступление.

Как возможно вменение вины или заслуги животному по имени «человек»? Только путем примысливания индифферентного субъекта каждому действию. В этом случае, субъект (душа) волен действовать так или иначе, а, следовательно, душа подлежит суждению относительно ее действий как их причина. Ницше утверждает, что такое воззрение на мир ошибочно. Нет никакого субстрата действия, он присочинен народом. Например, в высказывании «молния сверкает» происходит удвоение действия, один раз - как причина, другой – как действие. Согласно Ницше, действие и есть все. А, следовательно, нельзя силе вменять в вину, что она проявляет свою силу, что она желает быть господствующей, желает сопротивления, врагов и триумфов, а слабости ставить в заслугу, что она не сильная, не подвергает насилию, не убивает. Или более образно: «Что, ягнята питают злобу к крупным хищным птицам, это не кажется странным; но отсюда вовсе не следует ставить в упрек крупным хищным птицам, что они хватают маленьких ягнят. И если ягнята говорят между собой: «Эти хищные птицы злы; и тот, кто меньше всего является хищной птицей, кто, напротив, является их противоположностью, ягненком, - разве не должен он быть добрым?»- то на такое воздвижение идеала нечего и возразить, разве что сами хищные птицы взглянут на это слегка насмешливым взором и скажут себе, быть может: «Мы вовсе не питаем злобы к ним, этим добрым ягнятам, мы их любим даже: что может быть вкуснее нежного ягненка». (1, стр. 431)

Аристократия внутри себя неоднородна. Ницше различает военную (рыцарскую) и жреческую аристократию. «Предпосылкой рыцарски-аристократических суждений ценности выступает мощная телесность, цветущее, богатое, даже бьющее чрез край здоровье, включая и то, что обусловливает его сохранность, - войну, авантюру, охоту, танец, турниры и вообще все, что содержит в себе сильную, свободную, радостную активность». (1, стр.422) Жречески-знатный способ оценки другой: «чистый» – «нечистый». Поскольку же священники слабы в делах войны, то они являются, согласно Ницше, злейшими врагами сильных. Отсюда произрастает ненависть жрецов и их мстительность бессилия, вырастающая до «чудовищных и жутких размеров» (1, стр. 422) против военной аристократии, и почему-то, против знатных, могущественных, господ вообще.

Величайшим примером такой жреческой мести является духовная месть евреев против Рима. Ницше называет евреев «жреческим народом», тем самым, смешивая краски. Жречество объединилось с народом против Рима - в этом нет ничего противоречивого. Однако, народ как противоположность аристократии, и народ как совокупность людей определенной национальности – разные понятия. Для Ницше это несущественно, опять звучат уже знакомые эпитеты, но с национальной окраской - «утонченная мстительность Израиля», «народ наиболее вытесненной жреческой мстительности», «вцепившиеся зубами бездонной ненависти (ненависти бессилия)», «еврейская ненависть». Евреи оказались виноваты в том, что измыслили «жуткую и опасную» для Рима приманку – распяли Иисуса из Назарета. В результате, отрекшись от его учения, окольным путем, через изощренный соблазн и немыслимо-прельстительную приманку, на которую, конечно, не мог ни клюнуть «весь мир», Израиль привел к торжеству «свою месть и переоценку всех ценностей над всеми прочими идеалами, над всеми более преимущественными идеалами.» (1, стр.423)

Можно привести множество мест из его текстов прямо фашистского содержания. Говоря о «белокурой бестии» он противопоставляет ее «темноволосому населению» как доарийскому. Причем Ницше называет арийцев – «расой господ», которое в древнее время завоевало расу темных черноволосых аборигенов. (1, стр.419) Вчитайтесь в следующий пассаж из Ницше: «Эти носители гнетущих и вожделеющих к отмщению инстинктов, отпрыски всего европейского и неевропейского рабства, в особенности всего доарийского населения – представляют движение человечества вспять!» (1, стр. 429) Иначе говоря, рабство и аристократизм распределяются не только внутри расы, но и между разными расами – неарийцами и арийцами. Однако, идеология, которую проповедует Ницше куда страшней, чем скрытый фашизм его текстов.

Ницше не нравится христианство за то, что оно испортило человечество, превратило «белокурую бестию» в ручное домашнее животное. Он с горестью восклицает, что «нам нечего больше страшиться в человеке; что пресмыкающееся «человек» занимает авансцену и кишмя кишит на ней».(1, стр.429) Страдание Ницше от отвращения к современному человеку - обратная сторона чаяния нового человека, «сверхчеловека». Все эти крайне эмоциональные оценки и лозунги сами по себе не опасны, если не иметь ввиду, что является желаемым для воплощения его «переоценки всех ценностей».

Если следовать его логике, то Ницше желает восстановления рабства. А как иначе возможна его аристократия? И дело не в имущественном неравенстве, или в необходимости иметь рабов в целях освобождения благородных от труда ради свободного времяпрепровождения. Аристократия как класс людей, получивших свое положение благодаря происхождению и знатности, в принципе противопоставлена всем другим людям, народу. Аристократичность, благородство является у Ницше случайностью судьбы человека и никак не определено внутренне, а значит господство этих «благородных» основана только на случайных внешних факторах и может быть осуществлено только через насилие и рабство.

Это можно показать более строго в следующих рассуждениях. (2, стр.103-104) Господин и раб как два самосознания, одно из которых признало другое в качестве самостоятельного. Понятно, что раб не свободен, но свободен ли господин? Господин видит сущность своего самосознания как господина только в противопоставлении себя рабу. Только в этом соотнесении, как отрицание раба он есть господин. Он, конечно, является также самостоятельным самосознанием в отношении других самостоятельных самосознаний (других господ), однако, его содержание как господина определено только в соотношении с рабом. Но быть зависимым от раба в своем самоопределении (в том числе и экономическом) означает иметь рабское сознание - быть рабом своего раба. Таким образом, господин не является свободным самосознанием. Но несвободное самосознание не может не порождать рабства, поскольку его сущность определена как захват, завоевание, господство. Восстановление такого самосознания и есть, по сути, осуществление рабства. Сколь бы много и велеречиво не говорить о красоте такого человека, сущность его остается скованным в рабстве и вокруг себя он порождает только рабство и несправедливость. У Гегеля как раз именно раб, а не господин, есть форма самосознания, которая готова благодаря труду перейти в новую форму – свободное самосознание.

Таким образом, Ницше не просто был провозвестником фашизма, но проповедовал рабство как лучшую участь для человечества.

3. О христианстве.
Является ли христианство виновником тех бед, о которых повествует Ницше. Возможно. Но нельзя не заметить, что господа успели быстро приспособить христианство для нового вида господства – духовного господства.

Историческая миссия христианства состояла в уничтожении рабства идеологически. После того, как все люди были объявлены равными перед Богом, рабство стало невозможным.

И дело не в заявлении или увещевании, а в сущностном изменении самосознания людей. Сначала стоики и скептики положили основу к пониманию человека как мыслящего существа, к осознанию того, что только в мысли человек свободен. После этой идейной революции, проповеди Иисуса Христа, обращенные к пониманию и размышлению людей, а не к авторитету веры и традиции сделали свободными всех людей. Но среди свободных людей рабство невозможно, а значит идеал, который так дорог Ницше, навсегда утрачен.

1. Ф. Ницше. «Сочинение в 2-х томах» том.2, «Мысль», Москва, 1990.