Действующие лица

Рита

Агостино Мускарьелло.

Беттина

Антонио.

Микеле.

Артуро.

Рита (притворяется испуганной и быстро отступает в угол, при­крывая грудь расправленным полотенцем). Кто там? Кто там?

Вы и вчера приходили.

Антонио. И позавчера.

Рита. Вчера я вас видела, а позавчера нет.

Антонио. Я и завтра приду.

Рита (разочарованная робостью Антонио). Неужели?.. И после­завтра?

Антонио. В это же самое время, вот увидите.

Рита. А нельзя ли узнать, что это вы надумали прогуливаться здесь каждый день? (Задавая вопрос, надевает халатик, уютно запахивает его, после чего извлекает из-за пазухи полотенце, которым прикрывала грудь.)

А н т о н и о. Я должен слышать запах.

Рита. Запах?

Антонио. Запах воды и мыла. И еще талька... Когда вы при­сыпаете себя тальком, он выходит через эту щелку, летит по переулку... и я останавливаюсь и гляжу на белые тучки, которые поднимаются к небу и становятся совсем белыми, как только попадают на солнце.

Рита. Так вот почему вы приходите каждый день.

Антонио. Не только поэтому.

Рита. Есть еще причина ?

Антонио (уклоняясь от ответа). Завтра я принесу вам буке г роз.

Рита. Спасибо.

Антонио. Майских роз. Кочанных, как мы их называем. Пото­му что они похожи с виду на кочанчики и у них много-много лепестков, которые делаются все меньше и меньше и становятся совсем крошечными в середке.

Рита. Они душистые?

Антонио. Еще бы! Они красивые, как огонь, и так пахнут, что иной раз от запаха начинает болеть голова. Потому-то неаполитанцы п дарят их женщинам.

Рита. Чтобы у тех разболелась голова?

А н т о н и о. Боже упаси! Это старинный обычай нашего города. Женщина, которая получает майские розы от своего воз­любленного, а она получает их свежими-пресвежими, обры­вает лепестки и складывает их в большой таз, полный ле­дяной воды; таз она выставляет с вечера на балкон, а на следующее утро моет лицо, руки, плечи и все, что захочет, в этой душистой воде. Такое бывает только весной, когда распускаются майские розы.

Рита. Как это поэтично. Здесь, в Неаполе, все поэты.

Антонио. А вы откуда будете?

Рита. Я флорентинка.

А н т о н и о. Флоренция... До чего красивый город!

Рита. Вы там были?

А н т о н и о. Нет, но моя двоюродная сестра ездила туда в сва­дебное путешествие и потом показывала мне полный набор цветных открыток. Во Флоренции я должен был проходить военную службу. Потом врачи меня признали негодным.

Рита. Откуда же вы знали, что вас пошлют именно во Флорен­цию?

Антонио. Я всегда мечтал об этом. Я говорил про себя: когда меня призовут, я в лепешку расшибусь, чтобы получить назначение во Флоренцию. Я бы своего добился, потому как мой дядя фельдфебель...

Рита (не видя больше прока в этом разговоре и решив взять быка за рога, возвращает Антонио к действительности), Простите, я должна закрыть дверь. Неприлично разговари­вать на балконе с незнакомым человеком.

Антонио. В таком случае я пошел.

Рита (после непродолжительной паузы, притворяясь разочарованной). Вы хотите уйти?

Антонио. Но вы сказали, что здесь неудобно разговаривать.

Рита. Здесь неудобно.

Антонио. А где же?

Рита (решительно, чтобы побороть робость Антонио), В доме. Ты не зайдешь?

Антонио. В дом?..

Рита. Тсс! Говори тише. Ко мне.

Антонио. К тебе?

Рита (тоном, не допускающим возражений). Восемь ступенек вниз. Как войдешь в подъезд, первая дверь налево. Не зво­ни, я сама открою.

Антонио, понимающе посмотрев на женщину, исчезает; Рита, закрыв двери балкончика, опускает легкую белую за* навеску, через которую проходит свет, но снаружи нельзя увидеть, что происходит в доме. Затем быстро сбегает по лестнице, направляется к входной двери в левой стене ком­наты, отпирает замок и, оставив дверь закрытой, ждет. Че­рез некоторое время дверь открывается и в ней возникает, сначала по пояс, а затем в полный рост, А н т о н и о.

А н т о н и о (смущенно). А вот и я.

Рита. Входи.

Антонио подчиняется, Рита запирает дверь.

ан т он и о (стараясь справиться с волнением). Я хотел принести розы сегодня утром...

Рита. Как тебя зовут?

Антонио. Меня зовут Антонио. Сегодня десятое мая, через тридцать четыре дня мои именины!

Рита. Заранее поздравляю.

Антонио. Спасибо.

Рита. Уверена, что ты не преподносишь розы первой встречной.

Антонио. Ты — другое дело.

Рита. Пойми, Антонио, у меня нет другого выхода... Иначе я бы не делала то, что я делаю. У тебя есть деньги?

Антонио. Чтобы купить розы?

Рита. Какие там розы! (Терпеливо объясняет.) Для чего ты собираешься дарить мне цветы? Чтобы ухаживать за мной. А для чего ухаживают за женщиной? Чтобы спать с ней. Ясно, как божий день! А раз так, не будем терять времени:

давай деньги и ложись со мной.

Антонио потрясен ее грубой откровенностью; он молчит, по­тупившись,

Не сердись... Я была груба, я не должна была так гово­рить... У меня такое горе, такое горе! Умоляю тебя на ко­ленях: ложись со мной и дай мне немного денег.

Я не проститутка, верь мне, я этим делом не занимаюсь... Антонио, ты у меня первый.

А н т о и и о (вытаращив глаза). Ты девушка?

Рита. Откуда ты это взял? Ты у меня первый после мужа... Впрочем, моя жизнь тебя не касается. Будь великодушен, дай мне немного денег.

А н т о н и о. Но... примерно... сколько?

Р и т а. Откуда мне знать... Я в этом ничего не смыслю. Мне ска­зали... Десять тысяч лир.

Антонио (чья робость побеждена оскорбленным чувством спра­ведливости). Ты забываешь, что это район Кристаллини, а не вив Рома!

Рита (твердо). А ты забываешь, что ты первый.

Антонио (не в силах устоять перед соблазном). Понятно, такое выпадает не каждый день... Десять тысяч у меня есть.

Р и т а. Раздевайся.

А н т о н и о. Сначала ты.

Рита. Мне ведь только скинуть халат. (Медленно поворачивает­ся, подбадривая юношу взглядом и как бы приглашая его помочь ей, опускает руки, так что халатик распахивается сам по себе.) Хочешь?..

Антонио (снимает с нее халат, мгновение любуется ее краси­выми точеными плечами, нежно прикладывается к ним ле­вой щекой, зажмурив от удовольствия глаза). До чего ты красивая...

Рита (резко отстраняется, поднимает с полу халат и останавли­вается перед юношей, испуганная и в то же время нетерпе­ливая). Ну что ты стоишь как истукан? Чем быстрей, тем лучше. Пока я не раздумала.

Антонио (готовый на все). Мне только снять галстук и пид­жак и расстегнуть ворот... (Быстро подносит руки к гал­стуку.)

Рита (не на шутку встревоженная). Оставь!

Антонио (в замешательстве). Оставить галстук?

Рита. И пиджак тоже.

Антонио. Дело в том, что сегодня жарко..

Рита. Ну конечно... ты можешь снять с себя все, что угодно, только после.

А н т о н и о. После?..

Рита. После того как ты дашь мне деньги.

А нтонио (не сразу находит, что сказать). Ты мне не веришь?

Рита. Я ведь тебе объяснила, что никогда не занималась этим делом. Мне сказали, что плату берут вперед. Да так оно и лучше, тебе не кажется? Лучше и для меня и для тебя. Я в отчаянии, мне нужны деньги. Если я буду спокойна на этот счет, я смогу быть ласковее с тобой. Когда ты уйдешь после того, что произойдет между нами, мы оба сможем счи­тать, будто и впрямь любили друг друга.

А н т о н и о (на которого подействовали убеждения Риты, улы­бается; вынимает бумажник). Да, ты права, права! (Доста­ет кредитку в десять тысяч лир и протягивает ей.)

Рита (с дрожащим от волнения подбородком и со слезами в голосе бормочет). Спасибо... (Это «спасибо» не вяжется, од­нако, с молниеносным движением, которым она прячет день­ги в лифчик. Затем берет Ангонио за руку и решительно тащит за собой.} Идем.

Антонио. Куда?

Рита (показывает на нишу под лестницей). Туда. Идем же! (Приблизившись к занавеске, останавливается, поворачива­ется на девяносто градусов так, чтобы оказаться лицом к лицу с Антонио, трагически смотрит ему прямо в глаза ши­роко раскрытыми глазами, затем падает перед ним на коле­ни и разражается рыданиями.) Мерзавка! Гнусная тварь! Паскуда! Но еще омерзительнее меня судьба, еще гнуснее рок! Еще паскуднее жизнь! Я больше не могу... Не могу!.. Не могу...

Антонио (в недоумении). Что случилось?

Рита (сгибается в три погибели, почти касаясь лицом пола и стуча по полу кулаками). Почему, почему, почему?

Антонио. Успокойся...

Р и т а. Почему жестокий ветер судьбы вдруг врывается к тебе в дом — и счастья как не бывало?.. У меня был муж — моло­дой, сильный, любящий... Сегодня ночью ворвался ветер и унес его. Смотри!

Рита. Ничего, ровным счетом ничего. Он не может больше ни­чего делать. Сегодня ночью он в слезах признался мне, что больше не в силах каждое утро ломать себе голову над тем, как раздобыть кусок хлеба для наших трех малышей, трех... И после приступа отчаяния у него отказало сердце и он скончался. А ты спрашиваешь, что он делает! Он делает то, на что обрекли его такие сволочи, как ты, которые швыря­ют на ветер по десять тысяч лир, чтобы купить себе поря­дочных жен бедняков, вместо того чтобы великодушно про­тянуть руку помощи их мужьям. Он ничего не делает, это его сделали покойным отцом, покойным мужем, покойным служащим, покойным рабочим, покойным жуликом, покой­ным бездельником, покойным, который при жизни всем до­кучал. Ты доволен? (С неожиданной настойчивостью хва­тает Антонио за руку и тащит к кровати.) Ты заплатил, ты имеешь право. Получай свое и скорее уходи.

Антонио (резко вырывает руку и пятится назад). Вы что, смеетесь? Рядом с ним?

Рита. А почему бы и нет? Разве тебя пугают умирающие, когда ты встречаешь их на улице и они смотрят тебе в глаза, обвиняя тебя в своей неминуемой смерти? Неужели ты боишься его, его, который не может больше тебя обви­нить?

Рита. Дверь там.

Антонио. А десять тысяч лир?

Рита (решительно хлопая себя по груди). Они здесь. (После чего вынимает деньги из лифчика и подсовывает их под спину покойника.) А теперь здесь, и если у тебя хватит смелости, можешь взять их сам.

Антонио. Да свершится воля божья! (Затем, повернувшись к женщине, грубым тоном.) Счастливо оставаться. (Открыва­ет дверь и быстро выходит.)

Рита. Скатертью дорожка, идиот!

Родольфо (курит с не меньшим наслаждением, чем Рита, ко­торая делает несколько глубоких затяжек, довольная удач­ным финалом; затем берет жену за руку и привлекает к се­бе). Ягодка моя...

Рита. Котик, подожди... (Устремляется к входной двери, не­сколько секунд прислушивается, после чего открывает дверь и выглядывает, снова затворяет, быстро поднимается по ле­стнице и приоткрывает двери балкончика ровно настолько, чтобы просунуть в них голову и оглядеть переулок.)

С правой стороны площадки наверху лестницы появляется, выйдя из соседней комнаты, мужчина лет шестидесяти с мрачным, неприветливым, болезненным лицом, но крепкий и неплохо сложенный. На нем голубая майка-полурукавка, на которой бросаются в глаза ярко-красные старенькие под­тяжки, поддерживающие некогда черные брюки, заштопан­ные на. коленях и на заду. Роста мужчина среднего, но со стороны он кажется очень высоким благодаря цилиндру на затылке. Он держится с исключительным достоинством, по­чти величественно, что поразительным образом согласуется с этим головным убором, столь ко многому обязывающим. Агостино Мускаръелло — таково его имя—молча подходит к тазу и выливает его содержимое в ведро, берет ведро и кувшин и направляется к двери, откуда он на на­ших глазах появился.

Рита (оглядев переулок, закрывает двери балкончика). Его и след простыл: убежал от греха подальше. (К Агостино.) Из­вините... (Берет банку из-под талька и протягивает ему.) У меня кончился тальк. Большая коробка стоит у вас в комнате.

Рита (встревоженная, спрашивает сверху). Кто там?

А н т о н и о (из-за двери). Свои, свои. Откройте.

Рита (быстро подходит к двери, в то время как Родолъфо гасит сигарету, прячет окурок под матрац и ложится, снова изо­бражая из себя покойника). Что вам угодно?

А н т о н и о. Откройте на минуточку.

Рита. Чтобы я открыла, не зная, кто вы такой?

А н т о н и о. Это опять я.

Рита. Имя. Имя, фамилия, род занятий. «Это опять я» ничего не означает.

Рита (открывает и оказывается лицом к лицу с Антонио). Неу­жели ты не видишь, что со мной? Да я с ума схожу —хо­чешь ты это понять или нет?

Антонио. Я ставлю себя на ваше место, мне очень больно за вас, но чего ради я должен терять на этом десять тысяч лир?

Рита. Ты сделал доброе дело.

Антонио. Я не настолько богат, чтобы позволить себе выкла­дывать десять тысяч лир на благотворительные цеди.

Рита. А на подстилку для себя ты их мог потратить, кобель бес­стыжий?

Антонио. По крайней мере я бы выложил их с пользой для здоровья.

Из другой компоты появляется А гости но* с полным кув­шином, пустым ведром и коробкой талька. Освободившись от своей ноши, слушает.

Рита. Где лежат деньги, тебе известно. Если ты не трус, можешь просунуть руку и взять их. (Дает ему время обдумать. Ког­да же она видит, что Антонио собирается последовать ее совету, подливает масла в огонь.) Труп еще теплый.

Антонио (оробев). А вы бы не могли сами просунуть руку? (Обращает внимание на человека в цилиндре, который спу­скается по лестнице, преисполненный чувства собственного достоинства. Завороженный этой нелепой фигурой, этим устремленным на него взглядом, выражающим покорность судьбе, подобострастно улыбается Агостино, склоняясь пе­ред ним в благоговейном поклоне.)

Миновав лестницу, Агостино останавливается.

(После секундного замешательства собирается с духом и апеллирует к человеку в цилиндре, решив избрать его судь­ей в споре с Ритой.) Может быть, вы не в курсе дела...

Агостино медленно кивает головой и двусмысленно улыбает­ся, как бы внушая юноше, что не сомневается в своих про­видческих способностях.

Антонио На десять тысяч лир я живу три дня..

Десять тысяч лир могут выручить семью .

Агостино (мгновенно раздумывает, хмурится, затем невозму­тимым тоном). Это борьба добра и зла, жестокая победа не­насытной алчности ночной стражи над справедливостью. На­ступит день, когда солнце правды прорвет своими лучами мрачную завесу, развеяв зловоние, каковое тебя окружает.

Антонио (в полном замешательстве). Да... но...

Агостино (берет Антонио за руку и провожает к выходу, не давая ему раскрыть рта). Борьба добра и зла...

Антонио. Я понимаю, но ведь...

Агостино. Наступит день... Прощай, брат, (Закрывает дверь за спиной Антонио, который не заметил, как очутился за по­рогом.) Все в порядке.

Рита. Этот тип вернется.

Агостино. Пусть только попробует: я спущу его со всех лест­ниц, захлопну дверь, а когда он начнет вопить и звать на помощь, я помогу этому нытику подняться и сволоку его в «Скорую помощь».

Родольфо. Цилиндр себя оправдал.

Агостино. Дорогой Родольфо, наши отцы, наши деды, прадеды и еще более далекие предки...

Родольфо. Я понял, продолжайте...

Агостино. Я хочу сказать, что эта шляпа (показывает на ци­линдр) веками оправдывала себя; она выполняет свое назна­чение сегодня, и так будет даже тогда, когда атомный век станет для людей далеким воспоминанием.

Родольфо. По-вашему, первой вещью, которую доставят на Марс или на Луну, будет цилиндр?

Агостино. Первой — нет. С цилиндра не начинают, к нему приходят. А ведь неизвестно еще, как отнесся тогдашний король к изобретателю этой удивительной вещи, когда тот представил ему свой проект. «Ваше величество, извольте взглянуть на этот рисунок».— «Это что, бочонок?» — «Никак нет, ваше величество».— «Кастрюля?» — «И не кастрюля, ва­ше величество».— «Значит, труба?» — «Не угадали, ваше ве­личество». Ничего не попишешь, правители во все времена были чуточку тугодумы. «В таком случае скажи сам, что это за диковинное приспособление, не заставляй меня по­пусту тратить время».— «Ваше величество, это шляпа».— «И ты принес ее мне? Уж не прослышал ли ты часом, будто я не только король, но и шляпнйк? Поди прочь, шут1» — «Успокойтесь, ваше величество. Это шляпа, которая в труд­ную минуту может спасти трон вашего величества,— ведь никогда не знаешь, как обернутся дела. Прежде всего нуж­но сказать, что могущество этой шляпы смогут оценить иск­лючительно люди образованные. Неграмотные сочтут себя недостойными ее и никогда не позволят себе не только но­сить такую шляпу, но даже примерить ее. Эта шляпа в фор­ме цилиндра, ваше величество, будет украшать в торжест­венных случаях головы министров; доктора будут надевать ее, отправляясь на консилиумы; женихи с положением и их близкие будут красоваться в ней во время венчания, чтобы все видели, что брак дело серьезное; без цилиндра не обой­дется ни одна дуэль; похороны важной особы, на которых не увидишь людей в цилиндрах, никогда не будут в глазах толпы пышными похоронами; армия вашего величества удвоится, если на воинов надеть цилиндры, и, наведя ужас на неприятеля, обратит его в бегство». Словом, дорогой Родольфо, этот головной убор столь же вечен, сколь чудодей­ствен. И каждая семья, если ей приходится туго, должна иметь наготове хотя бы одну такую шляпу, висящую до поры до времени на вешалке. Свой цилиндр я берегу как зеницу ока и никогда не расстаюсь с ним, потому что он не однажды выручал меня. На рождество или на пасху заявля­ется, к примеру, почтальон за подарком. Я надеваю цилиндр и говорю: «Милейший, у меня, к сожалению, нет мелочи... зайдите как-нибудь в другой раз». Он отвечает: «Не изволь­те беспокоиться... Счастливого вам рождества, с пасхой вас»,— и уходит. Если я скажу то же самое и при этом у меня на голове будет какая-нибудь другая шляпа или кеп­ка, он не только уйдет с постной рожей, но еще и облает меня про себя... Когда домовладелец приходил, чтобы полу­чить с меня квартплату за несколько месяцев, цилиндр от­лично делал свое дело... Хозяином дома был у нас негра­мотный старик, который вместо подписи ставил крестик... Но как все темные люди, он хотел, чтобы его сын вышел в образованные, и беда грянула, когда вместо отца ко мне пожаловал сынок... Это закон: образованные люди рожда­ются от неграмотных отцов, а неграмотные — от образован­ных. Но мы и грамотеям не дадим себя в обиду. Сколько мы набрали?

Родольфо. Семьдесят тысяч.

Агостино. Семьдесят тысяч у нас было вчера. Я еще сказал: семьдесят тысяч за три дня —не так уж плохо. Только что я принес тальк, сменил воду,—поэтому мне казалось, что у нас должно быть на десять тысяч лир больше.

Рита. Десять тысяч взяла сегодня утром ваша жена.

Агостино. Это почему же?

Рита. Она попросила, и я дала.

Агостино. Вот тебе и на!.. А если б она попросила все семь­десят тысяч, вы бы их выложили?

Рита. Она говорила про какой-то срочный платеж.

Агостино (зовет, задрав голову). Беттина!

Голос Беттины за сценой. «Что?»

Выгляни на минутку! (Повернувшись к Рите и Родольфо) Вечная история: муж ничего не должен знать . Эта женщи­на или помешанная, или мой враг. (Зовет.) Беттина!

Б е т т и н а. Агостино, ты меня звал?

Агостино. Что это еще за срочный платеж?

Б е т т и н а. Какой платеж?

Агостино. Не отвечай на вопрос вопросом, а то я подумаю, что ты хочешь выиграть время.

Б е т т и н а. Агостино, неужели тебе не надоело? Неужто мы с то­бой до сих пор должны выигрывать время, чтобы приду­мать, как отвечать друг дружке?

Агостино. Не прикидывайся дурочкой.

Беттина. Я ничего не поняла, Агости, только и всего. И ни­кем я не прикидываюсь, а если узнаю, что это делаешь ты, я схвачу первую попавшуюся вещь и расшибу ее об твой череп. Что ты хотел спросить?

Агостино. Куда ты девала десять тысяч лир?

Беттина. Слава тебе господи, мы уже все знаем.

Агостино. Не кипятись. Ты должна понять, что я, ты и эта бедная пара считаем минуты и гроши, чтобы собрать нуж­ную сумму. У нас в запасе еще семь дней; если же ты нач­нешь платить долги, это будет все равно что одной рукой брать деньги, а другой отдавать, и, когда время выйдет, мы не сможем выложить нужной суммы, и все наши старания пропадут впустую.

Беттина. Но ты же не даешь мне слова сказать...

Агостино. Подожди, я еще не кончил... Я уж не говорю о том, что кредиторы в кои-то веки утихомирились и не мо­рочат нам голову, но стоит расплатиться хоть с одним из них, об этом узнают остальные, и тогда ты увидишь, как штурмовали Бастилию.

Беттина. Я ни с кем не расплачивалась. Дай мне объяснить. Рано утром пришла донна Фортуната, ну та, что живет в доме семнадцать. Ты еще спал и поэтому не слышал. Она пришла вся перепуганная, мне даже страшно стало. «Донна Беттина, миленькая, выручите меня! Господь пошлет вам здоровья. Вот уж три дня, как мой муж не ходит на строй­ку: у него до того болит зуб, что он на стенку готов лезть...». Она сказала, что бедняга швырялся стульями, что он раз­бил стеклянный колокол святой Анны, который у них на комоде стоит... Но это еще не все. Он так измучился, что схватил вдруг лом — он ведь на стройке работает — и хотел убить жену и детей. «Донна Беттина,— сказала она,— если бы это был целый зуб, я б ему его вырвала или он вырвал бы сам, он ведь не трус, но там у него гнилушка корня сидит внутри, а снаружи видно только черную точечку». Она попросила три тысячи лир, чтобы сводить его к врачу.

Агостино. Бедный Маттео. Зубная боль страшная штука.

Беттина. Разве я могла ей отказать?

Агостино. Понятное дело...

Беттина. Как видишь, ни с кем я не расплачивалась, а дала в долг.

Агостино. Еще хуже! Пойдет слух, что мы одалживаем людям деньги, взбешенные кредиторы наперегонки бросятся сюда. Кто с ними будет объясняться?

Родольфо. Вы, наденете цилиндр и объяснитесь.

Агостино. Не хватало, чтобы мне превратили цилиндр в ле­пешку.

Беттина (спускаясь по лестнице). Вот сдача с десяти тысяч лир. (Вынимает деньги из кармана передника и кладет на стол ) Шесть тысяч сто.

Агостино. Как так? Ты ведь одолжила донне Фортунате три тысячи.

Б е т т и н а. Три с половиной. Пятьсот лир на такси.

Агостино. Он что, не мог добраться до врача на своих двоих?

Беттина. С такой болью? «

Агостино. Разве у него зубы не во рту, а на ногах?

Беттина. Я не могла не дать денег. Она ведь тоже часто нас выручала.

Агостино. Ладно, три тысячи пятьсот. Значит, здесь должно быть шесть с половиной.

Беттина. Я приготовила сковороду картошки с луком и поми­дорами: попросим в пиццерии на углу, чтобы посадили ее в печь.

Агостино. Еще один ответ, чтобы выиграть время. Какое от­ношение имеет сковорода картошки к четырем сотням лир?

Беттина. Интересно, как бы я сделала картошку с луком и по­мидорами без четырехсот лир? Кстати, до обеда не так уж много времени. (Быстро поднимается по лестнице и исчеза­ет за дверью справа.)

Агостино. Итак, здесь шесть тысяч сто...

Родольфо. А это сегодняшние десять тысяч. (Кладет на стол кредитку, полученную Ритой от Антонио.)

Рита. Шестьдесят тысяч у меня.

Агостино. Где вы их держите?

Рита (показывая на комод). Там.

Агостино. Будьте осторожны.

Рита (достает деньги из ящика и показывает ему). Вот они. Я пересчитываю их по три-четыре раза на день и еще раз перед сном.

Родольфо (передавая Рите десять тысяч лир). Держи.

Рита (по мере того как считает, кладет деньги на стол). Десять, двадцать, тридцать... тридцать пять, сорок, сорок пять, со­рок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьде­сят... шестьдесят. (Показывая купюру, которую дал ей Родолъфо ) С этими будет семьдесят. А с тем, что осталось от утренних десяти тысяч,— семьдесят шесть тысяч сто.

В дверях справа появляется Беттина. У нее в руках ог­ромная медная сковорода, полная картофеля, лука и поми­доров- овощи нарезаны, перемешаны, и остается только по­местить их в печь.

Беттина (выходит на балкон и зовет). Микеле! Микё! Что ты делаешь? Голос Микеле за сценой. «Ничего!»

Агостино. В этом переулке занятие у всех одно.

Беттина (к Микеле), Да не беги... Дон Винченцо в лавке?

Микеле. Что я должен для вас сделать, донна Бетти?

Беттина (показывая ему сковороду). Обычная просьба...

Микеле. Сбегать в пиццерию?

Беттина. Только не в первую, а к дону Орацио, в конце пере­улка.

Микеле. Будет сделано. (Берет сковороду и исчезает.)

Б е т т и н а. Через полчаса зайдешь за ней.

Голос Микеле за сценой: «Хорошо!»

Скажи дону Орацио, чтобы не беспокоился: я в долгу не останусь.

Родольфо. Мы подсчитали деньги. Для трех дней неплохой улов. Если и дальше так пойдет, я думаю, мы наберем то, что нам нужно, быстрее, чем за неделю.

Рита (убирая деньги в ящик комода). Дай бог. А то у меня на­чинают сдавать нервы.

Агостино. Дорогая синьора, вы проявили чудеса находчиво­сти и присутствие духа, достойные великой артистки. А вы знаете, что перед моими глазами за тридцать семь лет про­шли самые разные актеры — большие и маленькие, честные и проходимцы.

Рита. Ведь это люди, которых я вижу впервые, типы, у Кото­рых одно на уме... Когда вокруг творится бог знает что, среди них может попасться какой-нибудь маньяк или преступник... Понятное дело, встречаются дураки, которые от­казываются от десяти тысяч лир в уходят с чем пришли, но ведь недолго нарваться и на такого, что пырнет ножом.

Агостино. А я для чего?

Родольфо. И я?

Рита. Вы? Не смешите меня. Пока вы спуститесь сверху, а он слезет с постели... А о том, сколько сил у меня забирает вся эта комедия, вы не подумали? Попробуйте оплакивать покойника с утра до вечера, попробуйте без конца мыться и вытираться... Кстати, замените чем-нибудь ваш вонючий тальк: от этого запаха меня выворачивает наизнанку.

Родольфо (бросает взгляд на старые часы, висящие на стене). Сейчас без четверти двенадцать. Картошка будет готова через полчаса. Примерно в час, в час с небольшим мы сядем за стол. А пока можно заняться делом: я улягусь на кро­вать, а ты иди наверх и еще раз помойся.

Рита. Уф!

Агостино. После обеда отдохнете два-три часика, а в полови­не пятого вас будут ждать вода, мыло и тальк.

Родольфо. Около пяти — самое доходное время.

Агостино. Учтите, что вечером — ближе к двенадцати и после полуночи — такого рода купание может принести самые не­ожиданные результаты.

Рита. Вот именно, а то нам больше нечего делать по ночам! Сегодня вечером я иду в кино.

Б е т т и н а. Правильно. Ты иди в кино, а я за тебя выкупаюсь разика четыре, если не пять.

Агостино (с двусмысленным намеком). Мы только и ждем случая тряхнуть стариной.

Беттина (не подавая вида, что уязвлена, переводит разговор на другую тему, Рите). У меня есть полпачки пудры без запаха, Я ее принесу и насыплю тебе в коробку вместо талька.

Рита. Спасибо.

Агостино (понял, что Беттина обиделась, и раскаялся в сво­ем поступке. Обогнав ее, первым подходит к лестнице и пытается вернуть расположение жены). Ты сказала, что ку­пила арбуз?

Бетти! Я ведь к тебе обращаюсь.

Беттина (поднявшись на площадку перед балконом, свешива­ется над перилами). Я купила то, что хотела, и не собира­юсь отвечать на вопросы всякого дерьма вроде тебя.

Агостино. Это все?

Беттина. Я делаю вид, что ничего не случилось, а он меня один раз подковыривает и другой.

Родольфо. А что, собственно, случилось?

Рита. Беттина...

Беттина. Не прикидывайтесь, будто свалились с луны: вы от­лично знаете, в чем дело.

Агостино (Рите и Родольфо, идя на попятную). Когда я ска­зал «тряхнуть стариной»...

Беттина. Можно подумать, будто я от него что-то скрывала! Да он с первого дня, как мы познакомились, знал обо мне все, что я знала сама: что я делала, что говорила и как жила. И через столько лет он еще пытается острить и тянет из меня жилы, чтобы узнать, со сколькими мужчинами я спала.

Агостино. Неужели нельзя обойтись без этих подробностей? Кроме того, если мужчина задает такого рода вопросы, зна­чит, женщина ему не безразлична.

Беттина. Я же тебе сказала, сколько их у меня было.

Агостино (Рите и Родолъфо). Она говорит, пятнадцать...

Родольфо. Но если так...

Беттина. А он не верит,— пройдет какое-то время, и опять спрашивает то же самое.

А г о с т и н о. Потому что число пятнадцать не внушает большого доверия.

Родольфо. Дон Агостино, все цифры одинаковы.

Агостино. Чтобы пересчитать дни недели или партию буты­лей с вином —да. Но тут речь идет о другом. К тому же она всякий раз называет новую цифру. Позавчера она ска­зала — восемьдесят.

Бет тин а. Просто мне осточертело слышать один и тот же во­прос.

Агостино (поднимаясь по лестнице, туда, еде стоит Беттина), Ладно, от меня этот вопрос ты больше не услышишь, и даю слово, что если моя жена отправится на тот свет, я на тебе женюсь. (Подходит к Беттине и раскрывает объятия) Об­ними меня, и кончим этот разговор.

Беттина (отвешивает ему пощечину, от которой цилиндр сва­ливается у него с головы и откатывается к дверям балкона). Вот тебе!

Агостино (потирая щеку). Бетти!..

Беттина. Подождем смерти твоей жены! И после всех рогов, которые она тебе наставила, мы услышим: «Вспомним то время, когда эта святая женщина была жива!» И он еще лезет ко мне: «Эта цифра не внушает большого доверия!» Он почти угадал: пятнадцать, восемьдесят... (Скрывается за дверью справа )

Родольфо. Зря вы ее изводите. *

Рита. Донна Беттина чудесно к вам относится.

Родольфо. В вашем случае, как и в тысяче других подобных вашему, число не имеет значения.

Агостино. Ты шутишь, Родо? По-твоему, пятнадцать и восемь­десят— все равно? (Выходит в соседнюю комнату, забыв поднять цилиндр )

В переулке перед балконом возникают силуэты двух муж­чин, которые, встретившись, обмениваются сердечным руко­пожатием. Голоса Артуро и Роберто за сценой: «Дорогой дон Роберто!», «Приветствую вас!»

Услышав мужские голоса, Родольфо подмигивает Рите и по­казывает на «рабочее» место, давая понять, что было бы непростительно упустить представившуюся возможность; женщина туг же поднимается на площадку перед балконом, а Родольфо входит в нишу под лестницей и задергивает за собой занавеску.

А р т у р о. По дороге в суд я решил проведать больную тетю,— она живет в этих краях. А вы? Взбираться по этой беско­нечной лестнице в такую жару?

Роберт о. Я веду дела фирмы Де Ферранте. Мне поручили по­смотреть дом, который продается неподалеку отсюда — в районе святого Януария.

Тем временем Рита завершила «ритуал» умывания и уже раза два открывала балконные двери, чтобы развесить на солнце мокрое полотенце,

А р т у р о. Желаю удачи.

Р о б е р т о. Спасибо.

А р т у р о отправляется по своим делам; Роберто, обративший внимание на манипуляции Риты, толкает дверь, чтобы заглянуть в комнату и, если удастся, завязать знакомство с соблазнительной женщиной,

Умываетесь?

Рита. А вы что, не видите?

Роберто. Так поздно?

Рита. Слишком много вопросов. Выходит, раньше у меня не было времени умыться. А кроме того... каждый живет по-своему.

Роберто. Вы хорошенькая, я в этом кое-что понимаю.

Рига. Спасибо.

Роберто (со значением). Что мы будем делать?

Рита. Вам виднее.

Роберто. Вот оно что... В котором часу можно вас навестить?

Рита. Была бы охота, тогда любое время подойдет.

Роберто. А ты забавная, мне это нравится. Сколько ты бе­решь?