Дискуссия «Качество школьного образования. Егэ: есть ли альтернатива?»
жүктеу/скачать 294.5 Kb.
|
| Дискуссия «Качество школьного образования. ЕГЭ: есть ли альтернатива?»
ВЕДУЩАЯ: Прошу внимания, так как мы договорились, что доголосуем, давайте сделаем это перед началом второй панели. Повысится ли качество обучения при увеличении оплаты труда учителей? Если вы считаете, что улучшится – кнопка 1, если нет – 2. Идет процесс голосования. БОГИН В.Г.: – Богин Василий Георгиевич, директор негосударственной школы в Москве – называется Новая гуманитарная школа. Я вообще к голосованию отнесся бы более серьезно, потому что мне кажется, что мы немного поверхностно голосуют. Потому что, например, повысится ли качество обучения при увеличении оплаты труда учителей? Например, мое – нет: я лучше не могу работать, сколько бы мне ни платили, – и об этом уже сказал не только я. И надо как голосовать? Про меня или про то, что, если мы в среднем поднимем зарплату учителям, то через 50 лет у нас будут другие кадры? Это другой вопрос. Мы о чем спрашиваем? Вот сегодняшняя публика, которая сидит здесь, она лучше за деньги работать, скорее всего, не будет, судя по выступлению, поскольку люди уже работают на пределе своих сил. А те, которые через 20 лет или 30 будут работать, если у них будет средняя зарплата по стране не 13, а 50 или 70, то мы будем иметь кадры. Этот вопрос надо уточнить. ВЕДУЩАЯ: – Отвечу. Вот здесь ваш коллега очень четко сказал, что к нему приходят молодые выпускники, они работают год-два и потом уходят. Хочется, чтобы ваши выпускники не уходили – и вы явно сказали, что это зависит от материальной оплаты. Поэтому, собственно говоря, этот вопрос и возник. Итак, результаты. Повысится ли качество обучения при увеличении оплаты труда учителей? Да: 68%. Нет: 32%. У нас будет завтрашний день, где мы сможем вернуться к этой дискуссии. Потому что мне бы ни в коем случае не хотелось, исходя даже из тех пунктов, которые мы обозначили, уходить от интересных вам тем. Поэтому, если есть вопросы, мы можем собирать. У вас у всех есть рабочие тетради – вы можете все эти вопросы, которые возникли в ходе первой панели, записать, передать – и мы завтра к ним тогда вернемся. А сейчас у нас начинается вторая панель. Итак, внимание: 10 лет ЕГЭ. Участники сегодняшней панели, внимание, встречайте. Главный редактор «Эха Москвы» Алексей Алексеевич Венедиктов. (Аплодисменты.) Писатель Дмитрий Быков. (Аплодисменты.) Директор школы «Наследник», член Общественной палаты Любовь Духанина. (Аплодисменты.) Ректор Высшей школы экономики Кузьминов Ярослав Иванович. (Аплодисменты.) Директор центра образования «Царицыно», член Общественной палаты Ефим Лазаревич Рачевский. (Аплодисменты.) Учитель русского языка и литературы Айзерман Лев Соломонович. (Аплодисменты.) Ямбург Евгений Александрович, 109 школа. (Аплодисменты.), директор. Привалов Александр Николаевич, научный редактор журнала «Эксперт». Ну, что ж, тогда мы начинаем дискуссию – и, как вы помните, вначале панелисты говорят свое отношение к единому государственному экзамену, а после этого мы начинаем дискуссию. Вы можете участвовать, и мы голосуем. Во время дискуссии даже после выступления панелистов вы можете поднимать руку. Если у вас есть вопросы к панелистам, вы тоже можете их задавать. Если позволите, мы начнем. Итак, внимание: я бы хотела, чтобы первым на эту тему высказался Дмитрий Быков.
– Дорогие коллеги, мне не очень хотелось бы первым говорить на эту тему, потому что я – противник ЕГЭ – а сначала лучше выслушать сторонников. Я ничего не имею против ЕГЭ по техническим, математическим и иным строгим дисциплинам: мне представляется, что ЕГЭ по литературе и истории абсолютно убивает предмет. В замечательной формулировке Аполлона Григорьева литература – явление концертное: во многих отношениях это выступление перед людьми. Наши люди, как мы убедились, даже слушая многих учителей, очень часто двух слов связать не могут: с формулировкой своих мыслей у них серьезные проблемы. Устный ответ по русскому, по литературе, по истории, подробный и с развертыванием, с доказательством своих взглядов не может быть заменен никакими галочками в клеточках. Что касается литературы: многие скажут, что ее преподавание в школе вообще не нужно. Я с этим охотно соглашусь: мы перенесем наши уроки куда-нибудь в закрытые помещения: в пещеры, в схроны – и там будем продолжать нашу миссию. Но в литературе ЕГЭ вообще гибельное дело. Потому что я занимаюсь литературой довольно долго: печатаюсь лет 25, некоторое количество книг я написал, преподаю я лет 12. Но я не во всяком тексте найду синекдоху и не всегда объясню ребенку, почему здесь метонимия, а не метафора. И это начетничество, и это совершенно детям знать не надо, почему здесь антономазия, а здесь парономазия, – это абсолютно убивает, выхолащивает дух произведения. В каком из четырех городов родился Гончаров, в каком из четырех городов родился Салтыков-Щедрин. Ни плюса, ни минуса никакого это не дает ни к изучению Гончарова, ни к изучению Щедрина – это бессмысленное дело. Сколько было шагов от каморки Раскольникова до квартиры Алены Ивановны? Абсолютно это не важно – это важно было Достоевскому, когда он планировал преступление – разумеется, преступление героя. Фактическая сторона литературы очень важна, но она заключается в ином: в знании текста, цитат и исторической обстановки. Кроме того, что касается истории. Когда мы говорим с вами о фактографии, это, опять-таки, начетнический подход: надо учиться дискуссии, а дискуссии ЕГЭ не дает ничего. И последнее, что я хотел бы сказать, это вообще касается школьного преподавания и жизни в России в целом: человек счастлив в той степени, в которой он может не зависеть от системы. Он свободен в той степени, какую степень свободы он себе сумел откупить, выгрызть зубами – ну, в общем, как-то сосуществуя с этой системой, построить себе отдельный домик. Потому что если действительно принимать все здесь близко к сердцу, с ума сойдешь. Значит, учитель хорош в той степени, в которой он может выпасть из системы школьного образования. ЕГЭ – это именно система. Это тотальное подчинение знаку, а вовсе никакого простора для личности здесь нету. Поэтому пусть уж мучаются математики – их можно таким образом проверить – а учителя русского, литературы, истории и иностранных языков, позвольте, будут настаивать на том, чтоб ЕГЭ от них убрали. ВЕДУЩАЯ: – Любовь Николаевна. ДУХАНИНА Л.Н.: – Добрый день. Я рада всех здесь приветствовать – и я думаю, многие из вас знают меня, как члена Общественной палаты, который уже 4 года ведет такой проект Общественной палаты, как «Горячая линия». И мы в режиме реального времени принимаем звонки от детей, родителей и учителей и даже организаторов ППЭ, которые в этот момент ведут экзамен. По характеру этих звонков и, по сути, мы каждый день делаем анализ, делаем аналитический отчет. Мы всегда его вывешиваем, и вы можете подробно с ними всегда знакомиться. Начну с такого акцента, почему учителя против ЕГЭ. У нас есть различные официальные оценки, есть кулуарные оценки – и меня заинтересовал вопрос, а почему учитель выступает в кулуарах, как правило, против ЕГЭ. И версия следующая. Первое, ЕГЭ в качестве негативного результата изменило фактически процесс обучения на старшей ступени. То есть произошла деформация учебного процесса на уровне 11 класса точно, но и часто на уровне 10 класса. Та процедура и та система, которая на сегодня действует в качестве негативного последствия, привела к тому факту, что у всех участников процесса есть желание повысить результаты и сделать их более красочными, нежели чем реальность. И фактически это привело к тому, о чем мы говорили в первой панельной дискуссии, – о том, что данные и реальность: тема обмана, тема красочной картинки на экране и реальная жизнь – в нашей стране очень разнятся. Анализируя итоги этого года, мы пришли – по крайней мере, я точно – к следующему выводу. Кстати, когда мы проводили с вами первую панельную дискуссию, никто не сказал, что не нужно замерять качество образования. Я внимательно всех слушала – и я думаю, что зал не считает иначе: результаты своей деятельности всегда надо находить способ оценивать. Остается только вопрос, как оценивать. Да, голосование нам с вами показало, что мы не совсем абсолютно во всем доверяем Пизе: мы считаем, что нужно иметь и другие измерители, – и мы с вами не исключили ЕГЭ, как один из измерителей, который дает нам некие результаты. Что же касается реального проведения: какие у нас с вами существуют проблемы по отношению к ребенку? Что у нас нарушает ребенок? Ребенок проносит мобильный телефон – тем самым создает себе преференции по отношению к добропорядочному ребенку, ребенок шумит, не дает возможность другим писать. Что нарушаем мы, взрослые, по отношению к ребенку? Мы на предварительном этапе стараемся не поддерживать его выбор по предметам в части предметов по выборам – и мы с вами понимаем, почему это происходит в наших образовательных учреждениях. Опять-таки, гипотеза, а вы можете в своих высказываниях либо опровергнуть, либо подтвердить, что это происходит часто потому, что мы не уверены, что мы можем по одному или по-другому предмету по выбору реально подготовить ребенка достойно. А в итоге, мы не даем возможность ребенку сделать тот выбор, который он хочет. На этапе экзамена у нас существует возможность достаточно большого количества проволочек: не впустить ребенка на экзамен, объясняя, что он не попал в базу данных по непонятным причинам, не дать ему бумажку написать апелляцию на процедуру, если она нарушается. На этапе после экзамена мы постараемся его убедить, что не нужно идти на апелляционную процедуру, потому что там могут быть снижены результаты. Вот такая эмоциональная обстановка у нас складывается с вами по отношению к совершенно простой и обычной процедуре, которая должна быть действительно обычной естественной процедурой для каждого ребенка и не должна становиться политическим действием, политической акцией для всей страны. Ведь это способ определить, как я владею предметом и могу ли я претендовать на обучение в том или ином вузе – и ничего большего, никакого иного смысла, никакого жизненного краха не должно вытекать из этой процедуры. И это эмоциональное напряжение, которое реально создается взрослыми, конечно, переносится на всю ситуацию. Ситуация этого года была еще более эмоциональной – и она показала нам, что, если мы с вами активно во все вникаем, то у нас с вами появляется элемент анализа. И я надеюсь, что у нас есть шанс влиять на эту ситуацию – в том числе, и благодаря сегодняшней дискуссии. Все нарушения, которые были вскрыты, фактически были вскрыты не правоохранительными органами, не органами надзора, а людьми, которые не согласились с той или иной ситуацией. Которые смогли проанализировать что-то по сайтам, которые смогли проанализировать и сравнить результаты детей. То есть выход образования в позицию открытости дает нам с вами возможность все-таки двигаться в направлении честности – то, о чем мы говорили на нашей первой панельной дискуссии. Мы, конечно, провели и общественное обсуждение, и выработали колоссальный перечень наших предложений – он весь размещен на сайте Общественной палаты – но некоторые из них я хотела бы сегодня назвать. Я хотелось бы назвать те, которые, на мой взгляд, должны нам с вами, педагогам, сделать подготовку к ЕГЭ более простой, – и если будут какие-то другие, вы, пожалуйста, предлагайте. Первое – это установление минимального балла по предмету заранее, за год. То есть мы считаем, что, если учитель приступает преподавать в 11 классе, то он уже в сентябре должен понимать и должен объяснить детям, где эта минимальная граница. Дальше, мы считаем, что очень точно должны быть определены сроки проверки работ: нельзя оставить в инструкциях 6-8 дней, которые непонятно, от какого горизонта считать. Это приводит к совершенно необоснованному напряжению. Дальше, необходимо предоставить возможность детям ознакомиться со своими работами. Такая возможность пока присутствует только на территории Москвы: когда все работы сканируются, ребенок может скачать работу, может проанализировать сам, может посоветоваться с педагогом. Мы все с вами знаем, профессионалы, что экзамен не заканчивается в тот момент и вообще процесс обучения, когда мы написали и сдали: нам чтобы его с вами завершить, обязательно нужно проанализировать это с ребенком. И поэтому мы считаем, что это правомерное требование, и будем на нем настаивать. Мы также говорим о том, что необходимо публиковать открытый банк заданий. Здесь, кстати, точки зрения очень разные – и я надеюсь, здесь присутствующие будут высказываться. Моя профессиональная точка зрения (я в ней не вижу ничего плохого): я считаю, что открытый банк заданий, пусть там будут десятки тысяч, поможет и учителю, и ребенку как-то сориентироваться. Вот всего лишь некоторые предложения из наших предложений. Я думаю, что мои коллеги еще будут высказываться: я сосредоточилась только на тех, которые, мне кажется, можно сделать уже к 10-15 сентября. Сейчас все приступят к работе – и можно было бы сделать и дать возможность учителям действительно спокойно начать подготовку. И, конечно, самая большая наша работа должна находиться в направлении поиска других измерителей – тех, которые мерят те качества, те компетенции, о которых мы уже начали с вами разговор, но которые ЕГЭ, естественно, в силу своих особенностей мерить не может, а нам это с вами, безусловно, нужно. В условиях перехода на новые стандарты (а начальная школа переходит в этом году), у нас уже в качестве ответственности учителя закреплены не только знания в предметной области, но и на предметное умение – и это очень большой пласт, который мы с вами на себя 1 сентября принимаем, как ответственность, но в котором мы еще профессионально чтобы совсем уж было понятно, до конца не разобрались. И еще одна ремарка в конце. Действительно современное общество имеет очень много вызовов как к обществу в целом, так и к профессии учителя. Мне кажется, нужно не забывать, что есть такое противоречие между творческим характером труда учителя и реальной ситуацией, что учитель – это на сегодня массовая профессия. И поэтому, когда политики, управленцы образованием принимают какие-то политические решения, политические схемы, все-таки очень важно сохранять эту зону свободы и для учителя, и для ученика. Спасибо. ВЕДУЩАЯ: – Спасибо большое. А я еще раз напоминаю, что у вас есть возможность сформулировать вопросы, – и, как только я начну видеть в зале руки, я, естественно, буду давать слово. Ярослав Иванович Кузьминов, пожалуйста. Много про вас говорили и на первой панели: и, я думаю, сегодня к вам будет очень много вопросов. 10 лет ЕГЭ. Очень хочется, помимо того что вы дадите, безусловно, оценки той критике, которая высказывается в адрес ЕГЭ, все-таки узнать и мотивы, в том числе. Потому что позволю себе сказать, что у нас часто любые реформы в обществе инстинктивно встречают противоречия, потому что просто мы не очень любим реформу. Но, с другой стороны, мне всегда кажется, когда что-то меняют, ведь меняют, следуя определенной логике: хочется же что-то сделать более удобным. Если можно, расскажите об этом тоже. КУЗЬМИНОВ Я.И.: – Я принимал участие в создании концепции единого госэкзамена – это был 1999-2000-ный год, когда писалась Программа Грефа. Ситуация в 90-х годах, давайте, я вспомню, была следующей. Поскольку мы регулярно проводим социологические опросы, у нас есть довольно внятное знание про это. 40% преподавателей высшей школы 90% своих доходов имели от того, что называется репетиторской деятельностью. В обществе сложилось четкое представление и о том, что хорошие вузы – это только для тех, у кого есть знакомые или кто имеет достаточно денег. Есть совершенно объективные показатели: московские вузы в 1985 году имели 75% иногородних студентов, а в конце 90-х они имели 25% иногородних студентов. Питерские вузы: 66% и 33%. Эти вузы, которые строились для всей страны, оказались используемы московскими и питерскими семьями. Не только богатыми, а теми, кто жил рядом. Страна стала раскалываться по образовательному признаку – и образование фактически перестало играть роль социального лифта, которую она играет даже в самой насквозь либеральной стране. Вот как бы основа того, чтобы ввести систему независимых измерителей. А теперь, давайте, посмотрим, нашу полемику по поводу ЕГЭ. Я более-менее за ней слежу – наверное, не так внимательно – потому что не только образовательной политикой занимаюсь – а разными другими вещами тоже – тем не менее, что-то я замечаю. О чем спор идет: что не нравится? Первое: не нравится то, что есть только жестко письменный экзамен – а, как Дмитрий говорил, нужен устный. Я честно скажу, и мне тоже нравится устный экзамен, и я к нему с удовольствием прибегаю. Два устных экзамена, которые есть в Высшей школе экономики для журналистов и для математиков: иногда просто прихожу послушать, потому что мне приятно это вспомнить. Но мы сами в 1997 году все остальные экзамены перевели в письменный формат, потому что, честно говоря, не хотели идти по общему пути и не хотели видеть, как деградирует наш коллектив. Это первое. Второе. Простые тесты или развернутое изложение, в случае литературы, с которой сегодня Быков начал, сочинения, тоже выбор. Мы пошли в ЕГЭ по пути, по которому ни одна национальная измерительная система, кроме, пожалуй, трех китайских сочинений об искусстве государственного управления, которые, помните, Шинь-ши, писали, не шла. У нас не только простые тесты, которые есть в подавляющем большинстве стран, проводящих такие измерения, – а есть и элемент национальной образовательной традиции – такого рода развернутые доказательства: сочинения и эссе. Проблема ЕГЭ в нынешнем его варианте, на что мы обращали внимание неоднократно, в том, что масса детей не успевает эту третью часть сделать, до нее дойти – они просто недореализовываются. Поэтому, если вы знаете, Общественная палата в этом году предложила президенту и, в общем, президентская комиссия это дело поддержала, рассмотреть вопрос о том, чтобы ввести два уровня ЕГЭ и для тех, кто увлекается предметом, ввести сразу уровень Б, по которому дается больше баллов. Но там не будет никаких тестовых вопросов – это нормальный жесткий письменный экзамен. Если литература – это сочинение, если история – тоже сочинение, если математика – это серьезное письменное задание и нетривиальное изложение ответа на нетривиальную задачу, человек, который выберет это, будет рисковать: он и два балла, и три балла на такой дороге может получить. Андрей Фурсенко недавно сказал, что он не видит необходимости в переходе к двум уровням ЕГЭ, – я лично вижу. Ну, давайте, обсуждать это дело: есть время еще обсудить. Это вторая зона критики и вторая зона разногласий. Третья зона разногласий – это сам принцип наличия внешней, не зависимой от школы и от вуза аттестации. Если разобрать дискуссии и возражения, то часть противников ЕГЭ возражает против одного, часть – против другого, часть – против третьего. Я вам честно скажу, что у меня нет совершенно никакого убеждения в том, что нынешний формат единого государственного экзамена самый лучший. Многие коллеги считают, что лучше не менять: я лично считаю, что 10 лет апробации достаточно для того чтобы провести эксперименты и перейти к новым форматам. Я совершенно согласен, что в истории и литературе абсолютно безумно формировать представление о знаниях человека в зависимости от того, помнит ли он дату: есть люди с плохой памятью, но с прекрасным историческим мышлением. Я сам не только экономист, но еще и эконом-историк и тоже прекрасно понимаю эти аргументы. Наверное, ряд предметов – и человек эмоционально, в том числе, выражается: просто должно быть сочинение. В какой степени? Это может быть, устный экзамен. Я вам скажу прямо: это зависит от того, насколько мы готовы, как общество, доверять той комиссии, которая проводит устный экзамен. Помните скандал, который разразился у наших коллег в МГУ на журфаке? Оказывается, профессиональное сообщество не полностью доверяет мнению очень уважаемых коллег, которых они пригласили беседовать с кандидатами на ограниченные места на журфаке. И у нас тоже была проблема, когда очень хорошие журналисты написали о ком-то: «К профессии не допускать». Ну, самовыразился человек. Знаете, какой скандал был. Тоже форма у нас есть – тоже эти формы бушевали по этому поводу. А это добросовестная совершенно ошибка, а есть недобросовестные. Есть у нас подозрение, вот сейчас мы отменим все это дело, перейдем на устный экзамен, знаете, какая волна поднимется через пару лет: недовольство, раздражение тем, к чему мы пришли. А справиться с этим невозможно: невозможно доказать, что человек искусственно завышал или занижал кому-то оценку на процедуре устного экзамена. У нас есть единственная оборона: у общества должна быть твердая уверенность в личной порядочности, в академической порядочности, что не будут эти академики кому-то завышать оценку, потому что это сынок знакомого или потому что, не дай бог, деньги заплатил. Если в обществе есть убежденность, что мы готовы перейти к этой форме, давайте, дадим вузам снова принимать устный экзамен. ВЕДУЩАЯ: – Пришел вопрос из зала – я сейчас его прочту. Если ЕГЭ для вузов, то пусть они и проводят ЕГЭ. Это сократит количество выбираемых вузов и выпускников. И кто за передачу проведения ЕГЭ вузам? Борисов Владимир, Санкт-Петербург, 17-я лучшая школа. Если хотите, если этот вопрос так всех волнует, мы можем прямо сейчас, параллельно, пока панелисты выступают, проголосовать. Давайте, поставим этот вопрос. КУЗЬМИНОВ Я.И.: – Да, кстати, давайте, проголосуем: очень интересно посмотреть, как думает вот эта аудитория. ВЕНЕДИКТОВ А.А.: – Может, мне кто-нибудь объяснит, почему решили, что ЕГЭ для вузов? По-моему, ЕГЭ для учеников, вообще-то. Для вузов, для школ: тут вообще про детей будем говорить? Вот мы говорим, мы – учителя, мы их так учим: давайте, поговорим о выпускниках, об абитуриентах, об учениках. Им-то что: для чего им это? Для чего им образование, для чего измерительные приборы на переходе, нужны ли они вообще? А то мы как-то про детей забыли и все про себя любимых, я вот слушаю. Я тоже 20 лет отработал учителем в школе – и у меня ребенку сейчас 10 лет, и он начинает подниматься. Я не понимаю, почему в профессиональном сообществе говорят про учителей: ЕГЭ для вузов, ЕГЭ для школ. ЕГЭ для учеников, любые измерения для учеников. Вот Ярослав Кузьминов сказал про социальные лифты, и как-то все забыли. А то, что у детей, которые в Ростовской области, в Чукотском автономном округе и в Москве появляются одинаковые возможности, это все забыли? Действительно у нас в Москве в 90-е годы вообще иногородних не принимали: а зачем, все свои. Он затронул вопрос про журфак: «Эхо Москвы» с этим столкнулось, когда на устном экзамене были выставлены дополнительные баллы, а затем другая комиссия, которая с детьми не встречалась, эти баллы поменяла (у них такая вот комиссия, знаете ли) – и прошли совсем другие дети. Это был устный экзамен, устное собеседование. Вот нам про сочинение говорят: не полностью раскрыта тема, три, до свидания. Вы 10 лет учите ребенка литературе, вы учите его писать, этот ребенок от Быкова приходит к Ивану Ивановичу Иванову на журфак МГУ, получает, не полностью раскрыта тема, без объяснения, и до свидания, вали-гуляй. Как нужно сделать так, чтобы у детей были одинаковые возможности, чтобы преподаватели, к которым идут?.. Он же от Быкова идет к Ивану Ивановичу, а Иван Иванович не любит Достоевского. А Быков любит Достоевского – и счастливый ребенок пишет сочинение про Достоевского, какой он великий писатель. А Иван Иванович, который ставит в экзаменационной комиссии, реально не любит Достоевского – он считает, что он – плохой писатель. Он ставит, три, до свидания. Давайте, о ребенке подумаем – о том, кто переходит от одного к другому. Как ему сделать этот переход: как этот социальный лифт, который ребята из Ростовской области, с Чукотки, из Новгородской области приравнивает к московским и питерским ученикам. ЕГЭ увеличивает разрыв или уменьшает разрыв? Идеальных измерений не бывает: вопрос в том, это дает больше возможностей детям, всем одинаковый старт, новый старт, или уменьшает эту возможность – вот о чем, мне кажется, надо говорить. А то, что нужно ЕГЭ приводить в чувство… Слава не даст соврать, я был членом комитета Российского общества содействия образованию. Я был единственным членом комитета, который голосовал в 2001 году против ЕГЭ, единственным. Когда было голосование, когда уже принимали решение, я был против ЕГЭ – но мне сказали, Леша, посмотри, что это дает детям. Что ты, как учитель, пальцы раскинул, ты – великий учитель, твои дети поступают? – Поступают мои дети. Мои дети поступят и по ЕГЭ и не по ЕГЭ: и устный экзамен сдадут, и ЕГЭ напишут – и это нормально. Подумай, говорят, об остальных. В этом году поступало 760 тысяч человек: 760 тысяч человек сдавало ЕГЭ, представьте себе – и 86% от всех поступило, зачислено. В Советском Союзе – 20% – сейчас – 86%: представляете себе эту массу? Как выровнять возможность ребенка? Не учителю. У нас никогда не будет одинаковой возможности. Учителя у Ямбурга, в московской школе, сто девятой, имеют одни возможности, а в сельской школе другие возможности просто. Каким образом сделать так, чтобы у них была одинаковая возможность поступать в МГУ или в МИФИ изначально? Вот, вопрос главный, который, мне кажется, должен волновать, извините меня, меня, как родителя и как бывшего учителя. Поэтому, вот, вопрос, нужно ли ЕГЭ вузам, да не нужно ЕГЭ вузам. Вузам нужны устные экзамены для того, чтобы отбирать детей ваших, не вы будете их отбирать, они будут отбирать. Они это показали сейчас на журфаке по непонятным нам принципам, они это делали всегда. Я прекрасно помню, как поступали люди на истфак, я поступал на истфак, и какие вопросы задавали парню до меня и мне задавали. «Нарисуй Курскую дугу» – говорили мне – «Обозначь Орел-Белгород. Кто командовал советскими армиями, кто командовал германскими армиями?» Вы чего это, в школе мы учим, что ли? Нет, им нужно было провести своих, они меня валили, как бы меня в школе не учили. И то же самое происходит с вашими детьми, вы подумайте о них, о них подумайте. Вот, они от вас выходят и попадают, куда? К другим людям с другим мышлением, там проводят испытания на уровне третьего курса, во многих вузах проводили, извините, да, устные испытания. Третий курс, приходят дети, им ставят задачу третьего курса, пойди, докажи. Потом – не раскрыта тема, до свидания. Давайте все-таки, может быть, коллеги, там учителя еще, давайте о детях поговорим. Что лучше, чтобы у них это был лифт, чтобы им помочь. Дети, которых мы выучили, которых мы учили десять лет, они от нас уходят и упираются в стену. ЕГЭ эту стену разрушил. Он идет с нашими оценками, он не дает возможность преподавателям вузов принижать их, не дает возможность, они не могут это, не могут они теперь делать и наших детей мочить. И мне кажется, что это перевешивает все остальное, что бы вы ни говорили. А то, что нужно подкручивать, подверчивать правила, ну, это там, ёжику понятно. Извините, за столь эмоциональное. Ради бога, извините. жүктеу/скачать 294.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|