Собачьи бега и неожиданный выигрыш

31. Собачьи бега и неожиданный выигрыш

Последним событием моего пребывания в Хенсфилде оказалось посещение местных собачьих бегов. Во вторую пятницу каждого месяца Стьюи осматривал там собак-участниц.

Снаружи Хенсфилдский стадион особого впечатления не производил. Он был встроен в естественную ложбину между закопченными склонами двух холмов и окружен покосившимся забором.

Вечер выдался прохладный. Подъезжая ко входу, я внимал жестяным звукам, льющимся из громкоговорителей: Джордж Формби распевал «Когда я мою окна», бренча на своем знаменитом укелеле.

Стадионы, специализирующиеся на собачьих бегах, бывают самые разные. Студентом я сопровождал ветеринаров, которые приглашались Национальным клубом собачьих бегов, чем мой личный опыт исчерпывался. Это же был нелицензированный «подпольный» стадион, совершенно непохожий на те, где мне доводилось бывать. Нет, конечно, есть немало подпольных стадионов, пользующихся заслуженно высокой репутацией, но этот выглядел каким-то жалким и двусмысленным. Именно таким, какой будет пользоваться услугами Стьюи, подумал я кисло.

Сначала мне полагалось явиться в кабинет управляющего. Мистер Кокер был обладателем пары жестких глазок и лоснящегося костюма в полосочку. Он небрежно кивнул и подверг меня буравящему осмотру.

– Ваши обязанности тут – чистейшая формальность, – сказал он, морща физиономию в подобие улыбки. – Ничего затруднительного.

Мне показалось, что он оценивал меня с тихим удовлетворением; оглядывал с головы до ног, учитывая мятый пиджак и брюки без складки, смаковал мою очевидную молодость и неопытность. Не отключая улыбки, он раздавил окурок сигары в пепельнице.

– Ну, надеюсь, вы проведете приятный вечерок!

– Благодарю вас, – сказал я и ушел.

Я познакомился с судьей, стартером и другими официальными лицами, а потом направился к длинному бару со стеклянной стеной, сквозь которую можно было наблюдать бегущих собак. Внезапно я всей кожей ощутил, что попал в совершенно чуждую мне среду. Бар быстро заполнялся, и физиономии вокруг совсем не походили на честные простые лица обитателей Дарроуби и его окрестностей. Довольно заметный процент зрителей составляли толстяки в верблюжьих костюмах с крашеными блондинками под ручку. Подозрительные типчики с шарящими глазами изучали списки собак-участниц и внимательно следили за бегущими цифрами на табло тотализатора.

Я взглянул на свои часы. Пора было осмотреть собак перед первым забегом. «Когда я мыл окна!» – вопил Джордж Формби, пока я, огибая беговую дорожку, шел к мощеной площадке за сеткой, откуда собак выпускали на старт. По ее периметру повели пятерых грейхаундов, а я, стоя в центре, минуты две следил за ними. Потом остановил их и начал осматривать каждую: сначала глаза и пасть – нет ли слюнотечения, а затем ощупывал животы. Все они производили впечатление бодрых и во всех отношениях нормальных, кроме четвертого номера, живот которого был туговат. В день бегов грейхаундов полагается немного покормить утром, а потом до конца бегов ничего им не давать, и я повернулся к человеку, который держал поводок.

– Собака что-нибудь ела в течение последних двух часов? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – После утренней кормежки – ничего.

Снова ощупывая живот номера четвертого, я заметил, что среди зрителей, собравшихся у сетки, некоторые следят за мной с каким-то непонятным вниманием. Но решил, что у меня разыгрывается воображение, и занялся следующей собакой.

Номер четвертый котировался вторым после фаворита, но с первой же секунды начал отставать и пришел последним. Из темноты по ту сторону дорожки донесся взрыв негодующих воплей. Кое-что мне удалось разобрать. В том числе и призыв: «Протри зенки, ветеринаришка!». Тут я увидел, что в длинном, ярко освещенном баре люди поглядывают на меня и подталкивают соседей локтями.

Во мне поднялась ярость. Может, кое-какие джентльмены тут решили нагреть руки на отсутствии Стьюи! И конечно, я им показался безмозглым идиотом.

Перед следующим забегом меня на площадке со всех сторон встретили приятельские кивки и ухмылки. Атмосфера сильно отдавала дружеским благодушием. Я начал осмотр, и все было прекрасно, пока не наступил черед номера пятого. На этот раз ошибки быть не могло. Тугой живот еле прогибался под моими пальцами, а когда я нажал посильнее, собака слегка срыгнула.

– Эту собаку придется с забега снять, – сказал я. – У нее полон желудок.

Владелец стоял, переговариваясь со служителем.

– Это откуда же? – крикнул он. – Его с утра не кормили!

Я выпрямился и поглядел ему прямо в глаза, но он их тут же отвел. Мне были известны кое-какие приемы: пара фунтов вырезки перед забегом или миска измельченных сухарей с двумя пинтами молока. За очень короткое время сухари в желудке восхитительно увеличивались в объеме.

– Хотите, чтобы я вызвал у него рвоту? – Я сделал шаг к выходу. – У меня в машине есть немного кальцинированной соды, и мы очень скоро все выясним.

Но он предостерегающе поднял ладонь.

– Еще чего! Так я вам и позволю травить мою собаку! – И, метнув на меня злобный взгляд, он угрюмо поплелся прочь.

Не успел я вернуться в бар, как громкоговорители объявили: «Ветеринара просят зайти к управляющему!».

Мистер Кокер повернул голову и обдал меня свирепым взглядом сквозь клубы табачного дыма.

– Вы сняли собаку с забега?

– Совершенно верно. Мне очень жаль, но желудок у нее был полон.

– Но, черт бы!.. – Он ткнул в меня пальцем, однако тут же осекся и перекрутил губы в улыбку. – Послушайте, мистер Хэрриот, в подобных вопросах не следует быть слишком уж большим формалистом. Я не сомневаюсь, что вы свое дело знаете, но ведь ошибиться вы можете? – Он красноречиво взмахнул сигарой. – В конце-то концов от ошибок никто не застрахован. Так, может, вы пересмотрите свое заключение? – Он растянул улыбку почти до ушей.

– Нет. Извините, мистер Кокер, но об этом не может быть и речи.

Наступила долгая пауза.

– Это ваше последнее слово?

– Да.

– Послушайте, – сказал он, – вы сорвали забег, а это серьезное дело. И повторений я не потерплю, поняли? – Он яростно растер кончик сигары в пепельнице и выпятил нижнюю челюсть. – А потому, надеюсь, ничего такого не повторится!

– Я тоже надеюсь, мистер Кокер, – сказал я, выходя.

Когда я в следующий раз направился на площадку, путь мне показался очень долгим. Уже совсем стемнело, и вокруг гудела невидимая толпа, кричали букмекеры, а Джордж Формби и его укелеле неистовствовали вовсю. «А ветер режет, как нож!» – взревел Джордж.

Теперь это был номер второй. Я ощутил напряжение в воздухе, когда нагнулся над ним, а живот оказался таким же тугим.

– Этот снимается, – сказал я, и, если не считать нескольких злобных взглядов, никто не заспорил.

Говорят, дурные вести летят быстрее ветра, и не успел я зашагать обратно, как Джорджа вырубили, и громкоговорители попросили меня зайти к управляющему.

Мистер Кокер уже не сидел за столом, а возбужденно расхаживал по комнате и, когда увидел меня, еще раз промерил ее во всю длину, прежде чем остановиться. Его лицо дышало злобой, и он явно решил, что миндальничать со мной нечего.

– Чего вы, тра-та-та, хотите? – рявкнул он. – Сорвать бега?

– Нет, – ответил я. – Я просто снял с забега еще одну собаку, которая не может в нем участвовать. Это моя работа. И здесь я именно для этого.

Он побагровел.

– А по-моему, вы понятия не имеете, для чего вы здесь! Мистер Брэннан уезжает отдыхать и бросает нас на произвол таких вот зеленых всезнаек! Командует тут, портит людям удовольствие! Погодите, вот я ему расскажу!

– Мистер Брэннан сделал бы то же самое. Как и любой ветеринар.

– Чушь! Хватит заливать – у вас еще молоко на губах не обсохло. – Он медленно пошел на меня. – Вот что: с меня достаточно! Так запомните! Чтоб больше это не повторялось! Хватит!

Когда я пошел осматривать собак перед очередным забегом, сердце у меня бешено колотилось. Пока я производил осмотр, владельцы и служители глядели на меня как завороженные, точно я был ярмарочной диковинкой. Но ни единого тугого живота я не нащупал, пульс у меня замедлился, и я с облегчением уже собрался уйти, как вдруг заметил, что номер первый выглядит как-то не так. Я снова нагнулся над ним, стараясь понять, что в нем привлекло мое внимание. И тут я понял: он был какой-то сонный – голова вяло наклонена, ощущение большой апатии.

Я приподнял морду и заглянул в глаза. Расширенные зрачки, легкое подергивание глазного яблока – вне всяких сомнений, его чем-то одурманили. Когда я выпрямился, все вокруг замерли. Я посмотрел сквозь сетку на ярко освещенный зеленый овал, чувствуя, как ночной воздух холодит мне щеки. Джордж все еще буйствовал в громкоговорителях: «Ах, мистер Ву, я не могуу!» – пропел он.

Ну, во всяком случае, я-то мог! И похлопав пса по спине, сказал:

– Этот снимается.

Я не стал дожидаться и услышал, что меня приглашает управляющий, когда уже поднимался к нему.

Открывая дверь, я почувствовал, что мистер Кокер тут же накинется на меня с кулаками, но, к моему изумлению, он сидел за своим столом, закрыв лицо ладонями. Я довольно долго постоял перед ним на ковре, прежде чем он повернул ко мне искаженное лицо.

– Это правда? – прошептал он безнадежно. – Вы опять?..

Я кивнул.

– Боюсь, что да.

Губы его задергались, но он ничего не сказал. И только вперил в меня недоумевающий взгляд, а потом опять спрятал лицо в ладонях.

Я немного подождал, но он не шевельнулся. Сообразив, что аудиенция окончена, я покинул кабинет.

К участникам следующего забега я никаких претензий предъявить не мог, а уйдя с площадки, ощутил неимоверное душевное успокоение. И растерялся, когда громкоговорители вдруг вновь потребовали моего присутствия – правда, на этот раз на площадке. Может быть, собака покалечилась? Ну, во всяком случае, будет приятно заняться своим прямым делом.

Однако собак там не оказалось, только двое мужчин поддерживали толстого приятеля.

– Что случилось? – спросил я.

– Да вот Амброз сверзился с трибуны и ободрал колено.

– Так я же ветеринар, а не врач! – сказал я с недоумением.

– Врачей тут нету, – буркнул тот. – Вот мы и подумали, что вы его подштопаете!

А, ладно! Ну и вечерок выдался.

– Положите его на скамью, – распорядился я.

Я закатал штанину и обнажил довольно противное жирное колено. Едва я прикоснулся к небольшой ссадине на коленной чашечке, Амброз испустил глухой стон.

– Пустяки! – сказал я. – Ободрали кожу, и все.

Амброз поглядел на меня с ужасом:

– Хоть и так, да ведь загноиться может, верно? Мне заражение крови ни к чему.

– Хорошо, я смажу вам ссадину. – Выбор в чемоданчике Стьюи был весьма ограничен, но я нашел йод, смочил ватку и смазал ссадину.

Амброз взвизгнул.

– Ух, черт, жжется! Вы чем это меня мажете? – Нога у него дернулась и больно ударила меня по локтю.

Видно, такая уж моя судьба, если даже люди, становясь моими пациентами, меня брыкают! Я бодро улыбнулся.

– Ничего! Скоро перестанет жечь! А пока я забинтую вам колено.

Я кончил бинтовать, одернул штанину и похлопал толстяка по плечу.

– Ну вот! Можете больше ни о чем не беспокоиться.

Он встал со скамьи, скорчил болезненную гримасу и повернулся, чтобы уйти. Но какая-то мысль его остановила, и он выгреб из кармана горсть мелочи, порылся в ней указательным пальцем, вытащил монету и сунул ее мне в руку.

– Это вам, – сказал он.

Я поглядел на монету. Шестипенсовик – гонорар за единственный случай, когда я оказал медицинскую помощь представителю одного со мной биологического вида. Я долго созерцал монету, а когда у меня почти сложилось намерение запустить гонорар в физиономию Амброза, он, прихрамывая, уже смешался с толпой.

Вернувшись в бар, я тусклым взглядом смотрел на собак, которых вели по стадиону. Вдруг меня дернули за рукав, и я узнал человека, на которого обратил внимание еще раньше. Он сидел в компании двух мужчин и трех женщин. Мужчины все трое были брюнеты в тесных костюмах и смахивали на иностранцев. Их громогласные дамы были отчаянно расфуфырены. Я еще подумал, что они могли бы без всяких затруднений выдавать себя за членов мафии.

Брюнет придвинул физиономию к самому моему лицу – бегающие темные глаза, хищная улыбка.

– Номер третий в норме? – шепнул он.

Я не понял. Видимо, он знал, что я ветеринар, а раз я пропустил собаку, то, следовательно, должен был считать, что она в норме.

– Да, – ответил я. – Конечно.

Он энергично закивал и хитро посмотрел на меня из-под полуопущенных век. Вернувшись к своим друзьям, он что-то им быстро сказал, после чего они обернулись и одарили меня одобрительными взглядами.

Я недоумевал, но затем меня осенило: да они же решили, будто я подсказал им победителя. Не могу в этом поклясться, но, во всяком случае, когда номер третий пришел отнюдь не первым, их отношение ко мне претерпело резкую перемену, и выражение их лиц, когда они на меня посмотрели, стало настолько зловещим, что уже трудно было усомниться в их принадлежности к мафии.

Но как бы то ни было, до конца бегов все шло гладко. Ни единой собаки удалять мне больше не пришлось – к огромному моему облегчению, поскольку я и так нажил себе слишком много врагов для одного вечера.

После последнего забега я оглядел длинный бар. Почти все столики были заняты теми, кто не прочь выпить «на дорожку», но все-таки нашелся свободный, и я устало опустился на стул. Стьюи просил меня обязательно задержаться на полчаса, пока всех собак не увезут: вдруг в последнюю минуту что-нибудь приключится. И я не собирался нарушать свои обязательства, хотя больше всего мне хотелось поскорее убраться отсюда и никогда больше не возвращаться.

Громкоговорители все еще извергали великолепный голос Джорджа. «В десять я всегда уже в постели», – сообщил он тремоло, и я ему позавидовал.

У стойки сидели почти все, кого я успел погладить против шерсти, – мистер Кокер, другие администраторы, владельцы собак. Они шептались, толкали друг друга локтями, и мне не приходилось особенно гадать, о чем идет речь. Мафиози также не скупились на черные взгляды исподтишка, и я просто физически ощущал захлестывающие меня волны враждебности.

От мрачных мыслей меня отвлекло появление букмекера с помощником. Букмекер плюхнулся в кресло напротив меня и вывернул на стол большую кожаную сумку. В жизни я не видел столько денег сразу! Я глянул на него через гору пятифунтовых, фунтовых и десятишиллинговых бумажек, с которой скатывались ручейки позвякивающих монет.

Они принялись сортировать и пересчитывать свою добычу, а я следил за ними, как загипнотизированный. Гора уже уменьшилась наполовину, когда букмекер заметил мой взгляд. Прочел ли он в нем тоскливую зависть, показался ли я ему бедняком или просто несчастным, но он заложил указательный палец за откатившейся в сторону полукроной и щелчком ловко отправил ее ко мне по полированной поверхности столика.

– Выпей что-нибудь, сынок! – сказал он.

За последний час мне второй раз предлагали деньги, и я растерялся почти так же, как и от гонорара Амброза. Букмекер несколько секунд смотрел на меня без всякого выражения, а потом ухмыльнулся. У него было симпатичное некрасивое добродушное лицо, и оно мне вдруг очень понравилось. Я почувствовал большую благодарность к этому человеку – не за деньги, а за дружескую улыбку, единственную на протяжении всего этого вечера. Я улыбнулся в ответ.

– Спасибо, – сказал я, встал и пошел к стойке.
На следующее утро я проснулся с мыслью, что это мой последний день в Хенсфилде. К обеду должен был вернуться Стьюи.

Во рту я все еще ощущал дурной вкус после вчерашнего. Но когда я, начиная утренний прием, откинул ставшую уже такой привычной занавеску, настроение у меня сразу повысилось. Среди разнокалиберных стульев меня поджидал только один пациент – но пациентом этим был Ким! Могучий золотистый красавец Лабрадор сидел на полу между своими хозяевами. При виде меня он вскочил, размахивая хвостом и растягивая губы, словно от смеха.

Ни намека на запах, ужаснувший меня неделю назад, но, еще раз взглянув на пса, я словно ощутил особое благоухание – благоухание успеха. Он прикасался этой ногой к полу. Нет, не опирался на нее всей тяжестью, но тем не менее опускал ее и дотрагивался до пола все время, пока прыгал вокруг меня.

В мгновение ока я очутился в своем мире, а мистер Кокер и события прошлого вечера забылись как дурной сон.

У меня просто руки зачесались.

– Положите его на стол, – скомандовал я и не мог удержаться от смеха, потому что Гилларды немедленно подсунули колени под распорки. Они хорошо усвоили свои ассистентские обязанности!

Сняв лубки, я чуть не пустился в пляс. Немного засохшего гноя и других выделений, но когда я их смыл, повсюду открылась здоровая гранулирующая ткань. Новая розовая плоть скрепила разбитый сустав, сгладила и спрятала следы повреждений.

– За ногу можно не опасаться? – робко спросила Марджори Гиллард. Я поглядел на нее с улыбкой.

– Да, безусловно. Теперь уже нет сомнений. – Я почесал Киму шею, и хвост весело застучал по столу. – Сустав, вероятно, утратит подвижность, но ведь это не так уж важно, правда?

Я использовал последние гипсовые бинты Стьюи, и мы сняли Кима со стола.

– Ну вот и все, – сказал я. – Недели через две покажите его своему ветеринару. Но, думаю, больше перевязок не потребуется.

Гилларды отправились в обратный путь, а часа через два появился Стьюи со своим семейством. Все дети стали шоколадно-коричневыми и даже младенец, по-прежнему буйно вопивший, покрылся красивым загаром. Нос у Мег облупился, но вид у нее был свежий и отдохнувший. Стьюи в рубашке с открытым воротом, весь красный, как вареный рак, казалось, еще потолстел.

– Этот отдых спас нам жизнь, Джим, – сказал он. – Просто не знаю, как вас благодарить, и, пожалуйста, скажите от нас спасибо Зшфриду. – Он с нежностью поглядел на свое ринувшееся в дом неуемное потомство и, словно вспомнив что-то, опять повернулся ко мне: – А тут как? Все было в порядке?

– Да, Стьюи. Конечно, случались и удачи, и неудачи.

– А у кого их не бывает? – засмеялся он.

– Естественно. Но сейчас все хорошо.

Ощущение, что все хорошо, оставалось со мной и когда дымящие трубы скрылись позади. Вот поредели и исчезли последние дома, а впереди распахнулся совсем другой, чистый мир, и вдали поднялась зеленая линия холмов, громоздящихся над Дарроуби.

Вероятно, мы все любим возвращаться к приятным воспоминаниям, но у меня выбора и не было: на рождество я получил письмо от Гиллардов с целой пачкой фотографий – большой золотистый пес прыгает через барьер, взмывает высоко в воздух за мячом, гордо несет в пасти палку. Нога сгибается почти нормально, писали они, и он совершенно здоров.

Вот почему даже теперь, когда я вспоминаю эти две недели в Хенсфилде, первым в памяти у меня всплывает Ким.
Да, конечно, я предпочел бы обойтись без знакомства с изнанкой «подпольных» собачьих бегов, но, во всяком случае, оно навсегда излечило меня от желания подрабатывать таким способом. Зато завершается эта история одной из самых радостных моих побед – сохранением ноги Кима! Как странно и чудесно, что все закончилось так! Если бы мне принесли этого пса в нашу нынешнюю операционную с новейшими антибиотиками и оборудованием, лучшего результата достигнуть все равно было бы невозможно. Античные хирурги упоминают «благой гной». И для меня это не пустые слова.