«ПЕРЕДАЙ ЕМУ МОЮ БЛАГОДАРНОСТЬ...»
Честно говорю: не помню, в каком номере «Нового мира», и в каком году, и кто был этот поэт...Если он прочтёт моё признание, пусть не обижается на меня. Главное, мне врезались в память его стихи. Он писал о Байроне, и очень «неказённо» писал: «За Грецию не умирай, // За Англию — тоже не надо»....Стих кончался так, как только и мог кончиться после подобных строк:
А если за что умереть
И стоит — так это за строчку.
На том и поставить бы точку,
Когда б на него не смотреть...
Мне в жизни много раз попадались люди, от которых то и дело слышишь: Гейне был бездарен, Войнич — классический пример, когда плохо написанная вещь покорила мир, а от Байрона сегодня вовсе ничего не осталось...Спорить с такими знатоками бесполезно. Они напоминают доктора Полидори, который не мог вынести, что его пациент — лорд Байрон — великий человек. Доктор написал большую повесть «Вампир», чтобы превзойти крошечный байроновский набросок. Кончил он, судя по всему, самоубийством. Но вот что примечательно: «Вампир» Полидори талантлив! И если причиной смерти автора стало уязвлённое тщеславие, можно сказать одно: ослеплённый завистью, этот человек так и не пощадил в себе то, чего, вроде бы, жаждал больше всего на свете...
Много лет Байрон вполне устраивал меня по-русски. Иногда становилось немного неловко перед княжной Мэри, которая читала его по-английски и знает алгебру. Но ещё в студенческие — 80-е, брежневские! — годы меня, к счастью, а также и к несчастью, начала преследовать навязчивая идея: нельзя ли возродить романтизм сегодня, пусть с приставкой «нео»? Взрослый мир эту идею не стал бы даже осмеивать. Напротив, если бы он вообще выслушал её, то очень серьёзно отреагировал бы на мысль, что ему чего-то не хватает. Позже, году в 2000-м, когда ему уже было всё равно, я сделал сообщение о неоромантизме в ИМЛИ, но имя Байрона при этом не звучало. Речь шла об эстафете поколений, о Гофмане и Булгакове, и о том, над чем мы, современные прозаики, должны в энный раз тоскливо задуматься. А Байрон был чем-то само собой разумеющимся, как окружающее этот призрачный остров море. Оно было самодостаточно — ни о чём не заботилось и ничего не боялось. При этом оно отнюдь не было равнодушным — просто умело ждать. Но я всё не понимал...
Потом я вдруг решил перевести «Стансы к Августе». Почему именно их, и притом спешно — не могу сказать. Может быть, в них есть какой-то особенный блеск, какого нет больше ни у кого из романтиков. (О Байроне вообще нельзя заметить что-нибудь вроде: «А холодный Мериме сияет, не тускнея»...) Во всяком случае, я уже знал, что перевожу своего Единственного поэта, которому чем больше отдаёшь, тем больше остаётся.
И Байрон отблагодарил меня. Когда я наконец нашёл свой неоромантизм, то назвал его проще — «культурным фэнтэзи» (не хочется брать захватанные выражения типа «фэнтэзи с человеческим лицом»). Я начал писать сказочную эпопею о мальчике, который свою волшебную силу находит в поэзии. И кроме рифмованных заклинаний для приключений и битв, читает и пишет также настоящие стихи. Во второй части эпопеи — «Аксель, Кри и Белая Маска» (2008) — есть эпизод, когда Акселю вместе со своей сестрёнкой Кри нужно пройти по подземной галерее, мимо ряда зловещих статуй. Галерея Снов кажется девочке проклятым местом — и не без оснований. Тогда Аксель, чтобы отвлечь и успокоить её, читает стихи, поразившие его в книге минувшей ночью: «О нежная сестра моя, лишь ты...» Зря, конечно, она решила, что это посвящено ей, — но зато перестала бояться и прошла галерею до конца. Провожатый обоих детей — скелетик с косой, по имени Смертёнок, — тоже заслушался, а потом лукаво шепнул мальчику:
«— Что это было?
— Лорд Байрон. «Стансы к Августе», — хмуро сказал Аксель.
— Не знаю, великий ли он поэт, но уж наверняка великий волшебник. Погляди — статуи перестали просыпаться...Я, пожалуй, загляну к нему в гости нынче вечером.
— К кому?
— К Байрону.
— А...— сказал Аксель. И, задержав дыхание, попросил: — Передай ему мою благодарность».
ПОСЛАНИЕ К АВГУСТЕ Пер. Л. Саксона 1.
О нежная сестра моя! Лишь ты
Всех чище и дороже для меня.
Морскую гладь и горные хребты
Преодолеет, чувство сохраня,
Твой голос — и сердечные мечты
Не унимают моего огня.
Моя судьба — весь мир, где прах и ложь, —
И дом, где ты, покинутая, ждёшь.
2.
Мне первое — ничто; второй удел
Меня небесным счастьем наполнял.
Но ни забот, ни повседневных дел
Твоих я никогда не отрицал.
Судьбы непоправимой метких стрел
Сын твоего отца не избежал —
Как на море мой дед, я не могу
Покоя обрести на берегу.
3.
И сколько бы не вынес я сполна
Лихих штормов, превратностей, разлук,
И сколько бы нежданная волна
На скалы бедствий не бросала вдруг —
Лишь на меня ложится вся вина
За безрассудных дел порочный круг;
Искусный кормчий сам радел о том,
Чтоб горе бушевало за бортом.
4.
Свою вину — и больше ничего
Не вынес я из жизненной борьбы,
И стал мой дар с рожденья моего
Игрушкой заблудившейся судьбы,
И было напряженье таково,
Что я и к смерти обращал мольбы...
Но ныне я отсрочил бы уход
В надежде счастья, что судьба пошлёт.
5.
Империи и царства пережил
Я в мой короткий век — и всё ж не стар...
Растраченных впустую юных сил
Не возвращает времени пожар,
Но тайный голос сердцу говорил
Все эти годы: никакой удар
Не поколеблет дух в борьбе немой.
Так боль живёт ради себя самой.
6.
Холодного отчаянья плоды
И вызова упрямого судьбе
Я выносил из каждой злой беды —
И к ней привычку чувствовал в себе.
Но в благодатном климате труды
Всегда созвучны внутренней борьбе:
Я в дни, что безмятежностью полны,
Такой не ведал странной тишины.
7.
В счастливом детстве помню сладкий сон —
Цветы, деревья, травы и ручьи.
И ранее, чем в жертву принесён
Был книгам юный ум, те сны мои
Запечатлелись в сердце; я влюблён
В дыханье их, они в моей крови.
Но что бы ни напомнили мечты —
Никто мне не был дорог так, как ты.
8.
Какую пищу для ума дают
Альпийские картины! Красота —
Не то, чем ценен горный мой приют:
Она и мимолётна, и пуста...
«Здесь «одинок» — не «позабыт»», — поют
Душе моей незримые уста.
И озеро, что помним мы с тобой,
Дороже мне, чем здешнего прибой.
9.
О, будь ты здесь, со мной! Но я познал
Тщету своих желаний и забыл,
Что я забыт, что путь мой потерял
Кичливый блеск, оставив горький пыл.
Иные чувства я бы показал —
Хоть сетований с детства не любил,
Но всё же голос разума утих,
Родив кипенье слёз в глазах моих.
10.
Я помню образ твой над гладью вод,
Где старый дом потерян мной навек.
Как ни прекрасен Леман — не идёт
В сравненье с ним невозвратимый брег.
Пусть Время память начисто сотрёт,
Чтоб этот край с тобой в душе поблек —
Хоть всё, чем я счастливым в жизни был,
Я сам иль потерял, иль отдалил.
11.
И я молю Природу: «Излечи!»
Когда бы предо мной весь мир исчез,
Я б окунулся в летние лучи,
И растворился в тишине небес,
И лик Творенья чувствовал в ночи,
И дух печали в сердце б не воскрес...
И мне Подруга стала бы сестрой,
Покуда не увижусь я с тобой.
12.
Все чувства из души изгнать бы смог —
О! кроме одного...Ведь помню я
Картины мира, счастья без тревог,
С которых начиналась жизнь моя.
И если б не толкал меня порок
К толпе презренной — не был бы судья
Я сам себе, и страсти перенёс,
И ты, родная, не лила бы слёз!
13.
Ростки Гордыни всё превозмогли,
Любовь — немного, Слава — больше всех.
Незваными придя, они росли
Со мной, и что же дали? Лишь успех...
Не эта цель мечталась мне вдали,
И жаждал я достойнейших утех.
Чем увлечён — доныне не пойму —
Я к миллионам канувших во тьму?
14.
Не озабочен будущим своим,
Я пережил себя — душа пуста.
Моя судьба рассеется, как дым,
Как облаков напрасная мечта...
Но прошлое — не сон; я одержим
Тревожным бденьем. Что за маета,
Коль четверть века — более ни дня! —
Столетьем показалась для меня?
15.
И тем, что мне сулит остаток дней,
Доволен я; и благодарен всё ж
Я прошлому; мне счастье в нём ясней
Становится, а не борьба и ложь.
И в настоящем чувствую сильней
Не онеменье — мой удел хорош
Уж тем, что, озирая всё кругом,
Я чту, Природа, твой священный дом.
16.
Ты, нежная сестра, меня хранишь
В глубинах сердца, как тебя храню.
И ждёт ли нас ненастье, или тишь —
Ты мне верна, тебе не изменю!
С моей рукой свою соединишь,
Каким бы шагом к роковому дню
Мы не пришли, окончив путь земной.
Моя навек — и я навеки твой!
28 августа 1816
ПРИЛОЖЕНИЯ http://rpo.library.utoronto.ca/poem/357.html#1#1 George Gordon Lord Byron (1788-1824) Epistle to Augusta
1 My sister! my sweet sister! if a name
2 Dearer and purer were, it should be thine.
3 Mountains and seas divide us, but I claim
4 No tears, but tenderness to answer mine:
5 Go where I will, to me thou art the same
6 A lov'd regret which I would not resign.
7 There yet are two things in my destiny--
8A world to roam through, and a home with thee.
9 The first were nothing--had I still the last,
10 It were the haven of my happiness;
11 But other claims and other ties thou hast,
12 And mine is not the wish to make them less.
13 A strange doom is thy father's son's, and past
14 Recalling, as it lies beyond redress;
15 Revers'd for him our grandsire's fate of yore--
16He had no rest at sea, nor I on shore.
17 If my inheritance of storms hath been
18 In other elements, and on the rocks
19 Of perils, overlook'd or unforeseen,
20 I have sustain'd my share of worldly shocks,
21 The fault was mine; nor do I seek to screen
22 My errors with defensive paradox;
23 I have been cunning in mine overthrow,
24The careful pilot of my proper woe.
25 Mine were my faults, and mine be their reward.
26 My whole life was a contest, since the day
27 That gave me being, gave me that which marr'd
28 The gift--a fate, or will, that walk'd astray;
29 And I at times have found the struggle hard,
30 And thought of shaking off my bonds of clay:
31 But now I fain would for a time survive,
32If but to see what next can well arrive.
33 Kingdoms and empires in my little day
34 I have outliv'd, and yet I am not old;
35 And when I look on this, the petty spray
36 Of my own years of trouble, which have roll'd
37 Like a wild bay of breakers, melts away:
38 Something--I know not what--does still uphold
39 A spirit of slight patience; not in vain,
40Even for its own sake, do we purchase pain.
41 Perhaps the workings of defiance stir
42 Within me--or perhaps a cold despair,
43 Brought on when ills habitually recur,
44 Perhaps a kinder clime, or purer air
45 (For even to this may change of soul refer,
46 And with light armour we may learn to bear),
47 Have taught me a strange quiet, which was not
48The chief companion of a calmer lot.
49 I feel almost at times as I have felt
50 In happy childhood; trees, and flowers, and brooks,
51 Which do remember me of where I dwelt
52 Ere my young mind was sacrific'd to books,
53 Come as of yore upon me, and can melt
54 My heart with recognition of their looks;
55 And even at moments I could think I see
56Some living thing to love--but none like thee.
57 Here are the Alpine landscapes which create
58 A fund for contemplation; to admire
59 Is a brief feeling of a trivial date;
60 But something worthier do such scenes inspire:
61 Here to be lonely is not desolate,
62 For much I view which I could most desire,
63 And, above all, a lake I can behold
64Lovelier, not dearer, than our own of old.
65 Oh that thou wert but with me!--but I grow
66 The fool of my own wishes, and forget
67 The solitude which I have vaunted so
68 Has lost its praise in this but one regret;
69 There may be others which I less may show;
70 I am not of the plaintive mood, and yet
71 I feel an ebb in my philosophy,
72And the tide rising in my alter'd eye.
73 I did remind thee of our own dear Lake,
74 By the old Hall which may be mine no more.
75 Leman's is fair; but think not I forsake
76 The sweet remembrance of a dearer shore:
77 Sad havoc Time must with my memory make
78 Ere that or thou can fade these eyes before;
79 Though, like all things which I have lov'd, they are
80Resign'd for ever, or divided far.
81 The world is all before me; I but ask
82 Of Nature that with which she will comply--
83 It is but in her summer's sun to bask,
84 To mingle with the quiet of her sky,
85 To see her gentle face without a mask,
86 And never gaze on it with apathy.
87 She was my early friend, and now shall be
88My sister--till I look again on thee.
89 I can reduce all feelings but this one;
90 And that I would not; for at length I see
91 Such scenes as those wherein my life begun,
92 The earliest--even the only paths for me--
93 Had I but sooner learnt the crowd to shun,
94 I had been better than I now can be;
95 The passions which have torn me would have slept;
96I had not suffer'd, and thou hadst not wept.
97 With false Ambition what had I to do?
98 Little with Love, and least of all with Fame;
99 And yet they came unsought, and with me grew,
100 And made me all which they can make--a name,
101 Yet this was not the end I did pursue;
102 Surely I once beheld a nobler aim.
103 But all is over--I am one the more
104To baffled millions which have gone before.
105 And for the future, this world's future may
106 From me demand but little of my care;
107 I have outliv'd myself by many a day,
108 Having surviv'd so many things that were;
109 My years have been no slumber, but the prey
110 Of ceaseless vigils; for I had the share
111 Of life which might have fill'd a century,
112 Before its fourth in time had pass'd me by.
113 And for the remnant which may be to come
114 I am content; and for the past I feel
115 Not thankless, for within the crowded sum
116 Of struggles, happiness at times would steal,
117 And for the present, I would not benumb
118 My feelings further. Nor shall I conceal
119 That with all this I still can look around,
120And worship Nature with a thought profound.
121 For thee, my own sweet sister, in thy heart
122 I know myself secure, as thou in mine;
123 We were and are--I am, even as thou art--
124 Beings who ne'er each other can resign;
125 It is the same, together or apart,
126 From life's commencement to its slow decline
127 We are entwin'd--let death come slow or fast,
128The tie which bound the first endures the last!
Notes
1] Written at Diodati, near Geneva, July 1816, but not published until 1830 in Thomas Moore's Letters and Journals of Lord Byron. Addressed to Augusta Leigh, Byron's half-sister, whose relations with Byron have been a matter of scandal and surmise from his own time to the present.
15] Our grandsire's fate. Admiral John Byron was nicknamed "Foul-weather Jack" for his many encounters with storms.
63, 73] Our own dear lake: the lake at Newstead Abbey, Byron's ancestral home.
81] The world is all before me. See Paradise Lost, XII, 646.
128] Influenced by Byron's wife, Mrs. Leigh drew away from Byron in the years that followed. They never met again.
Online text copyright © 2005, Ian Lancashire for the Department of English, University of Toronto.
Published by the Web Development Group, Information Technology Services, University of Toronto Libraries.
Original text: Byron, Works, 17 vols. (London: John Murray, 1832-33). PR 4351 M6 1832 ROBA. George Gordon, lord Byron, Letters and Journals of Lord Byron, ed. Thomas Moore (London: J. Murray, 1830). E-10 2736 Fisher Rare Book Library (Toronto).
First publication date: 1830
RPO poem editor: M. T. Wilson
RP edition: 3RP 2.490.
Recent editing: 2:2002/3/21
Composition date: 1816
Rhyme: abababcc
http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=7990
Послание к Августе (1816)
|
Книга: Собрание сочинений в четырех томах. Том 2
|
Год издания: 1981 г.
|
Перевод Б. Лейтина
|
Издатель: Правда
|
OCR: Бычков М.Н.
|
|
|
Сестра моя! Коль имя есть святей,
Тебе я дам его, как зов приветный.
Хоть разделяет нас простор морей,
Не слез прошу, а нежности ответной.
Где б ни был я, ты для души моей -
Луч сожаленья, сладостный, заветный.
Две цели мне оставлены судьбой:
Для странствий - мир, очаг и кров - с тобой.
Что странствия? О, лишь бы цель вторая
Дала мне гавань радости. Но вот
Мы разошлись, твоя судьба другая,
И уз ее твой брат не разорвет.
Капризен суд судьбы: он, повторяя
Удел отцов, к беде меня ведет.
Гул непогоды дед встречал на море,
А я на суше - непокой и горе.
Когда, внук моряка, я средь других
Стихий спознался с бурей мировою
И погибал на рифах потайных,
Не видимых, не обойденных мною, -
Моя вина. Не тратя слов пустых,
Защитою ошибок не прикрою.
Плывя, я знал, что рок грозит бедой, -
Своих несчастий верный рулевой.
На мне вина. Вся жизнь моя - расплата;
Мой каждый день глухой борьбой чреват,
И, омрачив дар бытия богатый,
Судьба иль воля без путей кружат.
Не хватит сил - казалось мне когда-то,
Из бренных уз я вырваться был рад.
Теперь не так. Я жду - пусть жизнь продлится:
Я посмотрю - чему еще случиться?
Хоть я и молод, но не раз видал
Надменных царств и королевств крушенье.
И понял я: о, как ничтожно мал
Поток моих тревог, что мчал в кипенье
И в ярости свой дикий, пенный вал!
Скажу теперь я, обретя терпенье,
Что мы недаром груз скорбей своих
Несем - хотя бы ради них самих.
То вызов ли неласковой судьбине,
Отчаянье ль, что за бедой идет,
Как и она, со мной сдружившись ныне,
Иль чистый воздух солнечных высот
(Легко порой ничтожнейшей причине
Придать нам сил, чтоб сбросить тяжкий гнет).
Но я теперь покою странно предан,
Что в дни затишья не был мной изведан.
Как в детстве, на ручей, лужайку, сад
Смотрю со свежим чувством, умиленно.
Они о тех местах мне говорят,
Где я до школы жил. Вновь покоренный,
Я узнаю природы ясный взгляд,
Его встречаю, сердцем размягченный,
И чудится: влюбленным сердцу быть,
Хоть, как тебя, вовек не полюбить.
Здесь сладостный источник размышленья
В красотах Альп раскинулся у ног.
Пусть краток миг восторгов, восхищенья -
Глубоких чувств нас увлечет поток.
Я не заброшен: глушь уединенья
Дала мне все, чего желать я мог.
Вид озера великолепен. Все же
Скромнее наше, но душе дороже.
О, если б ты была со мной! Но я
Безумен, вновь желание лелея, -
Уединенье славит кисть моя,
Его ль предам, о прошлом сожалея?
Их много - сожалений, но, тая
Их в скрытном сердце, замолчу скорее:
Для философии - отлива час,
Прилив печали встал слезой у глаз.
Я вспомнил озеро у замка. Годы
Покажут, сохраню ль его навек.
Хотя прекрасны Леманские воды,
Мне не забыть столь милый сердцу брег.
Разрушить память мне должны невзгоды,
Чтоб образ твой или его поблек,
Хоть разлучен со всем, что б ни любил я,
Все потерял иль с болью уступил я.
Дары земли раскрыты предо мной,
Возьму один - природы щедрой краски.
Сливаясь с небом, я вкушу покой,
Познаю солнца нежащие ласки;
Отбросив груз апатии немой,
Природы лик увижу я без маски.
Она мне друг. Пусть будет и сестрой,
Пока опять не свижусь я с тобой.
В себе все чувства укрощу я строго,
Но это - нет: все радует мой взор,
Как утро жизни, у ее порога.
О, если бы, толпе наперекор,
Я шел всегда той утренней дорогой,
Я был бы праведней, чем до сих пор,
Я дремлющим страстям не нес бы дани.
Ты слез не знала бы, а я страданий.
Я ложность честолюбия постиг.
Любовь и слава? Рос я вместе с ними,
Они пришли, хоть не искал я их,
И дали все, что были в силах, - имя.
Все ж не они венец забот моих,
Я был знаком с исканьями иными.
Все позади, покончено с борьбой,
К обманутым причислен я судьбой.
С меня в грядущем даже рок жестокий
Потребует лишь крохи прежних сил:
Я пережил намного жизни сроки -
Затем, что много в жизни пережил.
Бессменно бодрствуя, удел высокий
Я нес и сном огня не угасил.
Весь путь мой - четверть века, но хватило
Его бы и на век Мафусаила.
Приму все то, что даст остаток дней.
Благодарю года, что подарили
И счастья краткий миг душе моей
Среди борьбы, в тщете моих усилий.
И в настоящем я не стал черствей,
И свежесть чувств мне судьбы сохранили.
Гляжу вокруг: глубоких мыслей строй
Склоняется пред вечной красотой.
Сестра моя! Уверен, дорогая,
В твоем я сердце, как и ты в моем.
Мы не откажемся, сердца сплетая,
От этих уз. И, вместе ль мы живем,
Иль разлучает нас судьба слепая, -
Мы об руку к закату дней придем.
Смерть медленно иль быстро подкрадется -
Связь первых дней последней оборвется.
ГИЛБЕРТ КИЙТ ЧЕСТЕРТОН
Перевод стихотворения Г.К.Честертона «The Sword of Surprise» был использован мною как эпиграф к четвёртой части пятикнижия «Асфодель» — роману «Аксель, Кри и «Проект «Луна»» (2012-2013). Чудесный английский текст, передающий и ярость предстоящего боя, и желание спасти себя и ближнего тем не менее звучит для нашего уха непривычно, порою странно. Библейская символика, видимо, восходит к апостолу Павлу («Послание к евреям», 4, 12): «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные».
Увы, находясь в Германии, я лишён возможности процитировать помимо оригинала академические переводы из Честертона. А приводить работы из Интернета, где «stranger», например, переводится как «бомж» — нет желания. Единственный книжный перевод Марии Попцовой, которым располагаю и который помещён вслед за оригиналом, наводит грустную думу. Переводчица, мне кажется, скорей претендует на подстрочник... Ведь нельзя всерьёз игнорировать тот факт, что английская речь звучит абсолютно не так, как пишется. Не зная этого, можно и впрямь передать размер и ритм по образцу М. Попцовой; можно даже решить, что их нет вовсе. На деле же стих звучит ритмично, чётко, изящно. Я вообще считаю: перевод, не передающий истинного ритма оригинала — не перевод, поскольку ритм — господин поэзии. И ничуть не менее важен, чем содержание!
Впрочем, судить читателю.
УДИВИТЕЛЬНЫЙ МЕЧ
Пер. Л. Саксона
Лиши меня костей, о Божий меч!
Пускай уходят в небо, как стволы.
Им сердце, вслед за странной их красой
Стремясь, поёт хвалы.
От крови отдели. Бежит во тьме
Рекою древней красная вода,
И море ей увидеть суждено,
Но солнце — никогда.
Дай мне глаза, чтоб видел я свои,
Вращение живых моих зеркал.
Невероятней всех земных чудес,
Ужасен их кристалл.
И душу отними, чтоб я узрел
Грехи, из ран текущие, — спасти
Меня в отважном жизненном бою
И странника в пути.
http://www.cse.dmu.ac.uk/~mward/gkc/books/suprise.html
The Sword Of Surprise
Sunder me from my bones, O sword of God,
Till they stand stark and strange as do the trees;
That I whose heart goes up with the soaring woods
May marvel as much at these.
Sunder me from my blood that in the dark
I hear that red ancestral river run,
Like branching buried floods that find the sea
But never see the sun.
Give me miraculous eyes to see my eyes,
Those rolling mirrors made alive in me,
Terrible crystal more incredible
Than all the things they see.
Sunder me from my soul, that I may see
The sins like streaming wounds, the life’s brave beat;
Till I shall save myself, as I would save
A stranger in the street.
http://www.xliby.ru/literaturovedenie/lekcii_o_shekspire/p20.php
Волшебный меч
Пер. Марии Попцовой (В кн.: Уистен Хью Оден. Лекции о Шекспире/ Пер. с англ. М. Дадяна. — М.: Изд-во Ольги Морозовой, 2008. — С. 316
Отдели меня от костей, о Божий меч,
Пока они не встанут нагими и странными как леса.
И я, чье сердце взметнется с парящими кронами,
Изумлюсь чудесам.
Отдели меня от крови, что в темноте
Течет как красная древняя река,
Разветвленными потоками, не видя солнца, достигающая
Моря издалека.
Дай мне волшебные глаза, чтобы увидеть мои глаза,
Вращающиеся зеркала, ожившие во мне,
Страшные кристаллы, более невероятные, чем то,
Что отражается на их дне.
Отдели меня от души, чтобы я мог увидеть
Грехи как струящиеся раны, жизни катящийся ком,
Покуда не спасу себя, как бы я спас
Странника за окном.
Достарыңызбен бөлісу: | 
