Е. В. Пчелов Российская Академия и вопрос о введении в русский алфавит новых букв

«Собрание было в доме Ея Сиятельства княгини Екатерины Романовны Дашкавой, яко Председателя Академии; присутствие составляли: председатель княгиня Екатерина Романовна Дашкава, Иван Иванович Шувалов, Иван Логинович Голенищев-Кутузов, граф Александр Сергеевич Строгонов, Алексей Андреевич Ржевский, Петр Александрович Соймонов, Петр Васильевич Бакунин, Денис Иванович Фон Визин, господа: Ушаков, [Козодавлев], Румовский, Лепехин, Протасов, Щепотьев, Княжнин, Озерецковский; Честнейшия Отцы Савва, Иоанн Красовский, Иоанн Сидоровский, Василий и Георгий; Господин Янкович фон Мириево.

…

V

Секретарь, получа приказание от Председателя Академии Ея Сиятельства княгини Екатерины Романовны, вопрошал каждаго члена по порядку о мнении, какия должно Академии принять буквы, то есть ныне введенныя в Азбуку гражданскую, или держаться азбуки славенской. Но все господа члены единогласно утвердили, чтобы удержать все славенския буквы, способствующия нам к достаточному и правильному выговору на всех Языках; за лутчее же от всех признано просить в сем совета от Его высокопреосвященства Гавриила, митрополита Новгородскаго и Санктпетербургскаго; и сие возложено на Секретаря Академии.

Ея Сиятельство Княгиня Екатерина Романовна предлага собранию в разсуждении букв, что не токмо не надлежит сокращать азбуки; но еще непременно нужно ввести две новыя буквы.

1-е. г (с точкой наверху – ЕП), соответствующей немецкому или латинскому g для различия многих слов, которыя одним только выговором разнятся, например, град – город и град – смершияся капли с атмосферы падающия; благий, т.е. добрый, добронравный, и благой, т.е. блажной, пригожей – красен лицем, пригож – пригодный; и прочая.

2-е. iô или iôту для выражения слов и выговоров с сего согласия начинающихся; как матiôрый, iôлка, iôлъ и пр: ибо выговоры сии уже введены обычаем; которому, когда он не противуречит здравому разсудку, всячески последовать надлежит и господа Котельников и Протасов утверждали, что сии буквы некоторыми писателями вводимы были: почему сие Ея Сиятельства предложение и принято Академиею; совершенное же оных утверждение предоставлено будущему собранию в ожидании о буквах мнения от его высокопреосвященства»².

Лица, поддержавшие Дашкову, это – математик Семён Кириллович Котельников и медик Алексей Протасьевич Протасов.

На заседании, состоявшемся во вторник, 23 января 1784 г. педагог Фёдор Иванович Янкович фон (де) Мириево высказал «мнение о Славяно-Российских буквах с доказательством о их происхождении и которые из числа азбучного выключено быть долженствует». «Против которого Академии Председатель предлагала, что нам не токмо уменьшить, но и некоторые выгодно прибавить должно. Сия есть истинная выгода азбуки нашей, что по различным выговорам языка Славянороссийского имеем мы нужду в разных буквах; и тем самым удобно можем себя приучить к выговорам почти всех языков Европейских: Россияне изучая иностранные языки могут говорить как природные Французы, Немцы, Итальянцы, Англичане и пр.; но редкий француз говорит хорошо по немецки, немец по французски, потому что в немецкой азбуке многих недостает выговоров для француза; во французской – для немца и пр… пример Екатерины II, которая показует нам путь собственным своим примером по обогащению и очищению отечественного языка нашего: ревностно стараться не только соблюсти уже принятое полезное языку нашему, но и обогащать оный. Впрочем, сочинение сие, доказывающее основательно происхождение наших букв согласно со мнениям всех присутствующих членов беречь в Академическом письменнохранилище определено».

В день годовщины Российской Академии, 25 ноября 1784 г., в протоколах отмечено, что Академия «…перьвым себе поставила долгом вникнуть, так сказать, в стихии языка своего и разсмотреть все буквы или письмена в азбуке употребляемыя… Ибо невзирая на превосходство нашего алфавита пред всеми Европейскими, в буквах обилие, подающее Россианам способность в чистом выговоре слов чужестранных, большее наше сообщение с соседними народами и многия другия причины и обстоятельства ввели в язык наш новые звуки, кои буквами нашими мы изобразить не можем, и коих употребление зделалося всеобщим; почему и начертание их, паче же для различения таких речений, коих смысл произношением сих токмо звуков отличается от смысла других собуквенных им слов, стало необходимым. Для сего Академия, к означению двух нужнейших из сих букв, сочла за необходимость принять в Алфавит наш две новыя буквы; из коих бы одна во всём соответствовала выговору Греческия γ или Латинского g; а другая выражала бы iôту»³.

Таким образом, Российская Академия официально ввела в русский алфавит две буквы – диграф iô, служивший для обозначения т.н. ёкающего произношения (т.е. по сути дела, прототип сегодняшней буквы ё), и букву ґ для обозначения взрывного г в отличие от подобного фрикативного звука. Но решение Российской Академии отнюдь не было спонтанным. Напротив, оно имело значительную предисторию, связанную с развитием фонетики русского языка.

Первоначально в древнерусском языке не существовало явления ёканья, т.е. перехода звука е после мягкого согласного под ударением в звук о. Поэтому и специальной буквы не требовалось. Однако с XII–XIII вв. такое фонетическое изменение в древнерусском языке постепенно возникает. Об этом свидетельствует наличие в письменных источниках таких написаний, как жоны, чорный и др. Иными словами, вместо буквы е в этих случаях иногда писали о, чтобы таким образом отразить новое произношение. Первоначально переход е в о отмечался после шипящих и звука j, а к XIV в. он установился в положении после любого мягкого согласного перед твёрдым согласным или в конце слова. Причём, в некоторых говорах этот процесс происходил как под ударением, так и в безударной позиции. К XVI–XVII вв. развитие ёканья в разговорной речи в целом завершилось. Со временем потребовалось обозначать это явление на письме каким-то особым способом.

Первые предложения на этот счёт были высказаны в 1730-х гг. несколькими выдающимися деятелями русской культуры того времени. Вероятно, одним из инициаторов нововведения можно считать Василия Евдокимовича Адодурова (1709–1780), который в 1730-х гг. занимался составлением грамматики русского языка. Её краткий вариант, изданный анонимно, был опубликован на немецком языке в качестве приложения к Лексикону Э. Вейсмана в 1731 г. («Немецко-латинский и руский лексикон купно с первыми началами рускаго языка к общей пользе при Имп. Академии наук печатию издан»). Пространный вариант грамматики Адодурова частично сохранился в русской рукописи 1738–1739 гг., а частично в переводе на шведский язык, изданном в Стокгольме в 1750 г. («Российская грамматика» М. Грёнинга). Этот вариант был обнаружен и исследован выдающимся отечественным учёным Б.А. Успенским и издан им в книге «Первая русская грамматика на родном языке: Доломоносовский период отечественной русистики» (М., 1975). Кроме того, Адодурову, по всей видимости, принадлежит и написанная в конце 1730-х гг. «Заметка о транскрипции».

Надо сказать, что вопрос о создании специальной буквы – прообраза будущей ё, был связан с проблемой изменения количественного состава букв русской («гражданской») азбуки в принципе. Как известно, на протяжении 1708–1710 гг. и 1730-х гг. этот буквенный состав по сравнению с церковнославянской кириллицей существенно изменился. Так из «гражданской» азбуки постепенно исчезли буквы Зело, оба Юса, Кси, Пси, От и Омега (именовавшаяся в то время «О»), специфическая форма Ик (возникшая из диграфа ОУ) и добавились буквы Э, Й и Я (возникшая на основе Юса малого). Предлагалось введение и других новых букв – вместе с «протографом» будущей буквы ё возник вопрос и о специальной букве для обозначения взрывного звука g (в отличие от фрикативного γ). Обе новых буквы со временем как бы образовали своеобразную историческую пару, поскольку в дальнейшем возможности их использования обсуждались вместе. Предложение ввести букву ґ (для передачи взрывного g) содержится уже в кратком варианте грамматики Адодурова 1731 г. Важно отметить, что такая буква существовала в письменности Юго-Западной Руси ещё с конца XVI в., а сама идея о её введении в русскую азбуку носила революционный характер, поскольку знаменовала «своеобразную легитимацию русской некнижной фонетики, т.е. признание возможности включения её в сферу литературного (письменного) языка»⁴.

В Пространной грамматике Адодурова имелся особый параграф – 97-й, в котором специальная буква предлагалась и для обозначения ёканья – «двоегласная литера»: io под «крышечкой» ^⁵. Эта «крышечка», акцентный знак, представляла собой циркумфлекс, в древнерусской традиции именовавшийся «каморой» (или «облеченной просодией»). В «Заметке о транскрипции» данная форма завершает перечень букв русской азбуки. Важно подчеркнуть, что, будучи диграфом по сути, io мыслилась Адодуровым и другими учёными именно как особая буква, претендовавшая, следовательно, на законный статус в русском алфавите. При этом данная буква предназначалась главным образом для написания иностранных слов, «принятых в русский язык». «Общее употребление ещё не утверждает этого (написания двоегласной литеры) полностью во всех русских словах»⁶. В той же Пространной грамматике присутствовало и предложение о введении буквы ґ. Необходимо подчеркнуть, что Адодуров допускал также мысль о возможности исключения из азбуки букв Фита, Ижица, И десятеричное и даже Ер (в чём был в целом солидарен с другими учёными современниками – В.К. Тредиаковским и В.Н. Татищевым, хотя их позиции по этому поводу и несколько различались).

Вторым инициатором введения диграфа был известный историк и государственный деятель Василий Никитич Татищев (1686–1750). В письме В.К. Тредиаковскому 1736 г. и других сочинениях 1730-х гг. он предлагал использовать особую букву – io, в таких словах, как, например, iожъ, мiодъ, клiостъ⁷.

Третьим создателем буквы можно считать известного поэта Василия Кирилловича Тредиаковского (1703–1768). В своём «Разговоре между Чужестранным человеком и Российским об ортографии старинной и новой и о всем, что принадлежит к сей материи» (СПб., 1748) он попытался «узаконить» и ґ, и io под «каморой». Кроме того Тредиаковский предлагал и другую форму io – под горизонтальной чертой⁸.

Таким образом, к 1740-м годам идея о введении в русскую письменность особого начертания для будущего ё окончательно оформилась в виде io под «крышечкой». Б.А. Успенский предположил, что этот диграф появился между 1735–1736 и 1738 гг., возможно, он был введён академической реформой 1735 г. (когда была введена и буква й). Во всяком случае, по-видимому, «татищевское» написание io – более раннее, а «адодуровское» iô – более позднее; именно это последнее и вошло в письменное употребление. Однако, однозначно сказать, кто первый предложил этот диграф, невозможно. Как это часто бывает, идея охватила умы сразу нескольких (впрочем, совсем немногих) русских интеллектуалов того времени и нашла своё воплощение в первых опытах русской грамматики на русском языке.

Мнение Михаила Васильевича Ломоносова (1711–1765) отличалось от предшествующих⁹. В подготовительных материалах к своей «Российской грамматике» (издание датировано 1755 г., хотя реально увидело свет только в 1757 г.) он написал: «iô в простом штиле писать должно», а затем вместо «должно» поставил «можно». В другом месте, размышляя о возможности нового написания, Ломоносов заметил: «Коль странно будет писать несiошъ». И, наконец, в самой Грамматике в параграфе 88 заключил: «Букву iô почитать должно за двуписьменное начертание, из i и o: и для того в азбуках на ряду ставить не должно…».

Александр Петрович Сумароков (1717–1777) решительно возражал против введения диграфа, считая, что его могут заменить сочетания букв ьо или йо: «… Писать надобно так: Альона. А для чего писать iôжъ, а не йожъ, етова я не постигаю: Маiôръ не Майоръ». Показателен такой факт: в 1769 г. М.Д. Чулковым издавался журнал «И то и сiô» - под таким названием вышли первые пять выпусков. Но начиная с шестого, состоящего из произведений Сумарокова, название журнала приобрело вид: «И то и сьо»¹⁰.

Ещё один существенный аспект введения новой буквы в русскую письменность заключался в том, что она предлагалась в первую очередь для написания иностранных слов и только во вторую очередь – для слов исконно русских¹¹. Тем не менее на письме буква iô появлялась, по крайней мере, с середины XVIII в. Пример тому – письмо А.Г. Орлова Екатерине II из Ропши (1762 г.), где упоминается молодой тогда Г.А. Потёмкин, как «Патiôмкинъ»¹². Важный «перелом» в отношении к новой букве наступил только в начале 1780-х годов и был связан с вышепроцитированным решением Российской Академии.

Это решение интересно в нескольких отношениях. Во-первых, обсуждая вопрос о количестве и происхождении русских букв, Академия учитывала мнение иерархов Русской Православной церкви, в которой использовался и продолжает существовать сейчас церковнославянский язык. И, судя по всему, мнение иерархов поддерживало позицию Дашковой, направленную на увеличение букв. Во-вторых, Академия ориентировалась на явления живой речи, она старалась фиксировать то, что происходит в разговорном языке – и введение новых букв должно было этому способствовать. Тем самым, создавая свой словарь, Академия составляла не просто толковый словарь русского языка, но словарь, безусловно, языка живого (так, как это впоследствии делал В.И. Даль). В-третьих, в предложении Дашковой и большинства членов Академии, поддержавших её, доминировала позиция об увеличении числа букв (т.е. более точной передаче фонетики русского языка), а не об их уменьшении. Тенденция дополнения азбуки новыми буквами, как видим, в корне противоположна тому принципу упрощения орфографии и уменьшения буквенного состава алфавита, который возобладал в русской культуре со второй половины XIX в. и особенно в XX в.

Решение Российской Академии было официальным, можно сказать юридическим (в тех рамках, в которых это было возможно), признанием новых букв, в том числе и «адодуровского» диграфа. А потому можно считать, что это был первый шаг, узаконивший специальную букву, предшествующую букве ё. Важно, что эта буква (диграф) предназначалась теперь для написания не столько иностранных слов, сколько для слов исконно русских (примеры каковых и приведены в протоколах Академии). Это заложило основу для создания в будущем буквы ё, воспринимавшейся уже буквой специфически русской и неупотребительной в заимствованных словах (Н.М. Карамзин)¹³.

Сложнее обстояло дело с буквой ґ. Она не прижилась в русской азбуке, чему способствовала нивелировка разницы в произношении взрывного и фрикативного г в русском литературном языке. Хотя в XVIII в. в разговорном языке эта разница, как видим, была весьма заметной, но характерна она была, прежде всего, для южнорусского произношения. Можно вспомнить известное стихотворение М.В. Ломоносова «О сомнительном произношении буквы Г в российском языке», связанное с этой фонетической ситуацией:

Бугристы берега, благоприятны влаги,

О горы с гроздами, где греет юг ягнят,

О грады, где торги, где мозгокружны браги

И денги, и гостей, и годы их губят.

Драгие ангелы, пригожия богини,

Бегущия всегда от гадкия гордыни,

Пугливы голуби из мягкаго гнезда,

Угодность с негою, огромные чертоги,

Недуги наглые и гнусные остроги,

Богатство, нагота, слуги и господа,

Угрюмы взглядами, игрени, пеги, смуглы,

Багровые глаза, продолговаты, круглы;

И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,

Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,

Нагаи, болгары, гуроны, геты, гунны,

Тугие головы, о иготи чугунны,

Гневливые враги и гладкословной друг,

Толпыги, щоголи, когда вам есть досуг,

От вас совета жду, я вам даю на волю:

Скажите, где быть га и где стоять глаголю?¹⁴

Сам М.В. Ломоносов в 102-м параграфе своей «Российской грамматики» подробно останавливался на этом вопросе и даже насчитывал пять вариантов произношения г.

Буква iô уже присутствует в «Словаре Академии Российской»: в словах раiôкъ, семiôрка, синiô, полотiôръ, мотылiôкъ, пень пнiôмъ, нашлiôпать, iôжъ и др. Её можно увидеть в названии комедии самой Е.Р. Дашковой «Господинъ Тоисiôковъ» (от «то и сё»), в фамилии героя комической оперы Я.Б. Княжнина «Сбитеньщик» – Волдырiôвъ. Но всё-таки ёкающее произношение считалось признаком «низкого стиля», просторечия (о чём, в частности, говорится и в «Российской грамматике» Ломносова), поэтому буква iô часто писалась именно в просторечных словах, как например, в слове «жерiôха», т.е. еда («Там славный есть трактир, вседневная жерiôха!» – князь И.М. Долгорукий).

Разумеется, столь сложная буква, как iô была неудобна в написании. Требовалось ввести более простую форму. Таковой и стала буква ё.

Долгое время считалось (и во многих изданиях пишется до сих пор), что букву ё придумал Николай Михайлович Карамзин (1766–1826) и впервые напечатал в 1797 г. в своём литературном альманахе «Аониды». В самом деле, во второй книжке «Аонид», в стихотворении Карамзина «Опытная Соломонова Мудрость, или Мысли выбранные из Экклезиаста», на странице 176 напечатано слово «слёзы» с буквой ё («Там бедный проливает слёзы / В суде невинный осужден,…») и имеется сноска: «Буква е с двумя точками на верьху заменяет ïô».

Однако внимательное изучение изданий 1790-х годов привело к обнаружению этой буквы ранее 1797 г. Сначала В.Т. Чумаков в первом сборнике «Аонид», напечатанном в 1796 г., нашёл букву Ё в анонимной басне «Соловей, галки и вороны» в слове «зарёю» (С. 47: «Прошедшею весною, / Вечернею зарёю / В лесочке сем певал любезный соловей…»), а также и в других произведениях этого выпуска (в стихотворении В.В. Капниста «Мотылекъ»). Затем мне удалось обнаружить букву ё во втором издании сборника «И мои безделки» Ивана Ивановича Дмитриева (1760–1837) в сказке «Причудница» (из Вольтера) в слове «всё» (С. 76: «Всё эдак, так тоска возьмет и среди рая! / Всё чудо из чудес, куда ни поглядишь…»), а это 1795 г. Затем выяснилось, что в первом издании этой книги, напечатанном в том же 1795 г., буква ё не употребляется. Это вроде бы свидетельствует о том, что её введение в печать произошло именно во втором издании (в котором также были исправлены опечатки предшествующего), т.е. после июля 1795 г. (время выхода в свет первого издания) – скорее осенью того же года (в Московской университетской типографии во время её аренды Х. Ридигером и Х. Клаудием). Кто был инициатором этого нововведения – сам И.И. Дмитриев, или его друг и свойственник Н.М. Карамзин, под наблюдением которого издавалась книга Дмитриева, сказать сложно. Ясно лишь, что Карамзин, сыгравший в появлении буквы ё решающую роль, не может пока считаться её единственным создателем¹⁵.

В 1798 г. в той же университетской типографии издал свои «Сочинения» Гавриил Романович Державин. В них можно без труда обнаружить напечатанные с буквой ё слова «днём», «кораблём», «струёй», «стезёю», «пройдёт», «Потёмкин», «принёс», «зарёй», «всё» и мн. др. Особенно замечательно то, что с буквой ё стали печатать слово «всё», ведь острой необходимости в этом, казалось бы, не было: слово «всё» уже отличалось от слова «все» тем, что в последнем слове писали букву «ять». Следовательно, вовсе не желание различить омографические слова было решающим в процессе введения буквы ё – важна была точность передачи на письме произношения.

Дальнейшая история буквы оказалась непростой. Введению её препятствовали два обстоятельства: одно – чисто техническое (необходимость отливки новых литер для набора), другое – более высокого порядка – верность традициям, неприятие «образованным» языком просторечного произношения. Надо сказать, что это была вполне естественная реакция, особенно для людей воспитанных в религиозной культуре, где господствовал освящённый веками великой духовной истории церковнославянский язык. Например, президент Российской Академии и глава «Беседы любителей русского слова» адмирал и литератор Александр Семёнович Шишков не принимал букву ё настолько, что собственноручно выскабливал точки над ней в принадлежащих ему книгах. Очень осторожно высказывались насчёт новой буквы и такие популярные руководства, как «Русская грамматика» Александра Христофоровича Востокова (1859 г.) и «Русское правописание» Якова Карловича Грота (в 1916 г. вышедшее 22-м изданием). В них буква ё рассматривается как своего рода неофициальное «начертание» и не включается в русский алфавит. Между тем мало-помалу она всё-таки стала закрепляться в письменности. Можно привести примеры её написания в рукописях, её печатания в книгах: от прижизненного пушкинского «Евгения Онегина» до «фёльетонов» Фёдора Михайловича Достоевского из газеты «Санкт-Петербургские ведомости» («Петербургская летопись»). Наконец, буква Ё появилась и в школьных азбуках: К.Д. Ушинского, в «Новой азбуке» графа Л.Н. Толстого 1875 г. (в толстовской «Азбуке» 1872 г. этой буквы нет), занимая место в конце алфавита (что принципиально отлично от современного её положения). Вероятно, школьное обучение предполагало её освоение, что видно, например, в случае императорской семьи (в детских текстах Николая II и его детей; у некоторых, как у великого князя Сергея Александровича, это написание закрепилось на всю жизнь).

Со второй половины XIX века вопрос о букве ё всегда вставал и при обсуждении реформ орфографии. Он, конечно, был связан с обсуждением возможной отмены буквы «ять». В случае её упразднения употребление буквы е закономерно и резко расширялось, что требовало дифференциации е и ё и, соответственно, желательности распространения последней. Хотя отмеченный ранее факт напечатания слова «всё» через ё уже в 1795 г. свидетельствует, что на самом деле проблема была гораздо глубже.

Так, в 1862 г. неофициальная Орфографическая комиссия под руководством Владимира Яковлевича Стоюнина (1826–1888) в связи с предложением упразднить среди прочих букву «ять» сочла написание ё обязательным. Примерно в том же духе и по схожему поводу высказалась и уже официальная Орфографическая комиссия Академии наук под руководством великого князя Константина Константиновича и академика Филиппа Фёдоровича Фортунатова (возглавлявшего образованную комиссией подкомиссию) в 1904 и последующих (Постановление 1912 г.) годах: «признать употребление буквы ё желательным, но не обязательным». Постановление 1912 г. (с некоторыми изменениями) «перекочевало» к следующей Комиссии, образованной уже после Февральской революции и на этот раз возглавлявшейся академиком Алексеем Александровичем Шахматовым: в Постановлениях совещания при Академии наук, принятых 11 мая 1917 г., пункт о желательности, но необязательности буквы ё остался без изменений. На основе этих Постановлений 17 мая и 22 июня того же года Министерство народного просвещения своими циркулярами объявило о проведении орфографической реформы, начиная с младшего отделения начальной школы уже в 1917/1918 учебном году. В декрете Наркомпроса от 23 декабря 1917 г. пятый пункт, о букве ё, всё ещё оставался в тексте, а из декрета Совнаркома от 10 октября 1918 г. о введении новой орфографии пункт о букве ё исчез. Можно думать, что это было вызвано чисто экономическими причинами. В условиях войны и разрухи отливать литеры для новой буквы было невозможно (по той же прозаической причине пробуксовала и метрическая реформа, завершившаяся лишь в 1927 г.). Итак, буква «ять» была упразднена, а буква ё так и не «появилась».

Новый «прорыв» в этом вопросе произошёл только в годы новой войны – Великой Отечественной. 7 декабря 1942 г. газета «Правда» стала выходить с использованием этой буквы, а приказом наркома просвещения РСФСР В.П. Потёмкина от 24 декабря 1942 г. буква ё в обязательном порядке была введена в употребление в школьной практике (всем наркомам АССР и зав. край-(обл-)оно было предложено «дать распоряжение по подведомственным школам об обязательном применении буквы ё в русском правописании во всех классах начальной, неполной средней и средней школы»). Казалось, гонимая буква восстановлена в своих правах. 8 мая 1943 г. была подписана в печать двенадцатистраничная брошюра «Методические указания о применении буквы Ё в русском правописании» (составители – известный специалист в области русского языка, автор учебников Михаил Васильевич Светлаев (1898–1959, кстати, муж сестры М.А. Булгакова) и П.М. Минин). Несмотря на тяжелейшие военные условия, её издали под грифом Наркомпроса РСФСР тиражом 102 тысячи экземпляров. В брошюре разъяснялись правила употребления буквы Ё и приводилось несколько примеров из произведений русской и советской литературы, связанных с неправильным прочтением и пониманием текстов, возникающим из-за отсутствия этой буквы: лермонтовское «Бородино» («Французы двинулись, как тучи, / И всё на наш редут»), пушкинский «Анчар» («В пустыне чахлой и скупой, / На почве, зноем раскаленной, / Анчар, как грозный часовой, / Стоит – один во всей вселенной»), «Юбилейное» Маяковского («в щенка смирённом львёнке»). А в 1943 и 1945 гг. был даже издан уникальный словарь-справочник «Употребление буквы Ё», созданный Константином Иоакинфьевичем Былинским (1894–1960), Сергеем Ефимовичем Крючковым (1897–1969) и М.В. Светлаевым под редакцией Н.Н. Никольского. Люди старшего поколения прекрасно помнят, что в те годы (до середины 50-х) написание е вместо ё считалось в школе ошибкой. Сегодня можно услышать пренебрежительные отзывы о решении 1942 г. Мол, в то тяжёлое время не нашлось более насущных дел, чем введение какой-то буквы. Между тем совершенно ясно, что её восстановление было вызвано военной необходимостью: ведь война это всегда действия на конкретной территории, это всегда масса конкретных людей – и здесь топонимические и антропонимические неточности абсолютно неприемлемы (немецкие карты до сих пор, кстати, отмечают русский город, как «Orёl», несмотря на то, что в немецком, разумеется, этой буквы нет).

Но продержаться на письме и в печати букве Ё удалось недолго. Орфографическими правилами 1956 г. она вновь была переведена в разряд «необязательных», «факультативных», а её использование считалось нужным лишь в тех случаях, когда необходимо предупредить неверное чтение и понимание слова («все» и «всё»), в книгах специального назначения: словарях, букварях, и изданиях для обучающихся русскому языку иностранцев. Оказалось, что изучающие русский язык иностранцы имеют право увидеть в книгах букву ё, а носители языка почему-то такой возможности лишены. Таково официальное положение буквы ё и в настоящее время¹⁶.

Что же мы теряем без буквы ё? Ёкающее произношение уже давно установилось в русском языке и стало литературной нормой. По самым скромным подсчётам современный русский язык содержит более 10 тысяч слов, в которых пишется (а на самом деле нет) эта буква. Это огромный лексический фонд. Невнимание к нему приводит к таким уродливым формам, как «свеклá», «афёра», «грáвер», «углýбленный», «убиённый» и т.д. и т.п. Пренебрежение к букве коверкает классику: «Когда в товарищах согласья нет, / На лад их дело не пойдет…» – вот настоящая крыловская рифма. Или ещё крыловское: «Расселись, начали квартет; / Он всё-таки на лад нейдет…». Или у В.А. Жуковского: «Птичка летает, / Птичка играет, / Птичка поет; / Птичка летала, / Птичка играла, / Птички уж нет…». Подобные примеры можно продолжать. Особенно больно отсутствие ё переживают топонимы и антропонимы. Например, прославленный математик Пафнутий Львович Чебышев был на самом деле Чебышёвым, а великий шахматист Александр Александрович Алёхин – Алехиным (что подчёркивало его дворянское происхождение, в художественном фильме «Белый снег России» эта фамилия произносится неверно). Русские топонимы: Дулёво, поленовское Бёхово, шолоховская Вёшенская, бажовские Гумёшки, Мещёра (но князья Мещерские), Вышний Волочёк… – продолжать можно до бесконечности. А как помогает буква ё при написании иностранных имён и названий: Пёрл-Харбор, Шёнграбен, Прёйсиш-Эйлау, Шёнбрунн, Байрёйт, Фарёрские острова; Гёте, Тёрнер, Бёрнс, Грёз, Ришельё, Лагерлёф… Нет буквы ё — и Рёрих (Roerich) в конечном итоге стал Рерихом, Фёт (Foeth) – Фетом, Рёнтген (Röntgen) – Рентгеном. Можно вспомнить и некоторые литературные примеры. Как писал наш великий учёный М.Л. Гаспаров, «Пушкин писал через ять: “Все те же ль вы” (не меняется ли ваш состав?); без ятя же, несмотря на отсутствие точек над ё, единодушно читается: “Всё те же ль вы” (по-прежнему ли вы такие, как были?). В “Анне Карениной” только точками над “ё” можно заставить читать имя “Лёвин”»¹⁷. А кто знает, что в дореволюционных изданиях «Тома Сойера» имя одного из главных героев писалось как Гёкльберри Финн, а герой одноимённого романа Генрика Сенкевича носит фамилию Володыёвский? Многочисленные примеры искажений, разночтений и прочих несуразностей приведены в книге Е.В. Пчелова и В.Т. Чумакова «Два века русской буквы Ё: История и словарь» (М., 2000).

Значение буквы ё для русской письменности прекрасно осознавали многие крупнейшие лингвисты, такие, например, как Лев Владимирович Щерба (1880–1944) и Александр Александрович Реформатский (1900–1978). Л.В. Щерба отмечал, что «знаки ё и й надо обязательно считать за особые буквы», а введение обязательного употребления буквы ё считал «делом первостепенной важности». А.А. Реформатский посвятил этой букве даже особую статью, призывая «юридически её узаконить в списке алфавита». Кстати, и такой выдающийся лингвист, как Николай Николаевич Дурново (1876–1937) всегда писал букву ё в рукописном тексте. Но проблема остаётся актуальной до сих пор. Долгое время единственным серьёзным препятствием был типографский набор, но теперь и эта техническая сложность окончательно ушла в прошлое. Казалось бы, возрождение буквы ё неизбежно, но, к сожалению, закоснелость мышления и сила привычки мешают признать очевидную необходимость восстановления утраченного – при обсуждении проекта нового свода правил русской орфографии и пунктуации Орфографическая комиссия РАН продолжает настаивать на факультативности употребления буквы ё. А ведь факультативность в использовании этой буквы на самом деле ведёт к её уничтожению – вместо того, чтобы печатать её там, где нужно, её не печатают нигде, а многие редакторы и корректоры даже безжалостно уничтожают её в уже подготовленных, набранных на компьютере авторских текстах. Между тем, с конца 1990-х гг. идёт и всё больше набирает обороты движение в защиту буквы ё, сторонники которого требуют однозначного и полноценного восстановления в правах униженной буквы. Уже сейчас достигнуты немалые результаты – всё больше изданий и книжного и газетно-журнального характера выходит с обязательным употреблением буквы ё, эта буква появилась и в титрах телевидения, и даже в официальной документации ряда государственных органов… Но только когда мы окончательно поймём, что русский алфавит – это наше важнейшее культурное достояние, а не просто условный набор графических знаков, а за каждой из букв стоит многовековая история и огромное культурное содержание, только тогда буква ё неколебимо и прочно займёт то важное и значимое место, которое она и должна занимать в русской азбуке и в русской культуре.