Эльва как дачный локус

Любовь Киселева (Тарту)

Сначала дачные участки отдавались в аренду; наиболее обеспеченные арендаторы строили на них собственные, так называемые «владельческие», дачи, а со временем выкупали и землю. Иногда дома строили сами землевладельцы и затем сдавали внаем либо весь дом, либо отдельные комнаты (так называемые «наемные» дачи). Как бы там ни было, уже к концу 1900-х гг. Эльва покрылась характерными «немецкими» дачными домиками в стиле модерн – с башенками, мезонинами, а также с верандами, террасами, где можно было пить чай или кофе на открытом воздухе. Украшались дома в зависимости от достатка владельца, вокруг иногда разбивался сад (как вокруг дачи проф. Шурупова⁴). Открывались и пансионы; один из первых располагался на центральной улице (теперь на этом месте – краеведческий музей Тартуского региона); возникли гостиницы, рестораны, кафе. В гостинице-ресторане «Elwa» долго снимала комнату эстонско-финская писательница Айно Каллас⁵.

Разумеется, задолго до строительства железной дороги (эльвский вокзал был открыт в 1889 г.) эти места были в той или иной мере обитаемы. Как показали археологические раскопки, предпринятые в 1936 г. в Эльвском регионе проф. Харри Моора, в районе нынешних Пеэду-Вапрамяэ находилось городище древних эстов (примерно VI-XI вв. н.э.). В средние века земли перешли в руки немцев, захвативших Эстонию в XIII в. По сохранившимся данным, в XV в. в округе нынешней Эльвы располагались поместья Конгута, Меэри, Удерна, а также Хартен (последнее тогда принадлежало Тизенгаузенам). В XVII в., в период шведского владычества, был проложен почтовый тракт между Дерптом и Ригой, и примерно в 1645 г. была построена почтовая станция Удерна (на месте современной Эльвской гимназии)⁶.

Большая история, в основном, обходила Эльву стороной, но Северная война оставила здесь свои следы. Разрушенная почтовая станция была восстановлена по приказу Петра I. Эльвские легенды сохранили память об обоих героях Северной войны – о Карле XII и о Петре I. В районе озера Арби до сих пор существует сосна, якобы посаженная шведским королем, и другая, якобы посаженная русским царем. Так противники оказались уравнены в народной памяти.

И все же вплоть до конца XIX в. великие мира сего лишь проезжали сквозь будущую Эльву по почтовому тракту Петербург – Рига, а местная жизнь была сосредоточена вокруг комплекса почтовой станции Удерна, заново отстроенного в 1836 г. От тех времен до наших дней сохранился домик почтальонов и корчма. Во второй половине XIX в. неподалеку возник магазин и несколько домов на достаточном расстоянии друг от друга. Вот и все.

Рождение Эльвы как дачного локуса совпало со вторым дачным бумом в России. Первый (условно говоря, аристократический) разразился в конце 1820 - начале 1830-х гг. (особенно после эпидемии холеры 1830 г.). Второй («демократический») совпал с эпохой великих реформ и строительством железных дорог. Его, так же как и первый, стимулировал рост городского населения и резкое ухудшение экологической обстановки в городах.

Дачная Эльва была тогда всецело связана с Тарту (Дерптом/ Юрьевом), от которого отстоит на 24 версты. Вот как описывал Тарту/Юрьев начала XX в. Дмитрий Константинович Зеленин, будущий великий этнограф, а тогда – преподаватель Тартуского университета, автор путеводителя по городу: «В гигиеническом отношении Юрьев похвалить нельзя. <…> В городе нет водопровода, между тем вода местных колодцев, не говоря о реке Эмбахе <…>, крайне загрязнена <…>. Канализация отчасти устроена плохо». Неприглядную картину, нарисованную Зелениным, дополняет указание на сточные воды, которые проникают в почву, загрязняя питьевую воду, а также вонь от нечистот и гниющего пруда. Венчает картину список болезней: «Среди городского населения сильно распространен туберкулез и некоторые венерические болезни (гонорея и сифилис); очень много больных глазами; хронический насморк и хронический катарр гортани – обычныя болезни, особенно у лиц, родившихся в другом климате <…>. В уезде свирепствует проказа»⁷. Стремление вырваться на время из такой обстановки, поправить здоровье и выехать на лето in’s grüne – сделали Эльву, как пишет тот же Зеленин, «излюбленным дачным местом юрьевцев»⁸.

Однако кроме гигиенических соображений не менее сильным двигателем дачного бума повсюду, в том числе и в Тарту – Эльве, был фактор социальный: соображения моды и престижа. Находиться летом в городе становилось знаком бедности, материального неблагополучия, а дача – особенно «владельческая» - сделалась символом достатка, а для недворян – причастности к «господской жизни».

Первыми эльвскими дачниками стали те, кого эстонцы называли „võõrkeelsed saksad” – т.е. «иноязычные господа», другими словами немцы и русские. Но за ними тотчас потянулись в Эльву богатые или просто обеспеченные эстонцы: купцы, мещане, хуторяне. Одни из них стремились вырваться из «низшего» сословия и сделаться «господами» хотя бы на лето. Характерно, что народ прозвал дачников „suvisaksad”⁹, т.е. «летние господа» или «господа на лето». Тогдашний эстонский язык хорошо вскрывает семиотическую природу феномена дачника, его временный, недолговечный, в каком-то смысле хрупкий статус. Этот оттенок присутствует и в литературном эстонском слове „suvitaja” (адеквате слова «дачник»). „Suvitajad”, в точном смысле, означает «проводящий лето».

Другую группу эльвских поселенцев разных национальностей составили мелкие лавочники (мясники, пекари, зеленщики), ремесленники и крестьяне, которые арендовали или покупали землю, строили дома, чтобы сделать здесь свой бизнес – сдавая комнаты и обслуживая дачников. Они не принадлежали к категории дачников, хотя без них существование дачников было бы невозможно.

Однако классический тип «дачника» того времени, не озабоченного хозяйством и бизнесом, а занятого отдыхом или культурным досугом (другое дело, что под этим подразумевалось), составляли тартуские врачи, провизоры, юристы и, конечно, университетские профессора. Так в конце 1900-х гг. в районе Большого озера (Вереви) возник так называемый «профессорский городок». Первым обитателем стал Шурупов, затем по соседству выросли дачи профессора математики Виссариона Григорьевича Алексеева (бывшего в 1910-1913 гг. ректором Тартуского университета), профессора патологической анатомии Вячеслава Алексеевича Афанасьева и профессора фармакологии Ивана Лаврентьевича Кондакова. В советское время эти дачи частично использовались под пионерский лагерь.

Судьбе было угодно, чтобы в 1920-30-е гг. для некоторых профессоров дачи в Эльве превратились в жилье и даже в источник дохода. Изобретатель синтетического каучука проф. Кондаков с 1921 г. до своей смерти постоянно жил в Эльве и был в 1931 г. похоронен на эльвском кладбище у Тихого озера (кладбище было основано в 1924 г.). У Кондакова снимал комнату эстонский драматург Хуго Раудсепп. Теперь дорожка, ведущая к бывшей даче Кондакова (дом сгорел несколько лет назад), названа улицей Раудсеппа. Алексеевы (особенно сын профессора, художник Виктор Алексеев) жили в Эльве не только в дачный сезон. У Шурупова комнаты сдавались очень активно, и в основном доме, и в хозяйственных постройках. Там снимала дачу и семья будущего тартуского поэта и корреспондента Бунина В.В. Шмидт (1915-2001). Эльва описана в ее стихах как обетованное место – царство солнца, сосен, диковинных птиц, как символ счастливого детства¹⁰.

Но вернемся еще ненадолго к начальному периоду Эльвы как дачного локуса. Ее природа и климат оказались благоприятны для отдыхающих, несмотря на то, что низины, особенно около Малого озера (Арби), еще не были тогда осушены. В Эльве можно было предаваться традиционным дачным занятиям: прогулкам in’s grüne, собиранию грибов и ягод (или же покупкой того и другого у местного населения), лежанью в гамаке, катанью на лодке (купание входило в моду постепенно – характерно, что купальня с вышкой была построена только в 1930 г.), ловле рыбы. Рестораны с музыкой, променад на перроне при встрече прибывающих поездов, прогулки в привокзальном скверике и по центральной улице до почтовой станции предоставляли возможность для светского общения: людей посмотреть, показать себя и новые туалеты, раскланяться со знакомыми, при желании завязать новые знакомства. Однако на таких променадах происходила и встреча цивилизаций и культур. Как вспоминал о своем отрочестве Я. Кярнер, он и его сверстники, деревенские парнишки, не могли противостоять искушению каждый день отправляться на вокзал вместе с городской «господской» публикой, не отдавая себе отчета в том, что, собственно, их привлекало. Однако писатель Я. Кярнер, анализируя прошлое, писал о том, что это и было началом «контакта между городом и деревней», принесшего впоследствии как положительные, так порой и разрушительные плоды для эстонской культуры. Обслуживание дачников сделалось источником дохода для окружных крестьян; многие из них стали также строить дачи на своих земельных участках. Именно дачи и дачники способствовали не только развитию инфраструктуры Эльвы, но и приобщению местных эстонских крестьян к городской цивилизации и культуре.

Конечно, Эльва возникла и долго продолжала оставаться дачным локусом местного значения. Здесь не было моря, лечебных грязей, как в Пернове, Гапсале, Аренсбурге. Местоположение Эльвы нельзя было сравнить с близким к Петербургу восточным побережьем Финского залива с его чудесными курортными поселками Гунгербург, Меррекюль, Силомяки, где выстроили себе дачи многие петербургские высокие чиновники и деятели культуры.

Более поздняя статистика 1930-х гг., времени первой Эстонской Республики, дает нам следующие данные: если в Пярну, самом дорогом и престижном курорте Эстонии, за сезон отдыхало по 3 тыс. иностранцев, в Нарве-Йыэсуу (Гунгербурге) – 2,5 тыс., в Курессааре (Аренсбурге) – 2 тыс.¹¹, то в Эльве иностранцы исчислялись всего лишь сотней, хотя общее число дачников – эстонских граждан приближалось к 1,5 тыс. Однако если использовать старую классификацию дач по принципу «комильфотности», которую приводит в своей книге классик дачной темы Вл. Михневич¹², Эльва могла быть отнесена к категории «просто comme il faut»: до «вполне comme il faut» она не дотягивала, но и в класс „fi donc“ не попадала.

Дачный локус как место встречи культур – городской и деревенской, немецкой, русской и эстонской – за несколько десятилетий сделал Эльву одним из видных центров эстонской литературы и культуры. Здесь выходили не только свои газеты (в 1930-е гг. это – „Elva Elu“, „Elva Sõna“, „Elva Suvituselu“, „Elva Noorsoolane“), поэтические сборники и книги, но и редактировался центральный эстонский литературный журнал «Лооминг» (1927-1929). Аннотированный указатель известных деятелей эстонской культуры, связанных с Эльвой, занимает целую книгу¹³. Эльва стала и объектом изображения в эстонской литературе. Из наиболее значительных сочинений, в которых отразилась Эльва как дачный локус, назовем роман Яана Кярнера «Содомская хроника» и комедию Хуго Раудсеппа «Розовые очки».

Советский период был для эльвского дачного локуса временем расцвета, несмотря на препятствия, которые чинила советская власть дачному бизнесу. Феномен прибалтийского дачного бума 1950-80-х гг. захватил и Эльву. Она явно повысилась в статусе. В советских условиях иностранцев в ней, конечно, не было и быть не могло, но людей «из Советского Союза» (как по традиции называли местные русские всех приезжавших в Эстонию из-за пределов ее старой восточной границы) было более чем достаточно. В основном, из Ленинграда¹⁴ и Москвы, но и из самых экзотических мест, вплоть до Новосибирска. Транспортные возможности были достаточно благоприятны, особенно для неизбалованного советского человека. Из Ленинграда можно было добраться автобусом до Тарту, а далее на автобусах или поездах, которые ходили часто и исправно. Из Москвы в Тарту ежедневно прибывал поезд. Приезд на своей машине был случаем более редким, но в поздние советские годы расширились и эти возможности.

Летом русский язык явно доминировал на улицах Эльвы. Среди дачников было много евреев, поэтому для части местных жителей понятия „juut“ (еврей) и «дачник» надолго стали синонимами (хотя нередко определение «еврей» отнюдь не совпадало с реальной национальной принадлежностью дачника).

Советская власть не поощряла дачного бизнеса, но и поделать с ним ничего не могла. Официальных «здравниц» (санаториев, домов отдыха, пансионатов) явно не хватало. В Эльве существовал небольшой ведомственный пансионат для работников торговли, пионерский лагерь – и этим дело ограничивалось. Поэтому местные жители сдавали внаем под дачи все возможные помещения. Даже когда им не удавалось укрыться от налогов (соседи из зависти «стучали» друг на друга, «куда следует»), то доходы все равно были таковы, что давали возможность безбедно существовать потом целый год до следующего сезона, а то и отложить копейку на «черный день».

По сравнению с подмосковными и питерскими дачными поселками Эльва была менее перегружена и более цивилизована. Конечно, продовольственные трудности встречались и здесь – очереди за «колбасой» и скандалы в этой очереди ее не обошли. Число дачников летом приближалось к числу жителей города. Это обостряло и без того непростые проблемы с едой, т.к. квоты «на колбасу» (дивная реалия советского времени!) выделялись по числу жителей, без учета приезжих. Но спасали прекрасные молочные продукты, по которым потом целый год тосковали столичные жители. Возникали и столкновения темпераментов и бытовых традиций. Имевшая место в 1950-е гг. привычка столичных дачников разгуливать по городу в пижамах немало шокировала местных жителей, привыкших к иным дачным манерам. Важно отметить, что уже к 1960-м гг. дачники под влиянием местных традиций приобрели более благообразный вид. У озера также существовало своеобразное распределение времени: в первую половину дня купались отдыхающие, а во вторую – возвращающиеся с работы местные жители.

Что касается категорий дачников, то любое разделение будет, конечно, условным, и все же можно выделить две основные группы. Одну (пожалуй, наиболее многочисленную) составляли те, кто искал удобного и сравнительно дешевого места проведения летнего отпуска. Они проводили летний досуг, беспрерывно занимаясь добыванием, приготовлением, поглощением еды и обсуждением того, что было съедено и еще предстоит съесть. По воспоминаниям эльвской учительницы и краеведа С.Г. Ситниковой¹⁵, местных жителей поражала такая сосредоточенность на еде, как и шум и крик, раздававшиеся из домов, где обитали дачники этой категории.

Другую образовывали ученые и люди творческих профессий из столиц, но также из самых разных мест тогдашнего СССР. Их Эльва привлекала как «своя заграница», где можно было приобщиться к остаткам европейской цивилизации, в рамках которой вежливое обхождение, наличие кафе, хорошей библиотеки и привычка к культурному досугу (посещение музеев, выставок, концертов, певческих праздников и пр.), еще было нормой. Для них Эльва была местом спокойного творчества (поэтому сюда приезжали не только летом, но и во всякое время года), практики в разговорном немецком (на котором еще говорили многие старые хозяева дач), взаимного общения и неформального знакомства с эстонской историей и культурой.

Контакты между эстонскими и российскими учеными (особенно после открытия обсерватории в Тыравере) и писателями (дом творчества в Пеэду) также нередко основывались на дачном общении. Среди них были не только приезжие издалека, но и семьи местной интеллигенции – эстонской и русской. В архиве Ю.М. Лотмана есть немало писем, открыток из Эльвы или по поводу Эльвы (просьбы помочь снять дачу и т.п.). Лотманы сами часто снимали здесь дачу. Перебывали здесь и многие представители Московско-Тартуской школы. Однако к концу 1970-х – началу 1980-х гг. Эльва утратила свою привлекательность для тартуских интеллигентов – она стала слишком шумной и беспокойной. Центр тяжести переместился в Валгеметса, где купили себе дачи (или снимали их) многие университетские сотрудники.

Близость к Тарту сделала из Эльвы 1960-70-х гг. своеобразный филиал университетского города. «Филиал» действовал не столько летом, сколько в течение учебного года. К дачной культуре в строгом смысле слова это отношения как будто не имеет, но является ее некоторым следствием.

В советские годы в Тарту был острый кризис жилья. Студентам общежитий не хватало, преподаватели тоже были вынуждены годами снимать жилье, из-за чего некоторые покидали университет, так и не дождавшись собственной квартиры. Снять комнату в Тарту было нелегко, и эльвские жители пользовались возможностью сдать освободившиеся дачные комнаты после окончания сезона. Жилье в Эльве было дешевле, а хорошо налаженный транспорт делал сообщение с Тарту вполне удобным.

К студентам и преподавателям, жившим в Эльве, приезжали гости. В домашних кружках филологов – эльвских обитателей читались стихи (так, популярны были чтения поэта и переводчика С. Семененко), устраивались и научные доклады приезжих и своих ученых, обсуждения, дискуссии. Иногда гости снимали для себя отдельное жилье. Например, в конце 1960-х гг. в Эльве подолгу жил поэт Г.С. Семенов (его сын учился в Тарту). К нему приезжали питерские поэты – А. Кушнер, Я. Гордин, Е. Кумпан, Е. Шварц и др. Помню поэтический вечер, устроенный в университете, где все они выступали с чтением стихов. Потом их подборка была опубликована в «Русской странице» (приложении к газете „Tartu Riikilik Ülikool“). Но самым большим событием стал приезд И. Бродского. Его облик, манера чтения запомнились навсегда. Первая подцензурная публикация Бродского в СССР тоже была в «Русской странице».

Эльва помнится русским «дачникам» (в широком смысле) не только природой, лесом, озером, но и прекрасной библиотекой, где в дачный сезон выстраивались целые очереди на книжные и журнальные новинки. Поездки в Тарту, посещения музеев, выставок, расширяли знакомство с местной историей и культурой, укрепляли «эстофильство» столичной интеллигенции. Дачный локус сыграл немалую роль в формировании ее политических симпатий к идее независимости Эстонии (понятно, что мы говорим о тенденции, а не об общем правиле). Дачный опыт ясно показал, что Эстония – «другая», что она имеет право на свой путь.

После распада СССР, введения визового режима между Эстонией и Россией и резкого ухудшения транспортных возможностей приезд в Эльву российских дачников стал весьма затруднительным. Для европейцев Эльва – еще слишком «экзотическое» место, удаленное от основных транспортных магистралей и лишенное привычного комфорта и курортной индустрии. Состоятельные жители Эстонии стремятся теперь проводить отпуск заграницей, а необеспеченные не всегда могут позволить себе даже приехать к озеру на выходные. Эльва заметно опустела. Однако и в постсоветские годы у многих бывших дачников сохранилось чувство ностальгии по Эльве, поэтому не исключено, что Эльву как дачный локус еще ожидает новый взлет. Залогом тому - ее удивительная природа, которая может привлечь и дачников из Европы, особенно с ростом спроса на экологически чистое курортно-дачное пространство.