Готские языковые реликты

ГОТСКИЕ ЯЗЫКОВЫЕ РЕЛИКТЫ

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва
2008
Работа выполнена на кафедре германской и кельтской филологии

филологического факультета ГОУ ВПО «Московский государственный университет

им. М. В. Ломоносова»
Официальные оппоненты:

доктор филологических наук профессор Н. Ю. Гвоздецкая

доктор филологических наук профессор А. Л. Зеленецкий

доктор филологических наук профессор Ю. К. Кузьменко

Диссертационного совета,

доктор филологических наук профессор Т. А. Комова

Готский язык известен прежде всего по своей главной письменной фиксации – переводу Св. Писания (IV-VI вв.). Благодаря анализу этого материала сложились наши представления о фонетике и морфологии готского языка, лексика этого корпуса текстов отражена в этимологических словарях. Потому язык готского перевода Св. Писания справедливо определяется как «классический готский» (термин П. Скардильи) или «церковноготский» (термин автора). Однако наряду с этим существует обширная сфера данных, которая еще в XIX в. была предварительно определена как «Gothica minora» (труды Х. Ф. Массмана). Это рунические надписи, интерпретируемые как готские, малые готские тексты, возникшие в рамках церковной традиции, но не связанные с переводом или истолкованием Св. Писания, реликты готской апеллативной лексики и имена собственные, засвидетельствованные в различных средневековых памятниках, уникальный готский материал «Алкуиновой рукописи» и, наконец, крымско-готский словарь О. Г. де Бусбека. Все эти данные, не входящие в основной корпус, определяются как готские языковые реликты. Крымско-готский язык с традиционной точки зрения также принадлежит к сфере готских языковых реликтов, однако новейшие исследования иногда даже определяют его как самостоятельный германский реликтовый язык (подробное обоснование этого и других важнейших терминов дается в разделе 1 главы I).

1. Определение и обоснование основной терминологии, которая является новой для отечественной германистики.

2. Теоретическое осмысление корпуса исследуемых данных.

3. Рассмотрение проблемы неаутентичной письменной фиксации и выведение общих закономерностей влияния тех или иных языков (латынь, греческий язык, крымский диалект греческого языка и др.). на исследуемый материал.

4. Выяснение специфики исследования имен собственных как языковых единиц и обоснование принципов их интерпретации.

5. Обсуждение проблемы реконструкции готской лексики на материале заимствований в другие языки.

1. Обобщение и структурирование полного корпуса готских языковых реликтов.

2. Описание особенностей письменной фиксации исследуемых слов.

3. Этимологический анализ материала.

В отношении крымско-готского языка возникают особые задачи:

1. Определение степени аутентичности исследуемых данных как лингвистическими, так и экстралингвистическими методами.

2. Выяснение характера крымско-готской лексики на основе этимологического анализа (процент исконной германской лексики, заимствований, слов неясной этимологии).

3. Определение ареальной принадлежности крымско-готских данных.

4. Обсуждение «герульской проблемы» (поскольку в эпоху Великого переселения народов в Крым вместе с готами проникли и герулы, чей племенной и ареальный статус, а также соотношение с крымскими готами до сих пор остаются дискуссионными) .

5. Выяснение возможности расширения круга крымско-готских данных (топонимика, ономастика).

В отечественной науке отмечается рост интереса к готскому языку и культуре готов, особенно крымских готов. Пребывание готов в Крыму – обширная проблема. Так исторически сложилось, что в России всегда был наиболее известен ее историко-археологический аспект, тогда как западноевропейская наука сосредоточилась на интерпретации реликтов крымско-готского языка. Однако специфика крымско-готской проблемы этим не ограничивается.

Еще в конце XX века был очевиден некоторый разрыв между источниками, сообщающими о готах в Крыму, и данными археологии. Сейчас мы располагаем целым рядом обобщающих трудов, по которым вполне можно судить о состоянии крымско-готской археологии. И всё же разрыв между историко-археологической и филологической областью по-прежнему не преодолен. Историки не обращаются к подробному анализу крымско-готского языка – ср. обширные труды Х.-Ф. Байера (2001 г.) и М. Б. Щукина (2005 г.), где по вполне понятным причинам лингвистические проблемы не затрагиваются. Тем не менее, без рассмотрения крымско-готских языковых данных сумма наших знаний о крымских готах всегда будет неполной. В свою очередь, филологи, обращавшиеся к анализу крымско-готского языка, имели весьма смутное представление об основных достижениях крымской археологии. В лучшем случае дело ограничивалось анализом источников, а поскольку до сих пор крымско-готским языком детально занимались лишь зарубежные филологи, то указания на источники обычно приводились с опорой на одни и те же исследования (в частности, Р. Лёве и А. А. Васильева).

Аспекты крымско-готской проблемы, являющиеся смежными для истории, лингвистики и краеведения, также разработаны недостаточно. Даже в основных работах западных лингвистов, посвященных крымско-готскому языку (М. Стернс, 1978 г., О. Грёнвик, 1983 г.), остается без обсуждения проблема наличия или, наоборот, отсутствия германских реликтов в крымской топонимике и ономастике (хотя эта тема была намечена О. Н. Трубачевым в 1989-1999 гг.). Все эти лакуны требуют заполнения.

Во Введении получают обоснование выбор и принцип систематизации материала и обсуждаются основные направления истории вопроса, в соответствии с чем определяются цели и задачи исследования.

В 80-е годы XX в. этимолог М. Майрхофер применительно к древним языкам ввел термин «Korpussprache» – «язык определенного корпуса данных», призванный определить бытование языка, дошедшего до нас исключительно в текстах, надписях и косвенных источниках. В зависимости от обширности данных выделяются «языки большого корпуса» – языки с богатой письменной традицией (санскрит, латынь, древнегреческий) и «языки малого корпуса», представленные в относительно крупных текстах, но сохранились фрагментарно, как древнеперсидский или готский. При этом «языки малого корпуса», дошедшие лишь в глоссах, косвенных свидетельствах, личных именах и топонимах – например, фракийский, лидийский, мессапский, фригийский – обозначаются как «реликтовые».

В ходе научной дискуссии М. Майрхофера и Ю. Унтермана были выработаны новые термины – «Trümmersprache» и «Restsprache», в некоторых случаях являющиеся синонимами, но призванные передавать разные понятия. «Trümmersprache» – язык, сохранившийся в специфической или неполной письменной фиксации или вообще известный лишь по косвенным источникам. Очевидно, что все языки этого типа являются древними или соотносятся в первую очередь с диахронией. Для этого термина в работе предлагается эквивалент «руинированный язык» (по обратному соотношению со «Sprachtrümmern»).

Термин «Restsprache» передается в работе как «реликтовый язык». Это указание на способ существования языка и его статус с точки зрения социолингвистики. Реликтовый язык, отстаивает свои позиции в чуждом языковом и этническом окружении и, как правило, ко времени письменной фиксации находится на грани вымирания. Определение «реликтовый язык» может относиться к любому языку, оказавшемуся в таком положении, вне зависимости от степени хронологической глубины.

Тем самым понятие «языковые реликты» (Sprachreste, Sprachtrümmern) ныне обрело новую жизнь и новый смысл по сравнению с XIX в. Это связано с появлением новых терминов «руинированные языки» и «реликтовые языки».

Таким образом, терминология, выработанная к концу 80-х годов XX в. немецкими лингвистами для описания древних языков различной степени сохранности, полезна и даже необходима в целом ряде отношений. Для настоящей работы наибольшую важность имеют следующие термины:

1) древнегерманские языки большого и малого корпуса данных;

2) древнегерманские/германские руинированные и реликтовые языки;

3) готские языковые реликты.

В число древнегерманских языков, не имеющих письменной традиции, прежде всего входят языки восточногерманских племен: вандальский и бургундский, а также лексические реликты гепидов, ругов и скиров. К языкам (диалектам) этого бесписьменного типа следует относить и язык герулов, ареальная принадлежность которых остается спорной. Герулов относят то к восточным, то к западным германцам, то к скандинавам, а иногда считают не этносом, но особой социальной группой. В любом случае, ареальное соотнесение герулов обычно проводится не на основании анализа лексических реликтов, а с учетом нелингвистических фактов. В западногерманском ареале собственной письменной традиции не имел лангобардский язык, однако объем и определенное разнообразие лексического материала, дошедшего в неаутентичной (латинской) письменной фиксации, отличает этот язык от перечисленных восточногерманских языков (диалектов).

Указанные восточногерманские языки следует определять как руинированные, поскольку определяющим аспектом их характеристики является принципиальная неполнота сохранившихся данных. Напротив, лангобардский язык является не только руинированным, но и реликтовым, так как для него было характерно долгое бытование в чуждой этнической среде.

В специфической фиксации известен крымско-готский язык. По степени сохранности данных он является руинированным, а по способу своего существования – реликтовым. Будучи во многом самостоятельным по отношению к готскому языку, известному нам по переводу Св. Писания (классическому готскому), крымско-готский язык, тем не менее, связан с обширной темой «готского за пределами классического корпуса данных». В рамках этой темы всемерного внимания заслуживают готские языковые реликты, стоящие вне языка готского перевода Св. Писания, но допускающие соотнесение с широким и надежным кругом данных. На необходимость обобщения этого корпуса указывал Ф. Вреде, видевший общую исследовательскую задачу еще более широко – в совокупном представлении «вандильской диалектной группы», то есть данных всех восточногерманских языков.

Анализ материала древнегерманских руинированных и реликтовых языков имеет свою специфику по сравнению с исследованием других древних языков этого типа. Как правило, германские данные либо этимологически прозрачны, либо в целом соотносятся с германским фоном. И хотя в каких-то случаях (прежде всего в крымско-готском) возможны весьма пестрые соотнесения, в целом перед нами известный германский лексический материал. Однако большая часть реликтов сохранилась в неавтохтонной письменной фиксации.

Таким образом, древнегерманские руинированные и реликтовые языки являются особой общностью и в совокупности располагают не только достаточно обширным, но и весьма плодотворным материалом для описания и анализа. Объединение их обусловлено не только генетической близостью, но и общими хронологическими рамками: конец IV – начало VIII в., причем крымско-готский и в этом отношении является поистине реликтовым языком, прошедшим особый путь (проникновение германцев в Северное Причерноморье в конце III в. – письменная фиксация XVI в.). Тем самым этот материал имеет большое значение для исследования германских древностей эпохи Великого переселения народов.

Поскольку данная тема предполагает целый ряд «исследовательских ландшафтов», следует установить, что в рамках настоящей работы за основу принято определение «готский». Исходя из этого, в последующих главах рассматриваются готские языковые реликты разных ареалов и хронологических срезов и корпус данных самостоятельного германского реликтового языка – крымско-готского.

В подразделе 1.7.4 и его параграфах обсуждаются хронологические соотнесения готских языковых реликтов, проблема периодизации памятников и вопрос о диалектном членении готского языка.

Многие готские языковые реликты, равно как и крымско-готский материал, сохранились в неаутентичной письменной фиксации. Важной составляющей методики исследования готских языковых реликтов является отделение чуждой, наносной языковой информации от восточногерманской, готской. Потому в первой главе работы подробно рассматриваются основные принципы и закономерности оформления германского материала в народной латыни и греческом языке. В связи с этим учитываются важнейшие особенности фонетики народной латыни, и при сопоставлении с закономерностями латинской передачи древневерхненемецких и лангобардских имен собственных устанавливаются принципы латинизации остготских и вестготских имен. Правила греческой передачи некоторых важных особенностей готского (германского) консонантизма и вокализма устанавливаются на основе данных, представленных у Прокопия Кесарийского (VI в.).

В качестве источников возможного влияния на крымско-готский материал в разделе 2.2.2 рассматриваются следующие языки и диалекты: 1) диалект мариупольских греков – потомков крымских греков (в 70-е годы XX в. М. Стернс в своем анализе крымско-готского материала привлек данные мариупольских греческих говоров с опорой на работу М.В. Сергиевского); 2) крымско-татарский язык; 3) средневерхненемецкий и средненидерландский (лингвистическое сознание Бусбека как носителя западногерманского языка). Основы этой методики заложены в работе М. Стернса, однако обзор фонологической системы мариупольского осуществляется в настоящей диссертации непосредственно по работе М. И. Сергиевского и с учетом иных источников, а обзор фонологической системы крымско-татарского языка в этих целях делается впервые.

Значительную часть корпуса готских языковых реликтов составляют имена собственные. В связи с этим в главе I обсуждается общая специфика древнегерманских имен собственных как языковых единиц и особые проблемы, возникающие при исследовании остготской и вестготской ономастики (раздел 3).

Проблема реконструкции готской лексики на материале заимствований обсуждается исключительно в теоретическом плане, поскольку реконструкция готской лексики на материале заимствований в романские языки (методика Э. Гамильшега) в настоящее время оценивается не просто как гипотетическая, но как проблематичная. Потому реконструированные слова этого рода далее (главы II и III диссертации) не вносятся в общий корпус исследуемых готских реликтов.

Исследование позволяет сделать следующие выводы: 1) носители черняховской культуры (или по крайней мере, некоторые из них) были грамотны и владели латынью, греческим языком и старшеруническим письмом (причем руны наносились как при изготовлении предмета, так и при позднейшем владении им; ср. пряслице из Лецкан, с одной стороны, и надпись на кольце из Пьетроассы, с другой); 2) владение старшеруническим письмом безусловно указывает на германцев; 3) поскольку ареал черняховской культуры совпадает с исторически засвидетельствованными местами расселения готов, это означает, что среди черняховских германцев, владеющих руническим письмом, были и готы; 4) следовательно, готы владели руническим письмом; 6) однако старшерунические памятники, соотносимые с готами, гетерогенны (ср. копье из Ковеля, с одной стороны, и рунические надписи в составе черняховской культуры – с другой); 7) при этом языковые особенности старшерунических надписей, традиционно считаемых готскими, являются восточногерманскими, но могут соотноситься как с готским языком, так и с другими восточногерманскими языками (диалектами).

Раздел 2 главы II посвящен анализу лексики малых готских текстов (IV-VI вв.) – фрагментов готского календаря и готских подписей в латинских купчих (грамота из Неаполя, 561 г.; грамота из Ареццо, 536-538 гг.). Все эти тексты обнаруживают ряд общих особенностей. В области фонетики следует отметить вариативность