Гунтхард Вебер кризисы любви

— Что касается систем, то более поздняя система имеет преиму­щество перед более ранней. Поэтому нынешняя семья обладает при­оритетом перед родной семьей, а второй брак — перед первым. Если у одного из родителей, в то время как они состоят в браке, рождается ребенок от другого человека, то отношения с этим лицом имеют при­оритет перед предыдущими.

— Если мужчина и женщина стоят друг против друга, это часто означает, что между ними нет больше интимных отношений.

— Если женщина выбирает на роль сына женщину, это значит, что сын гомосексуалист или существует опасность стать гомосексуа­листом.

— Если один из участников хочет выйти за дверь или выходит за дверь, это значит, что для него существует опасность самоубийства.

— Если дети стоят между родителями, это означает, что брак рас­пался (часто это бывает расстановкой-решением).

— Если был прежний возлюбленный, то в расстановке-решении муж должен стоять между ним и женой (то же самое касается и жены в отношении прежней возлюбленной мужа).

— Если в расстановке все участники смотрят в одном направле­нии, это значит, что перед ними стоит кто-то забытый или исклю­ченный из системы.

232

4. Специальные области терапии а) Терапевтическая работа с чувствами

Терапевты обязательно должны смотреть, помогает ли какое-то чувство продвинуться дальше в направлении решения или запутыва­ет ситуацию еще больше.

Чувства, ведущие к действию, — это первичные чувства, и они очень просты. Их не нужно долго объяснять, это чувства без всякой драмы. Поэтому они обладают определенным покоем, кроме тех слу­чаев, когда речь идет действительно о драматических вещах. Тогда чувство тоже драматично, но это совершенно адекватно, как, напри­мер, при удушье.

Большинство тех чувств, которые демонстрируются, — это чув­ства вторичные, они являются подменой действия. Так как они при­званы убеждать других в том, что человек действовать не может, они должны быть преувеличены и драматизированы. Человек, испыты­вающий вторичные чувства, чувствует себя слабым, как, кстати, и другие присутствующие, которые тоже чувствуют себя слабыми и призванными что-то сделать, но при этом видят, что здесь все равно ничего не поможет.

Если чувства первичны, то те, кто при этом присутствуют, испы­тывают сочувствие, но чувствуют себя свободными, потому что чело­век, который демонстрирует подобные чувства, силен. Распознать это очень легко. Человеку, испытывающему вторичные чувства, прихо­дится затемнить реальность, потому что это чувство он поддерживает с помощью внутренних образов. Поэтому он, как правило, закрывает

233

Я хотел бы привести один пример, касающийся первичной и вто­ричной печали. Первичная печаль — это, к примеру, очень сильная боль разлуки. Если человек переживает эту боль, то печаль быстро проходит, и тогда человек снова свободен и может начать действо­вать. Вторичная печаль проявляется, например, в жалости к самому себе. Такое чувство может длиться всю жизнь. Эта печаль не служит новому началу. Она является подменой первичной боли.

Месть — это тоже вторичное чувство и нередко реакция на пре­рванное движение любви к... Но это чувство может быть и системно перенятым из какой-либо вышестоящей системы. Упреки — это всегда подмена принятия.

Человек часто начинает испытывать злость, причинив вред дру­гому, хотя все основания злиться должны бы быть у другого. Злость зачастую является подменой просьбы в отношениях. «Ты ведь дол­жен был видеть, что я...» Ему нужно было всего лишь попросить. Или, к примеру, человек полагает, что заслуживает повышения зарплаты, и вот он садится за свой письменный стол и злится на шефа, вместо того чтобы подойти к нему и попросить о повышении зарплаты. Это подмена действия. Страдания часто бывают вторичным чувством и подменяют собой действие.

Третью категорию составляют системно перенятые чувства. В этом случае человек не в себе. Он отчужден от себя самого, и сделать с ним тоже ничего нельзя, так как он находится в чужом чувстве. Здесь сра-

234

Арнольд: Мне очень интересны перенятые чувства, потому что Мне знакомо нечто подобное: не быть внутри и не быть снаружи.

Б.Х.: Да, к примеру, злость и ярость с преувеличенной потребнос­тью установить справедливость, или если я мститель, то здесь речь всегда о перенятом чувстве. Восстановить справедливость человек всегда стремится для кого-то другого из прошлого. Когда речь идет о несправедливости по отношению к самому себе, это чувство намного менее интенсивно, чем когда человеку придает силы идентификация.

Арнольд: Для меня это самые тягостные чувства.

Б.Х.: Ясно. Чтобы человек мог с этим справиться, ему нужно внут­реннее очищение.

Ютта: У меня часто бывает чувство обиды, например, с моим мужем. Я очень быстро начинаю чувствовать себя обиженной.

Б.Х.: Как ты это сейчас описываешь, это! обладает качеством пе­ренятого чувства. Возможно, ты идентифицирована с кем-то, кто дей­ствительно был обижен. И все происходящее потом было бы тогда двойным смещением.

Есть и еще одна, четвертая, категория чувств, которые я называю мета-чувствами. Эти чувства обладают совершенно иным качеством. Это чувства без эмоций. Они являются чистой, сосредоточенной си­лой. К этим чувствам относятся, например, мужество, смирение (как согласие с миром таким, какой он есть), спокойствие. Существует также мета-любовь, некая вышестоящая любовь. Когда один человек что-либо причиняет другому, не будучи при этом на него злым, как, к примеру, хирург, а иногда и психотерапевт, это я называю мета-агрес­сией. Та дисциплина, которая необходима для стратегического дей­ствия, — это мета-агрессия. Действовать стратегически можно толь­ко со строжайшей внутренней дисциплиной, и это очень много сил. Раскаяние, например, также является мета-чувством. В этом случае человек сосредоточен, и он знает о том, что ему положено. Он чув-

235

ствует это, и этому он следует. Если же человек уклоняется от того, что ему положено, тогда он фиксирует что-то, что опять же является родом совести, духовной совести в отличие от ну, скажем, совести действий. Она как-то связана с мета-чувствами, к примеру, когда человек изменя­ет Самому себе. '

Венцом всех мета-чувств является мудрость. Она связана с муже­ством, смирением и силой. Мудрость — это чувство, с помощью ко­торого человек может различать, что имеет значение, а что — нет. Муд­рость не озйачает, что я что-то знаю, она означает, Что в определен­ной ситуации я распознаю, что возможно, а что — нет и что мне нуж­но делать. Мудрость всегда ориентирована на действие. Действия человека мудрого не являются следствием неких выводов, он непос­редственно воспринимает то, что правильно. Поэтому люди мудрые всегда поступают не так, как от них ожидают.

Когда возникают мета-чувства, они воспринимаются как подар­ки. Их нельзя достичь, добиться, они даются нам как милость. Они являются вознаграждением за опыт, за усилия — как спелый плод.

То, что человек всегда, во всех областях, и прежде всего в отноше­ниях испытывает чувства, является частью того, из чего складывает­ся полнота жизни. Мета-любовь придает отношениям силу и безо­пасность, из нее вытекают ответственность, надежность и верность.

Поддержка или ослабление

Когда наблюдаешь Берта Хеллингера за работой, кажется, что он принципиально направляет свое внимание на вопрос: придает ли сил то, что человек говорит, чувствует и как он себя ведет, ему самому и другим или же это ослабляет его самого и других? Если он приходит к выводу, что ослабляет, он прерывает примеры такого рода, иногда с помощью юмора, иногда конфронтации, а иногда давая объяснения или рассказывая небольшую историю, но всегда очень рано.

Пример:

Ханнелоре (плаксивым голосом): У меня ком в горле, и он подни­мается все выше.

236

Б.Х.: Какого они цвета?

Ханнепоре: Темные.

Б.Х. (удивленно): Темные? (Группе) Вы заметили сейчас переме­ну? Теперь здесь снова больше силы. Всегда, когда человек уходит в слабые чувства, он что-то затемняет, он не может правильно видеть и слышать. Все, что делает слабым, ничего не дает. Об этом можно зат быть, а если кому-то это нужно, ему можно сказать, пусть наслажда­ется этим время от времени.

Марта: Меня интересует, как отличать чувства, дающие силу, от тех, которые ее забирают. Я пока это не совсем понимаю. Я не знаю, как мне определить, ослабляю ли я себя тем, что плачу, как это часто со мной бывает, или нет.

Б.Х.: Сила проявляется через воздержание от аффекта. Знаешь» что такое воздержание?

Марта: Удерживать?

Б.Х.: Это когда человек не накладывает в штаны. В этом — сила. Ты можешь здесь увидеть, когда человек уходит в чувство, которое делает его слабым, и ты можешь посмотреть, как с этим поступаю я, чтобы он снова вошел в силу. У ослабляющих чувств есть что-то ма-нипулятивное. Их задача г- привести другого к тому, чтобы он что-то сделал для этого человека, причем сам этот человек активен не будет. Слабые чувства служат оправданию бездействия и поддержанию про­блемы. Поэтому, пока человек находится в такого рода чувстве, тут и сделать в большинстве случаев ничего нельзя, как нельзя и прини­мать какие-то решительные меры.

Анджела: У меня еще один вопрос: а существует ли сильная сла­бость?

Б.Х. (после некоторых раздумий): Да, если ее используют страте­гически.

Анджела: Я задаю этот вопрос, потому что для меня слабость — часть жизни.

Б.Х.: Нет, частью жизни является нуждаемость, и это нечто иное. Очень важно, чтобы мы признавали, что мы в чем-то нуждаемся, и чтобы в отношениях мы давали понять, что нам нужен другой, и ис­пользовать его при этом. В партнерстве нуждающимися являются оба, и на этом строятся отношения. Если у кого-то, к примеру, нет больше нуждаемости — бывает такое, что люди приходят к своей полноте, они переливаются через край, то другие могут у них брать. Однака

237

если они ничего не берут У другого, то отношений это не (создает. В этом случае они самодостаточны. Нотем человечнее другое. (

Знаешь, как обходиться с нуждаемостью? Попросить о чем-то другого, совершенно конкретно. То есть не так; «Пожалуйста, люби меня больше*. Это неконкретноа А вот так: «Пожалуйста, останься со мной еще полчаса и поговори со мной». Это достаточно конкрет­но. Потому что тогда человек знает, что через полчаса он просьбу вы­полнил» Если же ты скажешь: «Всегда оставайся со мной», то такую просьбу человеку не выполнить, и он будет чувствовать, что от него требуют непосильного.

Эдда: У меня сильно бьется сердце и очень вспотели ладони, и я спрашиваю себя, смогу ли я когда-нибудь утихомирить свою нужда­емость?

EiX.x Да, ты должна здесь различать. Это нуждаемость кого-то, 1 кого больше нет. В этом смысле нет больше того маленького ребенка, как нет больше и того человека, который ребенку нужен. И как бы ты теперь, будучи взрослой, ни пыталась получить это от другого чело­века, или если ты, взрослый уже человек, попытаешься получить это от своих матери и отца, то все это уже невозможно.

Выход здесь в том, чтобы ты отправилась назад, приблизительно так, как я проделал это с Бригитте, пока снова не станешь ребенком, и тогда ты, возможно, посмотришь на твоих тогдашних мать и отца и, став тем ребенком, туда пойдешь. Тогда ты сможешь сама быть за­щитой для ребенка, так, чтобы он чувствовал себя уверенно. Ты мо­жешь, так сказать, разделить в себе нуждающегося ребенка и взрос­лого человека. Взрослый защищает ребенка. Потом ты всегда можешь получить помощь от терапевта, который тебе в этом помогает. Тогда это будет ясная ситуация, и тебе нечего будет стыдиться. Будучи взрос­лым, человек может сказать: «Это уже неуместно». Но для ребенка это уместно.

Прощание и работа скорби

Недавно в группе был один участник, который узнал из газеты, что его внебрачный сын погиб в результате несчастного случая. Сына этого он никогда не видел и никогда не принимал в нем участия. Сам он позже женился, и у него было трое детей. Он сделал расстановку системы, и я поставил рядом с ним его мертвого сына. Затем я поса­дил сына перед отцом, и он положил руку ему на голову, и он выказал очень глубокую боль и глубокий Стыд. Тогда это осталось позади. Со своей женой он вообще не находил общего языка. Но в тот вечер она

238

Карл: Меня занимает идея работы скорби. Значит, дело здесь об­стоит так: когда принимают того, кто был исключен, то это просто хорошо, и ничего другого делать больше не нужно.

Б.Х.: Работа скорби относится к непосредственным отношениям, а не к тем людям, которых я не знал, Те люди должны быть просто приняты. Во всяком случае, у меня есть такое представление, что че­ловек достигает своей полноты и законченности только тогда, когда все, кто относится к его системе, обретают место в его сердце. Тогда он полон, а пока кого-то не хватает, он неполон. Тогда ему чего-то не хватает до его цельности. Только когда все тут, он может делать то, что ему соразмерно, не будучи ничем отягощен.

Марта: Я думаю о моем коллеге, который летом погиб в результа­те несчастного случая, на меня это очень сильна повлияло. С того момента я похудела на десйть фунтов, и я не знаю, почему это так. И плакала я много, у меня такое чувство, что я вижу себя неадекватно.

Б.Х.: Может быть, ты отказалась от чего-то, что он хотел тебе дать, или ты что-нибудь в нем отрицательно оценивала? Ты должна ему что-нибудь?

Марта: У меня была короткая связь с его братом, он не был с этим согласен.

Б.Х.: С ним у тебя тоже была связь?

Марта: Нет, он женат на другой моей коллеге.

Б.Х.: Я дал тебе сейчас некоторые наметки. Дай-ка, пожалуй, это­му подействовать. Я все же остаюсь при мнении, что ты что-то долж­на, причем должна что-то взять. Прощание удается, если я принял все, что мне кто-то дарит.

Я расскажу один пример, это происходило со мной по соседству.

Фрау М. была в ужасном горе, когда умер ее муж. Он умер от ин­фаркта, и с тех пор прошло уже десять лет. Фрау М. становилась все худее и худее и много плакала. Я сказал ей, что если ей вдруг понадо­бится помощь, она может спокойно ко мне прийти. Через год она появилась у меня перед дверью и сказала: «Господин Хеллингер, не могли бы вы мне помочь?» Я сказал: «Проходите в дом». Вот она усе­лась, и я сказал ей: «Вспомните, что было тогда, когда вы впервые встретили господина М.». Тогда она закрыла глаза, а потом начала улыбаться. И я сказал ей: «Теперь вы можете идти», и тогда она рас­цвела и с тех пор снова стала очень энергичной, бойкой женщиной. Так что к прощанию относится хорошее воспоминание.

239

Адриан: Во мне чередуется чувство грусти и отчасти чувство, что я должен смириться.

Б.Х.: Вчера твоя печаль имела характер жалости к самому себе.

Адриан: Это верно.

Б.Х.: Это вредная грусть, она ничего не дает.

Адриан: Иногда я позволяю ее себе.

Б.Х.: Нет, нет. Это пренебрежение ребенком и матерью. (Речь шла об аборте, который в это время собиралась сделать его жена.) Ни в коем случае не позволяй ее себе! Такой род печали приносит новую вину и часто длится всю жизнь, потому что она не меняется. Жалость к самому себе нарциссична.

В случае первичной печали все по-другому. Я вспоминаю конец одного семинара в США, на котором две маленькие девочки из од­ной семьи ужасно разревелись. Когда мать призывала их: «Да пре­кратите же», одна девочка сказала: «Нет, еще пару минут». Она виде­ла нас и расстроилась, что мы уходим, — это была боль прощания. Эта боль требует некоторого времени, а затем она проходит, в ней есть что-то стихийное.

Адриан: Я тоже довольно хорошо умею это различать, но все же иногда такое случается.

Б.Х.: Не случается вообще ничего, это делаешь ты!

Когда траур не прекращается

Один участник задает вопрос по поводу женщины, живущей с ним пососедству. Десять лет назад она потеряла в автокатастрофе своего двадцатилетнего сына и все еще горюет.

Б.Х.: Эта женщина злится на сына. Когда кто-то злится на умер­шего, то горе не прекращается. Поэтому она должна сказать: «Я ува­жаю твою жизнь и твою смерть». (Молчание) Я говорю это тебе, но ты не можешь сказать ей это так.

В 31 год Рильке написал однажды в письме: «Откажитесь от от­ветов. Ведь вы еще не можете жить ответами». Это очень важный терапевтический принцип. Не дают ответа тому, кто еще не может им жить.

Адельгейд: А как же тогда можно помочь человеку прийти к тому, чтобы он смог этим жить?

Б.Х.: Зачем это нужно?

Адельгейд: Это может быть моей задачей как терапевта.

Б.Х.: Нет, нет. Терапевт — это тот, кто старательно плетется в хвосте.

240

Желание помочь в горе

Адельгейд: У меня еще один вопрос: скажешь ли ты, что это отно­сится и к тем случаям, когда ребенок инвалид? В этих случаях речь тоже о том, чтобы родители это признавали?

Б.Х.: Нет, тут нужно кое-что другое. Все ведь начинается с зача­тия. Это самое чреватое последствиями, самое рисковое и самое вы­сокое деяние. Этому акту следует отдавать должное во всем его вели­чии. Это первое. Тогда родители признают свою ответственность за то, что из этого следует. Это их достоинство. Они принимают ребенка таким, каким он появляется. Это правильная позиция, смиренная позиция, в которой проявляется величие. И тогда течет нечто такое, что иначе вообще течь не может.

Адельгейд: Это было бы, да...

Б.Х.: У большинства так это и бывает, ты бы удивилась. Задетыми оказываются те, кто находится снаружи. Большинство родителей при­нимают это, они готовы это нести, а твоя позиция им мешает. Ты воз­ражаешь, и тебе не хватает сочувствия. Поэтому ты не можешь отда­вать им должное. Это было бы первым шагом. И отдавая им должное, следует держаться нейтрально. Я думаю, в этом контексте это было бы уместно.

Пример:

Еще один пример:

Недавно мне позвонила коллега, у которой был клиент, покончив­ший с собой. Теперь она полагала, что должна помочь родным в горе, и спрашивала, должна ли она пойти на похороны. На что я сказал; «Нет, вовсе нет. Ты сделала свою работу, все остальное — это их дело. Ты не должна тут вмешиваться». К чему все это? Я же не могу, как терапевт,

16 — 2296

241

чувствовать себя обязанным защищать людей от жизни или от того, что к ней относится. Это то самое «хотеть-как-лучше», которое губит мир и прежде всего отношения.

Б.Х.: Что это значит?

Адельгейд: Для этого мне еще нужно время.

Б.Х.: Это значит, что ты остаешься при своем мнении, и для меня это совершенно нормально. Я согласен с этим. Твоя реакция не мо­жет ничего отнять из того, что я сказал, и прибавать тоже ничего не может. То, что сделал я так или иначе верно, — это терапевтическая позиция.

Собственная и перенятая печаль

Йене: У меня есть вопрос по поводу печали. Что сейчас есть моя подлинная печаль, а что — моего отца?

Б.Х.: Что значит подлинная? Подлинная, это если для нее есть непосредственный повод. Если его нет, тогда она, как правило, пере­нята, и ты испытываешь ее вместо кого-то другого. А мотивацией все­гда является любовь. Если это так, ты можешь сказать отцу: «Я беру это на себя, дорогой папа» или: «Дорогой папа, я испытываю ее для тебя, эту печаль».

Йене: Чтобы из нее выйти?

Б.Х.: Ох, да просто так, даже если ты не выйдешь, просто сделай-ка это. (Смех в группе;-обращаясь к группе) Решением было бы, если бы он сказал: «Я делаю это для тебя, отец. Если тебе это помогает, я рад взять ее на себя».

Роковое или деланное страдание

Йене: Я очень хорошо себя чувствую в Обществе анонимных ал­коголиков с их открытостью и доверием. Но это общество отмечено еще и огромным количеством страданий. А вопрос у меня такой: «Су­ществует ли что-то, что так же глубоко задевает и объединяет, но в здоровом, радостном и веселом смысле, или для того, чтобы снова выдвинуть на передний план это общее, сначала необходимо такое страдание?»

Б.Х.: Я думаю, что уже сама постановка вопроса на него и отвеча­ет. Этой глубины не достичь без страдания и вины — так я считаю. Эти большие силы тоже привязаны к страданию. Даже в Библии ска­зано: «Кто не страдал, что тот знает?»

Алексис: А не Может ли это быть еще и соблазном пострадать?

Б.Х.: Да, но это не действует. Силу имеет только роковое страда­ние, не деланное. В Обществе анонимных алкоголиков у тебя есть

242

еще и непреднамеренность. Ни у кого нет никаких намерений по отно­шению к другому.

Я хотел бы ввести еще одно различие из первичной терапии. Су­ществует такое представление, что если человек поддается какой-либо потребности или какому-нибудь действительно насущному чувству, то он теряет контроль. Но это не так. Если чувство адекватно ситуа­ции, к примеру, если это боль разлуки или обоснованная ярость, а может быть, страстное желание или движение любви к..., и если кто-то ему предается, по-настоящему предается, то уже в самом этом чувстве и в этой потребности есть контроль. Чувство и потребность заходят на­столько далеко, насколько это хорошо, и никто не будет скомпромети­рован, если отдаст себя в его власть. Чувство имеет что-то вроде внут­ренней границы стыда, которая очень точна. Но это касается только первичных чувств, не вторичных. В случае вторичных, наигранных чувств можно и опозориться. На эти чувства полагаться нельзя.