Глава 4. Уравнительный принцип и советская уравниловка

Глава 4. Уравнительный принцип и советская уравниловка

Эта идея, лежащая в самой основе христианства, стала в СССР объектом "официально предписанной" фальсификации задолго до 1985 года - как только престарелого генерального секретаря КПСС Л.И.Брежнева окружила интеллектуальная бригада "новой волны". Одна из первых песен, которые запел идеолог КПСС А.Н.Яковлев, была о "поpожденной нашей системой антиценности - пpимитивнейшей идее уpавнительства". Идея равенства была представлена в виде уравниловки, из которой создали такое пугало, что человек, услышав это слово, терял дар мышления. Избивая это изобретенное идеологами чучело, на деле разрушали важный духовный стержень.

Вот депутат Н.М.Амосов, занимавший, согласно опросам, третье место в списке духовных лидеров нашей интеллигенции, в эссе под скромным названием "Мое мировоззрение" (в академическом журнале "Вопросы философии"!) утверждал: "Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству... За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу - ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых". И далее этот демократ предлагал (в 1988 году!) применить сугубо фашистскую процедуру по отношению ко всему населению СССР - провести селекцию на "сильных" и "слабых" путем широкого психофизиологического обследования.

Другой активный антисоветский идеолог А.С.Ципко писал: "Всегда, во все времена и у всех народов уравниловка поощряла лень, убивала мастерство, желание трудиться. Но мы отстаивали ее как завоевание социализма" (Можно ли изменить природу человека? – В кн. "Освобождение духа". М.: Политиздат, 1991). Это удивительно примитивная трактовка.

Однако ненависть к "уравниловке" стала важным компонентом антисоветского сознания. Согласно опросам 1989-1990 г., интеллигенции на вопрос о причинах наших бед отвечала: "система виновата". "Уравниловку" в числе трех первых по важности причин наших несчастий назвали 48,4% приславших свой ответ интеллигентов (при этом они же проявили удивительную ненависть к "привилегиям начальства" – 64% против 25% в "общем" опросе).

Проблема равенства и справедливости была поставлена уже в момент становления той философии, которая лежит в фундаменте нашей культуры. Аристотель писал: "общественная жизнь держится справедливостью", а последняя "больше всего сводится к равенству". В ходе формирования современного капитализма и характерной для него формы демократии важнейшим философским конфликтом стало противопоставление свободы равенству. Этот конфликт до сих пор присущ философии капитализма. Де Токвиль писал в письме: "Мой вкус подсказывает мне: люби свободу, а инстинкт советует: люби равенство". Можно сказать, что в западном сознании побеждает то вкус, то инстинкт.

В наиболее полной и поэтической форме отказ от равенства и культ сильных, находящихся "по ту сторону добра и зла", выразил Ницше. Но у него за отрицанием человеческой солидарности хотя бы стояло жгучее желание прогресса, совершенства, возникновения "сверхчеловека". Ради этого и развил он антихристианскую и трагическую философию "любви к дальнему". "Чужды и презренны мне люди настоящего, к которым еще так недавно влекло меня мое сердце; изгнан я из страны отцов и матерей моих".

Идеологическая подкладка под отрицанием равенства - социал-дарвинизм. Это учение, переносящее биологический принцип борьбы за существование и естественного отбора в человеческое общество. Это придает угнетению (и в социальной, и в национальной сфере) видимость "естественного" закона. Социал-дарвинизм возник под влиянием мальтузианства, очень популярного в апогее рыночной экономики учения, согласно которому "слабым" не только не надо помогать выживать - надо способствовать их исчезновению через болезни и войны. В конце 80-х годов наши журналы и газеты были полны совершенно мальтузианских заявлений видных интеллектуалов. А ведь в русскую культуру даже в XIX веке вход мальтузианству был настрого запрещен.

Суть того равенства, которое выращивали в советском строе, была покрыта многослойной ложью (в том числа лакировочной). А в перестройке этот идеал был специально опорочен как, якобы, порождение большевизма. Так давайте снимем эти слои лжи. Рассмотрим суть уравнительства и его духовные корни.

Эта суть - в отрицании главной идеи "рыночной экономики", где ценность человека измеряется рынком. Американец скажет: "я стóю 40 тыс. долларов в год". "Старому" русскому такое и в голову не придет. Для него ценность человека не сводится к цене. Есть в каждой личности некая величина - то ядро, в котором он и есть "образ и подобие Божие", и которое есть константа для каждого человеческого существа. А сверх этого - те "морщины", цена которых и определяется рынком, тарифной сеткой и т.д. Отсюда и различие в социальном плане. Если рынок отвергает человека как товар (какую-то имеющую рыночную стоимость "часть" человека - мышечную силу, ум и т.д.), то из общества выбрасывается весь человек - вплоть до его голодной смерти. Никакой иной ценности, кроме той цены, которую готов платить рынок, за человеком не признается.

Это ясно сказал заведующий первой в истории кафедрой политэкономии Мальтус: "Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор".

Ницше подвел под это "естественнонаучную" базу. Он писал: "Состpадание, позволяющее слабым и угнетенным выживать и иметь потомство, затpудняет действие пpиpодных законов эволюции. Оно ускоpяет выpождение, pазpушает вид, отpицает жизнь. Почему дpугие биологические виды животных остаются здоpовыми? Потому что они не знают состpадания".

Если "отвергнутые рынком" люди и поддерживаются социальной помощью или благотворительностью, то лишь потому, что это дешевле, чем усмирение голодных бунтов, которые к тому же делают жизнь "удачливых" слишком уж неприятной. И этот порядок оправдан культурой (всей философией свободы либерализма). Никто никому ничем не обязан!

Начнем с самого главного социального механизма советского уравнительства - способа распределения работы. Бубня во время перестройки о социальной справедливости, идеологи вспоминали только "оплату по труду", заставив забыть первую, гораздо более важную часть уравнительного идеала - "от каждого - по способности". Кто об этом помнит? А ведь это - развитие одного из важнейших охранительных табу, которые дают человечеству великие религии: "каждый пусть добывает хлеб свой в поте лица своего". Это - запрет на безработицу, и его нельзя обойти выдачей субсидий и превращением безработного в паразита.

Кладя эти принципы в основу нашей совместной жизни, наши отцы и деды, следуя главному закону крестьянской общины, заключили важнейший общественный договор: каждому человеку в России будет гарантирована работа. В идеале это будет работа по его способностям. Вот в чем были прежде всего равны наши люди. Мы обязались друг перед другом не выбрасывать за ворота в чем-то слабых людей, не дискриминировать эту кем-то выделенную часть, распределяя между собой их заработок. Мы обязались делиться друг с другом работой и никого не отправлять на паперть или в банду, или в сумасшедший дом - три пути для безработного.

Допустим, хозяйство СССР велось неважно, неповоротливо. Заставить всех людей трудиться с одинаково высокой интенсивностью не умели (вероятно, и не могли, недостаточна еще была индустриализация). Высок был поэтому, как говорят, уровень "скрытой" безработицы - мол, слишком прохлаждаются шахтеры и рабочие, работу десятерых могли бы и всемером сделать. На деле никто этот вровень никогда непредвзято не оценивал. Те прогрессивные экономисты, которые о нем фантазировали, потом оказались в других, очевидных вещах, такими лжецами, что и в этом вопросе на веру ничего принимать нельзя.

Допустим, что действительно можно было каким-то способом заставить рабочих попотеть, крутить гайки побыстрее. Это проблема управления, ее надо было кропотливо решать. Но политически активная часть граждан решила по-другому. Она вполне сознательно согласилась на превращение скрытой безработицы в явную. Так в душе был сделан шаг прочь от советского строя - отказались от постулата равенства и разрешили режиму выкидывать из общества целые отряды трудящихся. Выкидывать со спасательной шлюпки "лишних" людей.

Понятно, что равное право на доступ к работе возникло при советском строе вследствие обобществления средств производства. Религиозный запрет на безработицу обрел социальную и правовую базу. Будучи частичным собственником всей суммы средств производства, человек имел право на использование какой-то части средств производства, имел право на рабочее место. Вчитайтесь в слова Г.Х.Попова (сказанные в 1988 г., когда он еще не входил в пятерку самых богатых людей России): "Социализм, сделав всех совладельцами общественной собственности, дал каждому право на труд и его оплату".

Наличие общей собственности на средства производства автоматически и неизбежно порождало уравнительную часть и в распределении плодов труда, материальных благ, общественного богатства. Надо подчеркнуть, что в этом плане жизнеустройства уравнительство порождалось именно неизбежно, как следствие общенародной собственности на средства производства. Поэтому всякие разговоры о "ликвидации уравниловки" означали неявное отрицание общенародной собственности и советского строя.

Эти разговоры к тому же выдавали полное отсутствие правового сознания - ведь речь шла о том, чтобы лишить собственника его дохода на собственность. На каком же основании? По той причине, что кому-то не нравится, как этот собственник ведет себя в совершенно иной сфере - как работник. Именно в требовании устранить уравниловку содержался самый дикий произвол, какая-то вывернутая наизнанку архаическая общинность.

Ведь уравнительная выдача определенного количества благ из общественных фондов была очищена от всякого налета "помощи" и "благотворительности". Не была она и "социальной защитой". Само понятие "социальная защита" есть производное от формулы Гоббса "война всех против всех", которая предполагает, что в цивилизованном обществе приходится защищать "слабых" от гибели, предоставляя им минимум благ. В советской России человек имел на эти блага не гражданское, а естественное право (он рождался с неотчуждаемыми социальными правами).

Прежде чем затевать реформу, надо было бы всем нам прочитать роман Кнута Гамсуна "Голод". В зажиточном Осло в начале ХХ века молодой писатель был одной ногой в могиле от голода - уже и волосы выпали. Ему не только никто не подумал помочь - он сам не мог заставить себя украсть булку или пирожок, хотя это было не трудно. Святость частной собственности и отсутствие права на жизнь были вбиты ему в подсознание так же, как святость его личных прав гражданина.

Таким образом, уравнительная выдача благ в СССР вовсе не была следствием доброй воли "дающего". Мол, хочу - даю, не хочу - не даю. Человек получил на эти блага социально и юридически гарантированное право. Право это возникло при наделении всех граждан СССР общенародной собственностью, с которой каждый получал равный доход независимо от своей зарплаты.

В приведенном выше высказывании Г.Х.Попова есть такое продолжение: "Надо точнее разграничить то, что работник получает в результате права на труд как трудящийся собственник, и то, что он получает по результатам своего труда. Сегодня первая часть составляет большую долю заработка". Попов признает, что большая часть заработка каждого советского человека - это его дивиденды как частичного собственника национального достояния. То, что трудящиеся добровольно и безвозмездно отдали свою собственность мафиозно-номенклатурной прослойке, войдет в историю как величайшая загадка всех времен и народов. Уравниловки испугались! Дай-ка я все дивиденды с моей доли буду брать себе сам! Ну, берите теперь.

Наше уходящее корнями в общину уравнительство было совсем иного рода, чем "равенство" гражданского западного общества (чего часто не хотят видеть патриоты). Там - равенство людей-"атомов", равенство конкурирующих индивидуумов перед законом. Великий философ Запада Гоббс дал формулу: "Равными являются те, кто в состоянии нанести дpуг дpугу одинаковый ущеpб во взаимной боpьбе". Наше же равенство шло от артели, где все едят из одной миски, стараясь не зачерпнуть лишнего, но роль и положение каждого различны.

В обществе конкуренции "зачерпнуть лишнего" и даже оттолкнуть соседа от миски позволяет не только философия, но и лежащая в ее основе религиозная этика (отказ от идеи коллективного спасения). Люди, выросшие на почве православия и ислама, просто не понимают такой этики. Ее отвергала и вся русская культура. Человек, просто потому, что он родился на нашей земле и есть один из нас, имеет право на жизнь, а значит, на некоторый базовый минимум обеспечения. И это - не подачка, каждый из нас ценен. Мы не знаем, чем, и не собираемся это измерять. Кто-то споет песню, кто-то погладит по голове ребенка. Кто-то зимой поднимет и отнесет в подъезд прикорнувшего в сугробе пьяного. За всем этим и стоит уравниловка.

Помню вечерние дебаты на эти темы в лаборатории сорок лет назад, когда задумывалась вся эта перестройка. Сейчас удивляешься, как все совпадало: тот, кто проклинал уравниловку и мечтал о безработице (разумеется, для рабочих - очень уж они обленились), в то же время ненавидел "спившуюся часть народа". Он, мол, принципиально не оттащил бы пьяного согреться - пусть подыхает, нация будет здоровее. И доходили до фанатизма. Кто же, говорю, у нас не напивался - ведь эдак треть перемерзнет. Пусть перемерзнет! Так ведь и твой сын может попасть в такое положение - вспомни себя студентом. Пусть и мой сын замерзнет! Это и есть новое мышление. Здесь и происходит главное столкновение "реформы" с сознанием людей.

Сколько же благ распределялось у нас через "уравниловку"? Неужели и вправду наши "социальные иждивенцы" объедали справных работников и получали большую часть дохода не по труду, как писал Попов? Это - ложь, специально внедренная в общественное сознание. На уравнительной основе давались минимальные условия для достойного существования и развития человека - а дальше все зависело от него самого. Он получал на уравнительной и в большинстве случаев бесплатной основе жилье, образование, медицинское обслуживание. С большой долей уравнительности человек получал также скромную пищу, транспорт, связь, книги и прочие блага культуры. Здесь уравнительный механизм действовал через низкие цены на эти жизненные блага.

Всем известно, что если человек был готов напрячься, он мог заработать на жизнь "повышенной комфортности" - купить дачу, автомобиль, пить коньяк вместо водки. Но уровень потребления людей с низкими доходами был действительно минимальным - на грани допустимого. Никакой избыточной уравниловки в потреблении не было, все держалось на пределе.

Наш тонкий интеллектуал А.Бовин писал в 1988 г.: "Мы так натерпелись от уравниловки, от фактического поощрения лентяев и бракоделов, что хуже того, что было, уже ничего не будет, не может быть". Сколько же поедали "лентяи", если при виде их стола текли слюнки у Бовина? Ведь он мог бы привести и цифры. Вот потребление продуктов в 1989 году людей с разным месячным доходом (средняя зарплата рабочих и служащих в этом году составляла 240,4 руб., средняя оплата труда колхозников 200,8 руб.):

Потребление продуктов питания в СССР*

* "Социальное развитие СССР. 1989". М., 1991
Кстати сказать, образ советской уравниловки был преувеличен в сознании "обделенной" интеллигенции еще и из-за важной методологической ошибки. Вот типичная "антисоветская" жалоба инженера: "Бедный я, бедный. Получаю всего вдвое больше, чем неграмотная уборщица баба Маня. Когда кончится эта проклятая уравниловка!" Спросишь: а насколько же тебе надо больше? "Ну хоть втрое, как в Штатах". И в этом он ошибался – оплата инженера в США была, в общем, более уравнительной.

Да, у нас инженер получал 100 руб., а баба Маня - 50 (округленно, условно). А "за бугром" их баба Мэри - 100 пиастров, а сэр инженер 300. Где же больше уравниловка? Инженер уверен, что у нас. На деле из этих цифр без выявления "неделимостей" вообще ничего сказать нельзя. Вот одна "неделимость" - та "витальная корзина", тот физиологический минимум, который объективно необходим человеку в данном обществе, чтобы выжить и сохранить свой облик человека. Это - тот ноль, выше которого только и начинается благосостояние, а на уровне нуля есть лишь состояние, без "блага". И сравнивать доходы инженера и бабы Мани нужно после вычитания этой "неделимости".

Что же получается при таком расчете? Эта "неделимость" составляла в СССР около 40 руб. И благосостояние бабы Мани было не 50, а 10 руб. в месяц, а у инженера 100 - 40 = 60 руб., т.е. в шесть раз больше, чем у уборщицы. "За бугром" благосостояние уборщицы при физиологическом минимуме в 40 пиастров поднималось до 60 пиастров, а у инженера - до 260. Это в 4,3 раза больше. То есть, несмотря на больший разрыв в валовом доходе, распределение благосостояния было "за бугром" более уравнительным. Если бы баба Маня у нас получала всего 41 руб., а инженер 100, то его благосостояние было бы уже в 60 раз выше, чем у нее. Вот тебе и уравниловка.

Помимо того, что советский человек имел равное фундаментальное право на доступ к рабочему месту (право на труд), благодаря которому он гарантированно и вовремя получал зарплату, в СССР были постепенно созданы и другие каналы уравнительного распределения многих благ - общественные фонды потребления. Через эти каналы человеку давался определенное количество благ как члену огромной общины (СССР). В 1989 г. (последний год советского уклада жизни) доходы всего населения СССР составили 558 млрд. рублей, а расходы государства и предприятий на социально-культурные нужды составили 176 млрд. руб. (т.е. 31,5% от денежных доходов населения).

Важный момент заключается и в том, что принципы распределения в СССР позволяли избежать и резких разрывов в доходах работников разных профессий. А значит, между ними не возникало социальной вражды, так что в целом в массовом сознании была укоренена идея общества солидарного, основанного на сотрудничестве, а не конкуренции.

Отказ от уравнительных принципов расколол общество на множество конкурирующих социальных групп. Резко нарушились устоявшиеся, стабильные соотношения в социальных показателях жизни работников разных отраслей и жителей разных регионов страны. За время с 1990 по 1995 г. межотраслевая дифференциация среднего уровня зарплаты возросла с 2,4 до 5,2 (а если учесть резко выделяющуюся газовую промышленность, то до 10 раз). На рис. 2 показано, как изменилась зарплата ученых, работников сельского хозяйства и кредитно-финансовой сферы. Резкое расслоение по доходам произошло и среди регионов России. Разница в средней зарплате между регионами выросла за 1990-1995 гг. от 3,5 до 14,2 раз, в розничном товарообороте от 3,1 до 13,7 раз и в объеме платных услуг от 4,1 до 18,1 раз.

Посмотрим, как были реализованы в СССР уравнительные принципы в обеспечении доступа к некоторым главным материальным благам.

Жилье.

В СССР на определенной стадии развития пришли к тому, что право на жилье было введено в Конституцию, стало одним из главных прав. Это было уравнительное право, жилплощадь предоставлялась "по головам" (были небольшие льготы кандидатам и докторам наук, скрипачам, художникам, но это мелочи). При этом человек имел право не просто на крышу над головой, а на достойное жилье. Иными словами, была установлена норма, и если она не обеспечивалась, люди имели право на "улучшение жилищных условий".

Право на улучшение! Слова эти, бывшие в советское время привычными, еще затерты в памяти. А ведь надо в них вдуматься. И это было не декларативное право, не идеологический миф, а обыденное социальное явление. На 1 января 1990 г. в СССР на учете для улучшения жилищных условий состояло 14,256 млн. семей и одиночек - 23% от общего числа семей и одиночек в стране. И из года в год 13% из стоявших на учете получали квартиру (или несколько квартир, если большая семья разделялась). А, например, в Эстонской ССР в 1986 г. получили квартиры 33% от очереди, в 1989 г. 29%.

Уравнительная жилищная политика была осознанной и планомерной - государство оплачивало 85% содержания жилья. Вот справка Госкомстата СССР: "В 1989 г. в бюджете семей рабочих и служащих расходы по оплате квартир не превышали одного процента, а с учетом коммунальных услуг - 3% общих расходов. Оплата одного квадратного метра жилой площади составляет в среднем за год 1 руб. 58 коп., или 13 коп. в месяц. Затраты на содержание государственного и общественного жилищного фонда в прошлом году составили более 13 млрд. руб., из них свыше 2 млрд. - за счет квартирной платы, около 12 млрд. - дотации государства" ("Социальное развитие СССР. 1989". М., 1991)..

Надо сказать, что почти бесплатное жилье стало настолько привычным, что многие перестали платить даже эти 13 коп. в месяц. В среднем по СССР задолженность из года в год составляла 13,7% начисленной квартплаты, а в Армении, например, в 1989 г. была 30,3%.

Уравнительное право на жилье обеспечивалось ресурсами, государство строило много жилья. Смысл отказа от советского строя прекрасно виден из динамики жилищного строительства (см. рис. 3). Резкий перелом этой динамики наблюдается во всех странах, имевших, по примеру СССР, уравнительную жилищную политику и отказавшихся от нее ввиду принятия программы МВФ. Переход от уравнительного распределения к рыночному сразу делает жилье недоступным для большинства населения. И жилищные условия этой части населения начинают ухудшаться, хотя в силу своей инерции этот процесс не сразу заметен.

Напротив, в СССР жилищные условия населения неуклонно улучшались. Многим было противно, что это улучшение идет медленно - это они называли "равенство в бедности". В мышлении уже были сильны стереотипы социал-дарвинизма. Эта часть общества подсознательно уже желала разделения людей - роскошное жилье для одних и ночлежка для других. Сами они лично, как правило, были уверены, что попадут в "сильную" часть.

Усилиями поэтов и публицистов в массовом сознании было создано ощущение, что чуть ли не полстраны живет в коммуналках. Реальность была такова: в 1989 г. в городских поселениях СССР 83,5% граждан жили в отдельных квартирах, 5,8% в общих квартирах, 9,6% в общежитиях, 1,1% - в бараках и других помещениях. Чтобы проклинать за "коммуналки" советский строй, надо было просто не считать за людей ту треть населения даже богатого Запада, которая проживает именно "в иных помещениях" и считала бы за счастье иметь собственную комнату в общей квартире. О трущобах Рио де Жанейро, в которых без воды и канализации живет 3 млн. человек, и говорить нечего.

В жилищной сфере отказ от уравниловки означает качественный скачок - бедняки постепенно потеряют жилье. Этот процесс идет быстро – по данным МВД, уже в 1996 г. в России было около 4 млн. бездомных. Б.Ельцин в 1992 г. обещал, что Россия финансирует устройство ночлежек (он их мягко назвал "ночными пансионатами"). Из этого следует, что обнищание с потерей жилища было предусмотрено в программе реформы. О покупке чьих квартир взывают тысячи расклеенных по Москве объявлений? Квартир обедневших людей, которые "уплотняются", чтобы совместно проесть жилплощадь родственника или друга. А потом? Заболел ребенок, надо денег на врача да на лекарства - и продаст мать квартиру, переедет в барак, а там и в картонный ящик. Это все известно по Чикаго да по Риму. По данным на конец 1993 г. в России насчитывалось около 4 млн. бездомных ("Информационный бюллетень ВЦИОМ", 1995, № 4).

Понятно, что раз влиятельное меньшинство (активная часть интеллигенции) при пассивном согласии большинства отвергли уравнительный принцип, то советский строй был обречен. Покуда общественное сознание принимает идеологические установки социал-дарвинизма, и речи не идет о его восстановлении. Часть народа неизбежно вымрет. Но если граждане не отважатся взглянуть правде в глаза и не захотят понять, какой выбор они поддерживают и от чего отказываются, вымирание вообще не остановится. Расщепленное сознание не позволяет овладеть действительностью и принимать разумные решения.

А положение именно таково: люди, отказавшиеся от уравнительных принципов и неоднократно подтвердившие этот свой выбор, продолжают по отношению к себе лично требовать именно уравниловки - в ущерб другим. И при этом они явно не понимают, что требуют именно уравниловки, в самом примитивном, "совковом" смысле слова.

Зимой 2001 г. множество людей, одетых в норковые шубы и дубленки, выходили на улицы Владивостока и других городов Приморья с плакатами "Хотим жить!" Так они требовали, чтобы государство обеспечило их дома теплом. Большинство этих людей отвергали советскую уравниловку - распределение благ не на рыночной основе, а уравнительно, "по едокам". Очевидно, что тепло - одно из таких жизненных благ, и оно также может предоставляться или через рыночный, или через уравнительный механизм. Эти образованные люди не могли этого не понимать, когда голосовали против советского строя.

Согласно антиуравнительным установкам этих людей, были закрыты нерентабельные шахты Приморья. В советском хозяйстве, ориентированном на потребление, а не на прибыль, эти шахты были разумны и эффективны, а в обществе, основанном на конкуренции, они неразумны и неэффективны. Это образованные люди также должны были понять, и об этом их предупреждали. Таким образом, тепло в Приморье стало очень дорого. Грубо говоря, оно этим дамам в советских норковых шубах не по карману. Согласно их собственным, выстраданным антисоветским принципам, эти дамы должны были тихонько лечь и замерзнуть. Как сказал Мальтус, "природа повелевает им удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор".

Сделав выбор в пользу рыночного распределения благ (удовлетворение платежеспособного спроса) и отказавшись от уравнительного (удовлетворение потребности), жители Приморья четко и определенно отказались от права на жизнь как естественного права. Отказ от уравнительного распределения в чистом виде означает, что право на жизнь имеет лишь тот, кто может заплатить за витальные, необходимые для жизни блага. И государство при этом обязано только обеспечить свободу рынка.

В 2001 г. стало очевидно, что большинство жителей Приморья купить тепло по его реальной рыночной цене не могут. Потребность есть, а платежеспособного спроса нет. Поэтому плакат "Хотим жить!" смысла не имел. На этот плакат Греф резонно может ответить: "Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает". Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: "Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!". А Греф столь же резонно им ответит: "Вы имеете полную свободу покупать тепло и энергоносители - хоть у Березовского, хоть в Венесуэле. Но вы не имеете права требовать их от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.".

И тут выяснилось, что люди просят именно уравниловки - предоставления им тепла не через рынок, а как при советском строе - "по едокам". Они хотели бы, чтобы им локально, в порядке исключения, вернули определенную часть советской уравнительной системы. По мере того, как власть будет продавливать жилищно-коммунальную реформу, таких желающих будет становиться все больше и больше.

Важно подчеркнуть, что всю эту интеллигенцию Приморья никак нельзя заподозрить в неискренности, в желании "проехать за чужой счет". Она действительно не понимает, что означало ее требование отказа от уравниловки - "об отоплении как-то не подумали". Ее уверенность в праве на отопление и ее ненависть к "равенству в бедности" расположены на разных уровнях сознания. Первое чувство - на уровне стереотипов европейски образованного сытого человека, а второе - на уровне ушедших в глубину подсознания архетипов "уравнительного крестьянского коммунизма". Расщепление этих двух уровней и привело к тяжелейшему кризису.

В своем походе против уравниловки либеральная интеллигенция совершила еще одну практически очень важную, хотя и не фундаментальную, ошибку. Она не подумала о том, что большие социально-технические системы, подобные отоплению, обладают очень большой инерцией. В течение длительного времени при советском строе они проектировались и строились исходя из принципа уравнительного распределения благ. Даже если при этом кто-то отлынивал от копеечной платы, это было несущественно - для государства было дешевле покрыть их долги, чем устраивать сложный и дорогой индивидуальный контроль.

В результате все потребители оказались скованы одной цепью. На Западе, насколько я мог заметить, потребление тепла в большой степени автономно. Если отопление электрическое, то и проблем нет - платит каждый за себя. Нет проблем и в богатых кварталах и домах - платежеспособность проверена. А в "промежуточном" слое, в дешевых но еще приличных домах, центрального отопления часто вообще нет - газовые печки. Иногда даже устроенные так, что надо бросать монету, как в телефон-автомат, чтобы согреть комнату. Поэтому зимой в английских газетах нередки сообщения: замерзла супружеская пара пенсионеров при исправном отоплении - не было монет. Хотя климат там мягкий.

В России же разорвать коммунальную инфраструктуру путем расслоения по доходам не удается, надо перестраивать всю систему, что очень дорого и займет много времени. Поэтому "благополучная" часть общества, которая предполагала, что бедные пойдут на дно, а они выплывут и за свои денежки получат тепло, в своих расчетах ошиблась. Тепло приходится отключать всем - и даже замораживать и разрушать при этом всю систему жизнеобеспечения. Такая вынужденная солидарность.

Сломать ее непросто. Как сообщило в сентябре 2001 г. телевидение, в этом году решено провести эксперимент в Благовещенске – тем, у кого накопилась большая задолженность по оплате отопления, будут заварены трубы горячего водоснабжения, а батареи разрезаны автогеном. Эта дикая разрушительная акция наконец-то должна показать бывшим советским людям, что такое мальтузианство на практике. Должники буквально вытесняются из жизни – если у них не было денег заплатить за энергию, то тем более не смогут они оплатить восстановление разрушенной в их жилище системы отопления или купить себе билет на самолет и улететь на Канарские острова. Рынок в виде продавца тепла прямо и понятно отказывает этим людям в праве на жизнь. Но этот эксперимент так радикально изменит сознание людей, что лучше бы богатым скинуться и заплатить долги приговоренных к смерти.

В общем, наша антисоветская интеллигенция совершила глупость, поддержав радикальную реформу со сломом всего жизнеустройства вместо постепенной "надстройки" системы, предназначенной для раздельного существования двух рас - богатых и бедных.

Равенство, которого не замечали: cтакан воды и советская власть.

На фоне потрясений последних лет незамеченной прошла компания российского телевидения по критике нашей питьевой воды. Действительно, об этом ли сейчас думать. А между тем за этой мелочью скрывается очень многое.

Казалось бы, мы должны были уже привыкнуть: если начинают ругать что-то советское - жди беды, этого "плохого" нас собираются лишить. Но ведь и в голову не могло прийти, что подбираются к воде. Ведь это - последнее что осталось, кроме воздуха. Тут бы и задуматься нам. Именно такие фундаментальные вещи, как хороший воздух и хорошая питьевая вода в первую очередь контролируются в обществе, принципиально отрицающем равенство ("уравниловку"). Это приобретает уже почти мистический смысл на Западе, и наш известный мультфильм о стране, где "водичку попивают только слуги короля", сделан в жанре реализма, и не соц-, а настоящего. Положение человека в обществе (и все связанные с ним удовольствия или неприятности) определяются уже не по костюму и часто даже не по машине, а по тому, каким воздухом ты дышишь (в каком районе живешь) и какую воду пьешь.

Общество "двух третей", которое сложилось на демократическом Западе, разделено тонкой, но трудно переходимой гранью. Благополучные две трети покупают питьевую воду в магазине - "нижняя" треть пьет воду из-под крана. Вода стоит недешево, полтора литра - полдоллара. Но даже испытывающий трудности представитель среднего класса будет покупать воду до последней возможности, ибо это - символ. Если ты не выставляешь вечером мусорщику пустую пластиковую бутылку или канистру из-под воды, весь подъезд знает, что ты идешь ко дну. Какую воду покупать, из какого источника - это уже тонкости. Чем дороже, тем, конечно, почетнее (хотя не исключено, что все это водное разнообразие проистекает из одной и той же водокачки).

Кстати, резкое разделение водопоев в "обществе равных возможностей" воспринимается как символ и отверженными. Я наблюдал в Испании эпидемию случаев мелкой мести: маргиналы прокалывали в магазинах пластиковые бутылки с водой шприцем и впускали туда едкий щелок с хлорамином. То там, то здесь госпитализировали людей, напившихся такой воды. А в магазинах образовались пробки - покупатели внимательно осматривали каждую бутылку, стараясь обнаружить микроскопический прокол.

Разумеется, искоренение уравниловки не может опираться только на психологию. Вода из-под крана на Западе почти везде очень плохая. Но на это и жаловаться невозможно - ты совершенно свободен, иди в магазин и купи хорошую, без карточек и без знакомств. И когда бойкие молодые люди с телевидения в Москве подзуживают наивных пенсионеров отвечать, что мол, вода в московском водопроводе очень плохая, становится жалко этих стариков. Они и не представляют, к чему ведут эти вопросы и какую воду им придется пить в будущем.

Замысел наших либералов ясен - "сделать как на Западе". Заодно они надеются и погреть руки на воде. Свои интервью наши "телевизионные мальчики" заканчивали обычно оптимистическими надеждами получить, наконец, возможность покупать хорошую питьевую воду, как в цивилизованных странах. И если надолго затянется власть этого альянса утопистов и воров, чего доброго, мы действительно останемся без хорошей воды. Потому что и здесь "предприниматели" идут по проторенной дорожке - сначала поставить людей в безысходное положение, а потом заставить покупать всякую дрянь втридорога. С водой дело совсем простое - ухудшить ее качество несложно, нужен только доступ к власти и коррупция, а это пока есть. Наладят ли в больших масштабах производство хорошей воды - неизвестно. Но, во всяком случае, уже наладили импорт, без дохода не останутся. Тот "казарменный социализм", который строили наши отцы и деды, имел много дефектов. Но, как это ни парадоксально, рухнул он под грузом своих достоинств (а дефекты оставил в наследство "демократическому режиму"). Таким достоинством, о котором нам придется жалеть, был принцип равного распределения некоторых исходных, естественных благ, представленный нам как мерзкая уравниловка. Государство считало своим долгом доставить в каждую квартиру по очень низкой цене хорошую питьевую воду. И мы с полным правом требовали ее улучшения. Теперь как огромное благо нам предлагают социальное расслоение и по этому признаку. Стакан хорошей воды? Плати деньги - это тебе не советская власть.

Так в капле воды можно увидеть тот идеальный образ будущего, который лелеют наши антисоветские умы.

Общение.

Банкиры и Сорос, получившие в собственность телефонную сеть России, вместе с государственным агентством устраняют важный аспект уравнительства и делают очередной шаг в рассыпании народа. Теперь, начав говорить по телефону, мы будем слышать тиканье счетчика.

Тут дело не в жадности банкиров, денег они получат не намного больше. Эффект хорошо изучен психологами: этот счетчик настолько отравляет сознание, настолько убивает теплоту разговора, что отлетает сама его душа. Рвется человеческая связь, остается лишь обмен информацией. Значит, даже не перестав звонить другу или брату, мы станем чуть-чуть больше индивидуумами, а вместе станем менее народом, более - человеческой пылью.

Когда мы были крестьянами, ничего бы с нами не могли поделать - мы общались и в поле, и у колодца. Другое дело, когда мы стали в массе своей горожанами. Для города телефон, почта и телеграф - та связь, что обеспечивает общение вне узкого круга семьи и сослуживцев. По этим связям и нанесена серия страшных ударов. Я всю жизнь проработал в Академии наук. И много лет веду мысленный, изредка и явный, разговор с моими коллегами, что поддержали весь этот переворот в России. Об идеалах спорить бесполезно, поэтому я обращаюсь к логике.

С самого начала перестройки как важное обвинение советскому строю была поднята тема "открытого общества". Вот, мол, Запад - общество "информационное", открытое, а СССР - закрытое. В том смысле, что блокирован обмен сообщениями. Помню одного уважаемого философа, он горячо кричал в коридоре нашего института: "Советская система рубит человеческие связи, как топором!". Он стал убежденным и активным "демократом". К нему и к таким, как он, я и обращаюсь с вопросом: "Вы знали, что сотворит в сфере общения ваш политический режим?". Если знали, то все они - провокаторы и рано или поздно получат свое. Если не знали, то обязаны порвать с этим режимом и во весь голос признать свою ошибку.

Уточним реальность. Каковы главные каналы общения людей, разделенных на огромном пространстве России? Есть каналы нецентрализованные, "молекулярные": поездки самих людей, почта, телеграф, телефон. "Интернет" и электронная почта - мелочь, даже на Западе. Есть каналы "через центр" - книги, журналы, газеты. Радио и телевидение сюда не входят, т.к. они лишь "накачивают" информацию, так что не возникает общения, диалога - как у читателя с печатным словом книги или даже газеты. Что было и что стало со всеми этими каналами?

Поездки людей "ради общения" сократились самым страшным образом. Скажем, авиаперевозки внутри страны упали в четыре раза. Если вычесть деловые перелеты, то этот канал общения для простых обывателей сузился минимум в десять раз. Он действует, практически, лишь в отделенной от "тела народа" разбогатевшей части, которая живет особой жизнью.

В советское время не вставал вопрос о том, чтобы не поехать на свадьбу или на похороны из-за недоступной цены билета на поезд. Иностранцы, что гостили у меня в конце 1990 г., чуть не сошли с ума, когда оказалось, что они за 20 "деревянных" рублей (1 доллар) могут съездить в Ленинград и обратно, а там пообедать и сходить в Эрмитаж. Правда, и тогда интеллигенция была недовольна - подстаканники в поездах были аляповатые ("ты можешь представить, чтобы тебе во Франции подали чай в таком подстаканнике?").

Почта и телеграф в СССР настолько вошли в быт самой глухой деревни, что стали уже как бы частью природы. Телеграмма - 3 копейки за слово! Нашарив в кармане, мы слали откуда-нибудь из Крыма: "Телеграфь двадцать пять" (а совсем уж отчаянные наскребали на одно слово: "Двадцатипятирублюйте"). Телеграф давал нам ощущение, что мы связаны моментальной связью со всеми близкими людьми на шестой части суши. Сколько писем и телеграмм отправляют сегодня русские люди? В 6 (!) раз меньше, чем в 80-е годы. В шесть раз! Если, опять же, из этого числа вычесть деловые отправления, то окажется, что почты и телеграфа народ практически лишен. Вы, поборники открытого общества, знаете об этом?

А как люди общаются через печатное слово? Книги живучи, и пока народ имеет старые запасы. Новые книги - для элиты, выкроить из зарплаты или пенсии на книгу нелегко. Но книги - лишь основа, а поток общения в России шел через журналы, это особенность нашей культуры. Что же с журналами? Помните, в 1988 г. интеллигенция проклинала советскую власть за "лимиты на подписку"? Какую шумиху тогда подняли. Сколько теперь, при свободе, выписывают? За пять лет реформ, к 1995 г., общие тиражи журналов в России упали в 20 раз.

Теперь о телефоне. В СССР произошло необычное, никогда в мире не виданное явление: людям дали дешевую, общедоступную телефонную связь. Технической базы не хватало, ее наращивали по мере сил. Не хватало и культуры, подростки отрывали телефонные трубки у автоматов, их чинили. Но главное, что бесценное благо общения не поставили на коммерческую основу. Это, если можно так выразиться, признак душевной широты советского строя. Ведь общение - жизненная потребность человека, поэтому с него можно содрать за телефон большие деньги. Так и делают на Западе, и телефон там странно дорог - это одна из вещей, которая сильнее всего удивляет, когда там живешь. И телефон в доме молчит весь день - звонят мало, говорят быстро.

То же самое сделали и наши демократы, дорвавшись до власти. Звонок из уличного телефона, который стоил в советское время 2 копейки ("двушку") без ограничения времени разговора, обходится в три рубля за минуту - 10 руб. за средний разговор. Уличный телефон подорожал в двадцать раз больше, чем хлеб и в 10 раз больше, чем мясо. Вот когда стали рубить топором по человеческому общению. Теперь так же, да еще сильнее, рубят по общению через домашний телефон. С улицы ведь звонишь по срочному делу, а из дома - поговорить обстоятельно. Теперь большинству этого не позволит тиканье счетчика. Возникло резкое неравенство в доступе людей к средствам общения.

Поход против уравниловки: утрата исторической памяти.

В кухонных дебатах 70-х годов было создано совершенно ложное представление, будто уравнительный принцип распределения жизненных благ - уникальное явление, порожденное тупым волюнтаризмом советской системы. Во время перестройки это мнение было усилено с помощью большой кампании по промыванию мозгов. На самом деле советская система в этом смысле не слишком сильно отличается от других, различия существуют, скорее, в антропологическом обосновании "уравниловки", в выведении ее из естественных или приобретенных прав.

Дж.Кейнс, работавший тогда в СССР, в статье "Беглый взгляд на Россию" (1925) писал: "Я не считаю, что Русский Коммунизм изменяет или стремится изменить природу человека, что он делает евреев менее жадными, а русских менее экстравагантными, чем они были... Но в будущей России, видимо, карьера "делающего деньги" человека просто невозможна как доступная в силу своей открытости для респектабельного человека сфера деятельности, как и карьера вора-взломщика либо стремление научиться подлогам и хищениям. Каждый должен работать на общество - гласит новое кредо - и, если он действительно выполняет свой долг, общество его всегда поддержит. Подобная система не ставит целью понижать доходы, уравнивая их, - по крайней мере на нынешней стадии. Толковый и удачливый человек в Советской России имеет более высокие доходы и живет благополучнее, нежели все другие люди".

Кейнс писал это в 1925 г., а ведь тот, первый этап советского проекта был, конечно, гораздо более уравнительным, нежели 70-е годы. Тогда, например, действовал т.н. "партмаксимум" - обязанность партии сдавать государству доходы, превышающие определенный максимум.

Уравнительное распределение благ - древнейший принцип человеческого общежития. В обществах, основанных по принципу семьи, каждый имеет равное право на пищу. В самом чистом виде это отражено в первобытных обществах. В 1966 г. в США вышел большой труд антрополога Сервайса (E.R. Service) "Охотники" - об изучении оставшихся на Земле "примитивных", живущих общинами племен и народов, об обществах охотников и собиpателей из самых pазных частей света. Особое место в нем занимает тема распределения пищи. Как-то ученый получил от эскимоса кусок мяса и поблагодарил его. Охотник огорчился, а старик-эскимос объяснил: "Нельзя благодарить за мясо. Каждый имеет право получить кусок".

Сервайс пишет, что в общинах нельзя и даже неприлично благодарить за пищу - этим ты как бы допускаешь саму возможность не поделиться куском, что нелепо и противно. Этнографы подчеркивают, что в общине право на пищу - это абсолютное (естественное) право. Поэтому голод в ней возможен лишь как следствие природной или социальной катастрофы - засуха, война.

Именно в богатом капиталистическом обществе возник голод части населения как ноpма, а не бедствие. Здесь голодают отвеpгнутые pынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы дpугим неповадно было pасслабляться. И Мальтус, и Даpвин pезко выступали пpотив благотвоpительности и бесплатной медицины, котоpые наpушают действие естественного отбоpа, ликвидиpующего "человеческий бpак". Даpвин даже сожалел о том, что медицина (напpимеp, пpививки) сохpаняет жизнь плохо пpиспособленным людям - а таковыми считались как pаз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.

Э.Фpомм пpиводит выдеpжки из труда И.Сеpвайса о другой стороне "уравниловки" - в распределении средств труда: "Ни в какой из пpимитивных гpупп никому не запpещается использовать пpиpодные pесуpсы, и ни один индивидуум не является их владельцем... Пpиpодные pесуpсы, котоpыми живут гpуппы, являются коллективной или общинной собственностью... Внутpи гpуппы все семьи имеют pавные пpава на получение этих pесуpсов. Кpоме того, pодственникам из соседних гpупп pазpешается свободно охотиться или заниматься собиpательством, по кpайнем меpе если они об этом пpосят.

Наиболее частый случай видимого огpаничения пpава на pесуpсы касается деpевьев, дающих фpукты, оpехи и т.д. Иногда опpеделенные деpевья или гpуппы деpевьев пpиписываются каждой семье из гpуппы. Но это скоpее pазделение тpуда, чем собственность, так как это делается с целью пpедотвpатить бесполезную потеpю вpемени и сил пpи pаботе нескольких семей в одном месте. В любом случае, собpала ли данная семья много фpуктов или мало, действуют ноpмы pаспpеделения, и никто не испытывает голода".

Но не только в "примитивных" общинах, а и вообще во всех традиционных обществах, не пошедших по пути "рынка", голод был исключен как социальное явление благодаря уравнительному распределению. Смешно думать, что "уравниловка" - порождение последних 75 лет или даже Российской империи. Напротив, эта империя потому и собралась в Евразии, что здесь сформировались народы со сходным мироощущением. Вспомним итальянского купца Марко Поло, который почти всю жизнь прожил и пропутешествовал в созданной при Чингис-хане империи (в том числе и в России). Что же поразило его, "европейца-рыночника"? Почитаем сегодня эти свидетельства середины XIII века: «Делал госу­дарь вот что: случалось ему ехать по до­ро­ге и за­метить до­­мишко между двух высоких и красивых домов; тотчас же спра­ши­вал он, почему домишко такой невзрачный; от­вечали ему, что ма­ленький домик бедного человека и не может он построить ино­го до­­ма; приказывал тут же государь, чтобы пере­ст­роили до­мишко та­ким же красивым и высоким, как и те два, что рядом с ним». Это о жилье. А вот о питании:

"Когда великий государь знает, что хлеба много и он дешев, то приказывает накупить его многое множество и ссыпать в большую житницу; чтобы хлеб не испортился года три-четыре, приказывает его хорошенько беречь. Собирает он всякий хлеб: и пшеницу, и ячмень, и просо, и рис, и черное просо, и всякий другой хлеб; все это собирает во множестве. Случится недостача хлеба, и поднимется он в цене, тогда великий государь выпускает свой хлеб вот так: если мера пшеницы продается за бизант, за ту же цену он дает четыре. Хлеба выпускает столько, что всем хватает, всякому он дается и у всякого его вдоволь. Так-то великий государь заботится, чтобы народ его дорого за хлеб не платил; и делается это всюду, где он царствует".

Когда мы читали Марко Поло в детстве, на такие главы не обращали внимание - этот образ действий государства казался нам естественным. Ну подумайте сами, что, если бы Сталин в годы войны вместо карточной системы устроил бы, как сегодня, либерализацию цен? Но то, что казалось естественным нам, поражает и злит «ры­ночника». И английский биограф Марко Поло в 80-е годы ХХ ве­ка де­лает ему выговор: «Книга для коммерсантов должна была бы опи­сывать урожаи и сезонные колебания цен так, чтобы дать негоци­ан­там сведения, позволяющие получить максимальный доход от спе­куляций и поместить деньги с минимумом риска. Марко же гля­дит по-иному, с точки зрения общественного интереса и, значит, го­су­дарства; поэтому неурожай для него не средство получить боль­шую прибыль, а огромное бедствие, опасное для мира между на­ро­дами, которые его терпят. Бедствие, с которым надо бороться».

Каков же был механизм уравнительного распределения благ в империи монголов? Дотации государства. Великий хан Хубилай обязывал "глав администрации" в регионах делать запасы зерна за счет госбюджета и в голодные годы выдавать его, фактически, "по карточкам" - не отменяя при этом "коммерческую" торговлю. Она, кстати, была у нас и во время войны; приехал кто с фронта - всегда можно было собрать денег и купить, что надо. А уж о рынке и говорить нечего. Не знаю, как Гайдар, а я торговал в четыре года.

Советская уравниловка корнями уходила в общинный крестьянский коммунизм, о котором писалось в первых главах. Поэтому атаку на этот принцип в СССР начали в тот момент, когда произошла смена поколений, так что люди молодого и среднего возраста просто не представляли себе, что такое голод и недоедание. Мао Цзэдун как-то сказал в беседе с Андре Мальро: "Когда существует голод, то стремление к равенству приобретает силу религиозного чувства". Тех, кто хотя бы военное детство провел, как обычный советский ребенок, не клюнул бы на призыв отказаться от равенства.

Часть нашей интеллигенции, а за ней, не подумав, и остальные, проклинали даже это самое простое выражение советской уравниловки - кусок хлеба каждому. Стало противно "равенство в бедности", когда по негласному закону в каждой столовой было особое блюдо - манная каша на молоке со сливочным маслом по цене 10 коп (при реальной стоимости около 35 коп). Это было блюдо для тех, кто не дотянул до получки. Он его получал не как благотворительность и не должен был никого благодарить. И это - старый наш порядок. Гиляровский подробно описывает, как на московских рынках раз в день варили обрезки мяса и требуху и продавали по полкопейки миску - бери сколько съешь. Не нужна нам была занудливая Армия спасения с ее бесплатным супом для отверженных.

Уравнительный компонент очень силен в быстро развивающихся странах Юго-Восточной Азии. Например, в одном обзоре писалось, что японского работника предприятия, - как управленца, так и рабочего - "устраивает уравниловка в оплате труда, представляющаяся ему весьма важной для морального климата на предприятии. Разрыв в заработной плате рабочего и администратора высшего уровня незначителен (чистый доход директоров японских компаний в 1985 г. в среднем был в 5,7 раз выше, чем у рабочих, а высший администратор в США зарабатывал в 33,5 раза больше рабочего). В Японии... если компания сокращает расходы на оплату труда, то в первую очередь уменьшается жалованье администрации... Таким образом, у японских трудящихся нет причин думать, что они должны много работать только для того, чтобы обогатить администрацию предприятия, его владельцев и акционеров" (ПОЛИС, 1991, № 5, с. 188).

Понятно, что важную роль играют программы уравнительного распределения в развивающихся странах с массовой острой бедностью. Так, в Индии государство заготовляет зерно (в 90-е годы на уровне около 10% потребления, 44,5 г на человека в день) и продает его бедным по ценам ниже рыночных в "магазинах справедливости" (в 1991 г. таких магазинов было 360 тыс.). В начале 90-х годов в среднем по продовольствию распределительные цены были вдвое ниже рыночных. Доля субсидий на поддержание этих цен составляла в 1991/92 г. 0,55% ВВП.

До 1993 г. производителям сахара в Индии разрешалось продавать на свободном рынке не более 40% сахара, остальное закупало государство для распределения по низким ценам. В целом, продовольствия, реализуемого через государственную сеть, было бы достаточно для удовлетворения потребностей всех тех, кто находится за чертой бедности - если бы распределение вполне подчинялось принципам социальной справедливости. Однако вследствие коррупции беднякам попадает лишь 65% этих ресурсов (по более скептическим оценкам - около 40%). Но и это - важная поддержка.

Экономист из Вашингтонского института экономического развития при МББР П.Стритен, который исследовал этот опыт, считает, что за счет государственной поддержки высоких закупочных и низких распределительных цен можно эффективно поддерживать приемлемый уровень потребления до 30% населения. Однако более реалистичной системой он считает комбинацию субсидирования цен с рационированием основных продуктов питания (В.Р.Миньяр-Белоручев. государственное регулирование внутреннего рынка сельскохозяйственных товаров в Индии. - Восток, 1996, № 2).

Даже в странах классического протестантского капитализма, где в общественном сознании огромное влияние имеет социал-дарвинизм, уравнительный идеал является важным противовесом. Американский либеральный политолог Дж.Сартори пишет: "Мы стремимся к равенству, поскольку считаем его справедливой целью, однако не потому, что люди в действительности одинаковы, но вследствие того, что мы чувствуем - с ними должно обращаться, как если бы они были такими (пусть даже фактически это не так)".

Попытка неолиберальных философов исключить понятие социальной справедливости из словаря современного западного среднего класса в целом не удалась. Американский философ Дж.Роулс дает довольно категоричную формулировку: "Справедливость есть первое достоинство социальных институтов, как истинность - достоинство систем мышления. Как бы ни была стройна и экономна теория, она должна быть отвергнута, если она не истинна; точно так же должны быть уничтожены или изменены самые эффективные социальные институты, если они не справедливы".

Данные большого исследования представлений о справедливости (1991 г.) показали, что идею уравнительного распределения как справедливого поддерживают 21% опрошенных в Англии, 19% в США и 29% в Западной Германии. Это очень существенная часть населения.

В 1985 г. 40% расходов населения на медицинское обслуживание в США покрывало государство. Продовольственная помощь введена в США с 1981 г. Она заключается в выдаче талонов (бесплатных или со скидкой) для покупки продуктов. Правом на получение талонов обладают семьи, чей доход не превышает 125% дохода на "черте бедности". На самом деле получить такие талоны удается примерно половине американцев, живущих на этом уровне доходов. Средняя стоимость талонов, по американским ценам, очень невелика. Так, в 1987 г. она составляла 65 долларов в месяц на человека. Но уже это позволяет избежать голода. В США за 1991-1993 гг. число городских жителей, получающих вследствие их бедственного положения бесплатные талоны на питание, выросло на 7 млн. и составило 24,5 млн. человек - десятую долю населения этой богатейшей страны. Жилищные субсидии, очень небольшие по величине (в середине 80-х годов они составляли в среднем 2 тыс. дол. в год на семью) получают около 3,5 млн. семей - четверть тех, кто формально имеют право на такую помощь ("Современные США. Энциклопедический справочник. М., 1988).

Восприятие уравнительного распределения благ массовым сознанием.

Это восприятие в 70-80-е годы характеризовалось расщеплением сознания и внутренним конфликтом ценностей. С одной стороны, городское население охотно принимало нападки на "уравниловку", обнаруживая явный сдвиг к либеральным ценностям в их "советском" понимании, с другой - подавляющее большинство твердо стояло на уравнительном принципе.

Это понимали все вышедшие на арену в годы перестройки политические силы, что приводило к странным комбинациям тезисов и лозунгов. Так, в концепции закона о приватизации промышленных предприятий в РСФСР (1991) главным препятствием было названо "миpовоззpение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников". Очевидна нелепость этого тезиса (трудящиеся, то есть производители общественного богатства - иждивенцы государства!). Но важнее само признание того факта, что люди в массе своей считали государство обязанным обеспечить всем членам общества на уравнительной основе некоторый разумный минимум жизненных благ.

В октябpе 1989 года социологи ВЦИОМ (директор Т.И.Заславская) изучали отношение к pефоpме. Hа вопpос "Считаете ли вы спpаведливым нынешнее pаспpеделение доходов в нашем обществе?" 52,8% ответили "не спpаведливо", а 44,7% - "не совсем спpаведливо". Что же считали неспpаведливым 98% жителей СССР? Hевыносимую уpавниловку? Совсем наобоpот - люди считали pаспpеделение доходов недостаточно уpавнительным. Это видно из следующих ответов. Hа вопpос: "Как вы думаете, увеличился или уменьшился за последние 2-3 года pазpыв между семьями с высокими и низкими доходами?" 63% ответили "увеличился" и 18,4% - "остался пpежним".

Таким обpазом, уменьшение уpавнительства пpедставлялось неспpаведливым. 84,5% считали, что "госудаpство должно пpедоставлять больше льгот людям с низкими доходами" и 84,2% считали, что "госудаpство должно гаpантиpовать каждому доход не ниже пpожиточного минимума". Опрос Госкомстата СССР в июне-июле 1990 г. показал, что за карточки на товары первой необходимости высказывась 53% граждан. Hо это и есть четкая уpавнительная пpогpамма.

В 1991 г. был начат большой исследовательский проект международного коллектива ученых из 12 стран, посвященный изучению представлений о социальной справедливости в разных культурах. Сравнительное исследование в России и Эстонии, двух частей СССР с весьма разными культурными установками, показало поразительную схожесть в отношении к уравнительному принципу. В этом смысле русские и эстонцы стали именно частями советского народа. Вот что пишут авторы исследования: "Известно, что характерной чертой социализма являлась патерналистская политика государства в обеспечении материальными благами, в сглаживании социальной дифференциации. Общественное мнение в обеих странах поддерживает государственный патернализм, но в России эта ориентация выражена несколько сильнее, чем в Эстонии: 93% опрошенных в России и 77% в Эстонии считают, что государство должно обеспечивать всех желающих работой, 91% - в России и 86% - в Эстонии – что оно должно гарантировать доход на уровне прожиточного минимума" (Л.А.Хахулина, А.Саар, С.А.Стивенсон. Представление о социальной справедливости в России и Эстонии: сравнительный анализ. – "Информационный бюллетень ВЦИОМ", 1996, № 6).

Кстати, уравнительные представления как в России, так и в Эстонии весьма радикальны. 46% в России и 49% в Эстонии считают: "Все люди должны иметь то, в чем нуждаются, даже если для этого придется урезать доходы тех, кто зарабатывает больше необходимого". Иными словами, половина граждан принимают идею насильственного перераспределения доходов. Различия между Россией и Эстонией существенны лишь в отношении к крайнему, утопическому уравнительству. 29% в России и лишь 9% вы Эстонии поддержали такое мнение: "Самый справедливый способ распределения собственности и доходов – это дать каждому равную долю". 29% - огромная часть общества, если учесть радикализм этой формулы.

Это - архетип, подспудное мироощущение, как бы ни приветствовали рынок те же самые люди в момент голосования или в поверхностных слоях сознания, на уровне идеологии. Сдвиг к антиуравнительным ценностям не доходит до глубинных слоев сознания даже у энтузиастов "рынка". Помню, при Гайдаре Президиум РАН принял людоедское решение: ради перехода к рынку уволить в институтах половину сотрудников и удвоить зарплату оставшимся. Это решение надо было утвердить в Отделениях РАН. Случайно я попал на заседание бюро Отделения философии и права. Среди синклита - бывшие члены Политбюро ЦК КПСС, два бывших главных редактора "Правды", а уж бывших членов ЦК КПСС не счесть.

Смотрю, единогласно (!) утверждают постановление, которое шокировало бы ученых даже в период дикого капитализма. Что же это, думаю, творится, хороши же у нас были вожди-коммунисты. Удалось взять слово, говорю великим философам и правовикам: "Вы приняли историческое решение. За тысячу лет в России не позволялось спасаться, выкидывая из лодки половину товарищей, всегда искали способ пережить беду сообща". Председатель, академик Б.Н.Топорнин, и говорит: "Что же вы нам, Сергей Георгиевич, раньше не сказали - смотрите, какую мы гадость утвердили". И так расстроился, что если бы не субординация, я бы его расцеловал - редко увидишь такую искренность. Он, на той волне неолиберализма, даже и не заглянул глубоко.

А как же реагировали сотрудники РАН - оплота антиуравниловки? Категорически отвергли этот проект, он так и сгинул, как будто его и не было. Когда дело касается шкуры самих интеллигентов, сразу проявляется их истинная природа типичных "совков". Доходит до смешных сцен. Обычно в лаборатории хранители советских принципов (в том числе уравниловки) - старые ученые, они же и носители титулов, доктора да профессора. А м.н.с. - рыцари "рынка". Но вот старый завлаб добывает толику добавочных денег, собирает сотрудников и спрашивает: как будем делить? В молодых тут же просыпаются русские архетипы, и они гордо кричат: всем поровну! Старики и не против, но трогательна эта непоследовательность.

Намечающийся отход большой части граждан от уравнительного идеала (и явный отказ от него молодежи) может стать трагической и непоправимой ошибкой русского народа. Исправить ее будет трудно - как склеить распавшуюся семью. Ощущение, что тебя не эксплуатируют и в тебе не видят эксплуататора - огромная ценность. Мы в полной мере осознаем, как она важна для жизни, когда ее совсем лишимся.

Как тоскует по ней человек Запада - никакой комфорт ее не заменяет. Мы эту ценность имели и, сами того не понимая, наслаждались общением с людьми - на улице, в метро, в очереди. За социальным братством стояла глубинная идея религиозного братства - идея "коллективного спасения". От этой идеи отказался Запад во время Реформации, которая породила совершенно нового человека - индивидуалиста, одинокого и в глубине души тоскливого. Но Запад за эту тоску хотя бы получил компенсацию: новая этика позволила ему выжать все соки из колоний и сегодня выжимать соки из "третьего мира". Ради чего отказываемся от братства людей мы? Ведь выжимать соки теперь будут из нас.

Отказ от уравнительного идеала и стоящей за ним идеи братства означает для России пресечение всякой надежды на развитие и сохранение себя как независимой страны. Самым прямым и очевидным следствием становится разрыв исторического союза народов и народностей - распад России. Эксплуатация "слабого" неизбежно и раньше всего облекается в этническую форму. Освоение идей социал-дарвинизма сразу дает оправдание угнетению "менее развитых" народов - и борьбе этих народов всеми доступными им способами. Тут никаких сомнений нет - все это прекрасно изучено и описано. Менее очевидно, что это гасит порыв к развитию и в отдельно взятом народе - прежде всего, русском.

За последние четыреста лет сложилось два разных типа ускоренного развития. И оба они основаны на том, что люди работают в режиме трудового подвига, соглашаясь на отсрочку материального вознаграждения. Один пример такого порыва дал западный капитализм, основанный на индивидуализме. Там общество - и рабочие, и буржуи - было проникнуто пуританской этикой. Рабочие трудились не за страх, а за совесть, при очень низкой зарплате. Хозяева же вкладывали прибыль в производство, ведя буквально аскетический образ жизни (оргии их сынков - это отклонение от "генеральной линии" и стало массовым уже после выхода на спокойный режим).

Второй проект - договор трудящихся и элиты на основе солидарности, ради "общего дела". Самые яркие примеры - индустриализация Японии и СССР. Оба эти подхода были в большой мере уравнительными (в СССР - больше, чем в Японии), но главное, в обоих случаях все социальные партнеры были проникнуты державным мышлением.

Что же мы имеем сегодня в России? Отказ от уравнительного идеала (и значит, от идеи "общего дела") - и отсутствие всяких следов пуританской этики у предпринимателей. О капиталовложениях в производство и речи нет - украденное проматывается в угаре потребительства, растрачивается на жратву и предметы роскоши, вывозится за рубеж. А значит, никакого негласного общественного договора нет. И лишения людей абсолютно ничем не оправданы - Россия в результате "реформ" лишь нищает и деградирует. Ведь при помощи искусственно организованного кризиса разрушаются в первую очередь самые передовые производства. Этот процесс начался моментально с ликвидацией советской системы хозяйства в 1992 г.

Уравнительный принцип и мера труда.

Особым "срезом" идеологической кампании против уравнительства было переведение проблемы в плоскость сравнения зарплаты работников. Это самый демагогический и примитивный прием, но безотказный - потому что обладает наглядностью и апеллирует к темному и сладкому комплексу "обиженного". Всем приятно считать себя слегка недооцененным, все мы грешны - и соблазнители этим пользуются. Когда человеку говорят: "Смотри-ка! Ты, такой мастер, получаешь столько же, как вон тот балбес", - он забывает, что эта его предположительная "потеря" ничто по сравнению с тем, что он получает на уравнительной основе в виде жилья, образования, медицинского обслуживания, низких цен и т.д. Получает столько же, как некий мастер гораздо более высокого ранга, чем он сам. Факт остается фактом - подозрения в том, что соседу переплачивают и тем самым что-то отнимают у тебя, с 60-х годов стали волновать часть советских людей.

Одно время, с конца 1961 г., моим соседом по коммуналке был шофер-дальнерейсовик. Сильный и дремучий, прямо зверь. После рейса бивал жену, и она скрывалась в нашей комнате. Этот человек отличался тем, что подолгу задумывался над отвлеченными проблемами. Одной из них и была мера труда. Он приходил ко мне и начинал пытать: почему я, окончив МГУ, работая с утра до ночи в лаборатории, получал 105 руб. в месяц, а он, тупой неуч и пьяница, почти 400 руб.

"Здесь что-то не так. Будет беда," - говорил он. Я не соглашался, указывая, что шоферов не хватает, а в МГУ конкурс 18 человек на место. И мы с ним пытались этот клубок распутать, перечисляли все тяготы и награды его и моей работы, искали денежную меру. Оказалось, дело это очень сложное. Он рассуждал не так, как народ - и потому заставил и меня думать. Потом я читал, что мог, по этому вопросу, и выведывал на Западе.

В чем же, на мой взгляд, ошибки рабочего, который "сдал" советский строй, потому что ему, токарю-виртуозу, недоплачивают, а соседу-неумехе переплачивают? Ошибок несколько.

1. Сделаем мысленный эксперимент: представим, что какой-то ангел (или демон) точно, до копейки, обозначил цену труда каждого человека, и через кассу каждому в день получки был вынесен приговор - "кто сколько стоит". Стали бы люди, включая "токаря-виртуоза", счастливее? Почти наверняка - нет, не стали бы. Начали бы распадаться не только коллективы, дружеские компании, но и семьи. Наша "цена" должна быть тайной, мы всегда должны считать себя немножко недооцененными и великодушными. У нас эту тайну создавала "уравниловка".

На Западе другой метод - зарплату там платят строго конфиденциально. Никаких ведомостей товарищи не видят, а спросить: "Сколько ты получаешь?" - верх неприличия. Я, по глупости, спрашивал, и даже близкие друзья мне отвечали уклончиво и очень раздраженно.

За вспыхнувшей в 60-е годы ненавистью к уравниловке скрывалась не жажда благосостояния (оно как раз в СССР неуклонно повышалось), а именно соблазн самоутвердиться через деньги в своем ближайшем окружении. Это желание вообще иллюзорно, а для трудящихся - разрушительно. Здесь - ошибка, меньшее зло хотели поменять на большее, а получили кошмар.

Внешне это - измена именно общинному духу как стержню русской цивилизации (а на деле - соблазн, погоня за блуждающим огоньком). Надо вспомнить: при общинном строе самые сильные и самые ловкие едят меньше слабых и неспособных. Это оплачивается любовью и уважением рода. Так и возник человек, в стае обезьян иные порядки. Но это - ошибка высокая, от томления души.

2. Ошибка земная, на шкурном уровне, заключается в том, что рабочие поверили, будто "рынок" всем воздаст по труду. Надо только уничтожить советский строй. Пусть меня простят товарищи рабочие, в этом вопросе их обманули, как маленьких. Обман из нескольких слоев.

Во-первых, рынку в принципе наплевать, какой ты там мастер или виртуоз, для него есть один критерий - прибыль. Купят ли твою рабочую силу и почем, определяется только тем, принесет ли использование твоей рабочей силы прибыль и какую. Сегодня половина наших рабочих-виртуозов не стоит у станка, а таскает тюки с барахлом. И с точки зрения рынка это разумно, а для рабочего разрушительно, он становится люмпеном. Рабочие-виртуозы не знали, что так будет? Не хотели знать? Что ж, вышла ошибка, и надо ее признать.

Во-вторых, реальный капитализм распределяет зарплату вовсе не по труду и даже не по рыночной стоимости рабочей силы, а исходя из баланса силы. Токарю-виртуозу в ФРГ платят 15 долл. в час, такому же токарю в Бразилии 3 долл., в Чехии 2, а в России 1. Почему? По кочану - вот самый верный ответ. Но русский токарь почему-то решил, что если он поможет Ельцину уничтожить СССР, то ему будут платить, как немцу. Почему он так решил? Я думаю, что не подумал хорошенько. Ошибся.

В-третьих, на заводах самого Запада проблема нормирования и оценки труда не решена точно в такой же степени, как это было в СССР. В этом смысле уничтожение советского строя ничего не дало и не могло дать, это была с точки зрения интересов рабочего класса огромная глупость.

Запад решает проблему оплаты с помощью множества ухищрений, не пытаясь стать справедливым ангелом, но главное - при помощи кнута безработицы. Практически вся рабочая молодежь "пропускается" через безработицу, и этот урок остается на всю жизнь. Получив работу, человек так за нее держится, что бузить из-за того, что "менее способному соседу платят столько же, сколько мне" - и в голову никому не придет. Там даже и поверить не могут, что это создавало серьезные проблемы в СССР, просто не понимают. Если бы кто-то и начал бузить, ему бы ответили: "Сколько кому платят - не твое собачье дело. Получи расчет и катись".

Наконец, главная, на мой взгляд, ошибка относительно капитализма. Я и сам ее осознал, когда в 1989 г. приехал работать в Испанию. Утром по радио случайно услышал выступление католического священника, и он сказал: "В рыночной экономике наверх поднимается не тот, кто умнее или кто лучше работает, а тот, кто способен топтать товарищей - только по их телам можно подняться наверх". Сказал, как отчеканил, а мы все мусолим вокруг да около.

Даже если бы Россию не стали уничтожать, даже если бы наши заводы удалось превратить в частные фирмы без остановки производства, токарь-виртуоз никогда бы не поднялся наверх. Да, он получил бы свою чечевичную похлебку и даже подержанный "опель", но наверх бы все равно поднялся паскуда, будь он хоть трижды дебил и неумеха. То, что мы видим сегодня - не просто норма, это лучший вариант. Наверх поднялись паскуды еще совестливые, еще советской закваски.

жүктеу/скачать 4.07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: