И. В. Курукин Двор и фаворитизм в России XVIII века

Источники о «комнатных суммах» времени Анны Иоанновны показывают, что государыня направляла поток милостей в виде «пенсионов» и единичных выдач находящимся в милости должностных лиц (братьям Левенвольде, Миниху, Остерману, Черкасскому, принцу Гессен-Гомбургскому, С.А. Салтыкову и другим). Обычными выплатами были пожалования придворным чинам, фрейлинам на приданое или офицерам гвардии. Размер суммы, выдача просто так или в долг – решалось индивидуально. Одним доставались деньги на лечение, «за проезд за моря» или «для удовольствия экипажу» - в то время как иные из направленных к императрице челобитных оставались без рассмотрения и ответа. По ведомостям камер-цальмейстерской конторы за девять лет (1731—1739 гг.) эти личные расходы Анны составили 898 312 рубля, т.е. примерно по 100 тыс. рублей в год¹². Раздачи заставляли придворных показывать свою «верность», соперничать за милостивое внимание государыни – тем более, что они часто превосходили их служебные оклады, о выплате которых, в свою очередь, необходимо было просить.

Спустя полвека эта практика приобрела ещё больший размах. В 1790 г. «комнатная сумма» Екатерины II составила 3 995 553 рубля. Часть из этих денег в чрезвычайном порядке тратилась на неотложные нужды воевавшей в Финляндии армии. Немалая доля (1 325 964 рубля) уходила на представительство» — покупку и заказ престижных и дорогих вещей у купцов, ювелиров и золотых дел мастеров; часть из них раздавалась в качестве императорских подарков — перстней, часов, табакерок. Почти полмиллиона рублей составили «окладные расходы» на выплату жалования гвардии, кавалергардам, придворным архитекторам; на Российскую академию, горное училище, театральную дирекцию, содержание и ремонт резиденций, а также на постоянные «пенсионы» (например, 25 000 рублей ежегодно А.Г. Орлову), которые получал достаточно широкий круг лиц – в том числе и не имевшие отношения ко двору офицеры и чиновники; часть из подобных выплат даже в документах Кабинета фигурировала как «секретные», и имена получателей не назывались. Помимо того, только по 1 мая 1790 г. 599 017 рублей были выданы по именным указам - они и составляли денежные выдачи придворным, военным и гражданским чинам – начиная от камердинеров великих князей до генерал-губернаторов¹³. В следующем 1791 г. сумма «окладных выдач, пенсионов и жалованья» составила 1 776 428 рублей, а единовременных выдач по указам – ещё 1 120 079 рублей¹⁴.
3. При Петре I должность «министра-фаворита» была невозможна. Но в последующую эпоху институт «случайных людей» пережил расцвет. Сосредоточение огромной власти во дворце порождало необходимость в институтах, облегчавших груз забот, ложившийся на плечи некомпетентных и непригодных к повседневному труду правителей — Екатерины I, Петра II, Анны Иоанновны или Елизаветы Петровны. Для координации работы правительственного аппарата создавались высшие советы при государях и государынях — Верховный тайный совет (1726—1730), Кабинет министров (1731—1741), Конференция при высочайшем дворе (1756—1762), Императорский совет (1762) и утверждался институт «случайных людей».

Роль «русского Мазарини» оказалась не по плечу А.Д. Меншикову. Сосредоточив в своих руках власть, он карал и миловал, взял под «дирекцию» дворцовое ведомство и вмешивался даже в церковные дела. Но его политические виды не поднялись выше выделки фальшивых гривенников и выпрашивания герцогства и кареты у австрийского императора¹⁵. Произвол временщика можно считать ранним этапом формирования российского фаворитизма, когда его носители ещё не представляли себе границ дозволенного. В упоении властью Меншиков в 1727 г. практически не посещал Военную коллегию, всё реже бывал на заседаниях Верховного тайного совета и, наконец, пошел на конфликт с Петром II; таким образом, он выпустил из рук контроль над гвардией и государственным аппаратом и просмотрел подготовку своего «падения».

Настоящим фаворитом стал Э. И. Бирон. Обер-камергер Анны Иоанновны успешно играл роль информированного и влиятельного посредника между заинтересованным лицом и императрицей и точного исполнителя её повелений. Донесения иностранных посланников зафиксировали появление с 1733 г. «обычая» посещать обер-камергера, которого придерживались члены дипломатического корпуса для предварительного зондирования официальных инициатив¹⁶. Бумаги фаворита, показывают, что он приучил должностных лиц предоставлять ему информацию «для препровождения до рук её величества». Для иных деятелей той поры фаворит являлся «скорым помощником», который мог запустить механизм исполнения «полезных дел». Начальник Оренбургской экспедиции обер-секретарь Сената И. К. Кирилов объяснял оперативное получение им ответов от центральных учреждений именно «вашего высокографского сиятельства милостивым сему новому делу призрением»¹⁷. Для общения с просителями во дворце появилась «аудиенц-камора» с отдельными «палатами» для знатных и для «маломощных и незнакомых бедняков».

Бирон стал первым фаворитом, превратившим должность ночного «временщика» в институт власти с неписаными, но чёткими правилами. В какой-то степени фаворитизм можно считать шагом на пути «европеизации» России, хотя и несколько специфическим образом. К середине XVIII в. фигура фаворита «встроилась» в систему российской монархии; взлёты и отставки «случайных людей» уже не сопровождались опалами и ссылками. Выработанные Бироном нормы поведения стали общепринятыми: «Не будучи ни к чему употреблён, не смею без позволения предпринимать, а если приказано будет, то вашему сиятельству отпишу», — обозначал свое место фаворит Елизаветы И. И. Шувалов. «Генерал-адъютант, от армии генерал-поручик и действительный камергер» позиционировал себя как частное лицо, хотя играл роль неформального «министра культуры» и мецената и предложил ввести в России «фундаментальные и непременные законы»¹⁸.

Время Екатерины II считается апогеем фаворитизма. Однако при ней фаворитизм ушёл из государственной сферы в придворный круг. Большинство фаворитов (С. Г. Зорич, И. Н. Римский-Корсаков, А. Д. Ланской, А. П. Ермолов, А. М. Дмитриев-Мамонов) вступали в «должность» из адъютантов Потёмкина и по его воле. Молодые генерал-адъютанты не управляли государством, а скорее, скрашивали досуг государыни. «…Как необходимо надобно для жизни и здравия время отдохновения, то сии часы тебе посвящены, а прочее время не мне принадлежит, но империи, и буде сие время не употреблю, как должно, то во мне родится будет на себя и на других собственное мое негодование», — писала Екатерина в 1776 г. П. В. Завадовскому¹⁹. Г. Г. Орлов так и не вписался в образ фаворита новой эпохи, требовавшей образованности, внешнего лоска и деловых качеств: он не знал французского языка и придворному кругу (где его называли «кулачным бойцом») предпочитал «собак и охоту» - он так и не смог стать секретарём-помощником и знатоком изящных искусств.

Г. А. Потёмкин в ряду екатерининских любимцев представляется скорее не правилом, а исключением, поскольку являлся фигурой иного масштаба. Фактический соправитель императрицы, он до конца жизни оставался её ближайшим советником, вырабатывавшим решения государственного масштаба и отстаивавшим свою позицию.

Возвышение П. А. Зубова вызвано слабостью старевшей императрицы и уходом со сцены видных фигур (Н. И. Панина, Г. А. Потёмкина, А. А. Вяземского, З. Г. Чернышева). Однако исполняемые Зубовым «дела по особой доверенности от императрицы» и переписка с должностными лицами вполне соответствовали такой же работе канцелярий статс-секретарей императрицы. Документы созданной в январе 1792 г. его канцелярии («журналы имянным указам и письмам…», «журналы высочайше конфирмованным запискам и письмам с объявлением именных повелений…», «журналы докладам и донесениям»²⁰) аналогичны сводкам, составлявшимся «по части» других статс-секретарей 1790-х гг. А. А. Безбородко, Г. Р. Державина, Д. П. Трощинского, А. М. Грибовского²¹.

Сохранившиеся записки Екатерины фавориту²² показывают, что Зубов являлся секретарём государыни, исполнявшим её поручения:

«Я была бы весьма рада видеть завтра мои листки с правилами, по которым была составлена депеша в Вену».

«Послать надобно копии с полученных вчерась из Польши и из Литвы известий к князю Репнину…»

«Нужно ответить на письма гг. Потоцкого и Ржевусского; вы попросите к себе г. Маркова и скажите ему от меня, чтобы он составил очень вежливый ответ от моего имени и сказал бы им, что я поручила графу Безбородко, как находящемуся уже на месте, всё, касающееся до них».

«Указ о Граповицком подписан ли мною или что, не помню».

«Прикажите отправить это письмо графу Разумовскому в Вену».

«Пришлите мне, если имеете, письмо мадам де Прованс».
Роль Зубова заключалась в посреднической, если не сказать секретарской, работе по обеспечению сношений императрицы с её полководцами и дипломатами, обусловленной, по формулировке фельдмаршала А. А. Прозоровского, «доступом вашим к высочайшему престолу». Выход на фаворита позволял решать не только принципиальные, но и частные вопросы, требовавшие быстрого исполнения или способные «зависнуть» при переписке и согласовании с другими «местами». Отношения с фаворитом позволяли узнавать о реакции государыни на вопросы, с которыми к ней лично обращаться было неловко. Через фаворита вельможи (Н.В. Репнин, А.Н. Самойлов, И.С. Барятинский) надеялись поправить свои «расстроенные обстоятельства» и получить «материальную помощь» от императрицы или хотя бы отстрочку в уплате долгов.

Получение «всеподданнейших прошений» о наградах стало основным занятием фаворита, как, впрочем, и других статс-секретарей²³. К нему поступали сотни челобитных о награждении, прощении, чинах, отпуске, «месте», жалованье, пенсии, определении детей в учебные заведения. «Журналы партикулярным письмам» П. А. Зубова²⁴ излагаются десятки его посланий с просьбами о протекции тому или иному лицу или конкретными указаниями «отвести деревни», предоставить «место», содействовать «в настоящем его искании».

В других же сферах его «могущество» не стоит преувеличивать. Децентрализация системы управления по реформе 1775 г., возросшая роль генерал-прокурора и появление института статс-секретарей как аппарата коммуникации монарха с правительственными «местами» и просителями²⁵ скорее ослабляли значение фаворита как управленческой должности. Это можно считать общеевропейской тенденцией — в XVIII веке в европейских державах на первый план выдвигаются «первые министры», а собственно фавориты или фаворитки остаются в придворном кругу (хотя нередко первые и вторые связаны друг с другом) и их статус в новой системе уже иной по сравнению с «министрами-фаворитами» XVII столетия²⁶.

Екатерина стремилась «сделать» из последнего фаворита нового Потёмкина. Однако до этого уровня Зубов не поднялся. Во-первых, он не обладал теми же дарованиями, а нужного опыта приобрести не смог из-за невозможности отлучиться от двора. Во-вторых, он не являлся фигурой, способной предложить или провести в жизнь ответственные решения. Стоит отметить, что последние законодательные инициативы Екатерины («Жалованная грамота» государственным крестьянам, «Образ порядочного правления дел», «Наказ Сенату») остались на бумаге, не говоря уже о передаче престола внуку Александру, если даже подобный план и имел место²⁷. Перед нами не расцвет, а, скорее, закат фаворитизма как особого неформального механизма высшего управления.