СЕМЬЯ - ОСНОВА НРАВСТВЕННОГО ВОСПИТАНИЯ
Ирина Сероухова
«Дитятко, что тесто: как замесил, так и выросло»
Основы нравственного воспитания закладываются в семье.
Первый близкий человек, которого видит ребёнок при появлении на свет – это его мама.
Мама находится с ребёнком первые часы, дни его жизни и поэтому первые жизненные уроки ребёнок получает с молоком матери.
Дома, в окружении своих родителей малыш произносит первые слова, делает первые шаги, учиться общаться, узнаёт об элементарных правилах поведения. Вместе с родителями он познаёт окружающий его мир. Ребёнок слышит первое «нельзя», для него начинают существовать какие-то правила, которые он должен соблюдать. Именно от своих родителей мы впервые узнаём, что такое «хорошо» и что такое «плохо».
Семья формирует чувство ответственности. Это чувство является залогом успеха человека в жизни. Формирование этого чувства начинается с малых домашних обязанностей, которые родители закрепляют за малышом.
Родители являются образцом поведения для ребёнка в тех или иных ситуациях, ведь ребёнок, как губка, впитывает всё, что его окружает.
Если родители с уважением относятся друг к другу, к старшему поколению, к самому ребёнку, то и ребёнок будет уважать их.
Затем к воспитанию ребёнка присоединяются воспитатели и учителя. Они дополняют то, что ребёнок получает в семье, дают знания и развивают кругозор. Всё это помогает человеку найти своё место в жизни.
Из всего сказанного можно сделать вывод:
-
самые важные учителя в жизни ребёнка – это его родители;
-
первая школа – это дом, семья. Дом оказывает огромное влияние на то, что ребёнок будет считать важным в своей жизни, формируют его систему жизненных ценностей.
Родители дают своему ребёнку первую путёвку в жизнь.
ПРОЧИТАЕМ ВМЕСТЕ С ДЕТЬМИ
Борис Ганаго
БРИЛЛИАНТОВЫЕ СЛЁЗЫ
«Сказываю вам, что так на небесах более радости будет об одном грешнике кающемся…» Евангелие от Луки, 15:7
Появился свет маленький человечек. Сначала новый мир испугал его, и он заплакал. Это были слёзы страха. Потом он узнал родной голос мамы и успокоился. Шли дни, и он уже улыбкой отвечал на её улыбку.
Как-то ранним утром он стал разглядывать росинки на цветах, на травинках. Они светились, отражая солнечные лучи. Каждая росинка сама по себе как бы превращалась в маленькое солнце. Это созерцание было так поразительно, что у него самого из восторженных глаз выкатились крохотные росинки-слезинки. Только роса в саду скоро испарилась, не оставив и следа, а его слёзки превратились в маленькие бриллиантики. Они изумительно переливались всеми цветами радуги, будто солнце изнутри озаряло их.
В другой раз он увидел в окно, как из гнезда выпал беспомощный птенец. Птенчик жалобно пищал, пытался взлететь, но не мог: крылышки у него ещё не выросли.
Мальчуган, еле-еле сам умея ходить, вышел из дома, чтобы помочь упавшему, но когда спустился с крыльца, то увидел облизывающегося чёрного кота, а рядом трепещущие пушинки.
И опять несколько слезинок-бриллиантиков скатилось из его глаз. Родители бережно хранили эти сокровища. Иногда они устраивали для себя праздник: доставали бриллианты и любовались ими. Они никому их не показывали, никому не говорили, что их сынок порой плачет обыкновенными слезами – слезами обиды, каприза, а порой – драгоценными. Это была их тайна.
Они боялись, что злые люди похитят их сына и поэтому ни с кем не давали ему играть, боясь, что тайна будет открыта.
И мама, и папа окружили своё дитя заботой, буквально носили его на руках.
Мальчик вскоре привык к такому царственному почитанию. Ему стало казаться, что весь мир создан для него и все – его подданные. Он привык повелевать, становясь всё надменнее и холоднее. Родители видели, как меняется сын, но уже ничего не могли поделать. Им казалось, что он навсегда разучился плакать даже обыкновенными слезами. Это глубоко огорчало их. Ведь когда-то это был такой чуткий малыш.
Шли годы. Силы родителей иссякали, они старились. Их надежды, что сын будет им помощником и защитой в старости и болезнях, давно растаяли, как утренняя роса. Сын был чёрств и равнодушен ко всем, кроме себя. Он на всех поглядывал свысока, как на рабов, никого не любя, никому не сочувствуя. Сердце его окаменело.
Ни одной слезинки не проронил он, стоя у гроба своего отца. Только задумался о чём-то.
Когда умирающая мать попросила сына дать ей воды, тот поморщился, но принёс. Подавая, он невольно обратил внимание, как её трясущиеся руки никак не могли удержать стакан. Вода из него расплёскивалась, а сам стакан звонко ударялся об её зубы. Он впервые внимательно посмотрел на бугры, которые появились на когда-то нежных руках. Сколько же они переделали работы, заботясь о нём?
И вот теперь эти руки не могут сами даже удержать стакан.
Сын взял его и бережно поднёс к ней.
Она удивлённо и благодарно взглянула на него. Глаза её увлажнились.
Ему пришла мысль, что скоро он останется один на всём свете, и никто больше не будет любить его так, как любила мать.
Он пожалел, что никогда в жизни ничем ни разу не порадовал её, не согрел добрым словом или заботой.
Она жила для него, а для кого жил он?
Она была для него матерью, а был ли он для неё сыном?
Вдруг его глаза затуманились, и что-то упало в стакан. Это был маленький бриллиант
Валентина Осеева
БАБКА
Бабка была тучная, широкая, с мягким певучим голосом. В старой вязаной кофте, с подоткнутой за пояс юбкой, расхаживала она по комнатам, неожиданно появлялась перед глазами, как большая тень.
-
Всю квартиру собой заполонила!.. – ворчал Борькин отец.
А мать робко возражала ему:
-
Старый человек… куда же ей деться?
-
Зажилась на свете… - вздыхал отец. – В инвалидном доме ей место – вот где!
Все в доме, не исключая Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь:
-
Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку…
Подходила к Борьке:
-
Вставай, батюшка мой, в школу пора!
-
Зачем? – сонным голосом спрашивал Борька.
-
В школу зачем? Тёмный человек глух и нем – вот зачем!
Борька прятал голову под одеяло:
-
Иди ты, бабка…
-
Я-то пойду, да мне не к спеху, а вот тебе к спеху.
-
Мама! – кричал Борька. – Чего она тут гудит над ухом, как шмель?
-
Боря, вставай! – стучал в стенку отец. – А вы, мать, отойдите от него, не надоедайте с утра.
Но бабка не уходила. Она натягивала на Борьку одежду. Грузным телом колыхалась перед его кроватью, мягко шлёпала туфлями по комнатам и всё что-то приговаривала….
Отец хлопал дверью. За ним торопливо выбегал Борька. На лестнице бабка совала ему яблоко или конфету, а в карман – чистый носовой платок.
-
Да ну тебя! – отмахивался Борька. – Раньше не могла дать. Опоздаю вот…
Потом уходила на работу мать. Она оставляла бабке продукты и уговаривала её не тратить лишнего:
-
Поэкономней, мама. Петя и так сердится: у него ведь четыре рта на шее.
-
Чей род – того и рот, - вздыхала бабка.
-
Да я не о вас говорю! – смягчалась дочь. – Вообще расходы большие… Поаккуратней, мама, с жирами. Боре пожирней, Пете пожирней…
Потом сыпались на бабку другие наставления. Бабка принимала их молча, без возражений.
Когда уходила дочь, она начинала хозяйничать. Чистила, мыла, варила, потом вынимала из сундука спицы и вязала. Спицы двигались в бабкиных пальцах то быстро, то медленно – по ходу её мыслей. Иногда совсем останавливались, падали на колени, и бабка качала головой:
-
Так-то, голубчики мои… Не просто, не просто жить на свете!
Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стол ранец с книгами и кричал:
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах.
Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая:
-
Всё хорошо, Борюшка: плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает.
Иногда Борька жаловался на родителей:
-
Обещал отец новый портфель. Все пятиклассники с новыми портфелями ходят!
Бабка обещала поговорить с матерью и выговаривала Борьке портфель.
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку:
-
Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?
-
Ела, ела, - кивала головой бабка. – Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава.
Потом вдруг, глядя на Борьку выцветшими глазами, долго жевала она беззубым ртом какие-то слова. Щёки её покрывались рябью и голос понижался до шёпота:
-
Вырастешь, Борюшка, не бросай мать, заботься о матери. Старое что малое. В старину говаривали: трудней всего три вещи – Богу молиться, долги платить да родителей кормить. Так-то, Борюшка, голубчик!
-
Я мать не брошу. Это в старину, может, такие люди были, а я не такой!
-
Вот и хорошо, Борюшка! Будешь поить-кормить да подавать с ласкою? А уж бабка твоя на это с того света радоваться будет.
-
Ладно. Только мёртвой не приходи, - говорил Борька.
После обеда, если Борька оставался дома, бабка подавала ему газету и, присаживаясь рядом, просила:
-
Почитай что-нибудь из газеты, Борюшка: кто живёт, а кто мается на белом свете.
-
«Почитай!» - ворчал Борька. – Сама не маленькая!
-
Да что ж, коли не умею я.
Борька засовывал руки в карманы и становился похожим на отца.
-
Ленишься! Сколько я тебя учил? Давай тетрадку!
Бабка доставала из сундука тетрадку, карандаш и очки.
Начинался урок. Бабка старательно выводила буквы: «Ш» и «Т» не давались ей никак.
-
Опять лишнюю палку приставила! – сердился Борька.
-
Ох! – пугалась бабка. – Не сосчитаю никак…
Со двора доносился визг ребят.
-
Давай пальто, бабка, скорей, некогда мне!
Бабка опять оставалась одна. Поправив на носу очки, она осторожно развёртывала газету, подходила к окну и долго, мучительно вглядывалась в чёрные строки. Буквы, как жучки, то расползались перед глазами, то, натыкаясь друг на дружку, сбивались в кучу. Неожиданно выпрыгивала откуда-то знакомая трудная буква. Бабка поспешно зажимала её толстым пальцем и торопилась к столу.
-
Три палки… три палки – радовалась она.
***
Пришёл к Борьке товарищ. Товарищ сказал:
Борька весело толкнул его локтем:
-
Идём, идём! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция.
Бабка одёрнула кофту и тихо пошевелила губами:
-
Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова искать.
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке:
-
А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои и чужие. Она у нас главная.
-
Как это – главная? – заинтересовался Борька.
-
Ну, старенькая… всех вырастила. Её нельзя обижать. А что же ты со своей так-то? Смотри, отец взгреет за это.
-
Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается.
Товарищ покачал головой:
-
Чудно! Старых все уважают.
-
Да мы свою бабку не обижаем, - покраснел Борька. – Она у нас сыта и здорова.
Прощаясь с товарищем, Борька почему-то задержал его у дверей.
-
Бабка, - нетерпеливо крикнул он, - иди сюда!
-
Иду, иду! – заковыляла из кухни бабка.
-
Вот, - сказал товарищу Борька, - попрощайся с моей бабушкой.
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку:
А родителям говорил:
-
Наша бабка лучше всех, а живёт хуже всех – никто о ней не заботится.
Мать удивлялась, а отец сердился:
-
Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал ещё!
И, разволновавшись, набрасывался на бабку:
-
Вы, что ли, мамаша, ребёнка учите? Если недовольны нами, могли бы сами сказать.
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой:
-
Не я учу - жизнь учит. А вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растёт! Я своё отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьёте, то не вернёте.
***
Перед праздником возилась бабка до полуночи в кухне. Гладила, чистила, пекла. Утром поздравляла домашних, подавала чистое, глаженое бельё, дарила носки, шарфы, платочки.
Отец, примеряя носки, кряхтел от удовольствия:
Борька удивлялся:
-
Когда это ты навязала, бабка? Ведь у тебя глаза старые – ещё ослепнешь!
Бабка улыбалась морщинистым лицом.
Около носа у неё была большая бородавка. Борьку эта бородавка забавляла.
-
Какой петух тебя клюнул? – смеялся он.
-
Да вот выросла, что поделаешь?
Борьку вообще интересовало бабкино лицо.
Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами.
-
Что это ты такая разрисованная? Старая очень? – спрашивал он.
Бабка задумывалась.
-
По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно прочитать.
-
Как же это? Маршрут, что ли?
-
Какой маршрут? Просто горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала, ложились на лицо морщины. Нужды терпела, билась – опять морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет.
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели всё лицо такими нитками затянется?
-
Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей…
***
Когда в доме бывали гости, наряжалась бабка в чистую ситцевую кофту, белую, с красными полосками, и чинно сидела за столом. При этом она следила в оба глаза за Борькой, а тот, делая ей гримасы, таскал со стола конфеты.
У бабки лицо покрывалось пятнами, но сказать при гостях она не могла.
Подавали на стол дочь и зять и делали вид, что мамаша занимает в доме почётное место, чтобы люди плохого не сказали. Зато после ухода гостей бабке доставалось за всё: и за почётное место, и за Борькины конфеты.
-
Я вам, мамаша, не мальчик, чтобы за столом подавать! – сердился Борькин отец.
-
И если уж сидите, мамаша, сложа руки, то хоть за мальчишкой приглядели бы: ведь все конфеты потаскал! – добавляла мать.
-
Да что ж я с ним сделаю-то, милые мои, когда он при гостях вольным делается? – что спил, что съел – царь коленом не выдавит, - плакалась бабка.
В Борьке шевелилось раздражение против родителей, и он подумал про себя: «Вот будете старыми, я вам покажу тогда!»
***
Была у бабки заветная шкатулка с двумя замками; никто из домашних не интересовался этой шкатулкой. И дочь и зять хорошо знали, что денег у бабки нет. Прятала в ней бабка какие-то вещицы «на смерть». Борьку одолевало любопытство.
-
Чего у тебя там, бабка?
-
Вот помру – всё ваше будет! – сердилась она. – Оставь ты меня в покое, не лезу я к твоим вещам!
Раз Борька застал бабку спящей в кресле. Он открыл сундук, взял шкатулку и заперся в своей комнате. Бабка проснулась, увидела открытый сундук, охнула и припала к двери. Борька дразнился, гремя замками:
Бабка заплакала, отошла в свой угол, легла на сундук.
Тогда Борька испугался, открыл дверь, бросил ей шкатулку и убежал.
-
Всё равно возьму у тебя, мне как раз такая нужна, - дразнился он потом.
***
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у неё стала круглая, ходила она тише и всё присаживалась.
-
В землю врастает, - шутил отец.
-
Не смейся ты над старым человеком, - обижалась мать.
А бабке в кухне говорила:
-
Что это вы, мама, как черепаха, по комнате двигаетесь? Пошлёшь вас за чем-нибудь и назад не дождёшься.
***
Умерла бабка перед маем. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор. Но обедать Борька не стал.
Он долго глядел на мёртвую бабку и вдруг опрометью бросился из комнаты. Бегал по улицам и боялся вернуться домой. А когда осторожно открыл дверь, отец и мать были уже дома.
Бабка, наряженная, как для гостей – в белой кофте с красными полосками, - лежала на столе. Мать плакала, а отец вполголоса утешал её:
-
Что ж делать? Пожила, и довольно. Мы её не обижали, терпели и неудобства и расход.
***
В комнату набились соседи. Борька стоял у бабки в ногах и с любопытством рассматривал её. Лицо у бабки было обыкновенное, только бородавка побелела, а морщин стало меньше.
Ночью Борьке было страшно: он боялся, что бабка слезет со стола и подойдёт к его постели. «Хоть бы унесли её поскорее!» - думал он.
На другой день бабку схоронили. Когда шли на кладбище, Борька беспокоился, что уронят гроб, а когда заглянул в глубокую яму, то поспешно спрятался за спину отца.
Домой шли медленно. Провожали соседи. Борька забежал вперёд, открыл свою дверь и на цыпочках прошёл мимо бабкиного кресла. Тяжёлый сундук, обитый железом, выпирал на середину комнаты; тёплое лоскутное одеяло и подушка были сложены в углу.
Борька постоял у окна, поковырял пальцем прошлогоднюю замазку и открыл дверь в кухню. Под умывальником отец, засучив рукава, мыл галоши; вода затекала на подкладку, брызгала на стены. Мать гремела посудой. Борька вышел на лестницу, сел на перила и съехал вниз.
Вернувшись со двора, он застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшими вещами.
Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами.
-
Мой ещё, - сказала она и низко склонилась над сундуком. – Мой…
На самом дне гремела шкатулка. Борька присел на корточки. Отец потрепал его по плечу:
-
Ну что ж, наследник, разбогатеем сейчас!
Борька искоса взглянул на него.
-
Без ключей не открыть, - сказал он и отвернулся.
Ключей долго не могли найти: они были спрятаны в кармане бабкиной кофты. Когда отец встряхнул кофту и ключи со звоном упали на пол, у Борьки отчего-то сжалось сердце.
Шкатулку открыли. Отец вынул свёрток: в нём были тёплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ним следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шёлка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочёл:
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули:
«Внуку моему Борюшке».
В букве «Ш» было четыре палочки.
«Не научилась!» - подумал Борька. И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока.
Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрёл по улице вдоль чужого длинного забора…
Домой он пришёл поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина.
Бабкин пакетик он положил себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придёт утром бабка!»
Достарыңызбен бөлісу: |