Книга вторая Грозный гуп «Книжное издательство»

Я так счастлив! Великий Боже!

Я так счастлив!.. Но для чего

Порой мне грустно, для чего же

Боюсь я счастья своего!

Что, если б мог я так же, Боже,

Пред ликом тройственным, в тиши,

Упасть, заплакать больше, больше,

Под стон тоскующей души:

Я той бы скорбию суровой

Свои восторги освежил,

И я б тебя с улыбкой новой

За слезы те благодарил.
Красная

Пойдем-ка, брат, – ведь ты знаток:

Я покажу тебе смуглянку;

Не сада барского цветок –

Не просто, милый, поселянку.

Что за красавица она!

А стан, а взгляд, а по заплечью

Что за коса распущена!

И как пленяет красной речью!

Пойдет ли в пляс она – как пава;

Моргнет – надежду подарит.

Иль вдруг налево и направо

Начнет раскидываться – право,

Без слов злодейка говорит.

А как поет!.. Когда зальется –

Куда и что твой соловей?

Ах, запоет – в груди твоей

Та песня громко отзовется!

Но для меня милей она

В кружку семейственной картины:

Зимой у дремлющей лучины,

Весной у светлого окна,

Когда, сердечная, грустна,

На друга бросит взгляд украдкой

Так любо, дорого, так сладко,

Что мне дарит мечты она.

Гляди на красную, знаток,

Да не заглядывайся больно:

Не садовой она цветок –

Но простенький цветок напольный.

Но, что интересно, никто не остается равнодушным и все сходятся в главном: во-первых, в том, что первое в жизни народа чеченского исследование, рассказ об истории, характере, быте, традициях, верованиях и общественном устройстве чеченцев – явление уникальное в своем роде; во-вторых, в том, что труд У. Лаудаева «Чеченское племя» – произведение великое, бесценное и бессмертное в научном и познавательном отношении; в-третьих, в том, что сочинение это – самое компетентное и достоверное, потому что написано человеком, хорошо знающим все сферы жизни своего народа, накопившим огромный полевой материал; и, наконец, в-четвертых, в том, что «Чеченское племя» – труд самый авторитетный и востребованный: с первых лет опубликования и по сегодняшний день без ссылки на него и без цитат из него не обходится ни один ученый, пишущий о чеченском народе книги, исследования, монографии, диссертации в разных сферах науки. И не обойдутся в дальнейшем.

Происходит это потому, что читатель получает информацию из первых рук, притом информацию самую точную, написанную чеченцем о чеченцах. Недаром же Умалат Лаудаев с гордостью заявлял: «Из чеченцев я первый пишу на русском языке о моей родине, еще так мало извест­ной» ⁶. Достоверной эта информация получается и потому, что сородичи легче открываются своему человеку, который изучает их изнутри. В связи с этим Умалат Лаудаев писал: «Верность описания края, на основании личного изучения, или только посещения его, зависит от весьма многих обстоятельств, в числе которых главное: умственное развитие населения описываемой страны и ее отношение к своим более цивилизованным соседям» ⁷.

Обосновав таким образом трудности описания любого края, У. Лаудаев продолжает, что «путешественнику, взявшемуся за описание домашнего быта и общественного строя народа, предстоит почти непреодолимый труд – бороться со всевозможными предрассудками и предубеждениями и иногда, в результате всех усилий, остается основать свое описание на самых поверхностных личных наблюдениях и на сведениях, собранных без всякой проверки. Подобные основания послужили для большей части сочинений, касающихся быта горских племен Кавказа…» ⁸.

Умалат Лаудаев же пошел другим путем и показал, каким должно быть подобное описание на самом деле: очерк его написан по собственным многолетним наблюдениям, исследованиям и полевым материалам, собранным и проанализированным. Он охватывает огромные хронологические рамки от первых сведений о чеченцах до конца семидесятых годов XIX века. Удовольствие прочитать его с большой пользой для себя оставляем читателям.

Собираясь написать этот очерк о прославленном писателе и публицисте Умалате Лаудаеве, я прочитал все, что написано о нем в научной и художественной литературе в прошлые и в последние годы в Чечне, России. Но сведения о нем были очень скудные: «из надтеречных че­ченцев», «учился во втором кадетском корпусе г. Санкт-Петербург», написал «Чеченское племя» – и все. желая восстановить истинную биографию этого удивительного человека, я написал письмо губернатору Санкт-Петербурга В.И. Матвиенко с просьбой помочь разыскать материал об Умалате Лаудаеве в архивах. По ее поручению Региональное архивное бюро направило мое письмо в г. Москва в Российский государственный военно-исторический архив, где хранятся все документы, касающиеся русской армии. Оттуда мне прислали счет расходов на поиск, копирование и пересылку материалов и после оплаты я получил копию дела Умалата Лаудаева. По этой выписке я и восстановил его жизненный, ратный и твор­че­ский путь.

Умалат Лаудаев прошел долгий жизненный путь, полный приключений, ратных дел, творческих поисков. Родился он 15 мая 1829 года (Ибрагимова З.Х. Чечня в зеркале царской статистики. М., 2006. С. 203) в с. Ногай-Мирза-Юрт в семье влиятельных и передовых для своего времени людей. Живя по соседству с казаками (их станицы от чеченских сел Надтеречья разделяет только река Терек) и общаясь с ними, мальчик рано выучился русскому языку.

В 1838 году (по другим данным – в 1842 году) Умалат Лаудаев был зачислен во второй кадетский корпус г. Санкт-Петербург. По окончании его 20 авгус­та 1845 года он был произведен в корнеты ¹⁰. Служил в армейской кавалерии – в 46-м Донском казачьем полку до 1857 года, затем в 31-м (1857–1859), в 22-м (1859–1862). Отчислен из этого полка с переводом в Терский конно-иррегулярный полк 9 августа 1862 года. За годы службы получал офицерские чи­ны: поручик – 23 июня 1849 года, штаб-ротмистр – 4 июня 1857 года, ротмистр – 5 марта 1865 года.

Участвовал во многих военных кампаниях, в том числе в Венгрии и Трансильвании, а, возможно, и в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов по освобождению Болгарии от трехсотлетнего османского ига ¹¹.

О том, что служил он Отечеству хорошо и воевал отважно, говорят его награды, очень почетные и высокие по тем временам. За ратные дела Умалат Лаудаев был отмечен: Серебряной медалью «За усмирение Венгрии и Тран­сильвании» в 1849 году (девятнадцати – двадцати двух лет от роду!). В том же 1849 году он получает орден Святой Анны с надписью «За храбрость», в 1860 году – «Высочайшее благоволение» (благодарность Императора всея Руси за верную службу), а 24 января 1878 году Умалат Лаудаев награжден орденом Святого Станислава 3-й степени с ме­чами и бантом, установленным для нехристиан (видимо, за подвиги в Русско-турецкой войне на Шипке в Болгарии) ¹². Кроме того, Умалат лаудаев был награжден Серебряной медалью «За покорение Чечни и Дагестана», светло-бронзовой медалью «В память войны 1877–1878 гг.» (русско-турецкая война) и медалью «За службу на Кавказе» (Ибрагимова З.Х. указ. соч. С. 200–201).

Только после пятидесятичетырехлетней службы Умалат Лаудаев был уволен Высочайшим указом от 4 февраля 1892 г., как сказано в нем, «в звании подполковника, с мундиром и пенсией», т. е. с правом ношения оружия и воинской формы. После увольнения из армии У. Лаудаев прожил еще десять-двенадцать лет и умер предположительно в 1904 году (не раньше, если верить данным Российского военно-исторического архива).

Исследовательской и литературно-публицистической деятельностью в области этнографии чеченского народа Умалат Лаудаев начал заниматься, видимо, в 1862 году, когда был причислен к Терскому конно-иррегулярному полку и постоянно жил и служил в Чечне. Работу он проделал огромную и серьезную. По охвату времени, событий, фактов и территорий, описанных в его объемном очерке, видно, что изъездил Умалат Лаудаев всю Чечню и неод­нократно бывал во всех ее уголках. Это и позволило ему первому «из чеченцев» написать на русском языке о своей Родине, «еще так мало известной» в России, Европе, мире. И при этом написать «на хорошем русском языке, владея прекрасно и родным языком» ¹³.

Именно так и написан очерк Умалата Лаудаева – живо, ярко, образно, с глубоким знанием предмета исследования. Хотя редактор-издатель «Сборника сведений о кавказских горцах» В.И. Воронов и пишет, что «предлагаемая статья заключает в себе несколько отрывков из доставленной в редакцию «Сборника» рукописи, составленной природным чеченцем У. Лаудаевым» ¹⁴, после ее прочтения остается впечатление цельного, законченно­го труда. Видимо, очерк в целом был довольно-таки объ­ем­ным, но, как пишет кандидат исторических наук М. Аду­ев, «несмотря на все попытки, предпринятые учеными, найти в архивах Тбилисских издательств рукопись У. Лаудаева не удалось». А впечатление цельности, законченности создает мастерство писателя-исследователя и его богатый язык.

В подтверждение сказанному приведем два небольших отрывка из великого сочинения (не побоимся этого слова) талантливого чеченского писателя-просветителя Умалата Лаудаева «Чеченское племя», чтобы читатель мог увидеть, как точен, богат и чуден язык автора.

Много народов перебывало на Кавказе; могущественные и сильные занимали его северную плоскость, слабые же племена, для безопасности своей, удалялись в глубь гор и более укрепленные места. Новый наплыв народов, шедших из Азии и Европу через Кавказ, вытеснял преж­них жителей с занятых территорий; вытесненный народ должен был подаваться далее на северо-запад. Но при этом движении он не мог продолжать путь прежним целым обществом. Отставшие от следования люди удалялись в горы и, там укрепляясь, смешивались с туземцами. Предание говорит, что первобытные фамилии Чеченского племени вышли из-за снеговых гор на северные их подножия, откуда стали уже разветвляться по другим мес­там. Можно допустить, что во время великого переселения народов, когда все страны востока находились в сильном брожении, движение это отозвалось и на чеченцах…

Первобытные жители этой страны занимали дефиле между снеговыми и лысыми горами, т. е. юг бывшего Аргунского округа, часть Назрановского и часть Чаберлоя. Племенные остатки, водворявшиеся на этой территории, селились ниже их и ближе к плоскости, почему первобытных обитателей пришельцы называли ламорой, от слова лам – гора, т. е. живущими на лысых горах; сами же получили название шотой, т. е. живущими ниже их и ближе к плоскости, на черных горах. Водворяясь в горах, племена эти имели каждое своего предводителя или главу, водворившего их на занятой земле…

Предание говорит, что до переселения в Ичкерию, всех фамилий Чеченского племени было 59, или как выражаются чеченцы: три раза двадцать без одного; теперь их более 100.

Ичкерия не была еще населена этим племенем; ею владели аварские ханы. С своими зелеными холмами и тучными лугами, она сильно манила к себе полукочевых чеченцев. Предание умалчивает о причинах, побудивших половину фамилий тогдашнего Чеченского племени переселиться в Ичкерию. К тому могли побуждать их многие причины: 1) недостаток земли от умножившихся фамилий и народонаселение; 2) несогласие и раздоры за поземельные участ­ки и 3) их могли побудить к тому политические причины.

(Стр. 8, 9, 11)

Чеченцы не имели князей и были все равны между собой, а если случалось, что инородцы высших сословий селились между ними, то и они утрачивали свой высокий род и сравнивались с чеченцами. Чеченцы называют себя узденями (озди или уздель); слово это у них имеет другое значение, чем у соседей. У последних узденство делилось на степени, у чеченцев же люди стояли на одной степени узденства, различаясь между собою только качествами: умом, богатством, щедростью, храбростью, а нередко и дурными делами, разбоями, воровством и т. д. Слово уздень, заимствованное ими от соседей, означает у чеченцев: человек свободный, вольный, независимый, или, как они сами выражаются, вольный как волк (борз сена). Соседи их жили на княжеских землях по праву ли, или силою приобретенных; у чеченцев же земля была общею, и если случалось, что они селились на княжеских землях, с условием платить подать, то, усилившись, переставали ее платить и завладевали землею. Им было стыдно платить за землю, которую Бог создал для всех равно…

Мало помалу маслагат (вид суда у чеченцев) перешел в суд по адату. Выбирали людей известных умом, чест­ностью, бескорыстием и беспристрастием, и возлагали на них обязанность разбирательства тяжб и их решений. Подобных людей называли каной, т. е. стариками или судь­ями, и народ обязан был с общего согласия исполнять их приговоры. Со временем стали улучшать порядок судопроизводства, именно: до того тяжущиеся шли для разбирательства в дома судей; найдя это неудобным, и чтобы судьи были более беспристрастны, определили места, где старики-судьи, при стечении народа, творили правосудие и объявляли приговоры. Места подобных сходок назывались скромным именем – хаттам, т. е. расспрос, от слова хатта, означающего «спроси». Судьи выслушивали дело и тут же объявляли приговор; затем шли домой; от тяжущихся зависело подчиниться приговору. Так как чеченцы постепенно выходили на плоскость из гор, то и учреждение хаттама образовалось первоначально в горах. Жители бывшего Аргунского округа разбирались в Маасте и Нашахе, ичкеринцы собирались на кургане около аула Цонтари, а плоскостные чеченцы собирались в Ханкальском ущелье и Качкалыке. Собрания эти еще до появления Шамиля назывались махками; название это перешло к существующему ныне народному суду.

(Стр. 23, 25)

Но самый яркий и неизгладимый временем след оставил Асланбек Шерипов – политический, государственный и военный деятель, писатель, публицист, переводчик и исследователь устного народного творчества. Его литературная деятельность исследована в нашем литературоведении недостаточно, потому мы и решили в меру своих сил и возможностей хотя бы штрихами восполнить этот пробел.

Явился в этот мир и покинул его Асланбек Шерипов в одном и том же месяце: 18 сентября 1897 года он родился, а 11 сентября 1919 года погиб, ровно неделю не дожив до своего двадцатидвухлетия.

О дне рождения будущего героя в документальной повести Н. Шипулина «Юность боевая» читаем: «Из Сержень-Юрта в Шали, припав к холке коня, несся всадник. Гонец вез радостную весть офицеру Шерипову: жена Арубика родила ему сына. Есть теперь у Джемалдина еще один наследник. В горах вырастет еще один джигит. Известие обрадовало Джемалдина, гостившего у Шалинского старшины. Он тепло обнял гонца, дал ему горсть серебряных монет и заспешил домой взглянуть на наследника».

Мальчик рос смышленым, рано научился читать и писать по-русски. В 1909 году Асланбек был определен в Полтавский кадетский корпус, где готовили детей офицеров для поступления в офицерские школы.

Началась Первая мировая война, в г. Полтава резко ухудшилось отношение к инородцам. И по просьбе сына отец перевел его в 1915 году в пятый класс Грозненского реального училища, которое Асланбек окончил в июле 1917 года. Свершилась Февральская буржуазно-демократическая революция, в стране (в том числе в Чечне) царили анархия и хаос, вспыхивали кровопролитные межнациональные стычки. Дело шло к Октябрьской социалистической революции.

В Грозном снова резко активизировались националис­тические вылазки, которые начались сразу же после Февральской буржуазно-демократической революции (9 февраля 1917 года). Бывший одноклассник А. Шерипова по реальному училищу, ставший впоследствии одним из лучших языковедов Чечни, Ахмад Мациев вспоминал: «В начале Февральской революции учащиеся реального училища собирались по национальным признакам и устраивали летучие митинги. В классах вывешивались лозунги: «Армения для армян!», «Чечня для чеченцев!», «Грузия для грузин!» и т. д. И вот однажды к нам в класс пришел Асланбек и заявил: «До тех пор, пока мы будем кричать «Армения для армян!», «Чечня для чеченцев!», у нас не будет ни Армении, ни Чечни. Задача состоит в том, чтобы всем вместе идти рука об руку!». Уже тогда он оказался мудрее и прозорливее нас, потому что убедил всех, что только вместе мы добудем свободу и для чеченцев, и для армян, и для грузин – для всех народов Кавказа» ².

Конечно же, Асланбек не мог остаться в стороне от этих бурных событий. После окончания училища он сразу же включился в общественно-политическую деятельность. Не зная отдыха и усталости, разъезжал он по селам, аулам, хуторам Чечни, разъясняя горцам суть и смысл новой власти, цели и задачи революции, которые вначале были, в общем-то, привлекательными для трудового народа.

И не было предела мужеству и вере не по годам мудрого, убедительного и целеустремленного Асланбека Шерипова. Об этом говорит и то, что он был единственным чеченским делегатом Второго съезда народов Терека, состоявшегося в Пятигорске с 16 февраля по 4 марта 1918 года.

Горские и казачьи контрреволюционные верхи предприняли все, чтобы не допустить на съезд делегатов Чечни. Находившийся в то время в Чечне будущий самозваный имам Узун-Хаджи даже грозил отрубить голову Асланбеку Шерипову, если он осмелится поехать на большевистский съезд. Но для Асланбека не существовало никаких преград. С огромным риском для жизни он сквозь казачьи окопы пробрался через ингушские селения в г. Беслан и 23 февраля 1918 года прибыл в Пятигорск. Таким храбрым, отчаянным и упрямым Асланбек Шерипов оставался всю свою жизнь. И с этого дня он принимал учас­тие во всех съездах народов Терека, по нескольку раз выступая на каждом из них.

В 1918 году Асланбек Шерипов создал первую Чеченскую Красную Армию и стал ее командующим. Много ратных подвигов было на счету отважных конников. Когда в Грозном начались знаменитые Стодневные бои с белоказаками Г. Бичерахова и возникла опасность окружения города, Чеченская Красная Армия первая пришла на помощь его защитникам и, заняв линию обороны от кирпичных заводов на берегу реки Сунжа (район нынешнего моста на ул. им. Жуковского) до Ханкальского ущелья, не дала сомкнуться гибельному кольцу вокруг Грозного, обеспечила коридор, по которому рабочие отряды беспрерывно снабжались всем необходимым: оружием, боеприпасами и продовольствием. Об этом комиссар военного отдела Совдепа Грозного И. Сафонов писал чрезвычайному комиссару Юга России С. Орджоникидзе: «На помощь защитникам города пришла Чеченская Красная Армия под командованием Асланбека Шерипова. Она рассредоточилась в районе городских садов (ныне район пос. им. Калинина. – А.К.) и несколько южнее, прикрывая собой расстояние незамкнутого белоказаками кольца. Пополнение данной армии и защитников города продолжается за счет аульной чеченской бедноты» ³.

В городских схватках Стодневных боев конница А. Шерипова появляется то тут, то там в самую критическую минуту и спасает положение.

Участвовала Чеченская Красная Армия и в последних решающих боях за город Грозный в ноябре 1918 года. Город был освобожден полностью, а бичераховцы были отброшены за Терек.

Но недолго длилась радость победы. Уже в январе 1919 го­да в Чечню вошла деникинская армада, очень скоро «прославившаяся» своей жестокостью. Красным пришлось оставить город, и Асланбек Шерипов, не зная ни сна, ни отдыха, размещал красноармейцев по селам и аулам Чечни. Уже в конце года в Шатое собралась сильная, хорошо вооруженная грозненская группа терских пов­станческих войск под командованием Н. Гикало и начались бои за освобождение Чечни от деникинских оккупантов. В одном из них у бывшей крепости Воздвижен­ская (недалеко от с. Старые Атаги. – А.К.) и погиб славный сын чеченского народа Асланбек Шерипов. М. Мамакаев в своем романе «Мюрид революции» об этом его последнем бое писал: «Перестроившись и получив подкрепление, деникинцы снова шаг за шагом стали приближаться к окопам красных. Положение партизан становилось отчаянным: патроны были на исходе. Вдруг заклубилась пыль на дороге. Это мчались всадники Шерипова с обнаженными клинками. На ветру, словно крылья, развевались полы их черкесок и разноцветные башлыки. Вся степь оглохла от протяженного и неистового «вур-р-а!». От неожиданности белогвардейцы повернули назад, оставляя на поле раненых.

И тут вперед вырвался всадник в серой папахе на горячем коне. Размахивая в воздухе высоко поднятым над головою маузером, он опередил знаменосца. «Асланбек! Асланбек!» – закричали горцы. Стремительно мчавшийся конь Шерипова внезапно вздыбился, преграждая путь отступающим белогвардейцам…

– Солдаты! – крикнул юноша, во весь рост поднимаясь на стременах. – Сдавайтесь, и вы будете свободны! Я – Асланбек!.. – и вдруг резко смолк, сраженный выстрелом из зарослей кукурузы…

С этого рокового дня остался жить Асланбек Шерипов в памяти народной как национальный герой, как политический, государственный и военный деятель.

Но, к сожалению, сегодня мало кто знает, что Асланбек Шерипов был и литературно одаренным человеком. И талант его имел много ярких граней: он был мудрым переводчиком, публицистом, страстным оратором, исследователем истории и фольклора.

Раскрылся его многогранный дар еще в детстве, особенно ярко – в годы учебы в Грозненском реальном училище, которое он закончил в 1917 году «с отличными показателями в учебе и прилежным поведением».

Асланбек Шерипов «был блестящим оратором и публицистом, красноречивым выразителем интересов, настроений и чаяний горской бедноты. Его выступления и статьи (очерки, записки и переводы героических песен-сказаний. – А.К.) отличались страстностью, правдивостью, ясностью и предельной убедительностью. Свое искусство оратора, мастерство публициста, талант литератора он поставил на службу интересам трудящихся горцев» ⁴.

Будучи учеником реального училища А. Шерипов много читал, изучал и хорошо знал не только русский, но и немецкий и французский языки. Художественная литература расширяла кругозор юноши, учила его лучшему пониманию жизни.

«В реальном училище Асланбек Шерипов увлекается также историей. Он самостоятельно изучает историю героической борьбы горцев за свободу и независимость. В 1916 году он написал реферат по истории кавказских войн. С этим рефератом Асланбек выступал в Грозном, Нальчике, Владикавказе. В 1917 году реферат был переработан в очерки по истории завоевания Кавказа и подготовлен к изданию. Эта работа Асланбека Шерипова пока не найдена. Сохранились лишь предисловие и послесловие (в нашем приложении. – А.К.). Судя по предисловию, автор очерков стремился “дать понятие о причинах событий и характеристику их, описательную же сторону… по возможности старался оставить в стороне”» ⁵.

О том, что талант Асланбека Шерипова пробудился рано, говорит и другой исследователь истории чечен­ской литературы Л. Ибрагимов: «Еще в годы учебы в кадет­ском корпусе Асланбек понял важность художественного слова как средства духовного пробуждения народа. В 1916 году в газете «Терек» он поместил ряд чеченских народных песен в переводе на русский язык. О том, какие фольклорные герои были особенно интересны ему, Асланбек говорит в предисловии к книге «Из чеченских народных песен»: «Власть терроризировала мирное население, а абреки терроризировали эту власть. И, конечно, народ смотрел на абреков как на борцов против притеснений и зверств власти. Вот этот характер политического протеста и борьбы с властью придавал абрекам в глазах народа ореол национальных героев, что в свою очередь отразилось в песнях» ⁶.

Слушая, записывая и обрабатывая чеченские героиче­ские песни почти с детских лет, Асланбек Шерипов имел их немало в своей объемной тетради, но перевести на русский язык и издать в 1918 году во Владикавказе успел только три из них:

«В сборник «Из чеченских народных песен» вошли три песни: «Абрек Геха», «Юсуп, сын Мусы», «Асир-абрек», которые претерпели значительные изменения при переводе на русский язык. В основе песни «Абрек Геха» – история гибели известного в народе удальца.

Чувствуя приближение «красавицы-смерти… в послед­ней страстной молитве Аллаху вылил всю свою душу и приготовился к последней абреческой игре – к веселой игре со смертью. И огнем зажег геройский Геха души людей, и огонь тот спалил и разметал всю гниль людских сердец… Ободренный женщиной, которая удесятерила силу Гехи, он бился с безграничной отвагой… Он играл своим смертельным оружием последнюю лебединую песню абрека – песню о красивой смерти…

И абрек Геха погиб красивой смертью, погиб победителем. Ибо победитель не тот, кто сражает врага, а тот, кто в жертву борьбе, на верную смерть без раздумья бросает душу и тело свое…» ⁷.

Из этих трех песен и сюжетом, и развитием композиции (действия), и идеей, и мятущимся характером героя особо выделяется песня «Асир-абрек». Это дает повод некоторым исследователям творчества Асланбека Шерипова говорить в данном случае об авторстве его (с чем мы готовы с радостью согласиться).

«Своеобразие сюжета и композиции песни «Асир-абрек» позволяет утверждать, что мы имеем дело с собственным (авторским) произведением А. Шерипова, созданным по мотивам чеченских героико-исторических песен» ⁸.

«Дело в том, – пишет Л. Ибрагимов, – что в «Асир-абреке» Шерипова впервые в истории этого жанра чеченской литературы фиксируется герой, абсолютно оторванный от нужд и чаяний народа, живущий лишь для себя, для удовлетворения собственных страстей. Традиционная идея песни-илли, утверждающая общенародную консолидацию, единение с народом в переводе претерпевает заметное изменение. На первом плане – идейный разлад между героем-одиночкой и серой толпой» ⁹.

Тут для ассоциации приходят на память подобные мятежные герои из мировой и русской литературы: Чайльд-Гарольд Дж. Байрона, Вертер И.В. Гете, Алеко А.С. Пушкина, Лойко Зобар М. Горького, произведения которых А. Шерипов, несомненно, хорошо знал. Но ему хватило ума не приравнивать к ним своего героя, а сохранить его национальную особенность. В этом тоже выразилось мастерство – поэтическое мастерство! – Асланбека Шерипова.

Поэтому, если в мировой романтической литературе герой – это гордый одиночка-аристократ, потерявший цель жизни или не нашедший ее, то своеобразие и историческая достоверность идейного разлада чеченского героя-одиночки причинно обусловлены. Асир и европей­ский аристократ – дети разных культур и цивилизаций, разного уровня общественного сознания».

«Разлад между толпой и Асиром произошел из-за того, – продолжает Л. Ибрагимов, – что наш герой не находит среди нее «непреклонных и смелых духом героев», похожих на него, готовых, как и он, «бороться и умирать за свободу гор и людей Кавказа… На мятежные и свирепые горы Кавказа надел свои оковы свирепый победитель. Победитель накинул цепи рабства и на души детей Кавказ­ских гор; и из гордых, непреклонных и смелых духом героев они превратились в толпу забитых и жалких рабов: прекрасная мечта о красивой жизни – нежная и пугливая пти­ца – отлетела от поруганных гор Кавказа. Поколение же рабов дает поколение еще худших рабов… После каждой смерти героя толпа рабов ликует; она рада тому, что из­бавилась от живого укора прошлой героической жизни…

Но Кавказ не ликует, он грустит и свято хранит в гуле лесов, в реве потоков и в недрах своих гор дивные образы и песни о погибшей, прекрасной и могучей душе… И разносит потом пандурист по всему Кавказу песни о вольных людях. Рабы Кавказа слушают песни внимательно, вспоминают рассказы стариков, грустью откликаются на зов далеко улетевшей мечты старины… а потом – потом мирно пашут поля свои, сменив шашку буйной свободы на плуг позорного рабства…»

Асир-абрек умирает в одиночестве – таков был удел всех борцов-абреков за народное счастье ¹⁰.

И все же доминирующей темой в песне «Асир-абрек», по мнению некоторых исследователей творчества Асланбека Шерипова, является безответная любовь. В отличие от романтических героев А.С. Пушкина и М. Горького Асир не убивает свою возлюбленную за то, что она предпочла ему другого, а приводит ее в дом любимого ею человека. Обостренное чувство благородства не дает ему поступить по-другому.

«И тут Асланбек Шерипов остался верен лучшим вековым традициям своего народа: в художественной традиции народной песни-илли нет ни одного примера, когда из-за отвергнутой любви герой совершает насилие над девушкой. В заключительной части песни автор предельно обнажает этическую и психологическую суть своих героев. «Услышала однажды Нанта, что Асир «ворвался в казачью станицу и сложил там свою буйную голову… Услышала и низко опустила голову. Частые и крупные слезы одна за другой падали на ее колени.

– Ты что? – спросил Кагерман.

Но на вопрос мужа и на тревожные взгляды детей Нанта ничего не ответила: она переживала что-то страшное, огромное, плакала о чем-то навсегда ушедшем, о невоз­вратной мечте…» ¹¹

Асланбек Шерипов не только глубокий знаток устного творчества, истории и народной жизни, но и могучий мастер слова. Возьмите любую его речь, статью, записку, письмо, переводы песен и т. д., вы сразу же увидите, как ярко, цветисто, просто и образно, с использованием всего богатства оттенков русского языка, который он прекрасно знал (как, впрочем, и чеченский), написано все. Он тщательно отделывал и шлифовал каждое свое произведение, всегда находил точное, емкое, единственное слово и ставил его там, где оно должно было стоять. Каждое сочинение Асланбека Шерипова говорит о том, что оно создано человеком большой требовательности, который четко знает, что хочет сказать и кому это говорит. И сообразно этому и слова подбирает, и произведение строит, что говорит о том, что язык его был очень богат, что изучал он его серьезно.

Вот пример, первый попавшийся отрывок из его речи: «Мы, горцы Кавказа, в течение последних столетий (написано в 1918 году. – А.К.) жили уединенно и были отрезаны от всего мира, не имели общих интересов с Россией, ибо Россия была для нас тем бронированным кулаком, который раздавил нашу свободу. Россия ради самодержавной политики награждала наших изменников и шпионов землей, для чего сносились целые аулы. Мы никогда не могли простить, что предатели и изменники народа получили благодарственную бумагу с возведением в потомственное дворянство… История нашей борьбы за свободу написана народом… собственной кровью. На стороне царизма были наши предатели и предки Наж­муддина Гоцинского, который сейчас в нашем крае является главой турецкой ориентации и вдохновителем агитации против советской России. С революцией положение в России резко изменилось в… сторону раскрепощения и освобождения. Революция дала горцам те свободы, за которые они боролись столетиями. Мы видим, что теперь за турецкую ориентацию стоят все те, кто предал нашу свободу. Народ знает, что все помещики, князья, предавшие народ самодержавию, теперь ради сохранения своих богатств переменили фронт. Знайте, товарищи и граждане, мы вместе со всеми пойдем защищать свободу… Пойдем потому, что на языках горских племен приветствие говорит: будь свободен! Приходи свободным! Пойдем потому, что империализм Турции, Германии заинтересован не в нашем освобождении, а в захвате природных богатств и нефтяных недр нашего края» ¹².

Такими жемчужинами прозы, публицистики, переводов и ораторского искусства наполнено все литературное творчество Асланбека Шерипова. Мы хотим, чтобы все об этом знали.

Среди чеченцев сохранились рассказы о Шамиле, прекрасно характеризующие ту безграничную веру в своего вождя, которой были полны горцы минувших поколений...

Рассказывают такой эпизод.

Во время одного сражения около Шамиля упал чугунный снаряд и, готовый разорваться, шипел и подпрыгивал...

Стоявший рядом с Шамилем мюрид спросил: «Имам! Может ли случиться то, что не предписано Аллахом?».

Имам ответил: «Нет».

Тогда мюрид поднял снаряд, положил его на ладонь и спокойно дал ему разорваться…

Здесь не важно – исторический факт это или нет; не важно, что случилось с мюридом.

Важна та вера в вождя свободы, которая была сильнее страха смерти и дала нищим горцам Кавказа проявить необычайную любовь к свободе и силу самоотречения...

Прошлое ценно всегда, но особенно оно ценно для кавказцев, ибо в нем, в прошлом, выковывались наши вековые традиции, которые в дни опасности создавали из Кавказа грозную силу...

Эти традиции нам скажут, что мы должны и что мы можем сделать… Прошлое говорит нам, что Шамиль и горцы минувших поколений были мюридами религии, родины и свободы, что любовь к этим святыням убивала в горце все инстинкты самосохранения и заставляла его, поднятого на штыки, в предсмертных муках петь гимн свободы...

Мы переживаем время смертельной опасности для всего Кавказа.

И как при Шамиле, наша чудная родина требует и ждет воскрешения мюридов... И если мы – сыны Кавказа, мы должны стать мюридами культуры и самоотречения во имя той же родины и свободы. Во имя возрождения Кавказа мы должны бросить в жертву упорному труду, в жертву счастью родного Кавказа все свои силы и личное счастье...

И когда мы будем бороться и страдать во имя культурного и национального возрождения, когда в предсмертных муках мы будем благословлять свободу, наши герой­ские предки и все наши враги увидят в нас отражение мюридов Шамиля, узнают в нас ту непобедимую силу, которая после взятия аула Ахульго русскими войсками за­ставила с ребенком броситься в пропасть сестру Шамиля – Фатьму. И еще один неизбежный и обязательный этап на пути к возрождению Кавказа вырисовывается в туманной дали нашего прошлого. В сороковых годах, когда Шамиль был еще простым мюридом, русские войска разгромили аул Гимры…

Сам имам – знаменитый Кази-Мулла – погиб при этом штурме; Шамиль же был смертельно ранен…

Мюридизм еще не успел утвердиться, и казалось, все погибло: среди горцев пошли раздоры. Чеченцы и дагестанцы не могли столковаться между собой; в Дагестане происходили разногласия из-за кандидатуры на пост имама… А межу тем русские генералы один за другим громили горские свободные аулы… Тогда Шамиль, еще не оправившийся от ран, выпустил воззвание к горцам Кавказа.

Он говорил в воззвании, что имам убит, Гимры взяты и «урусы торжествуют»… С горячим пылом призывал объединиться всех для защиты свободы…

И воззвание свое заканчивал так:

«Помните! Если вы будете грызться из-за кости и влас­толюбия, то собака похитит эту кость, а потом загрызет и вас самих». И после этого Шамиль, кандидатура которого тоже была выставлена на пост имама, пошел первым к своему сопернику Гамзат-Беку и признал его имамом… Им удалось объединить Чечню и Дагестан в железный кулак, который в течение 30 лет сокрушал всех врагов свободы кавказских орлов… Но призыв Шамиля не везде встретил поддержку – и это было одной из главных причин поражения Кавказа. Помня призыв того, кто лучше всех ценил и защищал свободу, кавказские народы должны сказать, что между ними не может быть никаких «костей раздора» – ни властолюбия, ни «кости» экономиче­ских, политических и иных интересов…

Не должно быть потому, что «собак», которые угрожают загрызть Кавказ и его свободу, сейчас больше, чем их было при Шамиле… Кавказу угрожает не только контрреволюция и анархия, но угрожает враг, гораздо более опасный.

Россия должна «союзному» капиталу Англии, Франции и К^о более 60 миллиардов.

К тому же еще не ликвидировали войны.

Кавказу угрожает самая реальная и страшная опасность быть колонией этого «союзного» капитала или Германии, колонией, из которой они будут выколачивать долги, проценты и всю кровь и жизненные силы…

Если вся эта опасность выльется в реальные формы и осуществится, то племена Кавказа сделаются жертвой хищнической эксплуатации европейского капитала. Власть европейского капитала будет гибелью для народов Кавказа: эта власть бросит нас из области полукультурного состояния в цепкие и безжалостные лапы развитого и культурного международного капитала. Перед нами грозным, предостерегающим примером должна стоять участь американских индейцев, которых погубил англосаксон­ский капитал. Эти вполне реальные перспективы, уроки прошлого и мощный, мудрый образ имама Чечни и Дагестана нам говорят: «Объединяйтесь, забудьте все счеты для защиты свободы и родины от анархии, контрреволюции и всяких внешних покушений…».

Уроки прошлого перед нами снова выдвигают несбывшуюся мечту имама Шамиля – мечту о союзе всех горских племен Кавказа.

И лозунг всех, кто сознает невозможность разрыва с прошлым, кто любит не отдельную часть Кавказа, а весь Кавказ, – этот лозунг должен быть: «Кавказцы всех племен, объединяйтесь!»