Книгу можно купить в : Biblion. Ru 31р. Оцените этот текст

Дверь кабинета без стука на всю ширину раскрылась. В двери лейтенант.

- Здравствуйте, Константин Николаевич, - улыбаются лейтенанту

подполковники. Красив лейтенант, высок, плечист. Ногти розовые,

полированные. Лейтенанта в штабе только по имени-отчеству называют.

Положение его завидное - адъютант начальника штаба Армии. Если просто его

назвать "товарищ лейтенант" - это вроде как обидеть его. Поэтому -

Константин Николаевич.

- Перемещения, - небрежно бросает Константин Николаевич. Можно,

конечно, сказать: "Начальник штаба требует к себе офицера по перемещениям с

докладом об изменениях в группировке противника за прошлую ночь". Но можно и

проще это сделать, как это Константин Николаевич делает: коротко, с легким

презрением.

Я быстро собираю шифровки в папку. Адъютант генеральский чуть подобрел,

даже улыбнулся: "Не суетись под клиентом".

Подполковники адъютантской шутке зубы скалят.

Суки штабные. За места теплые держитесь. А я этого терпеть не буду.

Мне, кроме своих цепей, терять нечего:

- Не хами, лейтенант.

Лицо адъютанта вытянулось. Подполковники умолкли, на меня звериные

взгляды уставили: "Дурак, выскочка, хам. Как же ты с адъютантом

разговариваешь? С Константином Николаевичем? Тут тебе не батальон. Тут штаб!

Тут обстановку тонко чувствовать надо. Ты, деревенщина неотесанная, и на нас

гнев накликаешь!"

Выхожу из кабинета, генеральского адъютанта вперед себя не пропустив. И

не пропущу никогда. Подумаешь, адъютантишко! Холуй генеральский. Ты солдата

видел когда-нибудь на огневом рубеже? На стрельбище? Когда у него автомат с

патронами, а у тебя только флажок красный в руке? Почувствовав оружие, идет

солдат на мишени и мыслью терзается - а не врезать ли длинную очередь по

командиру своему? За свою жизнь я каждого своего солдата десятки раз через

огневой рубеж водил. И не однажды видел сомнение в солдатских глазах: по

фанерке стрелять или насладиться смертью настоящей? А ты, адъютантик, водил

солдат на огневой рубеж? А видел ты их один на один в поле, в лесу, на

морозе, в горах? А видел ты злобу солдатскую? А случалось тебе вдруг застать

всю роту пьяной с боевым оружием? Ты, адъютант, на мягких коврах карьеру

делаешь и не рыпайся на Витю Суворова. Я терпел бы, если б ты капитаном был

или если хотя бы одного возраста со мной оказался. А ты же сопляк,

мальчишка, как минимум на год младше меня.

В коридоре генеральский адъютант как бы нечаянно мне больно на ногу

наступил. Я ждал выходки какой-нибудь и готов был к ней. Шел я чуть впереди

адъютанта и чуть левее. И потому правым своим локтем двинул резко назад. В

мягкое попал. Что-то в адъютанте булькнуло. Охнул он, ртом разинутым воздух

хватает, изогнулся, к стенке привалился. Медленно разгибается адъютант. Выше

он меня и в кости шире. Кисти рук огромные. Мячик баскетбольный той кистью,

наверное, без труда держать можно. Но пузечко слабеньким оказалось. А может,

просто не ожидал удара. Это ты, адъютант, дурака свалял. Удара всегда

ожидать нужно. Каждое мгновение. Тогда и не будет такого сокрушительного

эффекта.

меня два пальца рогаткой растопырены. Во всех странах этот жест викторию

означает, победу то есть. А у нас этот жест означает: "Гляделки, сука,

выколю".

отрывает. И понимает он, что его высокий покровитель ему сейчас не защита.

Мы один на один, в пустом коридоре, как единоборцы на древнем поле боя,

когда перед кровавой битвой от двух несметных армий выходили на середину

только двое и бились друг с другом. Он выше меня и шире, но сейчас он

понимает, что суета жизни простилась со мной, и уже ничто, кроме победы, для

меня не важно, и что за победу я готов платить любую цену, даже собственную

жизнь. Он уже знает, что на любое его действие или даже слово я отвечу

жутким ударом растопыренных пальцев в глаза и тут же вцеплюсь ему в глотку,

чтобы уже никогда ее не отпустить.

Он, не моргая, медленно поднимает свои руки к горлу и, нащупав галстук,

поправляет его.

- Начальник штаба ждет...

- Вас... - подсказываю я.

- Начальник штаба ждет ВАС.

Мне трудно возвращаться в этот мир. Я уже простился с ним перед

смертельной звериной схваткой. Но он боя не принял. Я втягиваю воздух в себя

и тру онемевшие от напряжения руки. Он не отрывает взгляда от моего лица.

Мое лицо, видимо, изменилось, что-то говорит ему, что я его пока убивать не

намерен. Я поворачиваюсь и иду по коридору. Он идет сзади. Я старший

лейтенант - а ты еще только лейтенант, вот и топай сзади.

В приемной два стола, один против другого. Они, как бастионы,

прикрывают каждый свою дверь. Одна дверь в кабинет командующего, другая в

кабинет начальника штаба. У двери командующего за полированным столом - его

адъютант. Он тоже лейтенант, но и его никто по званию или по фамилии в штабе

не называет - Арнольд Николаевич его имя. Тоже высокий, тоже красивый. Форма

на нем не офицерского - генеральского сукна. Ко мне с его стороны тоже

никакого почтения, сквозь меня смотрит, не замечая. Есть на то причина: мой

шеф, начальник разведки подполковник Кравцов, назначен на свой высокий пост

без согласия командующего Армией, его заместителя и начальника штаба,

вытеснив их человека с этого важного поста. И оттого к моему шефу презрение

командующего, придирки начальника штаба. Оттого ко всем нам, кого Кравцов за

собой привел, общая ненависть офицеров штаба, особенно тех, что работают на

Олимпе, на втором этаже. Мы - чужаки. Мы - незваные гости в теплой компании.

Начальник штаба генерал-майор Шевченко вопросы ставит толково, слушает

не перебивая. Я ждал придирок, но он только пристально смотрит мне в лицо. В

штабе появляются новые офицеры. Чья-то невидимая мощная рука толкает их

прямо на мягкие ковры второго этажа. Мнения начальника штаба теперь

почему-то не спрашивают, и это не может ему нравиться. Власть мягко, как

вода, струится сквозь пальцы - как ее удержать? Он отворачивается к окну и

смотрит в сад, заложив руки за спину. Кожа на его щеках фиолетовая, с

чуть-чуть проступающими жилками. Я стою у двери, не зная, что делать,

- Товарищ генерал, разрешите идти?

Не отвечает. Молчит. Может, вопроса не услышал? Нет, услышал. Помолчав

еще, он коротко отвечает "да", не повернув ко мне головы.

В приемной оба адъютанта встречают меня недобрыми взглядами. Ясно, что

адъютант начальника штаба уже все рассказал своему коллеге. Конечно, они еще

не доложили о случившемся своим покровителям, но непременно это сделают. Для

этого они должны выбрать удобный момент, когда босс в соответствующем для

подобного донесения настроении.

Я иду к двери, спиной чувствуя их ненавидящие взгляды, как пистолеты в

затылок. Чувства во мне два сейчас - облегчение и досада. Служба моя штабная

завершена, и ждет меня бескрайняя ледяная пустыня за Полярным кругом или

желтая раскаленная пустыня, возможно, еще и суд офицерской чести.

Подполковники встречают меня гробовым молчанием. Они, конечно, не знают

того, что случилось в коридоре, но и того, что случилось тут, в кабинете,

вполне достаточно, чтобы уже меня не замечать. Я - выскочка. Я внезапно

взлетел высоко, но, не понимая этого и по достоинству не оценив

случившегося, на этом месте не удержался и сорвался в пропасть, Я - никто. И

моя участь их не беспокоит. Их интересует более важный вопрос: будет ли удар

по мне перенесен и на моего столь ими ненавидимого шефа.

Я запираю документы в сейф и спешу к подполковнику Кравцову

предупредить о грозящих ему неприятностях.

- С адъютантами не надо ссориться, - назидательно говорит он, не

проявляя, однако, особого беспокойства по поводу случившегося. О том, что я

ему рассказал, он, кажется, забывает мгновенно. - Чем ты намерен заниматься

сегодня вечером?

- Готовиться к сдаче должности.

- Тебя еще никто из штаба не выгоняет.

- Значит, скоро выгонят.

- Руки коротки. Я тебя сюда, Суворов, за собой привел, и только я могу

дать тебе команду убираться отсюда. Так чем ты намерен заниматься вечером?

- Изучать 69-ю группу сил 6-го флота США.

- Хорошо. Но тебе, кроме умственных, нужны и физические нагрузки. Ты -

разведчик, ты должен пройти курс нашей подготовки. Ты знаешь, чем занимается

вторая группа нашего отдела?

- Знаю.

- Как ты это можешь знать?

- Так чем вторая группа, по твоему мнению, занимается?

- Руководит агентурной разведкой.

- Правильно. А может, ты знаешь и чем третья группа занимается? - Он

недоверчиво смотрит на меня.

- Знаю.

порывисто садится на стул.

- Садись.

Я сел.

информации и поэтому мог догадаться об их происхождении. Но из третьей

группы ты ни черта не получал...

- Из этого я сделал вывод, что силы, подчиненные третьей группе,

действуют только во время войны, а дальше догадался.

- Твоя догадка могла быть неверной...

- Но офицеры в третьей группе очень высокие, все как один...

- Чем же они, по-твоему, занимаются?

- Во время войны они вырывают информацию силой...

- ...И хитростью, - вставил он.

- Они диверсанты, террористы.

- Ты знаешь, как это называетвя?

- Этого я знать не могу.

- Это называется Спецназ. Разведка специального назначения.

Диверсионная, силовая разведка. Мог ли ты догадаться, сколько диверсантов в

подчинении третьей группы?

- Батальон.

Он вскочил со стула:

- Кто тебе это сказал?

- Догадался.

- Как?

- По аналогии. В каждой дивизии одна рота занимается глубинной

ступень выше дивизии, значит, в вашем распоряжении должна быть не рота, а

батальон, то есть на ступень выше.

- Четыре раза в неделю по вечерам будешь являться вот по этому адресу,

имея с собой спортивный костюм. Все. Иди.

- Есть!

следовательно, и новые адъютанты, постарайся иметь с ними хорошие отношения.

- Вы думаете, что командование нашей Армии скоро сменится?

- Я тебе этого не говорил.

В нашей информационной группе разведывательного отдела небольшие

изменения. Подполковник, который работал на прогнозах, внезапно уволен в

запас. Его вызвали на медицинскую комиссию, которая нашла нечто такое, что

мешает ему оставаться в армии. На пенсии ему будет лучше. Уходить ему никак

не хотелось, ибо каждый год после двадцати пяти дает солидную надбавку к

пенсии. Но доктора неумолимы: ваше здоровье дороже всего. Вместо

подполковника на должность прогнозиста назначен капитан из разведки 87-й

дивизии.
6.

Начальник штаба должен знать все о противнике, поэтому каждое утро,

разобравшись с шифровками, я иду к нему на доклад. Он никогда не вызывает

меня по телефону, просто посылает адъютанта.

После нашей стычки прошло уже две недели. Я уверен, что адъютант давно

доложил шефу о случившемся, конечно, в выгодном для себя свете. Но я все еще

хожу по коридорам второго этажа, я еще не провалился в тартарары. Это

генеральским адъютантам не совсем понятно. Им ясно, что я какое-то

исключение из правила, но они не знают какое и почему, и поэтому они не

хамят мне больше. Этот вопрос занимает и меня самого - отчего, черт побери,

я исключение?
7.

У нас изменения. Начальник первого отдела штаба смещен. Вместе с ним

уволены старшие группы и некоторые ведущие офицеры. Вместо полковника на

должность поставлен подполковник. За собой он привел целый табун капитанов и

старших лейтенантов и рассадил их по подполковничьим местам.
8.

- Начальник разведки 13-й Армии приказал мне пройти сокращенный курс

подготовки для работы в третьей группе.

- Да... да... я знаю... заходи. - Он широко улыбается. Ручищи у него,

как клешни у краба. - Информаторы должны работать у нас, они должны

понимать, как кусочки информации собираются и какова им цена. Переодевайся.

Сам он босиком, в зеленой куртке и зеленых брюках, мягких, но, видимо,

прочных. Руки по локоть обнажены и напоминают мне здоровенные, необычайно

чистые волосатые лапы хирурга, который лет пять назад собирал меня из

кусочков.

Мы в большом солнечном спортивном зале. Посреди зала два одиноких стула

кажутся совсем маленькими в этой необъятной шири.

- Садись.

Мы сели на стулья лицом к лицу.

- Руки на колени положи и расслабь их, как плети. Всегда так сиди. В

любой обстановке ты должен быть предельно расслаблен. Нижние зубы не должны

касаться верхних. Челюсть должна отвисать, слегка, конечно. Шею расслабь.

Ноги. Ступни. Ногу на ногу никогда не клади-это нарушает кровообращение.

Та-а-ак.

Он встал, обошел меня со всех сторон, придирчиво оглядывая. Потом

ручищами ощупал шею, мышцы спины, кисти рук.

- Никогда не барабань пальцами по столу. Так делают только

неврастеники. Советская военная разведка таких в своих рядах не держит. Что

ж, ты достаточно расслаблен, приступим к занятиям.

Он садится на стул, руками держится за сиденье, потом качается на двух

задних ножках стула и вдруг, качнувшись резко назад, опрокидывается на

спину. Улыбается, вскакивает. Поднимает стул и садится на него, скрестив

руки на коленях.

- Запомни, если ты падаешь назад, сидя на стуле, с тобой ничего не

может случиться, если, конечно, сзади нет стенки или ямы. Падать назад, сидя

на стуле, так же просто и безопасно, как опуститься на колени или встать на

четвереньки. Но природа наша человеческая противится падению назад. Нас

сдерживает только наша психика... Возьмись руками за сиденье... Я тебя

подстраховывать не буду, удариться ты все равно не можешь... Покачайся на

задних ножках стула... Стой, стой, боишься?

- Боюсь.

боятся. Возьмись руками за сиденье. Начинай без моих команд. Покачались...

Я качался на стуле, балансируя, затем слегка нарушил баланс, качнувшись

чуть больше, и стул медленно пополз в бездну. Я вжался в сиденье. Я втянул

голову в плечи. Потолок стремительно уходил вверх, но падение затянулось.

Время остановилось. И вдруг спинка стула грохнулась об пол. Только тут я

по-настоящему испугался и в то же мгновение радостно рассмеялся: со мной

решительно ничего не случилось. Голова, повинуясь рефлексу, чуть ушла

вперед, и оттого я просто не мог удариться затылком. Удар приняла спина,

плотно прижатая к спинке стула. Но площадь спины гораздо больше площади

ступней, и оттого падение назад менее неприятно, чем прыжок со стула на

землю.

- А можно, я еще попробую?

- Конечно, можно, - улыбается.

Я сел на стул, ухватился руками за сиденье и повалился назад.

- Я еще попробую, - радостно кричу я.

- Да, да, наслаждайся.

- По нашему заказу Академия наук разработала методику прыжков из

скоростного поезда, а равно из автомобиля, трамвая... математические формулы

тебе не нужны, пойми только вывод: из стремительно несущегося поезда надо

прыгать задом и назад, приземляться на согнутые ноги, стараясь сохранить

равновесие и не коснувшись руками земли. В момент касания земли нужно мощно

оттолкнуться и несколько секунд продолжать бег рядом с поездом, постепенно

снижая скорость. Наши ребята прыгают с поездов на скоростях 75 километров в

час. Это общий стандарт. Но есть одиночки, которые этот стандарт значительно

перекрывают, прыгая с гораздо более скорых поездов, прыгая под уклон, с

мостов, прыгая с оружием в руках и со значительным весом за спиной. Запомни,

главное - не коснуться руками земли. Ноги вынесут тебя. Мышцы ног обладают

исключительной силой, динамичностью и выносливостью. Касание рукой может

нарушить стремительный ритм движения ног. За этим следует падение и

мучительная смерть. Потренируемся. Вначале тренажер. Настоящий поезд будет

позже. Начинаем со скорости десять километров в час...

А через месяц мы вдвоем стояли на перилах железнодорожного моста.

Далеко внизу холодная свинцовая река медленно несет свои воды, сворачиваясь

в могучие змеиные кольца у бетонных опор. Я уже грамотен и понимаю, что

человек может ходить и по телеграфному проводу над бездонной пропастью. Все

дело в психологической закалке. Человек должен быть уверен, что ничего

плохого не случится, и тогда все будет нормально. Цирковые артисты тратят

годы на элементарные вещи. Они ошибаются. У них нет научного подхода. Они

базируют свою подготовку на физических упражнениях, не уделяя достаточно

внимания психологии. Они тренируются много, но не любят смерть, боятся ее,

стараются ее обойти, забывая о том, что можно наслаждаться не только чужой

смертью, но и своей собственной. И только люди, не боящиеся смерти, могут

творить чудеса вместе с богами.

- Дураки говорят, что вниз смотреть нельзя, - кричит он. - Какое

наслаждение смотреть вниз на водовороты!

Я смотрю в глубину, и она больше не кажется мне жуткой и влекущей, как

змеиная пасть для лягушонка. И ладони мои больше не покрываются

отвратительной липкой холодной влагой.

Снова изменения в руководстве 13-й Армии. В каждой Армии по два

генерал-майора артиллерии. Один командует ракетными подразделениями и

артиллерией, второй - ПВО. В 13-й смещены оба.

В Прикарпатском военном округе грандиозные изменения.

Скоропостижно скончался командующий Прикарпатским военным округом

генерал-полковник Бисярин. Еще не прошло и года с того времени, когда он

командовал Прикарпатским фронтом в Чехословакии. Он был бодр и здоров и

правил четырьмя Армиями фронта легко и свободно. Говорят, что он никогда не

болел. И вот его нет.

Командование военным округом принял генерал-лейтенант танковых войск

Обатуров. И тут же в штабе военного округа произошло массовое смещение людей

Бисярина и замена их людьми Обатурова. И тут же волна изменений покатилась

вниз в штабы армий. В округе их четыре: 57-я воздушная, 8-я гвардейская

танковая, 13-я и 38-я. По мягкому ковру нашего коридора быстро прошли два

новых генерала - новый командующий нашей 13-й Армией и новый начальник

штаба.

посетителям открывал я. Звонок. Через танковый триплекс я вижу незнакомого

лейтенанта. О, я знаю, кто это.

- Пароль?

- Омск.

- Допуск?

- Заходите. - Тяжелая дверь плавно отошла в сторону, пропуская

лейтенанта.

- Доброе утро. Товарищ старший лейтенант, мне нужен начальник разведки.

- Я доложу ему. Одну минуту подождите, пожалуйста. - Я стукнул в дверь

своего шефа и тут же вошел. - Товарищ подполковник, к вам адъютант нового

командующего армией.

- Просите.

Лейтенант входит:

- Товарищ подполковник, вас просит командующий.

Я знаю наперед, что будут учения, что шифровки будут сыпаться как из

рога изобилия, что молодые адъютанты устанут смертельно, у них будут

красные, воспаленные глаза, когда ночами мы будем вместе с ними работать над

Большой картой. Я знаю, что после первых учений два новых адъютанта и я

напьемся до зеленых чертиков и станем друзьями. Я буду рассказывать им

похабные анекдоты, а они мне - смешные истории из интимной жизни их

покровителей. Но и сейчас уже, после самой первой встречи, уже по тому, как

адъютант приветствовал меня, и по тому, как он входил в кабинет моего шефа,

я понимаю, что мы фигуры одного цвета. Новые генералы в штабе Армии - люди

Обатурова. Новые начальники отделов, включая и Кравцова, - люди Обатурова.

Новые адъютанты, новые офицеры в штабе - все они люди Обатурова. Я осознаю

впервые, что и я член этой группы. И я знаю, что сам новый командующий

Прикарпатским военным округом генерал-лейтенант Обатуров - человек какой-то

мощной группы, стремительно и неудержимо идущей к власти.

Все, кто пришел в этот штаб и в другие штабы округа раньше нас, все они

- фигуры другого цвета. И их время кончилось. Тех, кто достаточно стар,

будут вышибать на пенсию, остальных - в раскаленные пески. Старая группа под

мощным, но невидимым со стороны ударом рухнула и рассыпалась, и ее осколкам

никогда не быть верными слугами воротил этого общества, никогда не нежиться

в лучах могущества...

В секретном отделе я столкнулся с бывшим адъютантом бывшего начальника

штаба. Он сдавал документы. Он едет куда-то очень далеко командовать

взводом. Он более двух лет уже офицер, но никогда не имел в своем

распоряжении недисциплинированных, полупьяных, совершенно неуправляемых

солдат. Если бы с этого началась его служба, то все было бы нормально. Но

его служба началась с мягких ковров. В любой обстановке он сытно ел и был в

тепле. Теперь все ломалось. Человек привыкает быть на дне пропасти. И если

он всегда там находился, то с трудом представляет, что может быть какая-либо

другая жизнь. Но лейтенант был вознесен к вершинам, а теперь снова падал в

пропасть. На самое дно. И это падение было мучительным.

Он улыбается мне. А улыбка его кажется собачьей. Когда-то очень давно

на Дальнем Востоке я видел двух псов, прибившихся к чужой своре. Но свора

рычала, не желая принимать чужаков в свою среду. И тогда один из этих псов

бросился на своего несчастного товарища и загрыз его. Их борьба продолжалась

долго, и свора терпеливо следила за исходом поединка. Один ревел, а другой,

более слабый, жутко визжал, не желая расставаться с жизнью. Убив своего

товарища, а может быть, и брата, весь искусанный и изорванный пес, поджав

хвост, подошел к своре, демонстрируя свою покорность. И тогда свора

бросилась на него и разорвала.

Почему-то бывший адъютант мне напомнил того пса с поджатым хвостом,

готового грызть кого угодно, лишь бы быть принятым в свору победителей.

Дурак. Будь гордым. Езжай в свою пустыню и не виляй хвостом, пока тебя не

загрызли.
13.

В ту ночь снился мне старый добрый еврей дядя Миша. Было мне тогда 15

лет. Учился я в школе и работал в колхозе. Зимой работал время от времени,

летом - наравне с матерыми мужиками. Поэтому, когда на обсуждение встал

серьезный вопрос, то на собрание позвали и меня. Дело вот в чем было: в

конце августа каждый год наш колхоз отправлял в город Запорожье одного

человека на две-три недели торговать арбузами. Конец августа приближался, и

нужно было решить, кто из мужиков поедет в этом году торговать арбузами.