Князь Петр Андреевич Вяземский
жүктеу/скачать 51 Kb.
|
| Князь Петр Андреевич Вяземский
(12 июля 1792, Москва—10 ноября 1878, Баден-Баден) 18 стих.
Простоволосая головка, Улыбчивость лазурных глаз, И своенравная уловка, И блажь затейливых проказ – Всё в ней так молодо, так живо, Так не похоже на других, Так поэтически игриво, Как Пушкина весёлый стих. Пусть спесь губернской прозы трезвой, Чинясь, косится на неё, Поэзией живой и резвой Она всегда возьмет своё. Она пылит, она чудесит, Играет жизнью, и шутя, Она влечёт к себе и бесит, Как своевольное дитя. Она дитя, резвушка, мальчик, Но мальчик, всем знакомый нам, Которого лукавый пальчик Грозит и смертным и богам. У них во всём одни приёмы, В сердца играют заодно; Кому глаза её знакомы, Того уж сглазили давно. Ее игрушка – сердцеловка, Поймает сердце и швырнёт; Простоголовая головка Всех поголовно поберёт!
Нужно ль вам истолкованье, Что такое русский бог? Вот его вам начертанье, Сколько я заметить мог. Бог метелей, бог ухабов, Бог мучительных дорог, Станций – тараканьих штабов, Вот он, вот он, русский бог. Бог голодных, бог холодных, Нищих вдоль и поперёк, Бог имений недоходных, Вот он, вот он, русский бог. Бог грудей и жоп отвислых, Бог лаптей и пухлых ног, Горьких лиц и сливок кислых, Вот он, вот он, русский бог. Бог наливок, бог рассолов, Душ, представленных в залог, Бригадирш обоих полов, Вот он, вот он, русский бог. Бог всех с анненской на шеях, Бог дворовых без сапог, Бог в санях при двух лакеях, Вот он, вот он, русский бог. К глупым полон благодати, К умным беспощадно строг, Бог всего, что есть некстати, Вот он, вот он, русский бог. Бог всего, что из границы, Не к лицу, не под итог, Бог по ужине горчицы, Вот он, вот он, русский бог. Бог бродяжных иноземцев, К нам зашедших за порог, Бог в особенности немцев, Вот он, вот он, русский бог.
Южные звёзды! Чёрные очи! Неба чужого огни! Вас ли встречают взоры мои На небе хладном бледной полночи? Юга созвездье! Сердца зенит! Сердце, любуяся вами, Южною негой, южными снами Бьётся, томится, кипит. Тайным восторгом сердце объято, В вашем сгорая огне; Звуков Петрарки, песней Торквато Ищешь в немой глубине. Тщетны порывы! Глухи напевы! В сердце нет песней, увы! Южные очи северной девы, Нежных и страстных, как вы!
Колокольчик однозвучный, Крик протяжный ямщика, Зимней степи сумрак скучный, Саван неба, облака! И простёртый саван снежный На холодный труп земли! Вы в какой-то мир безбрежный Ум и сердце занесли. И в бесчувственности праздной, Между бдения и сна, В глубь тоски однообразной Мысль моя погружена. Мне не скучно, мне не грустно, – Будто роздых бытия! Но не выразить изустно, Чем так смутно полон я.
Тройка мчится, тройка скачет, Вьётся пыль из-под копыт, Колокольчик звонко плачет, И хохочет, и визжит. По дороге голосисто Раздается яркий звон, То вдали отбрякнет чисто То застонет глухо он. Словно леший ведьме вторит И аукается с ней, Иль русалка тараторит В роще звучных камышей. Русской степи, ночи тёмной Поэтическая весть! Много в ней и думы томной, И раздолья много есть. Прянул месяц из-за тучи, Обогнул свое кольцо И посыпал блеск зыбучий Прямо путнику в лицо. Кто сей путник? И отколе, И далёк ли путь ему? По неволе иль по воле Мчится он в ночную тьму? На веселье иль кручину, К ближним ли под кров родной Или в грустную чужбину Он спешит, голубчик мой? Сердце в нём ретиво рвётся В путь обратный или вдаль? Встречи ль ждёт он не дождётся Иль покинутого жаль? Ждёт ли перстень обручальный, Ждут ли путника пиры Или факел погребальный Над могилою сестры? Как узнать? Уж он далёко! Месяц в облако нырнул, И в пустой дали глубоко Колокольчик уж заснул.
Я пережил и многое и многих, И многому изведал цену я; Теперь влачусь в одних пределах строгих Известного размера бытия. Мой горизонт я сумрачен, и близок, И с каждым днем все ближе и темней. Усталых дум моих полет стал низок, И мир души безлюдней и бедней. Не заношусь вперед мечтою жадной, Надежды глас замолк,— и на пути, Протоптанной действительностью хладной, Уж новых мне следов не провести. Как ни тяжел мне был мой век суровый, Хоть житницы моей запас и мал, Но ждать ли мне безумно жатвы новой. Когда уж снег из зимних туч напал? По бороздам серпом пожатой пашни Найдешь еще, быть может, жизни след; Во мне найдешь, быть может, след вчерашний,— Но ничего уж завтрашнего нет. Жизнь разочлась со мной; она не в силах Мне то отдать, что у меня взяла И что земля в глухих своих могилах Безжалостно навеки погребла.
Ты светлая звезда таинственного мира, Куда я возношусь из тесноты земной, Где ждёт меня тобой настроенная лира, Где ждут меня мечты, согретые тобой. Ты облако моё, которым день мой мрачен, Когда задумчиво я мыслю о тебе, Иль измеряю путь, который нам назначен, И где судьба моя чужда твоей судьбе. Ты тихий сумрак мой, которым грудь свежеет, Когда на западе заботливого дня Мой отдыхает ум и сердце вечереет, И тени смертные снисходят на меня.
На людской стороне, На жилом берегу, Грустно мне, тошно мне И сказать не могу. Убежал бы я прочь Под дремучую тень, Где в зелёную ночь Потонул яркий день. Там деревья сплелись Изумрудным шатром, Там цветы разрослись Благовонным ковром. От житейских тревог Я бы там отдохнул, На цветы бы прилег И беспечно заснул.
Моя вечерняя звезда, Моя последняя любовь! На потемневшие года Приветный луч пролей ты вновь! Средь юных, невоздержных лет Мы любим блеск и пыл огня; Но полурадость, полусвет Теперь отрадней для меня.
Послушать: век наш – век свободы, А в сущность глубже загляни – Свободных мыслей коноводы Восточным деспотам сродни. У них два веса, два мерила, Двоякий взгляд, двоякий суд: Себе даётся власть и сила, Своих наверх, других под спуд. У них на всё есть лозунг строгой – Под либеральным их клеймом: Не смей идти своей дорогой, Не смей ты жить своим умом. Когда кого они прославят, Пред тем – колена преклони. Кого они опалой давят, Того и ты за них лягни. Свобода, правда, сахар сладкий, Но от плантаторов беда; Куда как тяжки их порядки Рабам свободного труда! Свобода – превращеньем роли – На их условном языке Есть отреченье личной воли, Чтоб быть винтом в паровике; Быть попугаем однозвучным, Который, весь оторопев, Твердит с усердием докучным Ему насвистанный напев. Скажу с сознанием печальным: Не вижу разницы большой Между холопством либеральным И всякой барщиной другой.
Я пью за здоровье не многих, Не многих, но верных друзей, Друзей неуклончиво строгих В соблазнах изменчивых дней. Я пью за здоровье далёких, Далёких, но милых друзей, Друзей, как и я, одиноких Средь чуждых сердцам их людей. В мой кубок с вином льются слёзы, Но сладок и чист их поток; Так, с алыми – черные розы Вплелись в мой застольный венок. Мой кубок за здравье не многих, Не многих, но верных друзей, Друзей неуклончиво строгих В соблазнах изменчивых дней; За здравье и ближних далёких, Далёких, но сердцу родных, И в память друзей одиноких, Почивших в могилах немых.
«Зачем вы, дни?» – сказал поэт. А я спрошу: «Зачем вы, ночи?» Зачем ваш мрак сгоняет свет И занавешивает очи? И так жизнь наша коротка, И время годы быстро косит, А сон из этого клочка Едва ль не треть ещё уносит. Счастливцу – сон? Он у него Часы блаженства похищает, А на лету и без того Он их так мало насчитает. Счастливцу сон – разрыв со всем, Чем сердце радостью дышало: Как мёртвый, слеп он, глух и нем, Души как будто не бывало. Смерть называют вечным сном, А в здешнем – временно мертвеем. Зачем нам спать, когда потом Мы вдоволь выспаться успеем? Когда б я с счастьем был знаком, О, как бы сон я ненавидел! На клад мой, на святыню в нем Я посягателя бы видел. Страдальцу сон же не с руки, Средь тяжких дум, средь грозных мраков, На одр недуга и тоски Не сыплет он прохладных маков. Весь мутный ил, которым дни Заволокли родник душевный, Из благ – обломки их одни, Разбитые волною гневной, – Всплывает всё со дна души В тоске бессонницы печальной, Когда в таинственной тиши, Как будто отзыв погребальный, Несётся с башни бой часов; И мне в тревогу и смущенье Шум собственных моих шагов И сердца каждое биенье... Ум весь в огне; без сна горят Неосвежаемые очи, Злость и тоска меня томят... И вопию: «Зачем вы, ночи?»
Мне нужны воздух вольный и широкий, Здесь рощи тень, там небосклон далёкий, Раскинувший лазурную парчу, Луга и жатва, холм, овраг глубокий С тропинкою к студёному ключу, И тишина, и сладость неги праздной, И день за днём всегда однообразный: Я жить устал, – я прозябать хочу.
О нем и ныне спорят вновь; В любви его роптала злоба, А в злобе теплилась любовь. Дитя осьмнадцатого века, Его страстей он жертвой был: И презирал он человека, И человечество любил. Сентябрь 1868 * * * [Я6жм] Все сверстники мои давно уж на покое, И младшие давно сошли уж на покой: Зачем же я один несу ярмо земное, Забытый каторжник на каторге земной? Не я ли искупил ценой страданий многих Всё, чем пред Промыслом я быть виновным мог? Иль только для меня своих законов строгих Не властен отменить злопамятливый Бог?
Красавица на западе своем Последней ласкою, последними дарами Приманивает нас нежнее с каждый днем. И вот я, волокита старый, Люблю ухаживать за ней И жадно допивать, за каплей каплю, чары Прельстительной волшебницы моей. Всё в ней мне нравится: и пестрота наряда, И бархат, и парча, и золота струя, И яхонт, и янтарь, и гроздья винограда, Которыми она обвешала себя, И тем дороже мне, чем ближе их утрата, Еще душистее цветы ее венка, И в светлом зареве прекрасного заката Сил угасающих и нега и тоска. Октябрь 1874 Гамбург * * * [Я6жм] Жизнь наша в старости – изношенный халат: И совестно носить его, и жаль оставить; Мы с ним давно сжились, давно, как с братом брат; Нельзя нас починить и заново исправить. Как мы состарились, состарился и он; В лохмотьях наша жизнь, и он в лохмотьях тоже, Чернилами он весь расписан, окроплён, Но эти пятна нам узоров всех дороже; В них отпрыски пера, которому во дни Мы светлой радости иль облачной печали Свои все помыслы, все таинства свои, Всю исповедь, всю быль свою передавали. На жизни также есть минувшего следы: Записаны на ней и жалобы, и пени, И на неё легла тень скорби и беды, Но прелесть грустная таится в этой тени. В ней есть предания, в ней отзыв наш родной Сердечной памятью ещё живет в утрате, И утро свежее, и полдня блеск и зной Припоминаем мы и при дневном закате. Ещё люблю подчас жизнь старую свою С её ущербами и грустным поворотом, И, как боец свой плащ, простреленный в бою, Я холю свой халат с любовью и почётом.
* * * [Я4жм] Всё зыбко в жизни сей проточной, Всё тленью дань должно принесть, И радость быть должна непрочной, И роза каждая отцвесть: Что будет, – то в дали заочной, И ненадёжно то, что есть. Одни молитвы не обманут И тайну жизни изрекут, И слёзы, что с молитвой канут В отверстый благостью сосуд, Живыми перлами воспрянут И душу блеском обовьют. жүктеу/скачать 51 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|