Личность героя в белорусском и американском антивоенном искусстве

Заболотная И. В.,

Тема войны в белорусской художественной культуре ХХ века является магистральной, объединяющей различные виды искусства. Личность (бойца, партизана, подпольщика, женщины-матери, подростка) в условиях войны всегда занимала одно из центральных мест в белорусском искусстве.

Наиболее полно личность героя в антивоенном искусстве отразилась в художественной литературе, которая в свою очередь позволяет интерпретировать характер героя в других видах искусства: театральном, киноискусстве, изобразительном. Рассмотрим особенности изображения героя в белорусском и американском искусстве в аспекте национальных особенностей личности.

Для белорусов, переживших в ХХ веке две мировые войны, их осознание было связано с проблемой обретения национальной независимости и государственности. В сознании белоруса война отразилась широко и многоаспектно: от сражений на фронтах Первой мировой войны за чужие национальные интересы до мужества и ежедневного героизма в годы Второй мировой войны, гибели каждого третьего белоруса, тысячах сожженных деревень вместе с их жителями, неимоверной стойкости народа в оккупации, партизанского движения, охватившего всю страну. Нельзя не согласиться с мнением В. Акудовича, который пишет: «Еще до последнего раздела Речи Посполитой, истребленная войнами с Московией, Беларусь была уже в некоторой степени “оккупирована” Польшей. А далее потянулась эра перманентной оккупации: шведы, французы, немцы, поляки, снова немцы, а в начале, в промежутке и потом – русские... Подневольное состояние, состояние оккупации сделалось естественным для белорусов, и с течением времени они свыклись с чужим гнетом, как с атмосферным давлением» [2, с. 63].

В повести М. Горецкого «На імперыялістычнай вайне» («На империалистической войне»), написанной в форме дневника Лявона Задумы, он предстает не только как солдат, выполняющий приказы, но и как личность, понимающая, что война и ее последствия тесно связаны с проблемой национально-освободительной борьбы. Как представитель молодой нации, Задума мечтает об освобождении своего народа от Российской империи. В документально-художественной повести писателя, разделявшего позиции национального возрождения, проявились такие черты белорусского менталитета, как миролюбие, антимилитаризм (герой не понимает смысла этой войны, и мечтает о том времени, о 2014 г., когда, как ему кажется, не будет войны на земле), склонность к самоанализу (широко представлены мысли, переживания Задумы).

Восприятие Первой и Второй мировой войны в сознании американцев связано с территориальной отдаленностью от места их проживания, а значит, последствия войн отразились лишь на судьбах немногих американцев, участвовавших в них. У американцев, которые на своей территории не воевали со времен Гражданской войны, – справедливо считает М. Лернер, – сложилось впечатление о войне как о сложной технической операции, которая преимущественно совершалась на далеком расстоянии с минимальным использованием людских резервов, но с большими расходами материальных средств [5, с. 445]. Поэтому в отличие от героя М. Горецкого, для героя романа Э. Хемингуэя «Прощай, оружие!» Фредерика Генри война была овеяна романтикой: этого ждала его возлюбленная Кэтрин Баркли, да и сам Генри пошел воевать добровольцем. Герой М. Горецкого, Лявон Задума, оказался на войне не по своей воле, а для того, чтобы сократить срок службы в армии. Он не предполагал тогда, что может случиться война. Другого героя М. Горецкого Хомку Шпака (повесть «Ціхая плынь» («Тихое течение») забрали в армию еще в допризывном возрасте, и он погиб в первом же сражении. Юношу убили, когда еще даже не научился стрелять, не говоря уже об осознании причин массового убийства людей.

В произведениях М. Горецкого чувствуется боль за судьбу родины, а Э. Хемингуэй тревожится вообще о судьбе вселенной, говорит о личной ответственности каждого человека за происходящее на земле («По ком звонит колокол»), воспевает великую силу любви, способную воодушевить героя, сражающегося на чужой территории («По ком звонит колокол»), или о любви, с которой убегают от войны, заключив с ней «сепаратный» мир («Прощай, оружие!»). Однако, национальные особенности показа личности героя-белоруса и американца на войне объединяет универсальный контекст концепта «война», выявляющийся в чрезмерной абстрактности таких официальных понятий, как «подвиг», «слава», «патриотизм», которые вызывают у человека, попавшего в кровавые окопы войны и пережившего смерть своих товарищей, только горькую улыбку, а совсем не возвышенно-романтический пафос.

Позиция другого выдающегося белорусского писателя Кузьмы Черного коренится в гуманизме («человек – это целый свет»). Герой его произведений чувствует себя в центре исторических событий и живет, надеясь на изменения в своей личной жизни и в судьбе всего народа. Национальный контекст концепта «война» проявился в его творчестве в острой постановке национальных проблем (земли и воли, трагической судьбы белорусской нации, не имевшей возможности создать собственное государство, территориальной разорванности страны и др.). Национальные особенности личности героя воплотились в разностороннем показе его характера и менталитета. С одной стороны, кажется, что писатель говорит о тихом, нуждающемся в жалости и сочувствии человеке, который много трудится и не может как следует воспользоваться плодами своего труда, а с другой стороны, речь идет о человеке, не поддающемся отчаянию, всегда готовом к созидательному труду, к поиску и обретению будущего. Например, Максим Астапович, герой романа «Великий день», рвет жилы на панской земле, чтобы стать полноценным хозяином, обеспечить будущее своим детям, и не опускает руки после первой неудачи со строительством собственного дома, который снесли по приказу пана. Астапович строится во второй и в третий раз. В произведениях Черного, посвященных войне, наблюдается синтез таких качеств белорусского национального характера, как рассудительность, неспешность, может быть даже, некоторая внешняя неброскость, но в то же время внутренняя собранность, сбалансированность, выстраданность собственной позиции, готовность к активным действиям. Вместе с тем в повестях и романах Черного о войне прослеживается явная динамика характера героя: от рассудительного, спокойно-уравновешенного к волевому, решительному в желании мстить фашистам в, участвуя в организованной всенародной борьбе.

В романе «Пошукі будучыні» («Поиски будущего») Черный с огромной художественной убедительностью изобразил счастье для обычного простого белоруса жить вместе с семьей на своей родине, добывать хлеб своим трудом, находиться в гармонии с людьми и природой. Один из героев романа Невада не представляет личного счастья без родины, потому что настрадался за долгие годы в плену и понял, что без нее нет жизни, а только – существование, только мечта о будущем. Подлинными ценностями для него стали не власть и богатство, а родина, земля, труд. «Соберите вы, говорю, золото со всего мира, сделайте из него трон, посадите на него меня управлять полмиром, и чтоб весь мир прославлял меня, так я перед вами буду проситься и молиться: пустите, пожалуйста, дайте мне счастье сползти с этого трона – я столько лет жита не сеял, кола даже не обтесал, в кузнице коня не ковал, на мельнице муку не молол, пахоты не нюхал, сапог не мазал, капусты не хлебал, не наслушался вволю, как петухи поют, как люди по-людски говорят» [6, с. 58], – говорит Невада.

В произведениях белорусских писателей более четко, чем у американских авторов, выявляется любовь к родине и ненависть к фашистским захватчикам. Так, 18-летний Василь Глечик, который явно осознает себя белорусом, как и другие пятеро бойцов, призванных защищать железнодорожный переезд от немецких танков, жертвует собственной жизнью (В. Быков «Журавлиный крик»). Подросток-партизан Флёра Гайшун (А. Адамович «Хатынская повесть») уходит в партизаны, желая отомстить за убитых фашистами мать и сестричек. В сознании белорусов понятие родины, за которую они сражаются, ассоциируется с той землей, на которой они живут, с любовью к родителям, родственникам, к своему краю. Родина для героев белорусских писателей представляет собой не нечто абстрактное (как великая общая советская земля), а выражается в конкретных образах и чувствах (грусти, боли, надежды, разочарования, тревоги, желании отомстить и т. д.).

У американцев же, которых война не затронула непосредственно, не было такой горячей ненависти к врагу. «Американцы не знали той сентябрьской трагедии, какая выпала на долю поляков. Они не пережили позора поражения и оккупации, как пережили его французы. Они даже в отдаленной степени не испытали тех неисчислимых тягот и страданий, которые вынес советский народ <…> Для Америки война не была национальным бедствием», – справедливо подчеркивает Г. Злобин [4, с. 5]. Герои произведений американских авторов часто без желания идут на фронт. Так, например, Чарльз Боумен, герой романа Дж. Херси «Возлюбивший войну» («The war lover», 1959), искренне не понимает, ради чего ему приходится жертвовать своей жизнью. Войну он рассматривал как борьбу между теми, кто имеет, и теми, кто не имеет. Главной задачей для бомбардировщика Боумена становится пережить 25 боевых вылетов (что являлось нормой для личного состава американских военно-воздушных сил) и вернуться домой.

В белорусской военной прозе более детально чем в американской разработана проблема предательства. В произведениях белорусских авторов (произведениях К. Черного, К. Крапивы, В. Быкова, А. Адамовича и др.) личностью героя-предателя, как правило, руководит инстинкт самосохранения, желание выжить любой ценой, стремление отомстить некоторым односельчанам. А, например, у американского писателя Дж. Херси мотивы предательства другие. Базз Мерроу из романа «Возлюбивший войну», будучи командиром экипажа самолета-бомбардировщика, участвует в налетах на военные и промышленные объекты гитлеровцев. Он воспринимает войну как работу, от которой обязан получать моральное удовлетворение. Единственным желанием для него становится стремление одолеть саму смерть. Дж. Херси четко показывает, что враг для американских бомбардировщиков, – это всего лишь далекий объект. Такова специфика их деятельности. Поэтому Боумен был очень впечатлен, впервые увидев погибшего немецкого пилота. Он только теперь осознал, что перед ним точно такой же человек, как и он сам. Боумену стало стыдно за человечество, ставшее на путь самоуничтожения.

В сознании американцев выделяется противник реальный и условный. «… Был противник реальный, – пишет С. Белов, – плохие командиры, ненадежные товарищи и коллеги, и был враг почти что условный – гитлеровцы, японцы-милитаристы, и то, что с ними приходилось воевать и ежечасно испытывать трудности и лишения (не говоря уже об угрозе гибели), воспринималось как рок или результат злой воли со стороны равнодушных или жестоких руководителей военной машины США» [3, с. 20 – 21]. И с этим утверждением нельзя не согласиться, потому что в американских романах, посвященных Второй мировой войне, основным конфликтом является противостояние не между личностью и врагом, а между личностью и армией (Дж. Джонс «Отсюда и в вечность», И. Шоу «Молодые львы»). В этих произведениях показан процесс становления личности втянутого в войну человека в отстаивании своих прав и достоинства.

В произведениях белорусского писателя В. Быкова вместо конфликта личности и армии находим конфликт личности бойца на фронте и партизана, сражающегося в тылу, с конкретным представителем военного руководства. Часто ради исполнения приказа любой ценой бойцов заведомо посылали на смерть, но и тогда находились смелые и сильные духом люди, такие, которые не боялись идти против несправедливого приказа командира (Волошин и Василевич в повестях В. Быкова «Его батальон», «Мертвым не больно»).

Автор исследует движения человеческой души, моральную основу поступков личности в острых, «пограничных» между жизнью и смертью ситуациях войны. Так, в повести «Сотников» писатель решает проблему возможностей человеческого духа, что отмечал сам автор: «Что такое человек перед разрушительной силой нечеловеческих обстоятельств? На что он способен, если возможность защитить жизнь исчерпана им до конца и предотвратить смерть невозможно?» [7, с. 95]. Сотников смог победить слепые обстоятельства войны, показать своими поступками перед смертью, что духовная стойкость, вера в ненапрасность своих усилий, – это такой же героизм, как смелость и выдержка на поле боя. В произведениях В. Быкова национальными особенностями личности выступают жертвенность человека, постоянное проявление героизма на фронте и в тылу врага, духовная стойкость.

Проблема возможностей человеческого духа также ставится и решается А. Адамовичем. Его роман «Каратели» – это реконструкция психологии предателя, воссоздание потока сознания обыкновенного человека, который в ситуации насилия и унижения становится послушным исполнителем карательных действий, «катом». Катализатором такого унизительного, морального выбора является, по убеждению автора, мера морального падения человека, который, однажды ступив на скользкий путь, остановиться уже не может. За границей, разделяющей прежнюю жизнь и предательство, спасения нет, начинается моральная и духовная деградация человека.

Кроме памяти бывших убийц, карателей, стремившихся обелить свои действия, в белорусской прозе изображена коллективная память. Это народная память, память тысяч сожженных белорусских деревень вместе с их жителями. Такая память выступает элементом самоидентификации отдельного человека в отношении к коллективу односельчан, возникает при существовании коллектива, а после смерти всех его членов, пропадает. В своей книге-оратории «Я из огненной деревни…», написанной в соавторстве с Я. Брылём и В. Колесником, А. Адамович воссоздает образ несокрушимого в своей стойкости и уцелевшего белорусского народа, несмотря на чудовищный по своей жестокости и масштабам механизм уничтожения, запущенный гитлеровским фашизмом. В статье «Война и литература: проблемы нового мышления» А. Адамович отмечал, что для того, чтобы спастись и выжить теперь, во время угрозы применения ядерного оружия, необходима новая система мышления. Она должна быть направлена на антимилитаристское будущее, когда основным направлением в воспитании станет антивоенно-патриотическое, а высшим проявлением логики – полное отрицание любых войн на земле. Литература же в такой ситуации стремится к уровню «сверхлитературы», основанной на новой художественности и морали [1]. Объектом гуманистического мировосприятия становится тогда не столько человек как индивид, сколько все человечество, в котором государства и политические блоки являются еще и партнерами по выживанию и спасению жизни. Ярким примером такой «сверхлитературы», на наш взгляд, стала книга «Я из огненной деревни …», формирующая у читателя важнейшее качество нового политического мышления – выработку чувства стыда за реализованный на практике геноцид белорусского народа. К тому же, книгу «Я из огненной деревни …» можно считать «сверхповестью» по количеству ее подлинных авторов – представителей разных районов оккупированной в войну Беларуси.

В отличие от белорусской, в американской военной прозе преобладают произведения, в центре которых находится память одной личности (У. Стайрон «Выбор Софи», К. Воннегут «Бойня № 5, или Крестовый поход детей»). Проблема героизма на войне не является центральной, зато здесь выражен явный протест против войны (К. Воннегут «Бойня № 5, или Крестовый поход детей», І. Шоу «Похороните мертвых», Г. Видал «Визит на маленькую планету», Дж. Фейфер «Убийство в Белом доме» и др.).

В белорусском военном киноискусстве общенародная трагедия показана также через призму индивидуальной драмы, личностной трагедии, например, через судьбы Флёры Гайшуна (фильм Э. Климова «Иди и смотри»), Петрока и Степаниды (фильм М. Пташука «Знак беды»), Кольки Летечки (фильм В. Рыбарева «Свидетель»). Отсюда проявляется такая особенность, как локальность показа военных событий, когда массовым сценам уделяется не так много внимания. Часто белорусские фильмы начинаются с воссоздания отдельных важных эпизодов в раскрытии характера героев или в донесении определенных идей (в фильме «Иди и смотри» подростка Флёру забирают в партизаны, с чего и начинаются его дальнейшие мучения).

В отличие от белорусского, в американском кинематографе преобладает масштабность показа военных действий. Например, начало фильма «Спасти рядового Райана» (реж. С. Спилберг) воссоздает трагическую высадку союзных войск в Нормандии, и только затем зритель узнает об основной сюжетной линии. Для этого фильма характерна большая концентрация событий, когда в центре внимания находится человек действия, а на первый план вместо диалогов героев выносится визуальный ряд самых значительных военных событий (высадка войск, бои, проникновение в тыл противника). Подобные черты характеризуют этот фильм как так называемый «военный экшн» (action – з англ. действие).

В белорусском кино чаще всего доминирует сосредоточенность героев на собственных переживаниях, мыслях, воспоминаниях, размышлениях, что вообще подпадает под психологическое определение национального характера как интровертного. На наш взгляд, такая черта белорусского характера ярко проявляется в фильме режиссера С. Лозницы «В тумане» (2012), поставленном по одноименной повести В. Быкова, и характеризуется продолжительными паузами в диалогах, что свидетельствует о напряженности мысли главных героев (Сущени, Бурова и Войтика). Этот и другие похожие фильмы можно рассматривать как «драму сознания». В белорусском кино часто на первый план выступает человек, который много размышляет и осмысливает пережитое, для него и для зрителя очень важна мотивация поступков. Именно поэтому режиссерами делаются экскурсы в прошлое героев («Свидетель», «Знак беды» и др.).

М. Шагал – один из первых белорусских художников, у которого запечатлена тема личности в условиях войны. Во время Первой мировой войны он создал в графическом изображении «Война» (1915) образ несчастного старика, выступающего символом бесприютности человека, его горькой судьбы. В работе чувствуется противопоставление трагедии жизни отдельного человека великим историческим событиям (за спиной старика видны слова: «Россия», «война», «1914», «Сербия», «Бельгия», «Франция», марширующие солдаты). Вообще, личность страдающего человека находится в центре творчества М. Шагала, который не мог не откликнуться на события Первой мировой войны и ее ужасных последствий: множество беженцев на дорогах, раненых солдат, фронтовых новобранцев (графические и акварельные рисунки «Солдаты» (1912), «Солдат и его жена» (1914), «Раненый солдат» (1914), «Солдаты с бородой» (1914 – 1915), «Улица вечером» (1914), «Железнодорожная станция. Витебск» (1914), «Смоленский вестник» (1914) и др). Художник стремился выхватить самые яркие образы и сюжеты и перенести их на бумагу, чтобы передать настроение, господствовавшее тогда среди мирных жителей и солдат (чувство безнадежности, ужаса, тревоги, страданий и т. п.), выразить протест против бессмысленной бойни. Позже в работах М. Шагала, посвященных Второй мировой войне, человек изображается уже в большей причастности к ужасам военного времени и его последствиям, а война подается как катастрофа мирового масштаба.

В отличие от белорусского, в американском изобразительном искусстве средины ХХ в. преобладает абстрактный экспрессионизм. Это нефигуративное искусство, в котором отсутствует человек, его фигура. Если в белорусском искусстве много полотен, посвященных войне, то в американском – их не так много. Этому есть объяснение. Среди белорусских художников много бывших участников военных событий. Они стремились засвидетельствовать, через какие страдания пришлось пройти людям, показать трагедию войны. Для американских художников Вторая мировая война страшная вообще, страшная потому, что от нее страдает много людей. Война изображается как нечто отдаленное. Возьмем к примеру, полотно Дж. Поллока «Война» (1944). На первом плане тут не человек, а переживания художника в связи с тем, что происходит в мире. Такие же абстрактные полотна, овеянные событиями Второй мировой войны, у художника-сюрреалиста Р. Матта. В 1939 г. он эмигрировал из Чили в США, а после Второй мировой войны создал много полотен под ее впечатлением. Картины Р. Матта («Жаль» (1946), «Опасная ситуация» (1946) и др.) насыщены демоническими видениями насекомоподобных существ в закрытых помещениях. Художник подчеркивает душевную пустоту и одиночество личности, прошедшей войну. Автор будто стремится таким образом провести параллель с технической цивилизацией, которая, не поддаваясь контролю, выявляет свою ужасность.

В американском изобразительном искусстве ярко воплощена тема протеста против войны, в так называемой современной «провокационной» живописи К. Хагерти, который строит свой протест войне на контрасте разноцветной действительности (необычном смешивании ярких красок) и черных клубов дыма от взрывов; так выражается протест против современных террористических актов.

Таким образом, национальными особенностями изображения личности в американском искусстве выступают неосознанность участниками войны ее причин, конфликт между личностью и армией, своеобразная привычка к войне как к удовлетворяющей человека работе.

В белорусском искусстве война предстает в сознании личности героя как национальная трагедия всего народа. Главным конфликтом в художественных произведениях выступают отношения между личностью героя и фашиста-оккупанта, бойца советской армии (или партизана) с общим врагом и конкретной боевой единицей. В белорусском искусстве характер и менталитет личности белоруса на войне выявлен широко и разносторонне. Это и боец на фронте, и партизан в тылу врага, и женщина-мать, оберегающая не только своих детей, но и всех, кто защищал родину, и дети – участники сражений и др. Проблема личности героя-участника и свидетеля военных событий сопряжена с осознанием писателем и героем актуальных национальных проблем (земли и воли, родного языка, национальной государственности). Также широко представлен и конкретизирован образ врага как оккупанта, карателя, полицая, солдата.

В белорусском искусстве более глубоко, чем в американском воплотился героизм и патриотизм солдат, партизан, женщин и детей – всего народа. Ненависть белорусов к оккупантам подкреплялась чувством мести за своих близких, за родную землю, тогда как американцы чаще сражались за идею (спасения мира от фашизма, сохранения свободы и независимости). Однако, столкнувшись с суровой военной действительностью, желание сражаться за идею у героя американца часто пропадало. Его поглощал ужас от сознания того, что происходило в действительности, страх за собственную жизнь, и это частично объясняет пацифистское отношение к войне.

Национальный контекст изображения личности в условиях войны также связан с особенностями разных видов искусства. В белорусской литературе это повесть-оратория как оригинальный национальный жанр, в киноискусстве – кинотрагедия, «драма сознания», в живописи – героический пейзаж и преобладание фигуративности. В американском изобразительном искусстве преобладает нефигуративность, что еще раз как бы подчеркивает удаленность личности героя от войны и ее последствий. В других видах искусства преобладает личность героя как участника военных действий («военный экшн» в кино), осознающего, что от результатов его действий зависит исход не только конкретного сражения, но и всей войны.

1. 
   Адамович, А.М. Война и литература: проблемы нового мышления / А.М. Адамович // Додумывать до конца: Литература и тревоги века. – М.: Советский писатель, 1988. – С. 273 – 305.
   
2. 
   Акудовіч, В. Код адсутнасці / В. Акудовіч. – Мінск: І. П. Логвінаў, 2007. – 216 с.
   
3. 
   Белов, С. Бойня номер «Х»: Литература Англии и США о войне и военной идеологии / С. Белов. – М.: Советский писатель, 1991. – 368 с.
   
4. 
   Злобин, Г. «Второй фронт» лейтенанта Боумена / Г. Злобин // Возлюбивший войну / Дж. Херси. Пер. с англ. А. Горского. – М.: Художественная литература, 1970. – С. 5 – 15.
   
5. 
   Лернер, М. Развитие цивилизации в Америке. Образ жизни и мыслей в Соединенных штатах сегодня / М. Лернер. – Т. 2. – М.: Радуга, 1992. – 575 с.
   
6. 
   Чорны, К. Пошукі будучыні: Раман, аповесць, апавяданні / К. Чорны. – Мінск: Мастацкая літаратура, 2001. – 335 с.
   
7. 
   Быкаў, В. Праўдай адзінай: Літаратурная крытыка, публіцыстыка, інтэрвью / В. Быкаў. – Мінск: Мастацкая літаратура, 1984. – 262 с.