Материал взят с сайта

Антон Олейник

03.10.2006, №185 (1712)

Изменение статуса Академии наук — отмена принципов самоуправления и переход к назначению ее руководства представителями государства — многими расценивается как свидетельство потери академической наукой самостоятельности. С прискорбием отмечается, что даже в советское время академия сохраняла формальную независимость от государства.

Сравнивая новый и старый статусы академии, не стоит забывать о другом институте со схожей историей — православной церкви. До 1917 г. члены высшего руководящего органа православной церкви, Священного синода, назначались царем, а его непосредственный представитель, обер-прокурор, выполнял координирующие функции. После революции церковь получила формальную самостоятельность, однако ключевые назначения согласовывались в партийных органах и органах государственной безопасности. Персонаж антиутопии Владимира Войновича «Москва-2042» отец Звездоний состоял в генеральском чине на государственно-религиозной службе. До 2042 г. еще далеко, но уже сегодня ясно, что сохранение зависимости православной церкви от государства не обязательно предполагает получение священнослужителями чинов.

Как гласит русская пословица, снявши голову, по волосам не плачут. Автономной сферой, живущей по самостоятельно установленным и применяемым правилам, российская наука, строго говоря, никогда не была. Отдельной сферой «сложного» общества, защищенной от внешних воздействий, будь то административный контроль со стороны государства, рыночные императивы или непостоянство общественного мнения, она и до изменения статуса не являлась. Наиболее распространенными в постсоветской науке являются не типы чистого ученого, а те, при описании которых слово «научный» превращается не более чем в приставку.

Академические типы

Тип администратора от науки. Приоритет: повышение статуса в академической или университетской иерархии и, соответственно, увеличение объема властных полномочий. Властные полномочия превращаются из ресурса для решения научных задач в основной смысл деятельности. Тип научного бюрократа во многом схож с портретом homo academicus, нарисованным Пьером Бурдье. Карьера последнего строится на основе участия в патрон-клиентских отношениях, а ее пик достигается тогда, когда другие ученые начинают воспринимать тебя как выгодного патрона (впрочем, в постсоветском случае даже самый высокопоставленный ученый остается клиентом — в отношениях с теми, кто находится наверху пирамиды государственной власти).

Бизнесмен от науки. Приоритет: максимизация денежных ресурсов через гранты, коммерческие и договорные исследования. Масштаб ученого (или научного учреждения) в этих координатах измеряется суммой привлеченных им ресурсов. Успех легко определить по внешним признакам, сходным с теми, что отличают преуспевающего бизнесмена в любой другой сфере: месторасположение офиса и обстановка в нем, машина и т. д.

Турист от науки. Приоритет: посещение конференций и семинаров за границей (или в отдаленных уголках необъятной родины), не говоря уже о более продолжительных командировках в приятные места. Особенно популярным научный туризм был в 1990-е гг.: одной из основных привилегий ученых, знавших иностранный язык, в то время как раз и были регулярные поездки в те места, куда и новым русским выбраться удавалось не часто. Впрочем, научный туризм распространен и на Западе.

Ученый-певец (термин заимствован у одного из украинских авторов, опубликовавшего под псевдонимом статью о Национальной академии наук Украины). Приоритет: стремление находиться в постоянном фокусе общественного внимания. Ученого-певца легко определить по обилию интервью в прессе, на разных мероприятиях и на телевидении (причем не обязательно по профильным темам — популярному ученому, подобно шоумену, приходится «торговать лицом»).

Список можно продолжить, в том числе за счет выделения гибридных типов (например, поп-ученым значительно легче привлекать деньги из частных и государственных источников, что облегчает достижение коммерческого успеха). Неудивительно, что ученые, нацеленные на поиск истины и приращение знания, оказываются в этой среде маргиналами. Наиболее яркий и экстравагантный пример маргинализации того, кто стремится заниматься именно наукой, можно увидеть в Григории Перельмане, доказавшем гипотезу Пуанкаре для случая трехмерного пространства в 2002 г. Доказательство не было опубликовано стандартным образом, от ряда присужденных наград ученый отказался ввиду «непрофессионализма» принимавших решения (в его пользу!), а участию в конгрессах он предпочитает сбор грибов в лесах под Петербургом. Стратегия «ухода в лес» не выглядит такой уж экстравагантной, учитывая радикальное одиночество ученого, стремящегося заниматься наукой в чистом виде.

Принципы свободы науки

Случай Григория Перельмана показателен и тем, что он имеет опыт нахождения внутри как постсоветской институциональной среды науки, так и западной (он несколько лет работал в 1990-х гг. в ряде американских университетов). Ни в том, ни в другом случае иной альтернативы, чем уход в лес, не нашлось. Вопрос об автономии науки в России и на Западе — это вопрос скорее о ее степени, чем о наличии/отсутствии. Анализ истории западной философии показывает, что способность предложить продуктивную идею всегда оказывалась менее значимой с точки зрения научного признания, чем структура круга коллег и корреспондентов ученого. То есть важно не столько «кто есть кто», сколько «кто знает кого».

Но, говоря о степени автономности науки, можно отметить существование на Западе ряда организационных и институциональных элементов, которые облегчают самостоятельное установление и применение учеными правил игры. Например, институт tenure, или пожизненного найма (после 3-5-летнего испытательного срока), для профессоров в североамериканских университетах. Главное достоинство tenure заключается в создании гарантий свободы мысли и критики, которые как воздух необходимы для существования науки как автономной сферы. Уволить имеющего tenure профессора можно не за «крамольные» мысли, а только за серьезные нарушения трудовой дисциплины. Даже побочный эффект в виде относительного ослабления стимулов к исследовательской деятельности после получения tenure вряд ли перевешивает его роль в обеспечении независимости ученого.

Показательно, что о tenure не вспоминают даже в таких ориентированных на Запад российских университетах, как ГУ-ВШЭ. А общая сегодня — и официально внедряемая — практика заключения краткосрочных трудовых контрактов с исследователем и профессором создает слишком много возможностей для избавления от неугодных под каким-либо предлогом.

Еще одним распространенным в Северной Америке институтом, способным при выполнении ряда условий облегчить защиту автономии науки, является система крупных частных (или государственных) пожертвований в пользу научного учреждения, принимающих юридическую форму траста. Система доверительного управления имуществом научного учреждения, во-первых, ограничивает роль спонсоров в управлении университетом и, во-вторых, придает всей системе прозрачный характер. Отметим, что институт доверительного управления работает лишь при достаточно высоком уровне доверия — как межличностного (учредитель траста доверяет управляющему, Board of Trustees, руководить собственностью для достижения задекларированных при создании учреждения целей), так и институционального (далеко не все аспекты деятельности управляющего прописаны в исходном договоре, и при судебных разбирательствах существенную роль играет интерпретация судьей намерений и интересов учредителей).

Общего решения задачи обеспечения автономии деятельности, нацеленной на поиск истины и приращение научного знания, нет ни в России, ни на Западе. Представляется, что найти его будет труднее, чем в случае гипотезы Пуанкаре. Можно выделить лишь ряд направлений для поиска решения:

1) формальное закрепление базовых прав ученого, в том числе с помощью институтов, подобных tenure;

2) диверсификация источников дохода от научной и преподавательской деятельности (это не одно и то же, что максимизация дохода, давно и успешно решаемая бизнесменами от науки);

3) установление и защита прав на интеллектуальный продукт;

4) развитие института доверительного управления: это направление особенно перспективно, учитывая, что вопросы управления недвижимостью находятся сегодня в центре споров о будущем РАН (но и наиболее сложно для реализации, ведь представителям государства придется ограничить масштаб своего вмешательства и передать часть своих полномочий судьям; нынешнее же состояние судебной системы требует отдельного разговора);