Мне порою чудится оркестр наш духовой

Первые военные оркестры, подобные современным, возникли при образовании первых российских лейб-гвардейских полков – Семёновского и Преображенского. Именно эти оркестры играли на парадах в честь победы в Северной войне, а марш Преображенского полка стал со временем неофициальным гимном Российской Империи.

Развитие музыкального искусства в начале XIX века во многом определялось событиями Отечественной войны 1812-1814 годов. Военные марши, звучавшие во время сражений, стали символами доблести российского войска. Все многочисленные военные кампании, в которых участвовала Россия в предреволюционной эпохе, не обходились без участия военных музыкантов. После 1917 года военные оркестры стихийно возникали в полках и дивизиях Красной Армии и военно-морских частях Красного Флота. В белой армии до полного её разгрома сохранялись музыкальные подразделения.

В годы Великой Отечественной войны военные оркестры выступали с концертами по радио и на передовой, поднимая боевой дух солдат.

Начиная с 60-х годов XX века, армейские и флотские оркестры нашей страны становятся постоянными участниками международных фестивалей духовой музыки и начинают выезжать в зарубежные страны. Современная армия немыслима без духовых оркестров.

Они были первыми. В 1913 году в 300-летний юбилей царской династии Романовых в слободе Репьёвке Репьёвской Волости Коротоякского уезда Воронежской губернии в торжественной обстановке с северо-восточной стороны от Храма равноапостольных Петра и Павла был открыт памятник царю-освободителю Александру II.

В соответствии с ритуальной процедурой и по протоколу при открытии монументов августейшим персонам в обязательном порядке исполнялся Гимн Российской Империи со словами: «Царствуй на Славу, Боже, царя, храни». Но история умалчивает, был ли духовой оркестр репьёвским или приглашенным из уездного города Коротояк. Вместе с тем, над берегами Потудани звучали медные трубы и гремели барабаны.

Потом наступила иная эпоха. В 1917 году памятник царю был низвергнут и разрушен. И духовой оркестр играл уже по иному поводу. В декабре 1919 года, после изгнания и разгрома белоказаков, оставшиеся в живых репьёвские коммунисты восстанавливали все волостные учреждения, и было решено похоронить всех павших от рук белогвардейцев в братской могиле. Могила оказалась вблизи того самого низвергнутого памятника царю. Погибших провожала в последний путь вся Репьёвка. Играл духовой оркестр. Об этом писал на основании архивных материалов краевед и собкор газеты «Ленинское слово» Рудольф Литвинов.

Кто был создателем и руководителем первого репьёвского духового оркестра - мне не известно. Но достоверно известно, что в числе первых оркестрантов довоенной поры были Тихон Иванович Колесниченко и Петр Николаевич Цуриков. Каждый из них в культурной жизни Репьёвки человек - легенда.

Петр Николаевич Цуриков по своей основной специальности был продавцом магазина одежды и тканей. Участник Великой Отечественной войны. С предвоенных лет много времени уделял игре на баяне и духовых инструментах. Хотя в ту пору пианино в сельской местности было редкостью, он был великолепным настройщиком этого «городского» инструмента. В духовом оркестре, в полном соответствии со своим высоким ростом и богатырским сложением, играл на самом «крупнокалиберном» инструменте под названием бас. Но по истине весомый след в истории культурной жизни райцентра он оставил как бессменный руководитель академического хора РДК. В конце пятидесятых годов в Москве на Всероссийском смотре репьёвский хор получил диплом первой степени. До последних месяцев своей жизни П.Н. Цуриков не расставался с музыкальным творчеством.

Всеми уважаемый Тихон Иванович Колесниченко прожил долгую жизнь. С тридцатые - восьмидесятые годы он был ведущим киномехаником. В довоенные годы занимался и кузнечным делом, и мастерил балалайки. Но помимо демонстрации кинофильмов, ему оказались подвластными многие струнные инструменты, особое место занимала балалайка. На этом, казалось бы, простом и нехитром инструменте он виртуозно исполнял пьесы из мировой музыкальной классики. Незабываемым было в его исполнении звучание Турецкого марша Вольфганга Амадея Моцарта. И, конечно же, Тихон Иванович был первоклассным трубачом. В годы ВОВ в составе 34-й гвардейской дивизии он прошел славный боевой путь. В первые годы войны был бойцом парашютно-десантной бригады. Его боевой путь начался под Москвой и закончился в Австрии. В древнюю Вену, родину великого Штрауса, солдаты-освободители вошли не только с грохотом орудий, но и с музыкой. В ходе войны Колесниченко был переведен в дивизионный духовой оркестр. Среди боевых наград выделяется орден Красной Звезды. Высокая правительственная награда свидетельствует о доблести нашего героя.

После Великой Победы долгие годы, до самых преклонных лет Тихон Иванович оставался в музыкальном строю репьёвского духового оркестра. Его сыновья также были одаренными оркестрантами: Петр - трубач, а Николай - баритонист.

Да, были люди в наше время. Дивные и чарующие звуки духового оркестра при первом моем знакомстве с ними вызвали не только ликование души, но и такой восторг, от которого, как мне показалось, я чуть не захлебнулся. И вот в четвертом классе, наряду с некоторыми своими одноклассниками, я приблизился к духовому оркестру. Именно приблизился. Во время проведения майских и октябрьских митингов и демонстраций, а также летних «фестивалей» оркестранты специальными подставками для нот, называемыми «пультами» и «пюпитрами», не пользовались. С особой гордостью мальчишки выполняли роль «держателя нот» перед взором музыкантов. Это был первый этап на пути к «большой музыке». Будучи учеником 5 класса, в 1958 году наряду с другими «держателями нот» я стал приобщаться к основам игры на духовых инструментах. Тремя годами ранее мною была освоена игра по слуху на двухрядной хроматической гармошке. Нотная грамота сельских гармонистов обходила стороной. Репьёвский районный дом культуры, сокращенно РДК, был в ту пору единственным местом, где можно было познать сущность бемолей и диезов, а также остальных премудростей, зашифрованных в нотные знаки.

Музыкальной школы для детей в ту пору в райцентре не существовало.

Нашим наставником и учителем был руководитель духового оркестра Алексей Иванович Кислов. Он тоже никаких музыкальных школ и училищ не оканчивал. И так же, как и мы, в свое время овладел нотной грамотой от своих предшественников Тихона Ивановича Колесниченко и Петра Николаевича Цурикова, которые играли на многих, в том числе и духовых, инструментах с предвоенных лет. В моей памяти за период сороковых-семидесятых годов прошлого века оркестрантами были многие наши земляки. Кому-то из нынешних жителей Репьёвки они были или являются близкими родственниками или знакомыми. Припоминаю даже инструментальную принадлежность. Может, кого-то и забыл за прошедшие 50 лет. Но большинство фамилий и имен незабываемы.

Итак, с сороковых по ходу «исторической летописи». Петр Николаевич Цуриков, басист, прозвище Видмидь. Тихон Иванович Колесниченко, трубач-корнетист, прозвище Тыша-Ваня, его сыновья Николай (баритон) и Петр (труба), прозвище Колесо. Трубач-корнетист и бессменный маэстро Алексей Иванович Кислов. Его кум и ровесник Леонид Петрович Маслаков, баритон. В оркестре все его, как и сам руководитель, называли почтенно – Кум. Бас был инструментом Николая Рябенко, по прозвищу Кравец. Виктор Захарченко в сороковые, пятидесятые – басист, прозвище Кутя. Бондарев Владимир (Сазан) -труба. Кабышев Митрофан – альт. Басистами были два брата, но с разными фамилиями - Юрий Эйзельман и Виктор Дунаев. Братья Титаренко: Николай – труба, Леонид – баритон, отчество Стефановичи, прозвище Горобцы. Ещё два брата играли на басах, это Цуриковы Леонид (Серый), и Анатолий, (Кутузов) -оба по отчеству Петровичи. Великолепным басистом был Леонид Иваненко (Лоня).

Непревзойденный мастер игры на большом барабане и медных тарелках Молодых Анатолий Васильевич по прозвищу Толя Рыжий. Он, играя на барабане, был настоящим эквилибристом, артист по природе. Три брата Писаревские, по отчеству Алексеевичи: Вячеслав – труба, кларнет, Владимир – альт, Анатолий – труба, прозвище Чалки.

Борзенко Вячеслав (по матери Бурилов) – большой барабан, тарелки. Костенко Вячеслав - бас, (Жидёнок). Геннадий Березняков – тенор. Братья Поповы, по отчеству Васильевичи: Александр – труба, Виктор – альт, второй тенор. Норенко Валерий Ефимович – труба. Шаповалов Александр Сергеевич – баритон. Николай Манычев – труба. Мельников Владимир – тенор, то ли отчество, то ли прозвище – Макарыч. Шевцов Виктор Павлович – альт. Кобелев Юрий Иванович – альт. Братья - близнецы Копыловы, по отчеству Федоровичи: Александр – басист, Михаил был чуть-чуть с детства глуховат, но стал непревзойденным барабанщиком, оба брата имели звучное прозвище – Короли.

Анатолий Дегтерев был самым «крутым» ударником на малом барабане, прозвище Дыркун. Саёв Николай – бас. Саенко Юрий – баритон. Александр Сергеевич Лысенко – труба, кларнет. Трушов Вячеслав Петрович, альт, тенор, баритон, прозвище Труш. Ведерников Валерий - бас, прозвище Цыдро. Казбанов Юрий Михайлович - альт, в детстве имел два прозвища Ампарида и Лымпа. Черненко Александр Иванович - альт, прозвище Цюка, Гадецкий Александр Николаевич - альт. Немченко Владимир (Букса) - альт, барабан. Иваненко Валерий – тенор. Овсяников Владимир – альт. Альтистом был и Мельников Анатолий, по прозвищу Седёлка, он же Гор-Горя. Совершенно случайно в 1965 году мне довелось встретить на дороге на въезде в Репьёвку его, гордо идущего в солдатской шинели и с дембильским чемоданом. Три года спустя, на том же самом месте Анатолий Мельников, при тех же обстоятельствах встретил солдата с дембильским чемоданом – это был я.

Украшением оркестра в пятидесятые годы был приезжавший на каникулы к своей тетушке, знаменитому врачу-терапевту той поры Александре Андреевне Калиниченко ее воронежский племянник Геннадий Павлович Калиниченко, кларнетист по прозвищу Гена Каток.

В 1968 году Николай Титаренко невольно учинил в РДК пожар. И всеми нами любимый клуб сгорел почти дотла. Удалось спасти комплект духовых инструментов, ноты и кое-что из реквизита драмстудии. Погорельцы временный приют получили в красном уголке промкомбината. В ту пору в оркестр пришел Александр Петрович Жданов, учитель немецкого языка, что называется, от Бога. Вернее, не от Бога, а от судьбы военнопленного немецких концлагерей. Учительствовать он по какой-то причине перестал и нашел себе временное занятие по душе. На малом барабане выбивал такие дроби и выкидывал такие коленца, что превзошел «непревзойденного» барабанщика Анатолия Дегтерева.

В первой половине шестидесятых годов довольно популярным был духовой оркестр, созданный и руководимый Маслаковым Леонидом Петровичем в селе Бутырки. Припоминаются фамилии нескольких бутырских оркестрантов. Это Сергей Пашков – труба, Вячеслав Суханов – баритон, Иван Измайлов – бас (?), Валерий Михайлович Суханов и Николай Воскобойников – альты.

В тоже самое время в райцентре при получении нового комплекта духовых инструментов для РДК старые инструменты были переданы в школу. И часть вышеперечисленных музыкантов играла в духовом оркестре Репьёвской средней школы.

«Академиев» мы не проходили и философию учили не по Гегелю. Алексей Иванович Кислов родился то ли в 1929, то ли в 1930 году. С детства играл по слуху на гармошке, как и его ровесники Иван Кравцов, Николай Курилов, Владимир Стефанович Иваненко. Непревзойденным школьным баянистом был Владимир Шевцов (Кубанэць). Лихими гармонистами были на Писаревке Николай Гарасёк, а на Кислевке Иван Чапала и Николай Трифанов, прозвище – Царёк. Была и девушка – гармонист, Валя Кравцова. Её брат Владислав привёз из Германии аккордеон «Вольтмайстер» и что - то на нём играл. Гармонистом был мой одноклассник Николай Тихонович Орлов. Два гармониста были моими «учениками» - это Александр Петрович Сторчаков (Пуша) и Владимир Викторович Крылов. В довоенной и послевоенной Репьёвке на каждую улицу приходилось по 2-3, а то и более гармонистов. В послевоенные годы выучился Алексей у Петра Ивановича Цурикова нотной грамоте, освоил игру на баяне и на трубе в духовом оркестре. Солдатскую службу нёс в музыкальном взводе. Личный состав полковых музыкантов, независимо от воинского звания, в ту пору облачали в офицерские гимнастёрки с ремнями-портупеями и обували в хромовые сапоги.

Непрерывные репетиции и ежедневные полковые церемониалы значительно повышали музыкальную грамоту оркестрантов. В каждом полковом музвзводе был капельмейстер, имевший профессиональное образование. И требования к оркестрантам были строгие. Принцип: «не можешь – научим, не хочешь – заставим» и по сию пору является неотъемлемой составляющей ратной службы. Демобилизовавшись в родные края, в самом начале пятидесятых устроился на работу в районный Дом культуры. Стал руководителем духового оркестра и баянистом-концертмейстером. Директором РДК в ту пору был Константин Токарский по прозвищу Костя Дьяк. Его сын Стас пел на концертах, а другой сын, Игорь, не проявлял ни малейшего интереса, ни к клубу, ни к музыке. Многие ученики вливались в ряды оркестрантов в возрасте 11-13 лет и к моменту призыва в армию довольно прилично знали основы нотной грамоты и исполнительского мастерства.

Манера обучения была «отборно-просеивающей», поэтому многие не проходили в основной состав оркестра. Новичкам давалось первое ответственное задание: надраить до блеска зубным порошком или тертым мелом медные инструменты. Особенно много усердия требовалось от будущих басистов. Мне был вручен тенор – это духовой инструмент средних размеров. Зубной порошок и тертый мел требовали работы кропотливой и длительной. Я решил упростить технологию и ускорить задание. Посоветовался со своим другом и соседом Александром Черненко, которому судьба вручила альт. Оба решили чистить свои «дудки» особым методом. Взяли отколотые куски красного кирпича и этой каменюкой начистили до сияющего блеска свои инструменты. Блеск был особый. Обработанная таким способом медная поверхность была исчерчена глубокими поперечными и продольными царапинами. Но основной результат был достигнут, все сияло как у кота я…а. Сравнение с анатомическим органом кота было в устном приказе маэстро. Предъявив инструменты к осмотру, мы тут же получили оценку содеянного. Полный набор данных нам словесных характеристик не подлежит письменному воспроизведению. У отечественных великих педагогов Макаренко или Сухомлинского воспитательный успех был бы намного эффективнее, если бы они поучились казарменному красноречию. Но мы вовсе не обиделись, слава Богу нам не досталось физического воздействия колотушкой с войлочным набалдашником от большого барабана. Коек к кому и такое воспитание применялось. И била колотушка не только по шкуре барабана, но и по заднице нерадивого ученика.

В роли получателя «ударов судьбы» оказался Вячеслав Костенко, который туговато осваивал инструмент бас. Первые недели овладения нотной грамотой требовали механического запоминания воспроизведения нотных знаков с помощью клапанного механизма медных духовых инструментов. И новички, как правило, над каждой нотой на нотном тексте ставили карандашом цифры, означающие, какими клавишами и в каком сочетании извлекать положенный звук. Например, нота до – открыты все клапана (0), нота ре – прижать первый и третий клапан (1-3), нота ми – первый, второй (1-2) и так далее. Вся эта премудрость обычно в течение одной-двух недель навсегда оставалась в памяти будущего музыканта. А вот Вячеслав Костенко то ли ленился, то ли действительно не мог запомнить так называемую «пальцовку». Уже, будучи включенным в действующий состав оркестра, продолжал делать цифровые пометки над каждым нотным знаком.

Однажды кто-то над ним пошутил. Цифры были заменены в беспорядочном варианте. Дело было 19 мая 1959 года в День пионеров. Оркестр должен был своим звучанием украшать праздник юных ленинцев в парке, в том месте, где сейчас находится Дом культуры.

Прозвучала приветственная речь первого секретаря райкома комсомола, помнится, это был Иван Коростылёв. Он объявил торжественное мероприятие открытым. И оркестр, как и положено по церемонии, грянул Гимн Советского Союза. Первый аккорд этого торжественного музыкального произведения называется латинским словом фермата. Особый колорит вступлению придает слаженное и гармоничное сочетание слитых в один звук высоких голосов труб, альтов, теноров и громогласных баритонов и басов.

А мы, большей частью подростки, никак не могли успокоиться. После того, как керосиновая лампа была погашена, казарменного дружного отхода ко сну не наступило. Кому-то солома попала под воротник и далее под рубаху. Кому-то захотелось выйти на двор справить малую нужду. У кого-то что-то чесалось. У кого-то что-то шевелилось. Хиханьки да хаханьки продолжались до глубокой ночи. В целом для хозяев это был ад. Но всё в этом мире обязательно заканчивается. Закончилась и та весенняя ночь. Как только рассвело, ночёвка была завершена. Отблагодарить хозяев мы могли только импровизированной и короткой концертной программой. Хозяева оповестили почти всех хуторян. У избы тракториста собрались и стар, и мал. Оркестр дружно, во всю мочь, грянул старинный походный марш «Казак», сыграли «Краковяк» и вальс «За Волгой», хотя дело происходило за рекой Потуданью. Хуторяне нам дружно поаплодировали. И старый-престарый дед в затертом полушубке оповестил всех, что до этого дня духовой оркестр во 2-й Александровке звучал в 1919 году, когда там проходила красная кавалерия.

А тем временем наши родители извелись в ожидании. Жившие на улице Садовой семьи Титаренко и Копыловых волновались больше всех, так как в каждой этой семье с волнением и тревогой ожидали по два сына- Николая и Леонида Титаренко и близнецов Копыловых Сашу и Мишу. Они вернулись с остальным оркестром к следующему полудню. Ехали мы к дому в тракторной телеге. Уровень воды понизился, и мостик был преодолен. Телефонов во 2-й Александровке не было ни у кого. Это сейчас сотовая связь стала явлением обыденности.

Фотографическая реанимация. Мертвого человека воскресить в живого с помощью фотографии нереально. Но изобразить покойника вполне живым возможно. Был такой случай. К концу зимы 59 года оркестр выехал в село Скорицкое. Там произошла трагедия. Пятилетнего мальчика на улице сбила насмерть машина. А у ребенка в течение его короткой жизни не оказалось ни единой фотокарточки. Этой сейчас в альбоме каждого карапуза несколько десятков снимков, начиная с УЗИ - изображения в утробе матери. Но то было иное время. Решение было принято по-своему уникальное. Маленького покойника вытащили из гробика и, усадив на кровать, открыли ему глаза. Почти ставший штатным приложением к духовому оркестру, надомный фотограф дядя Саша Мельников, которого все называли Санька Съёмщик, допотопной, фотокамерой с гармошечным объективом и на треноге, сказав привычное «не шевелиться и не моргать», сделал снимок. Не хватало одного - просьбы об улыбке. Потом опомнился, что эти команды вовсе неуместны, но подвёл условный рефлекс, выработанный за долгие годы. С той поры прошло более полувека. Но маскообразное лицо и тусклые мертвые глаза навсегда остались в моей памяти. Бог судья заказчикам такой фотокарточки.

Совсем недавно я узнал, что, когда появились первые фотоаппараты в середине XIX века, в Англии было повальным их применение в ситуациях сходных с той, что произошла в середине XX века в селе Скорицкое.

Большинство уходящих в мир иной британцев той поры так же не имели прижизненных фотоизображений. И вся «технология фотосессии» была совершенно аналогичной. Но отличие было лишь в том, что так называемые тупейные художники-гримёры придавали лицам покойников подобие улыбки.

Точки приложения. Духовой оркестр середины прошлого века был неотъемлемой частью многих культурных и даже политических мероприятий. Торжественные заседания общественности и трудящихся в Доме культуры в канун праздников Первомая и 7 Ноября. Участие в демонстрациях и митингах в дни этих праздников, возложение венков на митинге у памятника павшим в боях земляков в День Победы. Многочисленные поездки в составе агитбригады районного дома культуры на полевые станы и в колхозные клубы, музыкальное сопровождение народных гуляний на берегу Потудани, так называемых «фестивалей» в честь «Дня молодежи», «Дня строителя» и т.п. Музыкальное оформление выборов, начиная с исполнения Гимна СССР на избирательном участке в РДК в 6 часов утра. Исполнение революционных маршей и гимна большевиков «Интернационал» на районных партийных и комсомольских конференциях. И, конечно же, еженедельно по субботам и воскресеньям исполнение танцевальных программ. В холодное время года в РДК, в теплое – на танцевальной площадке. Ещё духовая музыка звучала при проведении районных и межрайонных спортивных соревнований и спартакиад и на субботниках.

В соответствии с политикой изгнания из сознания советских людей религиозных предрассудков и пережитков прошлого, обряд погребения всех усопших происходил в сопровождении выжимающих слезу похоронных маршей. Как правило, исполняли похоронный марш № 1, точного названия и его автора никто не знал, название ему присвоили «Из-за угла». Почему так, непонятно. Второй жалобный марш был революционный «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Третий марш обозначался просто по фамилии композитора – марш Рунова.

Но самое нелепое состояло в том, что революционный марш, сокращенно называемый «Жертвою», играли над гробами и могилами людей, весьма далеких от революций, войн и активной политической деятельности. В ряде случаев во время движения траурной процессии поочередно играл оркестр и «просвещенные» кем-то старушки жалостливыми и не всегда стройными голосами пели положенные в таких случаях церковные псалмы. В райцентре подобный «тандем» не практиковался. А в отдаленных селах Белгородской области (н.Уколово, ст.Уколово, с-з «Быковский», Владимировка, Сетище) и в соседнем Нижнедевицком районе это было сплошь и рядом. Не раз приходилось слышать: «Из Аряпьёвки пряехали артисты, ды усе такия молодинкия». Но как только раздавалось звучание оркестра, разговоры быстро стихали и слушатели испытывали в полной мере те чувства, которые соответствовали теме происходящего события. Но «звездной болезни» местного масштаба у нас не наблюдалось. Хотя элементы гордости были оркестрантам в какой-то степени присущи. В старом РДК, что располагался наискосок напротив инкубатора, музыканты оркестра пользовались особыми льготами. Мы бесплатно посещали кинофильмы и концерты заезжих артистов. И даже после открытия кинотеатра «Мир» мы какое-то время не покупали билеты на киносеансы. В старом же «кинозале» РДК оркестранты более старшего возраста выполняли роль которую современным языком можно обозначить как роль администратора или охранника типа секьюрити. После очередного сеанса уборщица клуба тётя Дуня чуть не лопатой выгребала из - под лавок и кресел кучи семечной шелухи. Особенно после воскресных показов фильмов для детей.

На входе в зрительный зал рядом с контролером стояли два, а то и три оркестранта. Чаще и охотнее других эту «важную» работу выполнял Володя Чалок, ставший в последующем майором милиции Владимиром Алексеевичем Писаревским. Ловко выворачивали карманы с семечками и отбирали в свою пользу Слава Костенко и Толя Мельников. Но хитрый народ, зная порядки, прятал семечки в укромные уголки одежды, и «шмон» не всегда был эффективным. Но если кто-то попадался, то возмущения не проявлял. В ту пору опозиционных настроений не возникало. Народ подчинялся требованиям музыкантов. Понимал: порядок есть порядок, власть есть власть. Даже когда речь шла о «реквизиции» семечек.

При проведении любых торжественных собраний, митингов, демонстраций и прочих политических значимых мероприятий в обязательном порядке исполнялся Государственный гимн Советского Союза. Во время проведения партийных и комсомольских конференций перед началом и в завершение исполнялся гимн большевиков «Интернационал». При различного рода награждениях и выдаче призов, вымпелов, переходящих красных знамён и даже школьных аттестатов зрелости музыканты громогласно исполняли туш.

Следующей и наиважнейшей составляющей репертуара были различные марши. Все «духачи» называли друг друга традиционно по всей стране словом лабухи. Все знали, что марш «Привет лабухам» официально имеет название «Привет музыкантам».

Далее, как бы в «одной обойме», исполнялись марши «Октябрьский», «Триумф победителей», «Марш нахимовцев», «Тоска по родине», «Прощание славянки», «Верный друг», революционные марши «Смело товарищи в ногу», и «Вихри враждебные веют над нами», старинные походные марши «Казак» и «Егерский». Еще играли марши столичной тематики, это «Москва майская» и «Здравствуй, Москва». Но в полном вышеуказанном наборе марши никогда не исполнялись. В этом просто не было надобности.

Далее обязательным атрибутом любых праздничных гуляний, фестивалей и просто танцев были вальсы. В послевоенные годы вальсы были основой танцевальных вечеров. В тихие летние вечера звучание оркестра разливалось над берегами Потудани. Особенно в унисон погоде и природе подходили старинные вальсы «За Волгой», «Над волнами» и «Ночь светла». В песенном варианте теплые душевные строки полностью подходили под восприятие молодости, влюбленности и торжества пейзажа: «Ночь светла, над рекой тихо плещет волна. И блестит серебром голубая луна».

Кружилось в звучании вальсов не одно поколение наших земляков. И были это вальсы «Березка», «Воспоминание», «Забытая любовь», вальс из кинофильма «Испытание верности», «Беженка» и, конечно же, нестаре -ющий вальс «На сопках Маньчжурии». Как правило, обязательно соблюдалась своеобразная очередность – вальс, фокстрот, танго и какой-либо бальный танец. Фокстроты исполнялись в быстром темпе и с выраженной ритмичностью. Танцевальные пары их почти отплясывали. Чаще остальных звучали: «Дядя Ваня», «Луна золотая». Этот фокстрот за сверхбыстрый темп музыканты между собой называли «Цуцик». Модными были фокстроты «Лидия» и ворвавшийся из джаза «Мадагаскар».

Наибольшее удовольствие танцующим парам доставляли звуки танго. Под чарующее звучание ритмов танго, отбиваемого в унисон ударам сердца, можно было, никого не стесняясь, публично и в полном соответствии со строгими приличиями того времени тесно прижаться друг к другу. И тогда в единое звучание сливалось взволнованное биение молодых сердец. Именно танго «подталкивало» к первым поцелуям влюбленных. Но целовались парочки в ту пору не в открытую на людях, как это принято сейчас, а в укромных местах. Чтобы никто не видел. Летние поцелуи были более «плодотворны» чем зимние. И с наступлением осени в ряде случаев «танцевальная близость» заканчивалась иной близостью и свадьбой.

Танго «Руки» из репертуара известной в ту пору певицы Клавдии Шульженко дополнялось экзотическими южными заморскими мелодиями с названиями «Индонезия» и «Ночь в Алжире». Шлягером конца пятидесятых, начала шестидесятых годов было танго «Веришь, не веришь». И первой солисткой, исполняющей это танго под аккомпанемент духового оркестра, была культработник РДК Таня Дерябина. Она была любимицей всей репьёвской молодежи. Её пение по своей манере напоминало Майю Кристаллинскую и даже Клавдию Шульженко. Слова песни были настолько трогательными и лирическими, что по своему смыслу касались многих: «Поезд оставил дымок, в дальние скрылся края. Лишь промелькнул огонёк, словно улыбка твоя. Думал, что просто знаком, мог говорить не спеша. Только с последним звонком понял, как ты хороша».

Микрофонов и звукоусиливающей аппаратуры на концертах и танцах не было. И мы старались своими трубами, баритонами, альтами, басами и барабанами не заглушить голос Тани Дерябиной. Какие были времена! Какая музыка звучала! Непременным условием и, более того, потребностью публики были бальные танцы «Краковяк», «Падеспань» и полька «Бабочка». Сейчас такие танцы заново возрождают в кадетских школах.

Ещё житейской необходимостью было по случаю периодически возникающей скорби и печали исполнение траурных маршей. Детали этой части репертуара были подробно изложены на предшествующих страницах.

Вспоминая танцевальные вечера в РДК и на танцплощадке, которая появилась в самом конце пятидесятых годов, следует сказать, что репьёвская молодежь веселилась не только под музыку духового оркестра.

Вновь играет радиола. Современная молодежь давно привыкла к ставшему обыденным слову дискотека. Дискотеку проводит, зажигает и разжигает танцующих ди-джей. Ди-джей – это король танцевального вечера. В ту пору такого слова никто не знал. В перерывах между игрой духового оркестра на сцене звучала радиола. Записи были выполнены на виниловых дисках, называемых грампластинками. Первоначально такие пластинки использовались на механической аппаратуре «эпохи динозавров» - граммофонах и патефонах. И с появлением ламповых радиоприемников с громким звучанием, установленные на них проигрывающие устройства завершали верх технической мысли. Грампластинки выпускались многотысячными и, наверное, миллионными тиражами. Они позволили стереть грань между городом и деревней в части потребления современной на тот период времени песенной и танцевальной музыки. От Москвы до самых до окраин звучали новинки отечественной и даже зарубежной эстрады.

Леонид Утесов, Клавдия Шульженко, Майя Кристаллинская, Эдита Пьеха, Тамара Миансарова, Гелена Великанова, Марк Бернес, Владимир Трошин со своими песнями были символом эстрадной песни той поры.

И уже не вальсы, танго и фокстроты, и более того краковяк с полькой «Бабочкой» и Падеспанью овладевали народными массами. В нашу повседневность вклинилось ранее запретное понятие «стильных танцев». Стильные танцы в первые годы их внедрения в нашу действительность были уделом так называемых столичных «стиляг». Вскоре «стиляги», молодые люди в брюках «дудочках» и девушки в миниюбках стали появляться не только в городах, но и в сельской местности.

В райцентре, рядом с книжным магазином (теперь это гастроном) напротив нынешней аптеки, а в ту пору это было одно из школьных зданий, была размещена районная сатирическая стенгазета. В витраже за стеклом помещались карикатуры и «обличающие» стихи. И одно из них было таким. «Виктор Галушкин и молод, и юн. Он в клубе танцует, вертится, как вьюн. Весь вечер танцует, в устах лишь улыбка. Зато на уроке, как дохлая рыбка». Виктор Галушкин был высококлассным футболистом и одновременно одним из первых, кого называли «стиляга».

Любимой музыкой на танцах были мелодии «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?», ещё песня про то, что «уйдешь на лов ты бить китов, рыбьим жиром детей обеспечивать. Придешь домой, махнешь рукой. Выйдешь замуж за Ваську - диспетчера». Ещё «крутыми» были «Ландыши», «Челита», «Купите фиалки», «Марина», «Мама йо керо» и многие другие.

«Ди-джеями», т.е. операторами радиолы, на танцах были музыканты духового оркестра. Запомнились Анатолий Цуриков, Анатолий Дегтерёв, Виктор Дунаев, Вячеслав и Владимир Писаревские, Вячеслав Костенко, Леонид Иваненко. Они были оркестрантами «старшей смены» и мы, Александр Попов, Александр Шаповалов, Валерий Норенко, Александр и Михаил Копыловы и я лично, в чем-то завидовали «кудесникам радиолы».

( Певка), Титаренко Митрофан Иванович, братья Титаренко (Куцаки) - Иван, Михаил и Павел, Михаил Борзенко, братья Лаврёновы – Леонид и Виктор, Виктор Петрович Цуриков, Анатолий Шиленко, Михаил Романович Якушенко, Иван Кислов, Нина Гончарова, Михаил Кислов (Колобок), Анатолий Ярманов, Зоя Ярманова, Иван Колтаков, Николай Александрович Шаповалов, Вячеслав Дутов (Слава Дудка), Николай Иванович Гадецкий, Леонид Цуриков ( с Нижнянки), Валентина Трифанова, Тамара Трифанова, Виктор и Борис Скориковы, Валентина Пискарева, братья Галушкины, братья Дмитриевы Толястя, Борястя и Юрастя, Вячеслав Алексеев ( Сондил), братья Соловьёвы - Леонид и Валентин, Тамара Семеновна Казбанова, Юлия Казбанова, Зинаида Мамина, Ольга Стефановна Китаренко, братья Виктор и Владимир Калашниковы, Валентина Васильевна Токарская, Владимир, Иван и Николай Токарские ( Ворода, Ванюша, и Колюша), Владимир Скурятин Иван Писаревский , Леонид Писаревский, Михаил Максимович Шаповалов ( Миня), Виктор Калиновченко – Дробченко

( Щипица), Анатолий Дубченко, брат с сестрой Алла и Вячеслав Коптиловы и многие другие. Не пропускали без уважительных причин ни одного танцевального вечера Василий Крылов, Леонид Обуховский, Владимир Кошманов, Николай Сагайдачный (Коля – Моля), Борис Такарский (Головатый), Владислав Такарский, Вячеслав Борзенко (брат Вали Борзенко – Говоровой), молодые медицинские сестры Ольга Михайловна Золотарева (Токарская), Зинаида Фёдоровна Попова (Титаренко), Людмила Воробьёва. Вышеперечисленные завсегдатаи танцев в современной терминологии были репьёвским бомондом. Теперь из той когорты иных уж нет, а те далече.

Всё течет, всё изменяется. Утекает время, утекает вода из реки Потудани. Потудань обмелела, местами стала почти по колено. Соломенные крыши домов сменились шифером и жестью. Непроходимый, как в Каракумах, песок улиц и переулков покрылся асфальтом, в домах появился газ, на смену круглым «лопухам» радиоточек пришли радиолы, потом телевизоры, теперь уже и компьютеры.

Менялись и музыкальные пристрастия. Первые робкие попытки создания джаза зародились к началу шестидесятых годов. Получилось вроде бы как само по себе. Саша Попов (впоследствии ставший врачом ЦРБ Александром Васильевичем) попробовал солировать на трубе с сурдиной. (сурдина – это такой глушитель звука, подобный металлической колбе, вставляемой в раструб). Звук трубы с сурдиной был нежный, мягкий и

нерезкий. Ему аккомпанировал на баяне наш маэстро Алексей Иванович Кислов, Толя Дегтерёв смонтировал первую в Репьёвке «ударную установку» из малого барабана и медных тарелок от большого барабана. И всё это вместе взятое – труба, баян и барабан - дополнялось ритмом обычной семиструнной гитары. Гитаристом был я. Два «гениальных» музыкальных произведения, фокстроты «Уругвай» и «Мадагаскар», зазвучали в необычном исполнении.

А потом пошло и поехало. Монополизм духового оркестра медленно отодвигался. В шестидесятые годы по всей стране, как грибы после дождя, стали появляться вокально-инструментальные ансамбли, сокращенно ВИА. Основу инструментальной структуры ВИА определяли электрические гитары (соло, ритм и бас), но в ряде случаев в ансамбль входили духовые инструменты – труба, кларнет, саксофон, а также электроклавишные органы, их успешно заменяли баяны или аккордеоны. Непременным атрибутом каждого ВИА была ударная установка, состоящая из комплекта барабанов и медных тарелок. Барабанщик считался королём ансамбля. Первые ВИА зазвучали, почти одновременно, по обоим берегам Потудани. В Бутырках пели солисты, и они же себе аккомпанировали под руководством Анатолия Алексеевича Писаревского.

В райцентре, подобно Бременским музыкантам, запели и заиграли «под командованием» Владимира Леонидовича Тафинцева (к тому же отменного футболиста) Александр Николаевич Гадецкий (тоже заядлый футболист), Владимир Мельников, Валерий Иваненко и В. Меркулов.

Как молния, ворвался в музыкальную жизнь райцентра вернувшийся из армии Игорь Николаевич Горяинов. Его теноровое пение один в один совпадало с исполнением известного на всю страну Олега Газманова. «Эскадрон моих мыслей шальных» практически не отличался от газмановского оригинала. И вся танцплощадка дружно скакала под задорную, лихую мелодию.

А духовой оркестр медленно стал освобождать дорогу новой поросли иных звуков и иных ритмов.

Только в 1965 году в Репьёвке открылась первая за всю её историю музыкальная школа. Детей по всем правилам теории музыки стали обучать приехавшие молодые специалисты - брат с сестрой Григорий и Нина Потаповы. Григорий был первым директором детской музыкальной школы. Потаповы органично влились в музыкальный коллектив районного Дома культуры. Теперь «Турецкий марш» Моцарта звучал не только в исполнении балалайки Т.И. Колесниченко, но и в баянном исполнении Григория Потапова.

В Доме культуры была создана агиткультбригада, и появились новые баянисты, это Иван Толмачёв, Николай Бирюков, Николай Сальников.

Н. Сальников в последующем стал долгосрочным директором детской музыкальной школы и выпустил в жизнь целую плеяду музыкально грамотных репьёвцев. А духовым оркестром и одновременно районным Домом культуры долгие годы руководил Анатолий Алексеевич Писаревский. Эстафета от Алексея Ивановича Кислова перешла в надежные руки.

Бок о бок. Как две родные сестры в моей жизни оказались близкими и неразрывными музыка и медицина.

В нашем роду какое-то отношение к музыке имел мой двоюродный дед, брат моей бабушки по отцовской линии Михаил Иванович Кислов. Он прожил основную часть своей жизни в г. Острогожске, но в пятидесятые годы работал в Репьёвском районе, был директором Истобенской средней школы. В годы своей молодости лихо играл на гармошке.

Мои родители имели среднее медицинское образование и всю трудовую жизнь посвятили здравоохранению. Причем отец до последнего дня жизни лечил людей. Однажды пришёл с суточного дежурства на скорой помощи, лег спать и утром не проснулся. Но при жизни он очень любил слушать и петь русские и украинские песни. У мамы тоже был приятный голос и хороший музыкальный слух. Старший брат Владимир играл, как и я, с детства на гармошке. Поступив в 1962 году в Воронежский мединститут больше ни к гармошке, ни к каким иным музыкальным инструментам он не прикасался.

У меня сложилась иная судьба. Когда началась учеба в третьем классе, сосед Николай Трифонов, (по уличному Царёк) уходил в армию. И за машину торфа для своей, овдовевшей в войну тетки, ставшей ему матерью, променял гармошку.

В течение одного вечера Царёк показал мне на пальцах, какие кнопки нажимать, чтобы получилась частушка: «Подружка моя». Справа – голоса, слева – басы. Уже через полгода моя гармонь звучала вечерами на уличных посиделках. Песни были времен гражданской и ВОВ, а также «шлягеры» сороковых – пятидесятых.

Потом открылся целый мир игры в духовом оркестре с пятого по восьмой класс. Закончив семь классов и получив свидетельство о неполном среднем образовании в 1961году, решил стать профессиональным музыкантом. Освоил игру на семиструнной гитаре и на баяне. С небогатым багажом нотной грамоты в пределах «образования», полученного от А.И. Кислова, поехал поступать в Воронежское музыкальное училище.

Туда поступали выпускники детских музыкальных школ или с достаточной подготовкой в музыкальных кружках городских дворцов пионеров. У меня не было ни того, ни другого. Естественно, на первом же вступительном экзамене по сольфеджио (это и есть основа нотной грамоты) с треском провалился.

Вернулся домой, подал документы в восьмой класс школы. Но интерес к учебе приостыл. Было много пропусков, и дисциплина стала «хромать». Не закончив четвертую четверть, стал думу думать. Куда пойти учиться?

И вот летом 1962 года встретил на улице Воронежской, возле старой больницы, напротив нынешнего РДК, студента Россошанского медучилища Александра Александровича Гамалеева. Он проходил производственную практику в ЦРБ. И хотя он родом был из села Осадчее, в Репьёвке его многие знали и звали Сашка-медсестра. До конца жизни А.А. Гамалеев проработал фельдшером в родном селе. Светлая ему память.

Сашка-медсестра быстро вник в мои проблемы и сказал, чтобы я, не раздумывая, ехал в город Россошь и поступал в медучилище. Мальчишек принимают охотно в спецгруппы фельдшеров для армии. Сказано – сделано. Поступил без проблем. В медучилище в спортзале стояло пианино, и кое-кто на нем играл. Занимаясь в секции прыжков в высоту, я одолел для себя высоту новую. Стал играть на пианино.

В дни торжеств со своим одногруппником Александром Смирновым, сиротой из Нижне-Девицкого детского дома, играл в духовом оркестре Россошанского чугунолитейного завода.

После выпускного вечера в медучилище через пять дней вместе со своими одногруппниками стал осваивать новую школу жизни – армейскую службу.

После длительного, почти трехмесячного «карантина» попал служить в Германию. В огромной больнице под названием головной военный госпиталь 2-й гвардейской танковой армии, помимо дежурств в приемном отделении, нарядов, караулов и хозяйственных работ, в личное время до отбоя стал «своим» среди госпитального вокально-инструментального ансамбля. Нужен был музыкант, играющий на скрипичном контрабасе.

Инструмент освоил довольно быстро, и уже месяца через три с госпитальным ВИА выступал на концертах армейской самодеятельности в Доме офицеров штаба армии в г.Фюрстенберге. Были желанными наши выступления и в соседних воинских частях, как советских, так и немецких. Визиты к «братьям по оружию» назывались вечерами дружбы. Нас приглашали для выступления перед немецкими студентами в близлежащих текникумах и лесо-техническом институте.

В одну из своих служебных командировок по медицинским делам в городе Ной Рупине совершенно случайно в ракетном полку встретил своего одноклассника и коллегу по репьёвскому духовому оркестру Юру Казбанова (ставшего в последующем капитаном Ю.М. Казбановым в Репьёвском военкомате). Встреча была не более 10 минут, но нам обоим запомнилась на всю жизнь.

Музыка и медицина всегда были в моей жизни рядом. В годы учебы в Воронежском медицинском институте все шесть лет, параллельно освоению трудной профессии врача, играл в институтском духовом оркестре. Помимо игры на баритоне порой приходилось заменять басиста. В оркестре института со мной осваивал медицину и был трубачом Александр Васильевич Попов, товарищ по Репьёвскому духовому оркестру, отменный гимнаст, футболист и кладезь мировой и отечественной художественной литературы.

В последующие годы моей офицерской службы, как принято говорить, «в местах не столь отдаленных», я иногда играл в оркестре наших «подопечных». На репетициях и выступлениях было временное равноправие. Все мы были «лабухи», хотя и в разном обмундировании.

Последние двадцать лет, проживая в г. Липецке, стараюсь не пропустить ни одного концерта духовых оркестров. Стал дисциплинированным слушателем многочисленных концертов симфонического оркестра, оркестров народных инструментов и, конечно же, духовых оркестров. Две дочери и сын окончили музыкальную школу. В доме инструментов на целый ансамбль. Пианино, электроорган, два баяна, аккордеон, три гитары. Дети разъехались по разным городам. Подрастают пять внуков, все пятеро мальчики. Будут они музыкантами или нет, никакой разницы. Выросли бы только людьми хорошими. В этой связи вспоминаются слова из песни «Я люблю тебя, жизнь», которую на встрече всех поколений выпускников Репьёвской средней школы в честь её семидесятилетия исполнял Николай Иванович Бирюков:

«Вновь поют соловьи.

Полумрак, поцелуй на рассвете.

И вершина любви –

Это чудо великое, дети.

Вновь мы с ними пройдем

Детство, юность, вокзалы, причалы.

Будут внуки, потом все опять повторится сначала».

На знаменательную встречу мы ездили на пару с репьёвским липчанином Евгением Ивановичем Черненко, с которым мы в детстве были соседями и друзьями. Через два десятка лет судьба вновь свела наши жизненные пути. И ещё свыше двадцати лет мы общаемся, часто вспоминаем нашу Репьёвку, внимательно следим за её новостями. Дочь Евгения Черненко Света прекрасно играет на пианино. Музыка живет в наших домах и наших сердцах.

У наших детей учителя музыки «правильные». А наши наставники, такие, как Алексей Иванович Кислов, Петр Николаевич Цуриков и Тихон Иванович Колесниченко, хоть «академиев» не кончали, но теплый и светлый след в душах оставили до истечения века.

Этот марш не смолкал на перронах. Возвращаясь к теме марша «Прощание славянки» вспоминается, что фамилию и имя её создателя Василия Ивановича Агапкина мне впервые в жизни довелось услышать от Леонида Петровича Маслакова, который был военным музыкантом в начале пятидесятых в городе Ратенов в Германии. В Ратенове мне приходилось по делам службы бывать неоднократно.

Прежде чем попасть в Германию, вспоминается станция Золино, что расположена в Горьковской области. От нашего палаточного лагеря до станции было километров пять. В колонне новобранцев шагали свыше двух тысяч человек. Пешим маршем двигались к эшелону. Впереди нас шел полковой оркестр и почти непрерывно браво играл «Прощание славянки». Дети у дороги нам махали руками. Мы уходили в неизвестность. Войны не было, но кто-то так и не вернулся. Впереди были события в Чехословакии. За годы почти трехлетней солдатской службы каждого дембиля до ворот КПП всегда провожали со «Славянкой», исполняемой на баяне. При возвращении на Родину отслужившие свой срок воины с пересыльного пункта возле города Витшток в Германии, так же как и под Горьким, километров 5-6 шли колонной к дембильским «вертушкам». Вертушками называли товарные вагоны, в которых увольняемых в запас везли по немецкой и польской земле до самой советской границы. На всем следовании пешего воинства также, почти непрерывно, играл духовой оркестр штаба 2-й Гвардейской танковой армии. Прозвучала по прибытии команда: «По вагонам». Немецкий паровоз запыхтел, и вагоны медленно тронулись в дальнюю дорогу. И вновь душу от восторга и скрытой тревоги разрывал на части легендарный марш Василия Агапкина «Прощание славянки». Последний вагон удалялся в конце эшелона от перрона, а музыканты все играли и играли. Пока эшелон не удалился с глаз.

Почти пять из шести лет учебы в институте я жил в студенческом общежитии на улице Кольцовской в Воронеже. Года три мы жили на одном этаже с Валерием Михайловичем Сухановым, почти целый год в одной комнате. В.М. Суханов в последствии, до самого ухода на пенсию, был главным хирургом Репьёвского района. В школьные годы играл в бутырском духовом оркестре. Третий этаж, балкон. Внизу улица, по которой с пересыльного пункта у площади Заставы на вокзал по осени строем водили новобранцев. С двумя баянами на балконе в дуэте с моим одногруппником Дмитриевым Валерием Тихоновичем, которого все звали Тихоныч, во всю мочь играли «Славянку». Будущие солдаты приветствовали нас, солдат отслуживших, а мы их. Колона новобранцев под звуки нестареющего марша дисциплинировалась, появлялось подобие строевого шага. А на сердце и провожающих, и уходящих все также вечная русская тревога.

Василий Иванович Агапкин родился в 1884 году. С детства был воспитанником военного оркестра. По направлению военного начальства учился в Тамбовском музыкальном училище, где в 1912 году, взволнованный и окрыленный военными вестями с Балкан, следил за событиями войны. Осенью 1912 года Болгария, Сербия, Черногория, Греция, входившие в Балканский союз, начали поход за полное освобождение от турецкой тирании. В России помнили Шипку. Русский народ близко к сердцу принимал вести с полей сражения.

Вот как пишет в своей книге «Неувядаемый марш» тамбовский писатель В.К. Степанов: «После порыва душевного волнения Василий Иванович бросился к роялю. Взмахнул руками, как вольная птица крыльями, и квартира наполнилась мелодией. Играл он, и виделось ему, как балканские славянки провожают на битву с турками отцов и сыновей, братьев и женихов. Расставание трудное, но долг перед Родиной зовет». Свой марш штаб-трубач Агапкин так и назвал – «Прощание славянки». Позже этот марш называли более просто «Славянка». В.И. Агапкин, участник империалистической войны 1914-1917гг., после революции поступил на службу в Красную Армию. Седьмого ноября 1941 года дирижировал сводным оркестром Московского гарнизона, провожая бойцов с брусчатки Красной площади на битву. Бои шли в 30 километрах от Москвы. В годы ВОВ выезжал на фронт. Выступал перед бойцами.

На Параде Победы 24 июня 1945 года на Красной площади выстроился огромный сводный оркестр из 1400 человек. Им управлял генерал-майор Чернецкий. Один из его помощников – полковник Агапкин, оркестр которого вошел в состав сводного. Умер полковник В.И. Агапкин в Москве 29 октября 1964 года. На Ваганьковском кладбище, казалось, собралась вся Москва. На мраморе обелиска начертаны две начальные строки нот марша и его название «Прощание славянки».

Вальс устарел, говорит кое-кто, смеясь. Когда речь заходит о духовых оркестрах, то наряду с маршем «Славянка» всегда упоминается вальс «На сопках Маньчжурии». Репьёвцам, видимо, будет интересно узнать о том, что автор этого вальса Илья Алексеевич Шатров почти наш земляк.

Он родился в 1885 году, по одним данным, в Нижнедевицке, по другим данным в Семилукском районе нынешней Воронежской области. В любом случае, и Нижнедевицк и Семилуки – это райцентры наших географических соседей. Более того, в былые времена Истобное, Россошки и Ново-Солдатка входили в состав Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии.

После смерти отца, отставного унтер-офицера (по современному – сержанта) в 1893 году был определен воспитанником во взвод трубачей Гродненского гусарского лейб-гвардии полка, где он учился играть на барабане и трубе, причем с ранних лет он сносно играл на гармошке и балалайке.

По ходатайству командира полка был направлен и, в порядке исключения, принят на учебу в Варшавский музыкальный институт, который окончил в 1903 году. Сразу же был назначен капельмейстером оркестра Мокшанского резервного полка в Пензенской губернии.

В феврале 1905 года этот полк принял участие в сражении под Мукденом. В одном из боев с японцами полк был окружен, заканчивались боеприпасы. И командир части полковник Петр Побыванец отдал приказ: «Знамя и оркестр – вперед!...». Капельмейстер Шатров вывел оркестр на бруствер окопов, приказал играть боевой марш и повел оркестр вперед за знаменем полка. Воодушевленные солдаты ринулись в штыковую атаку. Окружение было прорвано. Погиб командир полка, от 4000 состава осталось 700 человек, из 60 музыкантов в живых осталось только семеро.

За этот подвиг все музыканты оркестра были награждены георгиевскими крестами, Илья Шатров - офицерским орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами (второе подобное награждение капельмейстеров), а оркестр удостоен серебряных труб.

После окончания русско-японской войны этот полк еще целый год оставался в Маньчжурии, где Илья Шатров попал за некую провинность на гаупвахту, там начал писать вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», посвященный погибшим боевым товарищам. После возвращения в Россию в 1907 году он закончил во втором варианте этот вальс. После 1911 года название этого вальса сократилось, он стал называться «На сопках Маньчжурии». Мелодия была записана на грампластинку, разошлась по всей России и за её пределами. Печальные и торжественные звуки вальса обрели невиданную популярность.

После революции Шатров вступил, как и В. Агапкин, в Красную Армию. Военную службу закончил в 1938 году в звании майора в должности руководителя оркестра Тамбовского кавалерийского училища. Но с началом ВОВ вновь вернулся в армию. Служил капельмейстером дивизии. Неоднократно награждался. К серебряной медали «За усердие» и ордену Святого Станислава добавились орден Красной Звезды, медаль «За отвагу» и медаль «За боевые заслуги». После войны долгое время руководил оркестром Закавказского военного округа. Ушел в отставку в 1951 году, вернулся в Тамбов, где заведовал музыкальной частью Тамбовского суворовского училища. Умер в Тамбове 2 мая 1952 году. Похоронен на Воздвиженском кладбище. Над могилой плита из белого мрамора с надписью золотом: «Гвардии майор, композитор И.А. Шатров. Творец вальса «На сопках Маньчжурии». Мемориальные доски на здании Тамбовского военного авиационного института и на домике, в котором он жил.

В 1944 году поэт Анатолий Сафронов и композитор Сигизмунд Кац написали песню, исполняемую в темпе вальса «Под кленами». Завершается песня таким куплетом:

«Мы встретились под кленами,

Я знаю – он придет,

С майорскими погонами

И шпорой он блеснет.

Пройдет весна над рощами,

Под тишью городской,

И загремит на площади

Оркестр наш духовой».
Вместо эпилога.

Этот рассказ посвящен светлой памяти ушедших из жизни наших репьёвских музыкантов и их слушателей, написан в честь ныне живущих и здравствующих всех репьёвцев.