Надежда Сергеевна Широкова Мифы кельтских народов

Диспатер — Суцелл, Донн, Дагда, Нуаду

Средневековые комментаторы Лукана не дают ясной трактовки образа Тараниса. Так, один из них называет Тараниса не Юпитером, а Диспатером (римским богом подземного мира). Этим же именем в сообщении Цезаря назван божественный первопредок галлов. В самом деле, вполне естественно, что первый человек, появившийся на земле, отец рода человеческого, является также первым из мертвых и властелином загробного мира⁶¹.

Какой же кельтский бог мог скрываться за именем Диспатера? У галлов был загадочный бог Суцелл. Его имя, вероятно, означает «хорошо бьющий». Хотя имя бога свидетельствует о его древности, все упоминания о нем датируются уже галло римской эпохой. Надписи, посвященные Суцеллу, были найдены в Нарбоннской Галлии (Вьенна), в Верхней Германии (Вормс, Майнц), в Бельгийской Галлии (Сарребург и Мец), даже в Англии (Йорк). Это говорит о значительном распространении его культа. Многочисленные бронзовые статуэтки и барельефы дают представление о внешнем облике этого бога и его атрибутах.

Суцелла обычно изображали человеком зрелого возраста, бородатым, одетым в тунику, стянутую поясом, в штаны и сапоги. Иногда туника бога усеяна знаками, которые очень похожи на астральные символы. Главный атрибут Суцелла, который он обычно держит в левой руке, называют иногда колотушкой, иногда молотом (впрочем, молот и колотушка представляют только две формы одного и того же инструмента). В правой руке Суцелл может держать различные предметы: круглую вазу, серп, палицу, сирингу⁶², горшок и даже кошелек с деньгами. Иногда рядом с ним изображена бочка, иногда форму бочки имеет его колотушка. Часто его сопровождает трехголовая собака, напоминающая Цербера. На тринадцати памятниках Суцелл изображен рядом с богиней Нантосвельтой, имя которой указывает на ее связь с водой («нант» по валлийски — «ручей»). Обычно она держит рог изобилия, но существует и ее изображение с маленьким круглым домом в руке.

Разнообразные атрибуты бога затрудняют определение его функций. Одни из них позволяют сравнить его с Меркурием (кошелек с деньгами), другие — с Геркулесом (палица и одеяние из шкуры животного, хотя и не льва, а волка или гиены), третьи — с Сильваном (серп, горшок, сиринга). Последнему Суцелла особенно охотно уподобляли жители Нарбоннскои Галлии, видя в нем покровителя и диких, и культурных растений. В паре Суцелл— Нантосвельта некоторые ученые видели божеств земледелия: Суцелл с колотушкой, напоминающей бочку, должен был быть богом пива, а Нантосвельта, держащая в руках маленький домик, — богиней улья. Однако эти предположения слишком сужают сферу деятельности Суцелла.

Для того чтобы точнее определить сущность этого бога, следует внимательнее рассмотреть его главный атрибут — колотушку или молот. Его сравнивают с Мьелльниром, боевым молотом скандинавского бога грома Тора. Следовательно, колотушку Суцелла можно рассматривать как символ молнии. В античных религиях отчетливо проявляется ассоциация молнии с идеей «божественного отцовства», поскольку молния является главным атрибутом Отца Зевса (Зевс Патер) или Юпитера, «отца богов и людей», который поражает своими молниями титанов и гигантов. Эти аналогии позволяют отождествлять Суцелла с Диспатером (имя которого означает Отец Дит), о котором писал Цезарь — отцом человечества.

Таким образом, Суцелл может быть богом подземного мира. Недаром его часто сопровождает похожая на Цербера трехголовая собака. Молот Суцелла также может быть интерпретирован как атрибут бога смерти. Связь молота со смертью подтверждают некоторые народные обычаи в Бретани и на Британских островах: здесь до сих пор в гроб рядом с покойником кладут молоток, чтобы им стучать в дверь преисподней. Однако подземный мир был для людей древности не только ужасным «царством теней». Он рассматривался и как источник плодородия, ведь растения, дающие пропитание, растут из земли. Поэтому бог подземного мира может быть благим, а кельтская Прозерпина — Нантосвельта — изображается с рогом изобилия в руках.

Нетрудно заметить, что в такой интерпретации Суцелл напоминает галльского Юпитера. К тому же в Майнце было найдено посвящение, в котором он прямо идентифицирован с Юпитером: «Юпитеру Лучшему Величайшему Суцеллу». В таком случае, может быть, Суцелл, известный нам по надписям и по скульптурным изображениям, идентичен Таранису Лукана, которого средневековые комментаторы отождествляли то с Юпитером, то с Диспатером? Один французский исследователь вообще считал Суцелла верховным богом галльской религии, соответствующим великому ирландскому богу Лугу. С этой точкой зрения перекликается высказанное Ф. Леру и К. Гионварком предположение, что «Лукан и его комментаторы ничего не поняли в кельтской триаде и, вероятно, использовали наугад три божественных имени там, где нужно было использовать только одно — имя Луга, вождя всех богов, всемирного „человека искусства", владыки света, времени и ночи».

Однако несмотря на смешивание образов и функций кельтских богов, несмотря на впечатление, что за всеми ними стоит единый бог, мы продолжим знакомство с наиболее яркими представителями кельтского пантеона. И в последний раз нам в этом поможет свидетельство Цезаря.

В ирландской традиции есть мифологический персонаж, аналогичный Диспатеру Цезаря. Это Донн, имя которого означает «коричневый» или «черный», — старший из сыновей Миля, их «король». Таким образом, Донн является первопредком, отцом всех ирландцев, так же как Диспатер Цезаря является отцом всех галлов. В повести о сыновьях Миля Донн в целом охарактеризован как отрицательный персонаж. Когда сыновья Миля в первый раз подплывали к Ирландии, Донн позавидовал своему брату Иру, возглавлявшему поход. После этого весло в руках Ира раскололось, а сам он упал бездыханным. Похоронили его на «рифе Призраков» у западного побережья Мунстера. Братья решили, что завистливому Донну не следует давать землю. Уже после высадки на острове Донн оскорбил богиню Эриу, и она предрекла, что ни он, ни его потомство не будут владеть островом. Когда же перед второй высадкой он стал насмехаться над Туата Де Дананн, неожиданно поднялся ветер и корабль Донна разбился. «Книга Захватов Ирландии» сообщает также, что его младший брат Эреннан влез на мачту, чтобы осмотреться, но сорвался и погиб. Однако, согласно другому ирландскому тексту, жребий лезть на мачту выпал самому Донну, который пытался петь заклинания против Туата, но Туата прокляли его и наслали на людей Донна лихорадку.

И тут Донн поступил как истинный прорадитель, пекущийся о благе своего народа: он попросил перенести его тело на один из небольших островков у побережья, чтобы зараза не попала в Ирландию. «Люди мои, — сказал он, — благословят меня на веки веков». Поэт Аморген объявил, что отныне народ Донна всегда будет приходить туда, где покоится его тело, — к высокой скале, которая будет названа «Домом Донна». В ранних источниках «Дом Донна» упоминается как «место собрания мертвых»: «Ко мне, к моему дому придете вы все после смерти». И по поверьям, бытующим в Ирландии, души грешников приходят к этой скале и благословляют Донна, прежде чем отправиться в ад, тогда как души раскаявшихся держатся поодаль и с пути своего не сбиваются.

В ранней ирландской литературе Донн не относится к числу богов, играющих важную роль в судьбе Ирландии. Его значение скорее подразумевается, чем отчетливо раскрывается в ранних текстах. Здесь он предстает как божество Другого Мира, властелин мертвых, и даже отождествляется с дьяволом. Однако в современной фольклорной традиции Донн — активно действующий божественный персонаж. Он проявляет противоположные, контрастирующие друг с другом свойства бога Другого Мира (ужасного и милостивого): с одной стороны, по его воле возникают морские штормы и совершаются кораблекрушения, с другой — он покровительствует скоту и урожаю. Древнейшие ирландские литературные памятники приписывают Донну склонность к уединению, его нельзя встретить в обществе других богов. Этим он тоже похож на галльского Диспатера, которого Цезарь выделяет из сонма главных галльских богов. Это соответствие показывает, что отчет Цезаря о галльских богах близок к истине и что в образе Донна Диспатера мы нашли древнее самостоятельное кельтское божество, которое не сливается с другими богами.

В ирландской традиции есть еще один бог, имеющий общие черты с Диспатером Цезаря, — Дагда. Только в отличие от Донна Дагда не держится в стороне от других богов, он находится с ними в тесных и разнообразных контактах. После Луга он — самый значительный бог кельтского пантеона и один из начальников «генерального штаба» Туата Де Дананн в битве при Маг Туиред. Его имя, буквально означающее «добрый бог», не содержит моральной оценки. В данном случае прилагательное «добрый» означает «пригодный ко всему». В саге «Битва при Маг Туиред» на военном совете Туата каждый говорит, что он готов совершить ради общего дела. Когда подошла очередь Дагды, он сказал: «Все, чем вы хвалитесь здесь, совершил бы я сам». — «Воистину ты добрый бог (Дагда)», — воскликнули все, и с тех пор это имя пристало к нему. Этот эпизод показывает, что Дагда — великий бог уровня Луга: это Луг является прежде всего «всемогущим», всеобъемлющим богом.

У Дагды есть второе имя — Эоху Оллатир. Слово «Оллатир» можно перевести как «Всеотец». Этим именем Дагда напоминает Диспатера, которого, по утверждению Цезаря, галлы считали своим отцом. Одним из важнейших атрибутов Дагды является неисчерпаемый котел изобилия. Как было сказано в предыдущей главе, посвященной космогоническим мифам, он принадлежал к числу четырех талисманов, привезенных Туата Де Дананн с островов на Севере мира. В то же время котел Дагды является атрибутом Другого Мира. Обладание таким котлом также роднит Дагду с Диспатером, богом Другого Мира.

В «Повести о кабане Мак Дато» рассказывается, что во времена Айлиля и Медб в Ирландии было пять больших пиршественных залов: Бруиден Да Дерга, Бруиден Мак Да Рео, Бруиден Да Хока и Бруиден Мак Дато. Поскольку Другой Мир понимался как место вечного пира, то слово «бруиден» означало в основном пиршественный зал в сиде, где на пиру главенствовал бог Другого Мира. В каждом из пяти бруидне находился котел, готовивший достаточное количество пищи для любого числа гостей и предоставлявший каждому ту пищу, которую он желал. Здесь явно имелся в виду котел Дагды, в котором никогда не иссякало мясо. Будучи владельцем этого бесценного котла изобилия, Дагда является председателем потустороннего пира.

На эту же функцию Дагды, возможно, намекает один связанный с Дагдой эпизод из «Битвы при Маг Туиред». В праздник Самайна Дагда отправился в лагерь фоморов просить перемирия перед сражением. Фоморы дали согласие, но в насмешку над Дагдой сварили для него кашу в гигантском королевском котле. Целые реки молока, горы муки и жира, стада коз, свиней и овец сварили в котле, а потом вылили в большую яму и под страхом смерти заставили Дагду все это съесть. Дагда справился с заданием и лег спать. Фоморы же глядели на спящего бога и смеялись над его раздувшимся животом. После этого пира Дагда, не без затруднений из за своего огромного живота, соединился с дочерью вождя фоморов, который пообещал Дагде свою магическую помощь.

Этот забавный эпизод можно истолковать по разному. Первым делом возникает мысль, что он хранит отпечаток примитивного стиля изначальной легенды, который христианские редакторы охотно довели до уровня гротеска. Однако в языческие времена и греки, и германцы позволяли себе очень грубые шутки над своими богами; насмешливые ирландцы не отставали от них. За этим бурлеском может скрываться культовая легенда. В традиционных цивилизациях существовал обычай, по которому участник культовой трапезы должен был уничтожить питье и еду без остатка, поскольку в момент культового действа пища становится сакральной. Такой обычай объясняется рассказом о том, как в мифической древности бог был принужден съесть без остатка чудовищное количество еды.

Происшествие с Дагдой напоминает ритуальные испытания, которым подвергались вожди традиционных племен. Например, в Древнем Китае царь доказывал способность править, выпивая большое количество вина. Значит, Дагда, как Отец племени, должен был продемонстрировать свою ненасытность и сексуальную силу — непременные условия престижа варварского вождя. Наиболее интересное предположение о смысле этой легенды было высказано крупным ирландским исследователем Т. О'Рахилли. Он считал, что приписываемое Дагде обжорство является более поздней интерпретацией представления о нем как о хозяине потустороннего пира, первоначально сложившегося из за принадлежавшего Дагде неисчерпаемого котла изобилия. «Легко вообразить, — писал О'Рахилли, — председателя вечного пира обладающим ненасытным аппетитом».

Таким образом, Дагда был богом Другого Мира. В кельтских верованиях Другой Мир был источником всей мудрости, особенно оккультной, которой не может достичь человек. Поэтому одной из важнейших характеристик бога Другого Мира было его всеведение. Эта идея нашла отражение в одном из имен Дагды — Руад Рофесса («Совершенное Знание»).

Божество Другого Мира могло превращаться в различных животных, таких, как лошадь, бык или волк. По воздуху он летал в виде большой птицы (орла или лебедя). Если же Другой Мир находился под водой, то бог принимал вид благороднейшей из рыб — лосося. Бессмертие божества и его превращения в животных породили представления о том, что некоторые животные жили тысячи лет и могли помнить все, что происходило в это время. Божество в образе лосося называлось «лосось мудрости». Этот лосось часто заплывал в Эсс Руайд («Водопад Руада») — водопад Ассароу на Эрне в Баллишэнноне (Ирландия). Лосося мудрости звали Голл Эсса Руайд, потому что он был одноглазым (ирланд. «голл»). В других мифах упоминается Аэд Руад, утонувший в водопаде в Баллишэнноне. Поэтому водопад был назван Эсс Руайд («Водопад Руада»). Он дал также свое имя сиду Аэда, находившемуся в ближайшем к водопаду холме. Владевшего этим сидом бога Аэда отождествляют с Руадом, утонувшим в водопаде. При этом необходимо отметить, что помимо знаменитого имени Руад Рофесса у Дагды было малоизвестное имя — Аэд Аллайн из Эсс Руада. Все это наводит на мысль, что всезнающий лосось из Ассароу, Голл Эсса Руайд, — это не кто иной, как Дагда.

Однако Дагда не просто бог Другого Мира. Некоторые черты роднят его с Одином. В этом нет ничего удивительного: индоевропейская концепция верховной власти отражена во многих богах кельтского пантеона, в то время как в скандинавской мифологии ее выражает только Один. Так же как Один, Дагда — великий маг. В рассказе о первой битве при Маг Туиред сообщается, что Туата владели магическими знаниями, и главным обладателем и хранителем магической мудрости был именно Эоху Оллатир, то есть Дагда. В саге «Осада Друим Дамгайре» в трудный момент войны люди Мунстера призывают «первого друида мира» Мог Руита и тот обращается именно к Дагде со словами: «Бог друидов, мой бог перед всеми богами... »

Как и Один, Дагда покровительствует поэзии. Его дочь Бригиту почитали как поэтессу и покровительницу поэтов. Стихосложение находилось в ведении друидов, которые слагали божественные гимны и песни для жертвоприношений. Естественно поэтому, что бог друидов и отец Бригиты был также и богом поэтического искусства божественной мудрости. С поэтической деятельностью Дагды был связан один из его атрибутов — арфа Дагды, которая могла исполнять три мелодии: мелодию сна, мелодию смеха и мелодию печали.

Дагда не только друид, но и воин: как и у Одина, его магические функции переплетаются с военными. «В сражении и колдовстве приду я на помощь ирландцам, — обещал Дагда, — столько костей раздробит моя палица, сколько камней топчет табун лошадей, лишь только сойдемся мы в битве при Маг Туиред». Кроме того, Дагда причастен к королевской власти. Он входил в число богов королей Ирландии. Котел Дагды можно рассматривать как символ верховной власти. В этом качестве он напоминает чашу из замка Луга, наполненную волшебным напитком власти.

Таким образом, Дагда — великий бог, напоминающий Одина и Луга целым рядом черт: и всеведением, и магической мудростью, и связью с потусторонним миром, и воинской доблестью, и причастностью к королевской власти. Однако сходство между Лугом и Одином гораздо больше, чем между Одином и Дагдой. Так, Дагда значительно слабее Луга, связан с функцией верховной власти. Он только один из богов королей, а Луг — бог король, бог земных королей, царь богов. Обладавший всей полнотой власти Луг по праву являлся главой кельтского пантеона.

Среди кельтских богов Дагда занимал особое место. Он в гораздо большей степени, чем Один или Луг, является милостивым богом. Его даже отождествляют с галльским Юпитером, гарантом договоров и клятв (например, в саге «Сватовство к Этайн» Дагда приводит слова каждого человека в соответствие с намерениями). Это отождествление Дагды с Юпитером кажется оправданным и по целому ряду других оснований. Дагда был небесным богом, он был властен над стихиями и урожаем. Некоторые исследователи считают Дагду солнечным богом. Они приходят к такому выводу, анализируя имена Дагды Эоху (Эохайд) и Руад Рофесса. Имя Эоху (Эохайд) выводят из основы «эх» — «лошадь». Лошадь же, как говорилось выше, древнейший солнечный символ. Имя Дагды Руад Рофесса, один из возможных переводов которого «Красный, который все знает», также указывает на его солнечную сущность. «В этом я вижу, — писал один немецкий исследователь, — намек на пылающий лик солнца, которое видит все, что происходит на земле».

Кроме того, два атрибута Дагды могут быть истолкованы как символы небесного божества, очень напоминающего галльского Юпитера. Имя друида «Мог Руит», который является воплощением или представителем Дагды на земле, означает «служитель колеса». Колесо же — это астральный символ, означающий солнце или молнию. Как символ молнии может быть истолкован и самый известный атрибут Дагды — палица, до того огромная и тяжелая, что ее приходилось перевозить на повозке. Одним концом она убивала сразу девятерых человек, удар другим концом возвращал их к жизни. Палицу Дагды сравнивают с молотом скандинавского бога Тора и с ваджрой (палицей) индийского бога грома и молнии Индры, которые также символизируют молнию. Палица Дагды представляет молнию в ее двойном значении: уничтожающем и оживляющем.

Связанный с небесными явлениями и властный над стихиями Дагда является богом циклического времени и богом вечности. Мы уже знаем историю его любви к Боанд и рождения их сына Мак Ока. Дагда приостановил движение солнца, сделав из девяти месяцев один день, чтобы задержать в пути мужа возлюбленной. Это подвластное Дагде круговое движение солнца объясняет, почему в кельтском символизме день и ночь равняются целому году. Это символизм нордического происхождения, ведь для народов Севера день и ночь длились по шесть месяцев.

Если Дагда — властелин Вечности, то его сын Энгус Мак Ок (юный кельтский Аполлон) — время. Мы уже знаем о споре Дагды и Мак Ока за обладание Бругом на Бойне (жилищем Дагды). В этой истории мы видим конфликт Вечности (бога друида, старого бога) и Времени (бога молодости и красоты). В данном случае Время (Энгус или Мак Ок) нападает на вечность в лице Дагды, чтобы потребовать его домен в полное владение. Поскольку Дагда и Мак Ок являются отцом и сыном, то по законам родства требование Мак Ока справедливо и он окончательно и законно (истолковав сутки как вечность) остается во владениях Дагды. Однако «время всегда возвращается к вечности», поэтому Мак Ока иногда рассматривают как юношескую ипостась самого Дагды.

С Диспатером Цезаря в ирландской традиции еще можно в известной степени связать бога Нуаду. Нуаду, мифический король Туата Де Дананн, является предком ирландского королевского рода. Его имя часто упоминается в мифических генеалогиях из Лейнстера: например, он — король Нуаду Нехт, убитый Конайре Мором. Мы уже видели, как во время первой битвы при Маг Туиред Нуаду, вдохновленный богиней войны Морриган, встал во главе армии Туата. В этой битве он потерял руку. Из за этого Нуаду лишился и ирландского трона, потому что увечный король не мог обеспечить счастье и процветание страны. Затем Диан Кехт, бог врачеватель, сделал для Нуаду серебряную руку, и поэтому его стали называть Нуаду Айргетлам (Нуаду Серебряная Рука). Миах, сын Диан Кехта, еще более искусный целитель, чем его отец, нарастил на искусственной руке плоть, вернув Нуаду физическую целостность. Поэтому Туата Де Дананн вновь провозгласили Нуаду королем Ирландии. Второй раз Нуаду уступил свой трон юному богу Лугу, когда узнал обо всех его талантах и понял, что это верховный бог, который поможет племенам Богини Дану избавиться от кабалы фоморов.

В валлийской мифах есть персонаж Нудд, чье имя явно связано с именем Нуаду, а в повести «Кулух и Олуэн» упоминается Ллуд ллау Эрейнт (Ллуд с Серебряной Рукой), безусловно напоминающий Нуаду Айргетлама. В короткой повести «Ллуд и Ллевелис» рассказывается о короле Британии Ллуде. В то время страну жестоко терзали три бедствия. Первое из этих бедствий было вызвано волшебными существами, которые назывались «кораниад» (производное от «корр» — карлик). «Так велико было знание этих существ, что слышали они каждое слово, произнесенное вслух на всем острове. Как бы тихо ни было произнесено это слово, они сразу же слышали его, поскольку ветер доносил его до них». Второе бедствие состояло в том, что каждый год в канун мая над островом раздавался столь ужасный крик, что из за него вода, земля, деревья и животные Британии становились бесплодны. А кричали так драконы, бившиеся друг с другом где то на юге острова. Третьим бедствием был огромный великан, который крал еду, приготовленную для королевского двора. Чтобы избавить Британию от этих напастей, Ллуд следовал мудрым советам своего брата Ллевелиса, короля Франции. Этим он напоминает Нуаду, временно предоставившему свой трон мудрецу Лугу, чтобы избавиться от фоморов. Благодаря мудрости Ллевелиса Британия была спасена. В мабиногион кратко упоминается и Нудд. У короля Ллуда была красавица дочь Крейддила. За нее сражались два героя — Гуитир и Гуинн, сын Нудда; им предстоит сражаться каждый первый день мая до скончания времен. О Нудде говорится только как об отце Гуинна, связанная с ним традиция почти совершенно исчезла. Однако изначально бог Нудд, по видимому, занимал важное место в британской традиции.

Об этом свидетельствуют интересные археологические материалы, обнаруженные возле Эйлбертона, на реке Северн (Англия). Там были открыты большие сооружения, которые археологи определили как храм, жилой дом и термы. Найдены были также бронзовые статуи. Одна изображает бога с палицей в правой руке, стоящего на колеснице, запряженной четверкой лошадей. Рядом с ней статуя охотника, убивающего большого лосося. Храм украшает фриз с изображением морских чудовищ, рыб и тритона. Важной была находка трех посвятительных надписей, в которых упоминается местный бог Нодонс. Нетрудно заметить, что его имя этимологически соответствует именам Нудда и Нуаду. Там же было найдено восемь тысяч монет, датируемых IV в. н. э., как и весь комплекс. Памятники комплекса свидетельствуют о древности культа Нодонса. Это подтверждают и водные символы — морские чудовища, рыбы, тритон. Ведь, согласно некоторым мифологиям, сам Космос сотворен из воды. Упоминавшаяся выше статуя изображает бога в окружении солнечных символов: колеса, колесницы, лошади, палицы. Поскольку солнечный бог мог быть богом целителем, то этим, возможно, объясняется наличие купален при храме Нодонса. Таким образом, перед нами великий и милостивый бог, также напоминающий галльского Юпитера.

Говоря о Нуаду, можно вспомнить скандинавского бога Тюра. Сравнение с ним не противоречит отождествлению Нуаду с Ноденсом, поскольку изначально Тюр был богом неба, соответствующим Юпитеру. И точно так же, как Юпитер, Тюр воплощал закон, был гарантом договоров и клятв. Подтверждение этому мы находим в саге о том, как боги обуздали чудовищного волка Фенрира. Решив заковать Фенрира в цепь, они пообещали, что оковы не причинят ему никакого вреда. В подтверждение этой клятвы Тюру пришлось положить правую руку в пасть Фенриру. Поняв, что его обманули, волк откусил богу руку. В этом мифе проявляется трагизм мира, не способного существовать «не по лжи»: бог, которому доверено сохранение права, должен принести ложную клятву, чтобы связать враждебные демонические силы.

Мананнан Мак Лир

Было бы странно, если бы ирландцы, чья жизнь во многом зависела от моря, не поклонялись морскому богу. Встречающиеся в мифах намеки позволяют предположить, что у них существовало несколько подобных божеств, но только один бог отчетливо обрисован как бог моря. Это Мананнан Мак Лир, вторая часть имени которого (Мак Лир) буквально означает «сын моря». Его имя родственно также названию острова Мэн, расположенного в Ирландском море на равном расстоянии от Шотландии, Ирландии и Уэльса. Для кельтских моряков, ходивших по Ирландскому морю, этот остров был символом удачи: они находили на нем укрытие от штормов и туманов, нередких в этих краях. У Мананнана Мак Лира в Уэльсе был тезка — бог Манауидан Фаб Ллир (мы уже знаем его как второго мужа богини Рианнон). Легко заметить, что имена Мананнан Мак Лир и Манауидан Фаб Ллир представляют близкое, хотя и не совсем точное соответствие.

В более ранних текстах Мананнан не упомянут ни при перечислении имен богов Туата Де Дананн, ни в повествованиях о двух битвах при Маг Туиред. Во второй битве при Маг Туиред принимает участие другой морской бог — загадочный Тетра, являющийся также богом Другого Мира. Он сражается на стороне врагов Туата Де Дананн.

Впервые он упоминается в саге «Путешествие Брана», текст которой окончательно сложился к концу VII в. По дороге в Страну Женщин (так в саге называется Другой Мир) Бран встретил Мананнана, едущего по морю в колеснице. Мананнан рассказал о том, что жители Другого Мира воспринимают окружающую действительность совсем не так, как обычные люди:

Чудно, прекрасно Брану

В ладье на светлом море.

Для меня же, едущего на колеснице издалека,

Цветущая долина — то море, где плывет он.

То, что светлое море для Брана,

Плывущего в ладье с кормою —

Радостная равнина с множеством цветов

Для меня, с моей двухколесной колесницы.

Бран видит множество волн,

Плещущих среди светлого моря, —

Я же вижу, на Равнине Забав,

Цветы с красными головками, без изъяна.

Кони Лера блистают летом Всюду, сколько хватает взора Брана. Реки струят свой медвяный поток В стране Мананнана, сына Лера.

Блеск зыбей, средь которых ты находишься Белизна моря, на которое глядишь ты: Это — телята, разных цветов телята, Ласковые, не бьющие друг друга.

Хоть видна тебе лишь одна колесница В Счастливой Стране, обильной цветами, — Много коней на ее пространствах, Хотя для тебя они незримы.

Вдоль вершин леса проплыла Твоя ладья через рифы. Лес с прекрасными плодами Под кормой твоего кораблика.

Лес дерев цветущих, плодовых, — Среди них лоза виноградная, — Лес невянущий, без изъяна. С листьями цвета золота...

В других повествованиях Мананнан назван «всадником вздымающихся волн моря», волны — «его скакунами». И когда море волнуется, «длинные локоны жены Мананнана поднимаются и опускаются». Дом Мананнана, остров Мэн, воспринимается скорее как Другой Мир на земле. В то же время жилищем Мананнана является волшебный остров Эмайн Аблах (Эмайн Яблок). Отзвук этого названия слышится в слове «Аваллон» — так назывался мифический остров, куда был перенесен смертельно раненный король Артур.

В более поздних текстах Мананнан Мак Лир включен в число Туата Де Дананн и связан с функцией королевской власти. В саге «Приключения Кормака в Обетованной Стране» он ведет короля Кормака в Другой Мир, за талисманами королевской власти (точно так же бог Луг некогда водил туда деда Кормака — великого короля Кона Ста Битв). Нам уже известно начало этой саги из раздела второй главы, посвященного магическим свойствам яблок в кельтских мифах. Однажды к Кормаку пришел незнакомый воин и подарил чудесную серебряную ветвь с тремя золотыми яблоками. Взамен он потребовал у Кормака три дара. Через год воин явился вновь и попросил в качестве первого дара дочь Кормака; тот вынужден был подчиниться. Через месяц воин пришел снова и на этот раз увел сына Кормака, а в третий раз он потребовал его жену. Этого Кормак уже не мог вынести. Он пустился в погоню, и все его люди устремились вслед за ним. Тут спустился густой туман, и скоро Кормак оказался один посреди голой равнины. Там он увидел крепость с бронзовой оградой. Посреди крепости стоял серебряный дом, крыша которого была наполовину покрыта перьями белых птиц. Люди с охапками белых перьев пытались закончить кровлю, но ветер постоянно уносил перья прочь.

В доме Кормак увидел человека, поддерживавшего огонь в очаге: вместо дров клал он туда цельный дуб. Когда одно дерево полностью сгорало, человек шел за следующим. Затем увидел он еще одну крепость с четырьмя домами и сверкающий источник, окруженный девятью старыми лещинами. В водах источника плавали пять лососей. Они ели орехи с пурпурных лещин, а скорлупки пускали плыть. Источник струился пятью потоками, журчание которых было слаще любой музыки.

В доме его ждали благородный воин и прекрасная женщина. Кормак вымылся в волшебной бане, где можно было мыться без посторонней помощи.

Затем в дом вошел мужчина с топором в правой руке и поленом в левой, а на спине у него была свинья. Он убил свинью, расколол полено и бросил свинью в котел, но свинья не могла свариться, пока не будет сказана правда на каждую ее четверть. Мужчина с топором, воин и женщина стали рассказывать удивительные, но правдивые истории, и три четверти свиньи были сварены. Тогда сам Кормак рассказал об исчезновении своей жены и детей, и свинья сварилась целиком. Когда Кормаку подали его долю, он сказал, что принимается за еду только в обществе пятидесяти воинов. Услышав это, воин спел ему усыпляющую песню. Когда Кормак пробудился, его жена, сын и дочь и все пятьдесят его воинов были рядом с ним.

Во время пира Кормак поразился красоте золотой чаши, принадлежавшей хозяину. Воин ответил, что это необычная чаша: если над нею скажут три слова лжи, она тотчас же распадется на три части. Если затем сказать над нею три слова правды, части вновь соединятся и чаша вновь станет целой. Воин произнес три слова лжи, и чаша распалась на три части. Но когда он сказал, что до этого дня ни жена, ни дочь Кормака не видели лица мужчины с тех пор, как покинули Тару, а его сын не видел лица женщины, чаша вновь стала целой.

Затем воин сказал, что его зовут Мананнан Мак Лир и что он призвал Кормака к себе, чтобы показать обетованную страну. Он дал Кормаку эту чашу, чтобы тот мог отличить правду от лжи, и оставил ему навеки чудесную ветвь. Он объяснил, что люди, которые напрасно пытаются покрыть крышу белыми перьями, — это искусники Ирландии, собирающие бренное богатство; мужчина, который поддерживает огонь в очаге, — это молодой властитель; источник с пятью потоками — это Источник Мудрости, потоки же — пять чувств, через которые проникает к людям знание. «Никто не может обрести мудрость, если не выпьет хоть глоток воды из этого источника и его потоков. Люди всех искусств и ремесел пьют оттуда». Утром Кормак проснулся и увидел, что он находиться на лугу перед Тарой, а рядом с ним — его семья; ветвь и чаша тоже были при нем.

Таким образом, в Другом Мире Кормак прошел обряд королевской инициации. В его случае в качестве бога царя, который руководит этим обрядом, выступает Мананнан Мак Лир. Он открыл Кормаку все знание и мудрость мира, научил отличать правду от лжи и умеренность от расточительности и подарил чудесную золотую чашу — источник, символ и талисман верховной власти. Здесь Мананнан вторгается в сферу деятельности бога Луга, показывая еще раз, что у кельтских богов не было такой «узкой специализации», как у римских или греческих. Даже черты, свойственные верховному богу, можно найти у самых различных божественных персонажей.

Вулкан — Гоибниу

То, что в свидетельстве Цезаря о галльских богах не упомянут бог моря, которого можно было бы назвать Нептуном, вполне объяснимо: с морем скорее была связана жизнь островных кельтов, а не галлов, живших на континенте. Странно то, что среди галльских богов Цезарь не назвал бога кузнечного ремесла Вулкана, ведь кузнечное ремесло в Галлии было развито весьма высоко. В традиционных цивилизациях кузнец считался сакральным персонажем: он работает с металлом и огнем, постоянно путешествует в поисках сырья и заказов. Даже народы с достаточно развитой культурой наделяли железо особыми магическими свойствами. Например, Плиний писал, что железо помогает против «вредных веществ», а также «против ночных страхов». Сакральное могущество и магические свойства приписывались не только металлам, но и магическим инструментам. Искусство изготовления орудий изначально превышает человеческие возможности, оно идет или от бога, или от демона (ведь кузнец выковывает и смертоносное оружие).

Вероятно, представления о сверхъестественных свойствах металлов уходят корнями в каменный век. Каменное орудие было наделено таинственной силой: оно ударяло, ранило, высекало искры, как это делает молния. Двойственная магия каменных орудий, смертоносных и благотворных, была передана новым металлическим орудиям. Молот, наследник каменного топора, становится атрибутом могучих громовержцев, поэтому боги грозы и плодородия изображались как кузнецы. Иногда небесный кузнец играет роль культурного героя⁶³: он приносит с неба семена «полезных» растений и обучает людей земледелию. Магическое значение кузнеца увеличивается еще и потому, что он — «хозяин огня». Более того, кузнец изготовляет оружие богов и героев и вкладывает в него магию. Именно таинственное искусство кузнеца превращает оружие в магические предметы. И наконец, ремесло кузнеца связано с космогоническим актом: нанося удары по наковальне, кузнец повторяет соответствующий жест могучего бога творца.

В свете всего вышесказанного становится ясно, что такой «кузнечный народ», как кельты, должен был почитать бога кузнеца. Цезарь, который ничего не говорил о галльском Вулкане, утверждал, что Вулкана почитали германцы. Но поскольку, совершая набеги на германцев, Цезарь не слишком отдалялся от Рейна, то, по видимому, он имел в виду жителей той же долины Рейна, которые почти ничем не отличались от галлов. Другой античный автор оставил свидетельство о галльском племени инсубров, жившем в Цизальпинской Галлии, с давних пор совершавшем жертвоприношения какому то кельтскому богу, которого этот автор называет Вулканом.

В римское время среди посвящений Вулкану, найденных в западных римских провинциях, наиболее значительную и однородную группу представляют надписи галльского происхождения. Особенно Вулкана почитали на востоке и северо востоке. Галло римский Вулкан ничем не напоминает прежнего кельтского бога: он во всем подобен греко римскому Гефесту Вулкану. Однако в Галлии римского времени Вулкан, по видимому, стал великим богом, каковым он не являлся в римской мифологии. На рельефе из Парижа Вулкан изображен рядом со своей супругой Венерой и Марсом. Гомер, как известно, смеется над Гефестом (Вулканом), которому Афродита (Венера) изменила с богом войны Аресом (Марсом). Но парижский рельеф, возможно, наоборот, прославляет победу бога кузнеца над неверной женой и ее возлюбленным, одержанную с помощью мастерства и хитрости (Гефест поймал Афродиту и Ареса в искусно сплетенную им сеть). Это единственное в своем роде изображение подчеркивает исключительно важную роль Вулкана в кельтских странах римской империи.

Литература и законы островных кельтов свидетельствуют о том, что кузнец в их обществе был весьма значимой фигурой, наделенной сакральным могуществом. Эти представления переняла и ирландская христианская церковь, относившаяся к кузнецам и их «магическим способностям» весьма настороженно. Недаром гимн VIII в. призывает божью помощь «против чар женщин, кузнецов и друидов». Ирландские же крестьяне, наоборот, с почтением и благоговением относились к кузнецам, которые якобы могли излечить с помощью своей магии любую болезнь. Как и в других традиционных цивилизациях, в Ирландии престиж кузнеца объяснялся не только его искусством, но и его тесной связью с магическими свойствами железа.

Естественно, что у островных кельтов имелся бог — покровитель кузнечного ремесла — двойник галльского Вулкана. В Ирландии его звали Гоибниу, а в Уэльсе Гофаннон (оба имени происходят от слов, обозначающих «кузнец»). Гоибниу был первым из триады богов ремесленников (два других — это плотник Лухта и медник Кредне). Во время второй битвы при Маг Туиред изготовляли не знавшее промаха магическое оружие для Луга и воинов Туата Де Дананн.

Гоибниу был также связан с целительством. Мы знаем, что во время второй битвы при Маг Туиред смертельно раненный Гоибниу бросился в Источник Здоровья и исцелился; в древнем ирландском заклинании Гоибниу призывают помочь вытащить колючку. Но особенно важной была роль Гоибниу как хозяина Потустороннего Пира — «Пира Гоибниу». Участники праздника становятся неподвластны болезням и старости и смерти, отведав чудесного опьяняющего напитка, дарующего вечную жизнь. Можно вспомнить, что Гефест (греческий аналог Гоибниу) тоже разносит гостям на олимпийских пирах нектар — божественный напиток бессмертия. Отзвуком этого древнего мифа о божественном кузнеце — хозяине потустороннего пира является, может быть, странная статья в законах средневекового Уэльса, согласно которой придворному кузнецу первому подавали напитки на королевских пирах. Главенство на потустороннем пиру богов сближает Гоибниу с Дагдой и ставит его в один ряд с великими богами, но для ирландского народа он остался прежде всего божественным кузнецом.

Огмий

Мы познакомимся с образом еще одного кельтского бога, который обладает важным свойством индоевропейского верховного божества, отсутствующим в мифологии Луга, — «искусством связывания», представляющим магический образ действий верховного бога (как, например, Один на поле битвы связывает и парализует врагов «военными путами»).

Здесь мы сталкиваемся с символизмом нити, веревки, связывания и ткачества, широко распространенным в древних мифологиях и в магических практиках традиционных цивилизаций. Образ нити (веревки), которой связаны с верховным божеством (или Солнцем) Космос и человек, существовал в Древней Греции. В VIII песне «Илиады» упоминается легендарная «золотая нить», с помощью которой Зевс мог притянуть к себе любую вещь. Уже в архаические времена в этой нити видели как силу, которая связывает Вселенную в неразделимое целое, так и воплощение связи человека с высшими силами.

Позже этот образ использовал Платон, размышляя о поведении человека и о способах его совершенствования. «Рассмотрим, — писал он, — каждого из нас — одушевленное существо, как марионетку, сделанную богами: что бы ни побудило их на это — желание избавиться от нас или найти серьезное приложение своим силам, мы об этом никогда не узнаем! Однако мы знаем совершенно определенно, что то состояние, о котором я говорил, пребывает в нас наподобие внутренней веревки или нитей — потяни за них, и мы начнем действовать, а потяни в другую сторону, и нас уже влечет к прямо противоположным действиям; тут то и надо искать разницу между добродетелью и пороком. В действительности же существует лишь одна нить, движению которой мы должны всегда подчиняться; от нее ни в коем случае нельзя освобождаться, хотя напряжение других, бывает, и желательно ослабить, и нить эта не что иное, как золотая и священная нить разума».

В шаманских практиках Индии, Тибета, Индонезии, Китая, Ирландии, Мексики и других стран использовался ритуал «чуда веревки» — попытка восхождения на небо с помощью веревки. Этот ритуал основывался на чрезвычайно распространенном архаическом мифе о дереве (веревке, горе, лестнице, мосте), которые «в начале времен» соединяли небо и землю. Хотя этот миф имел хождение не только в районах, где был распространен шаманизм, однако наиболее заметную роль он играл в шаманистских мифологиях и экстатических шаманских опытах.

Наиболее глубоко и полно символизм нити, веревки, связывания и ткачества исследовали М. Элиаде и Р. Генон. Согласно Генону, не имеет большого значения, идет ли речь о нити в собственном смысле слова, о веревке или о цепи или о графической линии или, наконец, о дороге. Важно то, что во всех этих случаях имеешь дело с непрерывной линией. Так, нить или ее эквивалент могут образовывать извивы и замкнутые фигуры, переплетения и узлы; и каждый из таких узлов представляет точку, где действуют объединяющие силы. Мироздание в целом символизировала ткань, где нити утка и основы были своеобразными «линиями силы», определяющими структуру космоса.

Таким образом, Космос так же, как и космогонический акт, символизируется процессом ткачества. Солнце или боги «ткут» мир. «Вселенная кем то создана, — пишет Элиаде, — но это не все: она привязана нитями к своему творцу. Творение остается связанным с Творцом, оно соединено с ним пуповиной. Это означает, что ни миры, ни существа не „свободны" и не могут быть таковыми. Они не могут приходить в движение по собственной воле. Жизнь в них поддерживается благодаря той нити, что соединяет их с Творцом, с их Автором, но и он, Автор, зависит от этих миров и существ. „Жить" означает, таким образом, быть „сотканным" таинственной силой, что создала Вселенную, Время и Жизнь, или же быть соединенным невидимой нитью с Космократором (Солнцем, самим Богом)». Понятно, что в таком случае так называемые «боги связыватели» (такие, как Один), владеющие нитями, путами, петлями и узлами, приобретают особое значение.

В кельтской мифологии «богом связывателем» был Огмий. Имеется сообщение греческого писателя Лукиана (II в. н. э. ) о картине, изображавшей галльского Геракла, которого кельты называют Огмием. Эта картина очень удивила Лукиана, так как галльский Геракл напоминал греческого героя лишь обычными атрибутами (львиной шкурой, палицей, луком и колчаном). Он был изображен в виде лысого старика с дочерна загоревшей морщинистой кожей. Лукиану он показался похожим на Харона, перевозчика в царство мертвых. Еще больше поражало то, что этот старый Геракл тащил за собой большое число людей, скованных за уши; оковами служили тонкие золотые цепочки. Люди следовали за Гераклом, своим вождем, с сияющими и радостными лицами. Цепочки были протянуты через дырку в кончике языка бога. Геракл, улыбаясь, оборачивался к своим спутникам.

Когда Лукиан, изумленный, стоял перед этой картиной, к нему подошел мудрый кельт и объяснил, что кельты называют Слово не Гермесом, как греки, а Гераклом, потому что Геракл гораздо сильнее. «И не удивляйся, — сказал кельт, — что из него сделали старика: именно в старости люди становятся особенно красноречивыми... Мы думаем, что сам Геракл, став мудрым, совершил все свои подвиги благодаря силе красноречия и убеждением преодолел большую часть препятствий. Его стрелы — это речи, острые, быстрые, бьющие в цель, ранящие души. Вы сами говорите, что слова имеют крылья».

Нет оснований сомневаться в правдивости этого сообщения, так как Лукиан провел много времени в полугреческих городах Южной Галлии и там мог видеть описанную фреску. Картина была исполнена греческим или римским художником и представляла собой произведение аллегорического искусства позднеэллинистического периода⁶⁴. Галльские художники еще не владели подобной техникой живописи. Галлы же, глядя на это аллегорическое изображение, сразу вспоминали Огмия, хотя художник, скорее всего, не намеревался изображать божество «варваров».

Имея в виду рассмотренный выше символизм нитей и связей, истолковать эту аллегорию будет нетрудно. Здесь в наглядной и наивной манере античного антропоморфизма⁶⁵ представлена идея о связи творений с их Творцом, существа и состояния проявленности с их Принципом, — идеи, о которой говорили Генон и Элиаде. Такое толкование описанной Лукианом галльской фрески объясняет и смысл изображений на некоторых армориканских монетах (Бретань): голова молодого безбородого человека, от которой отходят унизанные жемчужником⁶⁶ веревочки, с прикрепленными на концах маленькими человеческими головами. Может быть, на этих монетах тоже изображен Огмий. Правда, юный персонаж, представленный на монетах, не похож на бога, описанного Лукианом. Однако в Южной Галлии и в Бретани Огмия могли изображать по разному.

Выявленный таким образом символизм, характерный для образа Огмия, позволяет понять значение его имени. Это не кельтское имя, оно происходит от адаптированного греческого слова «огмос» (дорога, тропинка). Как мы видели, дорога является одним из символов той нити, которой творения связаны с Творцом. Огмий — это «тот, кто ведет»; греческое название позволяло кельтам избежать упоминания «истинного имени» бога.

Приписываемые Огмию функции зависят от его основного свойства: он «бог связыватель» и этим напоминает германо скандинавского Одина. Подобно Одину, Огмий владеет магией. Поэтому надписи на найденных в Австрии (Брегенц) свинцовых пластинках, так называемых «табличках проклятия», призывают Огмия, умоляя его о защите от всякого вреда. Как известно, для осуществления или рассеяния чар призывали особенно могущественных богов, владеющих магией. Огмий использует самый эффективный способ колдовства: так же, как Один, он связывает врагов «военными путами», зачаровывая и парализуя их. Таким образом, Огмий причастен к магическо военной верховной власти.

В ирландской традиции Огмий Огма, один из верховных богов Туата Де Дананн, выступает как воитель. Перед началом битвы при Маг Туиред Луг спрашивает его: «А ты, Огма, против кого обратишь свою мощь в этой битве?» — «Что ж, — отвечал тот, — трижды девять друзей короля да его самого сокрушу я и вместе с ирландцами жизни лишу треть врагов». Ему удается завоевать меч короля фоморов Тетры.

Ирландские предания подтверждают отождествление Огмы Огмия с Гераклом. Рассуждения же собеседника Лукиана о том, что Геракл совершал свои подвиги исключительно силой слова, выражали, по видимому, личное мнение этого образованного галла. В действительности Огмий является богом вроде Марса Геракла. В случае Огмия в этом двуединстве Марс преобладает над Гераклом. Дело в том, что Огмий сам редко участвует в битве. Как галльский Марс Цезаря, он «руководит войной», направляет битву посредством своего магического искусства, сражаться же — дело военного героя, а не верховного бога.

Имея в виду военную функцию Огмия, можно предположить, что на галльской фреске он изображен в качестве военного вождя, а ведомая им толпа — это его дружина. Если вспомнить свидетельство Цезаря о галльских воинах, бесстрашно следовавших за своим вождем на смерть, то можно прийти к выводу, что галльская фреска не только изображает Огмия как полководца, но и создает образ, символизирующий верность дружины своему вождю.

С другой стороны, может быть, Огмий изображен как проводник душ в царство мертвых? Выражение радости на лицах ведомых в этом случае объясняется представлениями кельтов о потустороннем мире как о стране вечного счастья. На связь Огмия с потусторонним миром указывают и «таблички проклятия». Такие пластинки обычно зарывали в землю, посвящая их подземным богам. То, что в ирландских преданиях Огма имел прозвище Греан айнех («солнечноликий»), отнюдь не противоречит его возможной связи с потусторонним миром. Как мы видели на примере Дагды, бог потустороннего мира мог быть и солнечным богом.

Многие считают описанную Лукианом фреску аллегорическим изображением красноречия. И в качестве бога красноречия Огмий связывает слушателей силой своего слова (поэтому на картине цепочка продета через кончик его языка). Вообще Огма Огмий связан с духовной сферой. Недаром в ирландский мифологии он считается потомком Элаты, имя которого означает «поэтическое искусство» или «наука». И наконец, Огмий был изобретателем огама — сакральной кельтской письменности; огамическими знаками друиды записывали заклинания на камнях или дощечках. «Отец огама — Огма, — говорит древнеирландский трактат о письменности, — мать огама — рука или нож Огмы».

В целом Огмий Огма в большей степени, чем Луг, соответствует темному аспекту верховного индоевропейского бога: Огмий имеет власть надо всем беспорядочным, неистовым, магическим. В Ирландии он составляет пару с Дагдой, «добрым богом»; одно из наиболее важных ирландских имен Огмия — Элкмар («злой» или «великий завистник»).

* * *

Таким образом, мы познакомились с божествами кельтов — как женскими, так и мужскими. Мы видели, что кельтские богини (при всем их разнообразии) выражают две фундаментальные идеи. Во первых, все они восходят к культу богинь Матерей, в основе которого лежит древнейший образ большинства религий и мифологий — образ Великой Матери Земли. Во вторых, все они вовлечены в символизм верховной власти. Это и прекрасная молодая женщина, вручающая власть королю Конну, и королева Коннахта Медб, персонифицирующие верховную власть: первая представляет идеальный образ власти, а другая — земной. Это и богиня войны Маха «с рыжей гривой», которая боролась за верховную власть в Ирландии всеми возможными и невозможными способами. И даже прекрасная Этайн, волшебная невеста и богиня Другого Мира, оказывается еще и богиней верховной власти.

Мужские божества кельтов не предоставляют возможности для такой четкой и ясной интерпретации. Мы видели, какие зыбкие грани отделяют одних богов от других, как разные боги выполняют одни и те же функции, смешиваясь между собой. Например, кельтских богов Тевтатеса, Езуса и Тараниса, имена которых называет римский поэт Лукан, средневековые комментаторы, а за ними и современные исследователи сравнивали то с Меркурием, то с Марсом, то с Юпитером. А имена Граннус, Мапон, Белен с равной степенью вероятности могли принадлежать самостоятельным божествам — ипостасями кельтского Аполлона или быть прозвищами верховного бога Луга.

Свидетельство Цезаря помогло нам в известной степени разобраться в этом запутанном лабиринте кельтских божеств. Мы видели, что во главе кельтского пантеона стоял юный и прекрасный верховный бог Луг, которого сравнивают со скандинавским Одином, представляющим классический образец верховного индоевропейского бога. В то же время если в скандинавской мифологии все характеристики верховной божественной власти сконцентрированы в одном образе Одина, то в кельтской традиции они прослеживаются и в образах других богов. Так, рядом с Лугом в кельтском пантеоне стоял великий Дагда, благостный, справедливый бог дружбы и гарант договоров. Дагда имел ряд функций, аналогичных тем, которые приписывают Одину. Так же как Один, Дагда — великий маг и в то же время великий воитель, бог поэзии и бог Другого Мира. У Дагды была несвойственная Лугу способность превращаться в различных животных. Сходство в некоторых отношениях Дагды с Одином настолько бросается в глаза, что один французский исследователь считал Суцелла, галльского двойника Дагды, верховным богом галльской религии. В свою очередь, бог Огмий обладал отсутствовавшим у Луга магическим «искусством связывания», которым был наделен в большой степени Один. Огмий относится к типу так называвмых «богов связывателей». М. Элиаде заметил, что образы нити, веревки, узла соответствуют чрезвычайно глубинному опыту человечества «и, в конечном итоге, выявляют положение человека в мире, которое невозможно выразить другими символами и образами».

Помимо самых великих богов, воплощающих наиболее древние и. фундаментальные идеи мифологии, в кельтском пантеоне присутствуют и другие божественные персонажи. Это и юный герой ирландских мифов Энгус Мак Ок — кельтский Аполлон «в его аспекте молодости». Это и мрачный и одинокий Донн — ирландский бог мертвых, напоминающий Диспатера Цезаря. Это и величественный ирландский бог моря Мананнан Мак Лир, путешествующий по морю на своей колеснице. Это и бог ремесленник Гоибниу, главенствующее положение которого на потустороннем пире богов сближает его с Дагдой. Все эти божества органично существуют и действуют в мифологической реальности независимо от того, будем ли мы считать их изначально разделенными «по департаментам» и имевшими четко определенную специализацию или, наоборот, решим, что все они восходят к образу единого великого бога, появляющегося под разными именами и формами.

жүктеу/скачать 1.33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: