Нижний Новгород, 2005 год
Афанасьев Н. М, радист роты связи 624-го полка, сержант
жүктеу/скачать 2 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Ратин Н. Г., начальник артиллерии 409 полка, майор в отставке
- Терещенко Н. И, командир взвода 4-й батареи 17-го артполка
- Зуев М. П., командир батальона409-гострелкового полка
Афанасьев Н. М, радист роты связи 624-го полка, сержант: — Немцы там сидели за бетонными стенами и отбивались фаустпатронами. Доходило до того, что набирали добровольцев, чтобы их оттуда выкурить. Первая вылазка получилась неудачной, люди погибли. На вторую ночь наш парторг батальона набрал пять человек, но и вторая попытка не имела успеха. Люди погибли вместе с парторгом. И когда мы этих немцев стали донимать не только днем; но и ночью, они покинули этот завод, видимо на лодках, там кругом были каналы. Но людей там погубили много… До 18 марта наши части ежедневно предпринимали попытки атаковать, но, несмотря на то, что дивизии были приданы батарея «Катюш», две самоходки, гаубичный артполк, помимо своей артиллерии, большого успеха не было. Казалось, еще одна атака, еще немного, только дружнее, но гитлеровцы держались, и силы у них не уменьшались, и огонь не ослабевая. Просто фанатично сопротивлялись в эти дни фашисты, чувствуя свой скорый конец. Это были уже разрозненные части, остатки многих разбитых батальонов и часто просто даже группы. Общее руководство действиями противника на этих участках осуществлял штаб 7-й пехотной дивизии. Наше командование от «языков» знало даже имена и фамилии командиров отдельных групп, что, например, а этом здании обороняется группа лейтенанта Ремлиха, там за каналом — группа майора Дитца, в этих зданиях группа обер-лейтенанта Мюллера, там остатки морского батальона. Тяжелая это была весна 45 года. Чем ближе становилась Победа, тем ожесточеннее бои. Люди умирали и в эти весенние дни, часто провоевав тысячу дней до этого, пройдя ад многих сражений. Ежедневно в мартовских боях дивизия теряла 20—25 человек убитыми и 100—150 ранеными. Немцы несли еще большие потери, как правило, в полтора-два раза больше. У нас теперь больше воевали артиллерией, не жалели снарядов, да и опыт был огромным. Серебров М. П.: — Немцы открыли шлюзы на каналах, и вода хлынула в Тигенхоф. Были затоплены не только подвалы, но и первые этажи. Солдаты перебрались на крыши, и чердаки. Пришлось нам Тигенхоф оставить и перейти в направлении Тигенхаген. После войны в конце июня я снова поехал в Тигенхоф, и не мог туда въехать, повсюду вода, все нижние этажи затоплены и даже из воды кое-где была видна осока. Севернее Тигенхофа километрах в трех-четырех мы подошли к каналу Вайхзелъ, в течение ночи на 12 марта переправились, а с утра 13 марта организовали наступление. Тигенхаген это маленький городок, но со всех сторон каналы шириной 2—5 метра, местность хорошо пристреляна, и гарнизон здесь был довольно сильный. Единственная шоссейная дорога была минирована, особенно мосты, их было несколько десятков. Для перехода через каналы солдаты использовали шесты — перепрыгивали с их помощью. Кто прыгал первый — отбрасывал шест через канал и бежал к другому каналу, прикрывая своих товарищей огнем. Это представить себе нельзя, а надо видеть и испытать, какие это были неимоверные трудности. Ну, хорошо, если бы эта местность не обстреливалась, было бы полбеды, а то ведь идет бой. К исходу дня подошли к молочному заводу, что в километре южнее Тигенхагена. Здесь привели себя в порядок, пополнили боекомплект, эвакуировали раненых, уточнили задачи, и с утра 14 марта пошли на штурм городка, но встретили очень сильное огневое сопротивление. После ряда безуспешных атак перешли к обороне. Сказывалась и усталость солдат… 19 марта дивизия наконец-то была выведена во второй эшелон армии и передислоцирована в Эльбинг для несения гарнизонной службы и подготовки к новым боям. Это был единственный случай за всю войну, когда дивизию отвели с фронта на отдых… Серебров М. П.: — Выделенные мною квартирьеры немедленно выехали в город, а следом пешим порядком направились части дивизии. Разместились в центре города, в хорошо оборудованных казармах, а штаб дивизии в освобожденном от жителей квартале. Дал указание командирам частей расположить солдат в казармах и дать им возможность выспаться, не беспокоить некоторое время. Надо сказать, что некоторые солдаты не просыпались целые сутки. После отдыха приступили к санитарной обработке всего личного состава, выдали свежее белье, кому требовалось — заменили обувь и обмундирование. Все это было хорошо организовано вещевой службой дивизии во главе с Тельновым Филиппом Ильичом. Продовольственной службой налаживалось нормальное питание. Разместились части в хороших помещениях, на железных кроватях, столовые были светлые, плиты на кухне работали на электроэнергии. В Эльбинге был пивоваренный завод, там стояли огромные чаны с суслом. Наши хозяйственники все это использовали для улучшения солдатского питания. Во время обеда на столах стояли большие графины с суслом и миски с патокой. Солдаты после таких тяжелых боев и усталости попали как в санаторий. Я довольно часто бывал в столовых во время обеда и видел их довольные лица. Люди отсыпались, отмывались, отходили от нервного напряжения многодневных боев, к солдатам вернулся нормальным внешний вид. Части жили обычной гарнизонной жизнью. Жуликов В. А.: — Находясь в Эльбинге, нам много довелось посмотреть, как жили немцы. Поражала немецкая техническая культура. Все сделано аккуратно, продуманно, всюду механизмы — вентиляторы, пылесосы, моторы. Везде хорошие радиоприемники — меня, как радиста, они особенно интересовали. Мебель в домах стояла хорошая, серванты, посуда, в садах все кустарники и деревья подстрижены, экономами немцы были страшными. На чердаках сложены пустые коробки. Коробка в коробку, как матрешка. Веревочки, бумага от упаковок. Русскому человеку это все казалось странным. Запасы угля или дров уложены, поколоты. На дорогах булыжник, трубы на домах оцинкованы. Жили люди неплохо. Иной раз думаешь: «Чего им еще было надо?» После боев нас часто использовали на демонтаже оборудования и погрузке станков, техники, которую гитлеровцы награбили у нас. Работали с нами и немцы, за суточный паек. Когда они перестали нас бояться, то, сверкая глазами, полными злобы и ненависти, обзывали нас свиньями, говорили: «Вот вы грабите нас, но пройдет время, и все равно мы будем жить лучше, чем вы». Хотя кто кого еще грабил, и чего им не жилось без войны… В эти дни в штабах частей занимались еще одним важным делом: готовили наградные документы на отличившихся в последних боях. Война заканчивалась, но, как оказалось, в частях было немало солдат, воевавших порой по году и более, не получивших ни одной награды. Хранится в архиве документ, жалоба рядового Рубякова, что «все носят Красную Звезду, а у меня нет даже медали, хотя три раза ранен, а как баба появится — ей Красную Звезду через неделю». Есть документ, в котором начальник 4-го отдела штаба дивизии капитан Алисевич ругает одного из командиров, который представил к награде пулеметчицу, оказавшуюся на самом деле зав. столовой начсостава. Еще летом 43-го был приказ командующего 48-й армией, чтобы награждали всех, кто совершил героические поступки. Приказом была осуждена практика занижения наград, командующий армией потребовал награждать отличившихся в двух-трехдневный срок, на месте, не забывать раненых. Увы, не всегда этот приказ выполнялся… Крайне скупо награждали в 41-м, когда дивизия отступала. Практически до ноября 41-го никто в дивизии не получал ни орденов, ни медалей. В период, когда полки выходили из одного окружения в другое, несли большие потери, к наградам практически не представляли. Тысячи бойцов и командиров отличились в боях лета 41-го, но погибли, были ранены и выбыли из частей, никак не отмеченные. Например, лейтенант Аветик Нагопетьян, командир батальона 624-го полка: смельчак, каких было мало. Пять раз ранен в боях. Представлен к ордену Красной Звезды, но и того не успел получить: погиб. Старший лейтенант Дмитрий Ильченко, командир батареи 278-го ЛАП, отличился во многих боях. На Варшавском шоссе его батарея обеспечила выход из окружения 3-го батальона 771-го полка, у деревни Незнань 8 августа подбила три танка, уничтожила 10 пулеметных точек и до роты пехоты. Был представлен к Красной Звезде, но в штабе дивизии решили, что хватит ему и медали «За отвагу». Он был убит в марте 42-го, так и не получив награды. Нередко вышестоящие начальники снижали ранг награды. Допустим, в дивизии человека представляли к ордену Красной Звезды, а получал он медаль «За боевые заслуги». Даже у полковника Гришина, командира дивизии в самый тяжелый период ее истории, первая награда, к которой он был представлен в конце 41-го — медаль «За отвагу». Девять месяцев воевал без наград капитан Шапошников, наконец оформили документы на орден, но из штаба армии наградной лист вернули с просьбой подробней описать заслуги, вплоть до потерь противника в боях за село Милославичи и что он лично делал в бою за село Буреломы. Очень часто в хранящихся в архиве книгах напротив фамилий людей отметка: «Награда не вручена». Сотни, тысячи таких случаев. Например, по справке штаба дивизии на 3 марта 42-го из 206 представленных к орденам и медалям не получили наград 85 человек, потому что были убиты или ранены. За вторую половину 43-го года в дивизии были представлены к наградам 2320 человек, а получили — 1710, местонахождение остальных «не установлено», как отмечено в справке 4-го отдела штаба дивизии. В разное время по-разному и весили одни и те же медали и ордена. Чтобы в 41-м получить орден Красной Звезды, артиллеристу надо было, как минимум, подбить два танка, а пехотинцу уничтожить не один десяток вражеских солдат. За несколько недель до окончания войны последний командир 137-й стрелковой дивизии гвардии полковник Серебров каждые 3—4 дня подписывал приказ на награждения орденом Красной Звезды на 30—40 человек, а то и на 80. В списках были ездовые, прачки, парикмахеры, делопроизводители, кузнецы, музыканты, хлебопеки, повара. Конечно, каждый из них заслужил награду, внес свой вклад в Победу, и все же стоит учитывать, в какой период войны человек ее получил. В 42-м старший лейтенант Павел Шилов Красную Звезду получил за уничтожение под Кривцово его дивизионом 12 дзотов, двух орудий, подавление огня шести минометных батарей, отражение восьми контратак противника. За этими цифрами — огромный солдатский труд и постоянный риск быть убитым. В апреле 45-го точно такой же орден получали делопроизводитель и портной, работавший при штабе дивизии. Свою первую награду, медаль «За боевые заслуги», капитан Степанцев, заместитель командира 624-го полка по тылу, а до этого начхим 771-го полка, получил лишь в марте 43-го, да и то, как записано в представлении «За организацию выработки кож, одеял, саней». А ведь он в дивизии был с первых боев, без потерь вывел обозы 771-го полка на Сож, неоднократно выполнял поручения командира полка по разведке противника, обеспечивал колонну полка продовольствием, когда выходили из окружения под Брянском. Десятки случаев, когда людям отказывали в наградах «за давностью совершенного подвига», хотя эта «давность» — всего несколько месяцев. Есть примеры, когда наградные документы возвращали просто из-за плохого почерка. Едва ли не самая ценная часть документов дивизии — 41-го года, по разным причинам была утрачена в окружениях. Бумаги исчезали подчас вместе с писарями и штабами. Полковник Шапошников рассказывал, что в октябре 41-го в окружении они были настолько измотаны, что даже полковая печать в кармане казалась ему слишком тяжелой: снял с нее резиновую наклейку с данными полка, положил в нагрудный карман, а деревянную часть выбросил. Лишь с ноября 41-го документация дивизия велась в полном порядке. Сухие цифры, столбцы фамилий в приказах об исключении из списков командного состава, но сколько за ними человеческих трагедий… 11 февраля 43-го приказом по дивизии были исключены из списков командного состава 75 человек, как убитые и 142 человека, как раненые. Этим же приказом назначены на должности командиров рот и взводов 37 человек, а 19 февраля очередной приказ: исключить из списков, как погибших, 20 командиров и 35 — как раненых. 28 февраля — новый приказ: исключить, как погибших, 14 командиров, как раненых 49 человек. И так — всю войну. Каждые 3—4 дня приказы об исключении из списков командиров, как погибших, из тыла приходит пополнение, через несколько дней многие из них попадают в эти списки. В июле-августе 43-го только по ранению выбыло командиров взводов: в 409-м полку — 24 человека, в 624-м — 18, в 771-м — 24 человека. Пятого сентября 43-го в дивизию прибыло 23 лейтенанта, 8 сентября — еще 27. Большинство из них погибали или получали ранения в первых же боях. Пытаешься проследить по документам судьбы некоторых людей и почти обязательно — трагический конец. Например, Николай Курпас войну начал рядовым разведчиком 624-го полка в первые дни войны. Прошел все окружения, выдержал десятки боев, получил несколько орденов, стал офицером. Последняя должность — ПНШ по разведке 771-го полка, и убит в конце войны. Старший лейтенант 624-го полка Иван Максимов за какой-то проступок был приговорен к расстрелу, замененным разжалованием в рядовые. От рядового он за несколько недель в начале 42-го снова поднялся до комбата, заменяя погибших взводного и ротного, и был утвержден в этой должности. К сожалению, судьбу этого человека не удалось проследить: слишком много фамилий в списках погибших и раненых. Мог он оказаться тогда, в феврале 42-го и в без вести пропавших, а таких тогда было сотни. Даже в 43-м, когда Красная Армия не уступала вермахту в вооружении и технике, дивизия в наступлении под Орлом ежедневно теряла в среднем по 100—120 человек убитыми и вдвое, втрое больше ранеными. Рота в день убитыми и ранеными — столько теряла обычно дивизия в наступлении в 43—45 годах. По книге погребений 43-го года можно проследить, из каких областей страны чаще всего гибли солдаты. В первую неделю наступления под Орлом эта «география» - почти вся страна. Затем началась мобилизация по ходу наступления. Теперь в списках погибших преобладают орловские, курские мужики, дивизия перешла в Сумскую область Украины — пошли в основном сумские, затем черниговские, гомельские. С 22 июля 43-го до конца года в дивизию было мобилизовано 5078 человек местного населения. Жутко читать сотни страниц книг погребений дивизии с тысячами фамилий… Очень часто нет и фамилий, просто отметки, что в таком-то месте похоронены 40—50 человек, половина из них была без документов. За деревни Васильевка, 2-е Братское, Марьевка, Нахлестово, Хомутово под Змиевкой, всего за неделю наступления, дивизия заплатила 450 жизнями. На плацдарме за Десной дивизия оставила еще 20 братских могил, почти все они — безымянные. У деревни Жеребная — 9 братских могил, под станцией Мормаль — 30, в которых похоронены более 400 человек. За второе полугодие 43-го потери убитыми в дивизии составили около 2800 человек. С января по март 44-го — еще более 800. Бобруйск стоил для дивизии более 200 жизней, в июльских боях 44-го потери убитыми составили около 400 человек, в августе — около 500. За два месяца наступления 45-го в книге погребений дивизии прибавилось еще 2909 фамилий. И люди гибли до последнего дня, до последней минуты войны…
Второго мая берлинский гарнизон капитулировал, но война все еще продолжалась. Сопротивлялась группировка гитлеровцев в Чехословакии, не складывали до сих пор оружия и фашисты, прижатые к морю в устье Вислы. Небольшая полоска земли глубиной не более 5—10 километров была буквально забита отошедшими сюда гитлеровскими дивизиями, техникой, беженцами. Только в разбитых, но еще не добитых частях здесь насчитывалось более 75 тысяч человек. Даже после капитуляции Берлина эта группировка продолжала оказывать яростное сопротивление. Есть правило: если враг не сдается, его уничтожают без пощады… Серебров М. П.: — В начале мая я был вызван в штаб 48-й армии к командующему генерал-полковнику Гусеву Николаю Ивановичу, где собрались командиры корпусов, дивизий и отдельных армейских частей. Армия с третьего мая должна была начать новую операцию по завершению уничтожения остатков противника в устье Вислы. Задача для дивизии была довольно простая, но ответственная. Ударом на Тигенарт, Фишербабке, Тееген мы должны были отрезать противостоящего противника от нижней Вислы и не дать ему отступить в направлении Данцига. Со штабом дивизии отработали операцию на картах, вызвали всех командиров частей, уточнили задачи. Главная задача возлагалась на 624-й полк, которому были приданы две штрафные роты и выделенные нам две роты «амфибий», 160 машин. «Амфибии» требовалось использовать с десантом штрафных рот при форсировании канала Вайхзелъ Место переправы Кукухсруг в направлении Юнкертрайль — молочное хозяйство. Ударом с запада на Фишербабке после ликвидации противника наступать на косу Фрише — Нерунг. Покидая Элъбинг, мы были уверены, что, вернемся уже с победой. Первого мая части двинулись в исходное положение, прикрываясь лесопосадкой и дамбой, идущей вдоль канала… Немцы взорвали дамбы, затопили местность, многие поселки в низких местах были залиты водой под крыши, деревья торчали из воды одними макушками, дороги были залиты водой, и передвигаться приходилось по колено в воде и грязи. Вся артиллерия дивизии должна была выйти на передний край и поддерживать огнем наступление 170-й стрелковой дивизии в направлении города Штееген. Серебров М. П.: — В ночь на третье мая десант на «амфибиях», а на каждую машину было посажено по 4—5 человек, бесшумно, на широком фронте двинулся вперед. На левом берегу канала были густые заросли камыша, и противник не предполагал, что здесь будет высаживаться десант. Все получилось так внезапно, что десант без единого выстрела со стороны противника к трем часам утра высадился на противоположный берег. Когда немцы опомнились, было уже поздно. Десант атаковал противника и обеспечил плацдарм для следующих рейсов. Уже в спокойной обстановке части дивизии в течение целого дня переправлялись через канал и вступали в бой. Противник оказывал очень упорное сопротивление, каждый метр приходилось брать с боем. Но это были уже его последние судороги… Ратин Н. Г., начальник артиллерии 409 полка, майор в отставке: — Весь день седьмого мая мы подтягивали артиллерию и минометы, много работали по рекогносцировке местности, уточняли расположение огневых точек противника. Минометные батареи калибра 120 миллиметров со всей дивизии были сведены в огневую группу, командовать которой было приказано мне. Группой батарей 82 миллиметровых минометов командовал начальник артиллерии 624-го полка капитан Щербаков. Вся артиллерия дивизии была установлена для ведения огня на опорные пункты. Был получен приказ, чтобы данную полосу обработать так, чтобы наш солдат мог встать после артподготовки в полный рост и ни один фриц не смел преградить огнем его продвижение… Терещенко Н. И, командир взвода 4-й батареи 17-го артполка: — Получила приказ к выдвижению и наша батарея. По всему чувствовалось приближение конца войны. Начался май, кажется, цветами, должно бы пахнуть, а по полям стлался сладковатый трупный смрад — немцы не успевали хоронить своих убитых. Наши самолеты сбрасывали листовки с требованием к немцам о капитуляции, мы уже знали, что взят Берлин, и очень уж не хотелось умирать в последние часы перед окончанием войны. А многим еще приходилось. Помню, у траншеи лежит сержант, волевое лицо, подтянутый, сильный, с орденом Отечественной войны, и убитый. Двигались мы по дамбе, она была полуразрушена, вся в грязи, колдобинах от бомб. В одном месте застряли окончательно, порвали сбрую, задергали солдат, измучили коней. Подошел к нам офицер из штаба артиллерии дивизии капитан Граница, веселый кубанец, матерщинник страшный. Он меня довел до истерики, ругаясь, что орудия застряли и никак не вытащим. Потом не выдержал нашей возни и ушел, ждал у дороги с безнадежным видом. Курили, молчали, потом решили сделать отчаянный последний рывок. Снова взялись за лошадь и за орудие, а все это стояло в грязи метр глубиной. Лошади издерганы, люди тоже, а во взводе из 20 человек 19 национальностей. Даю команду «Взяли!» и прямо в грязь головой упал с передка один солдат-эстонец, так, что только ноги торчат. Вылез, а все умирают со смеху от его вида, и эта разрядка как-то и помогла нам вытащить орудие. Поласкали коней, кто хлеба дал, кто сахарку, налегли еще раз дружно — и пошла! Все кричат «Ура!», а я стоял и плакал. Столько сил отдали в этой грязи в последние часы перед миром. Остальные два орудия вытащили легко, доложил капитану Границе, что готовы к выполнению задачи, он даже удивился. Вскоре батарея была на передовой… Ратин Н. Г.: — Седьмого мая на немцев была обрушена громадная сила огня. Огневых стволов было поставлено такое количество, что отдельные командиры даже отказывались — негде ставить. После артподготовки сбили немцев с дамбы, и действительно наша пехота стала переправляться с одной дамбы на другую беспрепятственно. Враг был хоть и смертельно ранен, но вел сильный огонь и оказывал отчаянное сопротивление. Бои шли весь день восьмого мая до темноты… Зуев М. П., командир батальона409-гострелкового полка: — Еще утром восьмого мая шли страшные бои. Взяли поселок Хоберсхорст, переправились через два канала, и все это время немцы вели по батальону сильнейший огонь. Два кирпичных дома, в одном из которых находился мой НП, были разбиты в руины, пришлось перебраться в блиндаж. Минут через пятнадцать снаряд угодил и туда, блиндаж обвалился, завалило выход, еле выбрался… Жуликов В. А.: — Наш НП находился на берегу залива, на другой стороне в двух километрах от нас был какой-то город или поселок. Мы наблюдали за действиями наших кораблей. Корабли построились друг за другом, ходили по кругу и с одного борта били по поселку, по берегу, домам. В домах, в каждом доме, появились белые флаги, но моряки лупили безбожно, все покрылось дымом, и очертания домов исчезли. Все чувствовали конец войны. Техники мы имели пропасть. В небе полно нашей авиации, на всех высотах, все виды боевых самолетов. Все хотели выместить в последние дни войны за все, что немцы совершили у нас, и все запасы боеприпасов расстреливали до последнего патрона. Офицеры-авиаторы, наводчики, которые находились на передовой в пехоте, не могли выгнать самолеты с передовой, которые, отбомбившись, делали заход и «глушили» немцев из пушек и пулеметов. В небе на очереди кружилось еще несколько групп, а эти их не пускали. Потом улетали на бреющем, помахав крыльями нашей пехоте, мол, «знай наших. Все, кто познал горечь отступления в начале войны, со слезами на глазах говорили: «Голубчики, где же вы были в сорок первом…». Авиация задавила немцев, нарушила управление, штабы были парализованы и не руководили войсками. Немцы занимали круговую оборону в удобных местах и здорово огрызались, если на них лезли… Ратин Н. Г: — С наступлением темноты меня и капитана Щербакова вызвали на КП командующего артиллерией и поставили задачу: до 4:00 бить со всех сил по противнику, как выразился подполковник Сидоркин — вплоть до пистолета. Я полушутя: «Согласно листовок, немец не должен был сегодня вести огонь, а бьет со всех видов оружия так, что я еле живой остался». Присутствовавший здесь же полковник Семенов повторил: «Бить из всех видов оружия, а в 24:00 прекратить». Вопросов у нас не было, они пожали нам руки, пожелали успеха и ушли на свои КП. Огонь открыли с максимальной нагрузкой, стоял сплошной гул, такого не было со времен Курской битвы. Примерно в 22—23 часа начались звонки за звонками — уточняют время для сверки часов. Это было такое напряжение, когда стали считать буквально минуты до конца воины, а беспрерывно были убитые и раненые. Немцы вели ответный огонь. Они тоже расстреливали весь имеющийся боезапас. Было до глубины души обидно, когда на твоих руках умирают товарищи, прошедшие с тобой так много по фронтовым дорогам. Нет ни сил, ни слов выразить, какая это была чудовищная бойня. В 24:00 была дана команда прекратить огонь, и наступила абсолютная тишина. Наступило что-то невероятное, жуткое, такая тишина. Были видны только вспышки ракет у немцев. С рассветом немецкие солдаты сначала мелкими группами, а потом все больше и больше шли к нам со словами «Гитлер капут, война капут». Вдолбили, наконец … жүктеу/скачать 2 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|