XXVI
Когда порядок восстановился, Синьория прежде всего позаботилась об
укреплении подступов к площади, а затем призвала к оружию граждан из числа
тех, кому она могла больше всего доверять, разделила их на отряды и повелела
им являться для поддержки Синьории каждый раз, как они будут призваны. Всем
же прочим гражданам ношение оружия было запрещено. После принятия этих мер
были изгнаны и казнены многие из тех ремесленников, которые в последнем
мятеже показали себя особенно ярыми. Чтобы придать должности гонфалоньера
справедливости больше величия и окружить его большим уважением, постановили,
что занимать ее можно только по достижении сорока пяти лет. Для укрепления
государственной власти приняли также много других мер, не только не
переносимых для тех, против кого они были направлены, но возмутивших даже
честных граждан из партии, поддерживавших Синьорию, ибо они отказывались
считать прочным и уверенно стоящим на ногах государство, которое приходилось
защищать с помощью таких насилий. Чрезмерное это угнетение раздражало не
только тех членов дома Альберти, которые оставались в городе, и семейство
Медичи, считавшее, что народ обманули, но и весьма многих других граждан.
Первым, попытавшимся сопротивляться всему этому, был мессер Донато, сын
Якопо Аччаюоли. Хотя в городе он был одним из самых видных лиц и стоял даже
скорее выше их, чем был равен мессеру Мазо Альбицци, который по делам,
совершенным во время его гонфалоньерства, считался как бы главой республики,
он не мог благоденствовать среди стольких недовольных или же, подобно
многим, искать своей личной выгоды среди общих бедствий. Вот он и решил
попытаться вернуть родину изгнанникам или хотя бы должности предупрежденным.
Он поверял эти свои взгляды то одному, то другому гражданину, утверждая, что
нет иного способа умиротворить народ и затушить партийные страсти и что как
только он станет членом Синьории, так и приступит к осуществлению своего
замысла. А так как во всем, что мы предпринимаем, задержка вызывает уныние,
а поспешность порождает опасность, он решил лучше подвергнуться опасности,
чем впасть в уныние. В то время Микеле Аччаюоли, его родич, и Никколо
Риковери, его друг, были членами Си-
356
ньории. Мессер Донато рассудил, что момент подходящий и упускать его
нельзя, и потому стал убеждать их предложить в советах закон о
восстановлении в правах граждан, лишенных их. Они с ним согласились и
подняли этот вопрос перед своими коллегами, которые, однако же, заявили, что
не пойдут на новшества, где выигрыш сомнителен, а опасность несомненна.
Мессер Донато, тщетно испробовав все законные пути, дал гневу увлечь себя и
велел передать членам Синьории, что раз они не хотят навести в государстве
порядок мерами, которые вполне в их власти, придется прибегнуть к оружию.
Эти разговоры вызвали такое негодование, что после того, как о них довели до
сведения правительства, мессера Донато вызвали в суд. Он явился и,
обвиненный тем, кому он поручил передать его угрозу Синьории, был изгнан в
Барлетту. Изгнанию подвергли также Аламанно и Антонио Медичи и всех потомков
семьи мессера Аламанно, присоединив к ним также много простых ремесленников,
пользовавшихся популярностью среди низов народа. Все это произошло через два
года после того, как мессер Мазо провел реформу государственного управления.
XXVII
Итак, в городе было множество недовольных, а за пределами его множество
изгнанных граждан. Среди изгнанников, обосновавшихся в Болонье, находились
Пиккьо Кавиччули, Томмазо Риччи, Антонио Медичи, Бенедетто Спини, Антонио
Джиролами, Кристофано ди Карлоне и еще два человека из низов. Все они были
молоды, храбры и на все готовы пойти, чтобы вернуться в отечество. Пиджьелло
и Бароччо Кавиччули, получившие предупреждение, но оставшиеся во Флоренции,
тайно сообщили им, что если бы им удалось проникнуть в город, они нашли бы
приют в доме Кавиччули, откуда потом вышли бы в благоприятный момент,
умертвили мессера Мазо дельи Альбицци и подняли народ, что сделать нетрудно,
так как народ недоволен и легко пойдет на мятеж, увидев, что вернувшихся
изгнанников поддерживают все Риччи, Адимари, Медичи, Манельи и еще многие
другие семейства. В надежде на успех изгнанники проникли во Флоренцию 4
августа 1397 года в месте, заранее им указанном. Желая, чтобы смерть мессера
Мазо послужила сигналом к мятежу, они установили за ним слежку. Мазо, выйдя
из своего
357
дома, зашел к одному аптекарю у Сан Пьеро Маджоре. Человек, следивший
за ним, побежал сообщить об этом заговорщикам, которые тотчас же вооружились
и бросились в указанное место, но мессер Мазо оттуда уже ушел. Не смущаясь
первой неудачей, они направились к Старому рынку, где умертвили одного
человека из числа своих врагов. Тогда уже поднялся шум. С криками "Народ,
оружие, свобода!", "Да умрут тираны!" они повернули к Новому рынку и в самом
конце Калималы убили еще одного, затем они продолжали свой путь все с теми
же криками, но так как никто за оружие не брался, сошлись в лоджии
Нигиттоза. Там они взошли на высокое место и, окруженные громадной толпой,
сбежавшейся больше поглазеть на них, чем оказать им поддержку, стали
громогласно призывать народ взяться за оружие и сбросить с себя ярмо
опостылевшего рабства. При этом они утверждали, что к открытому мятежу
побудили их не столько личные обиды, сколько жалобы недовольных в стенах
Флоренции; они знали, что многие в городе молили Бога предоставить им
благоприятный случай для мщения и готовы были ухватиться за него, как только
нашлись бы вожаки, способные ими руководить. "Почему же теперь, - взывали
они к собравшимся, - когда случай представился, когда вожаки нашлись, вы
переглядываетесь, как ошеломленные? Или вы дожидаетесь, чтобы призывающих
вас к свободе умертвили и ярмо придавило вас еще тяжелее? Не странно ли, что
люди, которые из-за пустяковой обиды хватались за оружие, не двигаются с
места, когда обидам и поношениям нет конца? И можете ли вы терпеть, что
столько сограждан ваших изгнано или ограничено в правах, когда только от вас
зависит вернуть изгнанным родину, а предупрежденным их права?". Речи эти,
при всей их справедливости, не вызывали в толпе ни малейшего движения - то
ли потому что люди боялись, то ли потому что содеянные мятежниками убийства
вызвали к ним отвращение. Тогда подстрекатели, видя, что ни речи их, ни
действия никого не заставляют сдвинуться с места, осознали, хотя и слишком
поздно, как опасно пытаться вернуть свободу тем, кто упорно не желает
сбрасывать с себя иго рабства. Отчаявшись в успехе своего замысла, они
укрылись в храме Сан Репарата и заперлись там не столько для того, чтобы
спасти свою жизнь, сколько для того, чтобы отсрочить гибель.
Достарыңызбен бөлісу: |