Литература молодежного движения США 50-70-х гг

38. 
    Общая характеристика латиноамериканского романа.
    

Столь же впечатляющую картину представляет литературное развитие в латиноамериканских странах. В Мексике появляются произведения Мариано Асуэлы («Те, кто внизу»-1915), Мартина Луиса Гусмана («Орел и змея»- 1927), Хосе Мансисидора («Красный город»- 1932), отражавшие -события мексиканской революции (1910-1917) и рабочего движения. На Кубе о борьбе забастовщиков- уборщиков сахарного тростника пишет поэму «Сафра» (1926) поэт Агустин Акоста, появляются произведения Николаса Гильена, Хуана Маринельо.

Европоцентризм второй половины 20 века был подвергнут жесточайшему удару: оказалось, что есть литература лучше европейской. Латиноамериканский бум начался с публикаций Мигель Алехо Астуриаса и Алехо Карпентьера (50-60 гг). Главное – изображение экзотики и таинственности мира кубинских негров с их древними верованиями, обрядами и церемониями. Отчетливо звучит социальная тема: проникновение империализма США на плантации сахарного тростника и несовместимость белой “цивилизации” с герметичным и замкнутым миром негров. Изощренная метафорика, искусственный экзотизм, этнографическая стилизация в изображении кубинской действительности.

Колумбиец Габриэль Гарсиа Маркес “100 лет одиночества” (1967),

“Осень патриарха” (1970), “Генерал в своем лабиринте” + ”Любовь во время чумы” + ”Любовь и другие демоны” (1980, 1996) – связаны с другими произведениями по смыслу.

Теперь писатель ищет соавтора, равного себе. Происходит сдвиг внутри границ романа как жанра.

3 типа романа:

1) Западноевропейский классический роман (от Сервантеса до Джойса и Пруста). Сосредоточенно на главном герое, заглавном герое. Он мыслится отъединенным от групп людей, никто ему не нужен – он один. Роман погружается в созерцание внутренней жизни человека. Нет мира вокруг человека, есть только внутренний мир человека, его страхов и комплексов.

2) Русский классический роман (от Пушкина до Толстого и Шолохова). Уже нет заглавных героев, например “Отцы и дети”. Уже не об отдельном человеке, а о человеке среди людей, в семье. Много символов (Онегин – Европа, Татьяна - Россия)

3) Новый латиноамериканский роман, создается с учетом традиций русских и западноевропейских романов. Название – пародия на новый французский роман (очень плохого качества). “Литература заключает договор не с одной стороной бытия, а со всей действительностью в целом” (Маркес). Писатель должен быть на месте Творца – замашка на новейшее богословие.

Это “Тотальный роман” (Маркес) – тотальность мира, увиденного сквозь текст.

Специфическое использование мифа и мифологичности как приема, фантастика как гиперболизация. В «Улиссе» есть миф, как предельное обобщение, завершение – но это мертвый миф. А в латиноамериканском романе мифы – родные сказки, знакомые с детства. Люди мыслят этими мифами. Нет разрыва исторического времени, такого как в западноевропейском романе (античность-современность). Миф здесь не ученый, а народный. Люди чувствуют миф изнутри. Маркес обобщает в библейском масштабе описываемый мир: потоп, люди теряют память. Всеобщая история, судьба человека - как она решается?

Происходит переосмысление смеха и комического. В западноевропейском романе нет хохота, полновесного смеха, только ухмылка, остроумие. В латиноамериканском романе: смех – противоядие страху. Смех там не индивидуальный, он коллективный, причем надо быть объединенными одним языком, быть своим среди своих. Смех здесь восходит к своим глубочайшим корням.

Теория карнавала:

Карнавал – естественная форма народного бытия. Теперь карнавал делают для ТВ, это уже не то, но, может быть, в маленьких городах он еще остался. В западноевропейском романе он вымер в 18 в. В России его не было, так как там отношение к смеху было богословское. Смеху должен быть положен предел. Смех – опасная вещь.
Древние цивилизации - Мексика (майа, ацтеки) и Аргентина + Уругвай (инки). В Аргентине был гигантский порт, активно развивалась иммиграция. В Буэнос-Айресе был специфичный испанский язык.

Хорхе Луис Борхес (род.1899).

Английский и испанский находились у него в равновесии, к тому же знал французский. Но сознательно выбрал испанский. Писал сонеты и эссе, с 39 года начал писать рассказы (“Пьер Минар, автор Дон-Кихота”). Читать его стали только в 60-ые. Можно сказать, что он создал постмодернизм.

Лучшая шутка Борхеса – приписать одно произведение другому автору. Потом это назовут деконструктуализмом. Борхес не утрачивал совей поэтической целостности и лиризма, в них нашли отражение история и жизнь аргентинской столицы и провинции. Борхес принес в Аргентину авангардизм.

Для писателей, примыкавших к Борхесу и признававших его авторитет, характерно подчеркнуто субъективное видение мира, склонность к иррациональной фантастике, часто – недооценка национальных моментов, политизм, а иногда и реакционность общественных взглядов, защита тезиса об интуитивности художественного творчества.

38. 
    «Сто лет одиночества» Г.Г.Маркеса.
    

Габриэль Гарсиа Маркес

Добровольное заточение продолжалось восемнадцать месяцев. Воплощение созревшего замысла потребовало каторжного труда. «Наибольшую трудность,— признается автор,— представлял собой язык романа Мне понадобилось прожить двадцать лет и написать четыре ученические книги, чтобы понять — решение проблемы языка лежало в самой основе Надо было рассказывать так, как рассказывали мои деды, то есть бесстрастно, с абсолютным, неколебимым спокойствием, которое не может нарушиться, даже если мир перевернется вверх дном».

В 1967 году роман «Сто лет одиночества» увидел свет в Буэнос-Айресе Первое издание разошлось за несколько дней, то же произошло со вторым' третьим и последующими, число которых к 1972 году достигло тридцати двух. За первые три с половиной года общий тираж романа в одной Латинской Америке превысил полмиллиона экземпляров. Одновременно он был переведен на все основные языки мира, удостоен различных международных премий и завоевал поистине всемирную популярность.

Композиционный стержень романа — история шести поколений семьи Буэндиа и города Макондо, который основан первыми из Буэндпа и гибнет вместе с последними. Но эта история развертывается как бы в нескольких измерениях одновременно. Наиболее очевидное из них — традиционная семейная хроника. Впрочем, с первых же страниц начинают высвечиваться и остальные измерения, каждое из которых все шире раздвигает рамки романа во времени и пространстве.

В одном из этих измерений столетняя история Макондо обобщенно воспроизводит историю провинциальной Колумбии, точнее, тех областей страны, которые поначалу были отрезаны от внешнего мира, потом задеты вихрем кровавых междоусобиц, пережили эфемерный расцвет, вызванный «банановой лихорадкой», и опять погрузились в сонную одурь. В другом измерении судьба Макондо по-своему отражает некоторые особенности исторической судьбы всей Латинской Америки — падчерицы европейской цивилизации и жертвы североамериканских монополий.

Наконец, в третьем — история семьи Буэндиа вбирает в себя целую эпоху человеческого сознания, прошедшую под знаком индивидуализма,— эпоху, в начале которой стоит предприимчивый и пытливый человек Ренессанса, а в конце — отчужденный индивид середины XX века.

Ни одно измерение не существует само по себе и не может быть вычленено из романа. Только их взаимодействие и взаимопроникновение образует художественный мир книги. И все же структурной основой этого мира является последнее, третье измерение. Именно здесь таится «сокрытый двигатель» повествования — многовековая эволюция обособленной личности, сжатая словно пружина в историю шести поколений рода Буэндиа.

Появление на свет мальчика с поросячьим хвостом не пугает счастливых родителей. Но Амаранта Урсула умирает от кровотечения. В отчаянии, позабыв о ребенке, Аурелиано целую ночь блуждает по городу, тщетно призывая друзей. А утром, вернувшись домой, он видит вместо новорожденного «изъеденную оболочку, которую собравшиеся со всего света муравьи старательно волокли к своим жилищам». И в это мгновение потрясенному отцу открываются последние ключи шифров Мелькиадеса. Принявшись читать пергаменты, он убеждается, что в них содержится вся история семьи Буэндиа, предвосхищающая события па сто лет вперед. Том временем подымается ветер, переходящий в неистовый ураган, который разрушает Макопдо до основания.

Катастрофа, уничтожающая мир, созданный воображением Гарсиа Маркеса, на первый взгляд кажется очередным, последним по счету чудом, завершающим «Сто лет одиночества». На самом же деле чудесного в ней едва ли по меньше, чем во всех остальных чудесах романа. Можно назвать по меньшой мере три взаимосвязанные сюжетные линии, которые на про­тяжении всего повествовании подготавливают этот финал. Одна из них — это борьба между людьми и природой, покорившейся основателям Макондо и начинающей теснить их потомков. Возрастающий натиск природных стихни получает законченное, гиперболическое воплощение в чудовищном пиршестве муравьев, которые заживо пожирают последнего в роду Буэндиа, и в чудовищном вихре, который сметает город с лица земли.

Другая линия — это, так сказать, социальная энтропия, которая, неуклонно возрастая в замкнутом, предоставленном самому себе сообществе, ведет его к полной дезорганизации, к распаду и в конечном счете к гибели.

И третья линия связана со специфическим характером макондовского времени, которое, как сказано выше, движется по свертывающейся спирали, то есть возвращается вспять. Гарсиа Маркес неспроста как бы овеществляет его (обратите внимание на «кусок неподвижного времени», застрявший в комнате Мелькиадеса!) — тем самым он заставляет читателя осязаемо ощутить, что в своем попятном движении время сворачивается, уплотняется и, достигнув предельной степени концентрации, взрывается. Этот взрыв тоже находит выражение в катастрофе, постигшей Макондо.

Подводя итог прошлому, роман вместе с тем обращается к будущему, предупреждает людей о катастрофе, которая постигнет мир, если силы отчуждения и разобщения возьмут вверх. Книга, рассказывающая о человеческом одиночестве, взывает к людской солидарности. Идею солидарности – единственной альтернативы одиночеству – Гарсиа Маркес считает главной идеей романа.

38. 
    Постмодернизм как специфический язык современной культуры.
    

Многие критики считают, что 1-треть 20 века – модернизм, 3-треть – постмодернизм.

У постмодернизма выделяется несколько признаков:

1. неопределенность;

2. фрагментарность;

3. деканонизация;

4. ирония;

5. карнавальность

38. 
    Специфика постмодернистского романа (на выбор).