Отдел обслуживания
жүктеу/скачать 393.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Литературная композиция, посвящённая 125-летию со дня рождения А. Блока
- (1 и 2 ведущие берут со стола письма)
- 2 Вед. (читает из письма)
- 2 Вед. (зачитывает из следующего письма)
- 2 Вед.
- 1 Вед.
- Составитель: гл. библиотекарь по массовой работе Лисина Е.В.
М УНИЦИПАЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ КУЛЬТУРЫ
«ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГОРОДСКАЯ БИБЛИОТЕКА им. В.И.ЛЕНИНА» ОТДЕЛ ОБСЛУЖИВАНИЯ  Литературная композиция, посвящённая 125-летию со дня рождения А. Блока Н. Новгород 2006
Не вступая в этот спор (тем более что распределение лавров является заведомо сомнительным и неблагодарным занятием), хотелось бы, однако, отметить, что Блок может по праву претендовать на славу крупнейшего русского поэта XX века. Действительно, два первых десятилетия XX века прошли под поэтическим знамением Блока. Его смерть в 1921 г. закрывала целую титаническую эпоху – эпоху Блока. Величайшие русские поэты и критики оставили нам стихи о Блоке и посвящения ему, блистательные эссе, исследования и мемуары. Это и Гумилев, и Ахматова, и Цветаева, и Набоков и многие другие. Сегодня, рассказывая об Александре Блоке, мы остановимся только на одном цикле его стихов – это «Стихи о Прекрасной Даме». 2 Вед.: Через много лет после их первой встречи он напишет и посвятит ей стихотворение, равного которому по красоте и пронзительности не так уж много в мировой поэзии. Вот начало из него: Чтец: Что же ты потупилась в смущеньи? Погляди, как прежде, на меня. Вот какой ты стала – в униженье, В резком, неподкупном свете дня!
Недоступный, гордый, чистый, злой. Я смотрю добрей и безнадежней На простой и скучный путь земной. Я не только не имею права, Я тебя не в силах упрекнуть За мучительный твой, за лукавый, Многим женщинам сужденный путь… Но ведь я немного по-другому, Чем иные, знаю жизнь твою, Более чем судьям, мне знакомо, Как ты очутилась на краю… 1 Вед.: Сколько в этих строчках любви, боли и горечи. И это о той, которая не только вдохновила Блока на «Стихи о Прекрасной Даме», но и сама была для него неземной, божественной Прекрасной Дамой. «Ты – мое Солнце, мое Небо, мое Блаженство. Я не могу без тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая моя тайна…» – так писал 10 ноября 1902 г. А. Блок своей невесте – Любови Дмитриевне Менделеевой, дочери знаменитого химика Д.И. Менделеева. Какая тайна, которую А. Блок всей своей душой чувствовал в образе своей возлюбленной, волновала поэта настолько, что, обратившись к нему однажды в «Стихах о Прекрасной Даме», он уже никогда не смог освободиться от его волшебства и даже в конце жизни считал, что все его творчество освещено сиянием этого образа. Чтец: Вхожу я в темные храмы, Совершаю бедный обряд. Там жду я Прекрасной Дамы В мерцаньи красных лампад.
Дрожу от скрипа дверей. А в лицо мне глядит, озаренный, Только образ, лишь сон о ней. О, я привык к этим ризам Величавой Вечной Жены! Высоко бегут по карнизам Улыбки, сказки и сны. О, Святая, как ласковы свечи, Как отрадны твои черты! Мне не слышны ни вздохи, ни речи, Но я верю: Милая – Ты. 2 Вед.: 17 августа 1903 г. все было как во сне. А сон был красивый. И жених смело мог сказать: «Ко мне незримый дух слетел, открывший полных звуков море…» Жених красив, статен, здоров. Ему 23 года, на нем изящный студенческий сюртук – он учится на филологическом факультете Московского университета, а в руке – розовая астра на тонком ярко-зеленом стебле. Но если очень внимательно всмотреться в глубину его нордических глаз (а он на четверть – немец), то можно заметить голубую грусть: надолго ли хватит этой радости, если в мире всё лишь «отклик искаженный торжествующих созвучий»? Много ясно и многое неясно молодому человеку, готовому стать под венец. Ведь он, кажется, поэт. Им уже написано много стихотворений. И все они, в сущности, об одном: о Ней, о Единственной, о Прекрасной Даме. Но отчего и почему такая грусть в 23 года, особенно в эти предвенечные часы? Этого и сам жених не понимает. А ведь мог бы просто любоваться невестой, без которой уже не мыслил жизни, руки которой так искал. «Одинокий, к тебе прихожу, околдован огнями любви. Ты гадаешь. – Меня не зови. – Я и сам уж давно ворожу». Да, он любит ее, но любит какой-то особенной любовью. Рядом с уверенностью и долговечностью его чувств вставало что-то непонятное: «Ворожбой полонённые дни я лелею года, – не зови… Только скоро ль погаснут огни заколдованной темной любви?» Вот и сейчас хотелось обратиться к ней с этим вопросом: «Скоро ль погаснут огни заколдованной темной любви?»
Когда она, загоревшись мечтой стать актрисой, начнет посещать в Петербурге драматические курсы, он с озорством и яростью подростка будет срывать объявления – чтобы эти курсы никто, кроме нее не посещал! Забыв обо всем на свете, станет – то под сизым ноябрьским дождем, то в снежную метель января – ждать, когда из заветного подъезда выйдет она. (из письма): «Я ждал час, два, три. Иногда Вас совсем не было. Но, боже мой, если Вы были!.. Ваша фигура – Ваши линии, так давно знакомые во всех мелочах… На Вас шубка с черным мехом, не очень новая, маленькая шапочка, под ней громадный, тяжелый золотой узел волос – ложился на воротник, тонул в меху… Когда я догонял Вас, Вы оборачивались с необыкновенно знакомым движением в плечах и шее, смотрели всегда сначала недружелюбно, скрытно… Я путался, говорил ужасные глупости, падал духом…» Чтец: Я долго ждал – ты вышла поздно, Но в ожиданьи ожил дух, Ложился сумрак, но бесслёзно Я напрягал и взор, и слух.
И словно к небу понеслось, – Разбился лед, последний камень Упал, – и сердце занялось. Ты в белой вьюге, в снежном стоне Опять волшебницей всплыла, И в вечном свете, в вечном звоне Церквей смешались купола. 1 Вед.: Когда этих мимолетных и по сути немых встреч им станет не хватать, они начнут искать поводы, чтобы увидеться еще и еще раз лицом к лицу в надежде, что наконец-то объяснятся. То они встречаются в гостиных общих знакомых, то бродят по гулким залам Эрмитажа, то заходят в церковь и, взявшись за руки, молча и зачарованно смотрят на темные лики святых, на горячее полыханье восковых свечей… 2 Вед.: Так проходят месяцы за месяцами, даже год за годом. Он по-прежнему восторгается ее красотой, с увлечением рассказывает о своих новых друзьях (в числе которых чаще других будет упоминаться Боря Бугаев, впоследствии – писатель, поэт Андрей Белый), и, конечно же, читает ей свои необыкновенные, завораживающие и немного странные стихи. Чтец: Небесное умом не измеримо, Лазурное сокрыто от умов. Лишь изредка приносят серафимы Священный сон избранникам миров.
Тяжелою туникой повита, Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры, В чертах лица – спокойная мечта. Она сошла на землю не впервые, Но вкруг ее толпятся в первый раз Богатыри не те, и витязи иные… И странен блеск ее глубоких глаз… 1 Вед.: Но о своей любви впрямую ничего не говорит. И это ее возмущает! Да, любовь – неуверенное, пугливое чувство, которое в то же время постоянно жаждет смелости и прямоты! Однажды, не на шутку рассердившись на его немоту, она откажется от следующей встречи, холодно скажет ему: «Прощайте!» – и оставит его одного бесконечно несчастным посреди шумной многолюдной улицы, а сама пойдет, не оборачиваясь, горестно уронив голову на плечо. 2 Вед.: Он не обидится, все поймет. Но он пуще смерти боится своего чувства, а еще сильнее боится признаться в нем. Ему чудится, что, скажи он о своих чувствах вслух, с его безмерной, святой, неповторимой любовью случится то же, что и с Эвридикой, когда Орфей, выводя ее из ада, вопреки предупреждениям богов оглянется назад, – она исчезнет!.. Перед тем, как объясниться с ней, он купит пистолет – чтоб, в случае чего, быстро и наверняка свести счеты с жизнью. А в день решительного объяснения придет на свидание с запиской и тривиальными, но страшными в ней словами: «В моей смерти прошу никого не винить». 1 Вед.: Он уведет ее с благотворительного бала в Дворянском собрании в глухую морозную ночь с тревожно искрящимся инеем в свету фонарей. И, наконец, скажет ей то, чего она ждала от него четыре года! От волнения девушка, измученная и счастливая, произнесет в ответ что-то нескладное о своей любви к нему. «Блок, – вспоминает эту ночь она, – вынул из кармана сложенный лист, отдал мне, говоря, что если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых. Этот листок я скомкала, и он хранится весь пожелтевший, со следами снега». Утром, едва забрезжит рассвет, она пошлет ему свою записку: «Мой милый, дорогой, бесценный Сашура, люблю тебя! Твоя!» 2 Вед.: И теперь влюбленный поэт торопится сказать любимой о своих чувствах уже не туманными намеками, а, как говорится, открытым текстом. Из письма Блока Любовь Дмитриевне: «Я влюблен, знаешь ли Ты это? Влюблен до глубины, весь проникнут любовью. Я понимаю, я знаю любовь, знаю, что «ума» не будет, бросаю его, затаптываю грязью, топчу ногами. Есть выше его, есть больше его. Ты одна дашь мне то, что больше – от этого и свято наше прошедшее… Мне нужно чувство Твоей влажной руки в моей, ночь, лес, поле, луны красные и серебряные…» 1 Вед.: Очарованная красотой и необычностью его чувства к ней, она счастлива. Но в то же время ей и страшно: а ну как он выговорит, переведет в одни слова свою любовь? Но не успеет она прийти в себя от этого письма, от него приходит второе, третье. Получится как бы то, что из своих чеканно-певучих слов он построит величественный, упирающийся в небо, хрустальной чистоты дворец их любви, и им остается одно: войти в него… Чтец: Я и молод, и свеж, и влюблен, Я в тревоге, в тоске и в мольбе, Зеленею, таинственный клён, Неизменно склоненный к тебе. Теплый ветер пройдет по листам – Задрожат от молитвы стволы, На лице, обращенном к звездам, – Ароматные слезы хвалы. Ты придешь под широкий шатер В эти бледные сонные дни Заглядеться на милый убор, Размечтаться в зеленой тени. Ты одна, влюблена и со мной, Нашепчу я таинственный сон, И до ночи – с тоскою, с тобой. Я с тобой, зеленеющий клён.
Но что такое приметы? Они лишь гонцы беды, которая еще в пути, но скоро, совсем скоро постучится в двери дворца, построенного из его «сверхслов». А когда постучится, будет поздно: его молодая, красивая, здоровая жена узнает, что она и ее молодой, красивый, здоровый муж отчаянно по-разному понимают, что такое брак. Она – как до нее понимали люди тысячи и тысячи лет.
«Мне страшно с тобой встречаться.// Страшнее тебя не встречать.// Я стал всему удивляться,// на всем уловил печать.// По улице ходят тени,// не пойму – живут или спят.// Прильнув к церковной ступени,// боюсь оглянуться назад.» Или еще: « Но выходя под утро в луг,// твердя невнятные напевы,// я знал Тебя, мой вечный друг,// тебя хранительница – Дева.// Я знал, задумчивый поэт, // что ни один не ведал гений// такой свободы, как ответ // моих невольничьих служений». Или еще, еще: «на белом холодном снегу// он сердце свое убил.// А думал, что с ней в лугу// средь белых лилий ходил». 2 Вед.: Потом он вдруг обращался к прошлому. 1 Вед.: И она – тоже. 2 Вед.: Когда они познакомились? 1 Вед.: Когда они встретились впервые? 2 Вед.: Помнит ли она? 1 Вед.: Помнит ли он? 2 Вед.: Разумеется, разумеется. Такое не скоро забывается. Она и сейчас перед его глазами – высокая юная девушка. Это было… Это было… Впрочем, можно на пальцах сосчитать. И он берет ее трепещущие руки в свои… 1 Вед.: Дмитрий Иванович Менделеев и ректор Петербургского Университета, известный ботаник Андрей Николаевич Бекетов дружили семьями. Менделеев присоветовал Андрею Николаевичу купить имение Шахматово, что недалеко от Боблова Клинского уезда Московской губернии. Боблово очень нравилось Менделееву. Там он проводил чуть ли не каждое лето. 2 Вед.: Андрей Николаевич Бекетов души не чаял в своем внуке Сашуре. Это был воистину свет в стариковских очах. У Александры Андреевны, матери Саши Блока, личная жизнь с отцом Саши не сложилась – она ушла от мужа, когда мальчик еще не родился. В сущности, она жила для сына и ради сына. Безумно любили Сашу и его тети, бабушка, прабабушка. Александр Блок – Сашура – еще гимназистом познакомился с Любой Менделеевой. Ей было тогда лет 15-16. 1 Вед.: Она с некоторым испугом и недоверием глядела на молодцеватого златокудрого юношу. Он как-то на коне прискакал из Шахматова. В руках у него был хлыст. 2 Вед.: Как он попал в Боблово? Да очень просто: Саша на своем коне по кличке Мальчик уходил от усадьбы с каждым днем все дальше. И что удивительного в том, что в один прекрасный день оказался в Боблове, в дому дедушкиных друзей. 1 Вед.: Говорить с Любой тогда было не о чем. С ее молоденькими родственницами тоже. Анна Ивановна, Любина мать, живая, сердечная женщина, быстро нашла соответствующее занятие для бывшего гимназиста и девочек. Дело в том, что во дворе стоит просторный сенной сарай. Летом он вовсе пустует. А ведь его нетрудно превратить в театральное помещение: устроить помост, принести стулья из дому, собрать зрителей. Что же надо еще любителям театрального искусства? В «труппе» по части женских ролей все обстояло благополучно, даже перебор в самодеятельных актрисах. А вот с мужчинами худо. Не согласится ли Саша Блок сыграть в спектакле? Например, в «Скупом рыцаре»? Или «Дон-Жуане»? Или в «Гамлете»?
Ну, а пока ее Сашура стоит на коленях в тесном купе и целует кончики ее пальцев… 2 Вед.: Потом они снова вспоминают минувшее – совсем недалекое прошлое. Он перед нею душа нараспашку! От нее у него нет и не будет никаких секретов. Не будет никогда! Он всегда был и будет предан беспощадной правде… Да, в Бад-Наугейме, близ Франкфурта-на-Майне, куда он сопровождал свою мать для лечения, он влюбился в одну даму старше его более, чем на 10 лет. Он любил эту украинку, эту Садовскую, беззаветно. Она была так красива, и столько в ней было задора! Он покупал цветы для нее, добывал открытки с видами Рейна. Он служил ей как рыцарь своей даме – верно, беззаветно. Несколько раз они встречались в Петербурге… А потом дороги их разошлись… 1 Вед.: И все? Больше не было влюбленности? 2 Вед.: О нет! Бывали разные девицы. Даже цыганки. И разные там курсистки… Но не было среди них Прекрасной Дамы. Она зимой жила в Петербурге, а летом среди лугов и лесов, зеленых лужаек. И звали ее Любовь… Он читал ей: «молитву тайную твори – // уже приблизились лучи// последней для тебя зари, – готовься, мысли и молчи…//Как в первый, так в последний раз// проникнешь ты в Ее чертог,// постигнешь ты – так хочет бог// - ее необычайный глаз».
А он читал: Чтец: «Я вышел в ночь – узнать, понять// далекий шорох, близкий ропот,// несуществующих принять,// поверить в мнимый конский топот». 1 Вед.: Она не выдержала и спросила: «Это и есть символизм?» 2 Вед.: Он поставил фужер на столик, странно посмотрел на нее и спросил: что имеет в виду Люба? 1 Вед.: Она не могла сформулировать, что именно. Скорее всего ничего… 2 Вед.: Он сказал: «Друг мой, а что ты думаешь о небесном?» 1 Вед.: Она не поняла его. 2 Вед.: И он объяснил, что в жизни есть нечто важное, самое главное – астральное. Звезды безумно далеки. И удивительны своей отдаленностью. Разве с тем, что творится в глубине вселенной, может сравниться земное, низменное? 1 Вед.: «Как?» – удивленно спросила она. 2 Вед.: Он продолжал наставительно: недаром же древние – финикияне, египтяне, сирийцы, вавилоняне – обращали свои взоры к небесам. Там истинная и возвышенная Любовь, а не на земле… 1 Вед.: Она раздумывала. А он читал… 2 Вед.: О, страсти нет! Но тайные мечты Для сердца нежного порой бывают сладки, Когда хочу я быть везде, где Ты, И целовать твоей одежды складки… «Я хочу не объятий: потому что объятия… только минутное потрясение. Дальше идет привычка… Я хочу не слов. Слова были и будут, слова до бесконечности изменчивы… Я хочу сверхслов и сверхобъятий».
«Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах, – напишет она, восстанавливая, как день за днем они становились друг другу чужими. – Тем более я не могла разобраться в сложной и не вполне простой любовной психологии такого необыденного мужа, как Саша. Это приводило меня в отчаянье! – словно за что-то оправдываясь, пожалуется она в своих воспоминаниях на судьбу. – Отвергнута, не будучи еще женой, на корню убита основная вера// всякой впервые полюбившей девушки// в незыблемость, единственность…» 2 Вед.: А что же о случившемся между ними скажет он? Будто упреждая этот вопрос, Блок однажды напишет, что о его любви все можно узнать из его книг. Иначе говоря, из его стихов. И это – высокая правда. Гениальный юноша придумает свою любовь к Ней, светозарной, чистой, как первый снег, Деве, доведет до абсолюта свои чувства и так уверует в их небесность и роковую силу, что для земной любви у него уже не останется места в сердце. Правда, еще в гимназические годы в Бад-Наугейме, мы уже это отмечали, он испытает страсть, и, судя по всему, далеко не платоническую, к женщине намного старше его годами. Но, обретя – под благоуханье липовых аллей, держась за шпагу принца датского, при свете красных и серебряных лучей единственную и подлинную любовь, он тотчас превратит ее в религию и на крыльях своего бесподобного воображения унесет то ли в далекое прошлое, то ли в бесконечно далекое будущее, в странный, зыбкий мир, где живут, любят и плачут от любви Поэт и его Дева, воплощающая собой Вечную Женственность. Недаром ведь всё написанное Блоком до женитьбы кто-то сравнит с громадным молитвенником. Чтец: Люблю высокие соборы, Душой смиряясь посещать, Входить на сумрачные хоры, В толпе поющих исчезать. Боюсь души моей двуликой И осторожно хороню Свой образ дьявольский и дикий В сию священную броню. В своей молитве суеверной Ищу защиты у Христа, Но из-под маски лицемерной Смеются лживые уста. И тихо, с измененным ликом, В мерцаньи мертвенном свечей, Бужу я память о Двуликом В сердцах молящихся людей. Вот – содрогнулись, смолкли хоры, В смятеньи бросились бежать… Люблю высокие соборы, Душой смиряясь, посещать.
Из-за того, что их брак во многом окажется условным, отношения Блока с женой будут месяц от месяца ухудшаться. «Если я пожимала плечами в ответ на теоретизирования о значении воплощенной во мне женственности, то как могла я удержаться от соблазна испытывать власть своих взглядов, своих улыбок?» – не боясь быть откровенной в своей обиде, напишет она многие годы спустя. Попросту говоря, она начнет лихорадочно искать подтверждения своей «единственности». Сначала даст себе увлечься другом мужа – Андреем Белым, затем завяжет роман с другим, третьим…
А завершим эту историю тем же, чем и начали ее – конечными строфами стихотворного шедевра… Чтец: Что же делать, если обманула Та мечта, как всякая мечта, И что жизнь безжалостно стегнула Грубою веревкою кнута?
И мечта права, что нам лгала, – Все-таки когда-нибудь счастливой Разве ты со мною не была? Эта прядь – такая золотая Разве не от прежнего огня? – Страстная безбожная, пустая, Незабвенная, прости меня! 2 Вед.: Да, история неземной, благоговейной любви, породившей «Стихи о Прекрасной Даме», пожалуй, на этом заканчивается. Но судьба самих «Стихов о Прекрасной Даме», которые принесли Блоку первую громкую славу как поэту с большой буквы, только началась. 1 Вед.: Небольшой кружок петербургских литераторов, во главе которого стояли Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, жаждал необычного и стремился «куда-то вдаль». Было решено начать издание журнала «Новый путь». Издатели и редакторы определяли его направление как религиозно-философское. 2 Вед.: Случилось так, что первые стихи, предложенные к печати Александром Блоком (а это случилось вскоре после его женитьбы), попали в руки издателей «Нового пути». Молодой человек едва ли руководствовался направлением журнала. Его, скорее всего, интересовал сам факт печатания. А стихи были такими, какими и надлежало им быть, – блоковскими. На всякий случай Блок послал цикл своих стихов и Валерию Брюсову – признанному лидеру русского символизма, издававшего в Петербурге альманах «Северные Цветы». 1 Вед.: «Стихи о Прекрасной Даме»… Уже само название, нарочитые заглавные буквы подготавливали читателя к чему-то необычному, возвышенному. Само вступление к стихам не совсем ясно, очертания его как бы размыты, фразы многозначительны, и смысл их также едва уловим, как и слова, написанные с заглавных букв: «Царевна Сама». Чтец: Вступление к «Стихам о Прекрасной Даме» Отдых напрасен. Дорога крута. Ветер прекрасен. Стучу в ворота. Дальнему стуку чужда и строга, Ты рассыпаешь кругом жемчуга. Терем высок, и заря замерла. Красная тайна у входа легла. Кто поджигал на заре терема, Что воздвигала Царевна Сама? Каждый конек на узорной резьбе Красное пламя бросает к тебе. Купол стремится в лазурную высь. Синие окна румянцем зажглись. Все колокольные звоны гудят. Залит весной беззакатный наряд. Ты ли меня на закатах ждала? Терем зажгла? Ворота отперла? 1 Вед.: Мережковскому стихи Блока пришлись не по вкусу. Зинаида Гиппиус угадала в стихах Блока что-то необычное. Словно бы нечто подсознательное внушило эти стихи молодому студенту. Ее спрашивали: – Как понимать следующие блоковских строки: «Как ясен горизонт! И лучезарность близко. Но страшно мне: изменишь облик Ты». Ответить на этот вопрос было не только сложно, но просто невозможно. А вот еще вроде бы подлинная шарада: «Ночью сумрачной и дикой – сын бездонной глубины – бродит призрак бледноликий на полях моей страны». Зинаида Гиппиус продолжает свои рассуждения: Да, был Гомер, были Данте, Шекспир, Омар Хайям, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Бальзак, Сервантес, Лонгфелло… Живут и здравствуют Толстой и Чехов. Но, кажется, искусству недостает еще чего-то. Жизнь бесконечна, даль неоглядна – та самая даль, которая где-то впереди, именно впереди. Кроме зримого, ясно различимого, ест еще и намеки: «…внятен сердцу был язык,// неслышный уху – в отдаленьи,// и в запоздалом умиленьи// я возвратился – и постиг». Что это? Кто раскроет смысл этих слов? Но ведь это же – спору нет! – поэзия. Ее понимают не только разумом, но постигают также и сердцем. Что важнее в данном случае – сердце или разумом? Разве это не предмет для споров, для горячих суждений и тревожных раздумий?
Что же скажут теперь читатели? А еще важнее – как отнесутся к Даме литераторы? Хотя стихи были опубликованы в Петербургских журналах, первое признание – причем восторженное – пришло из Москвы. Имя Блока уже было знакомо московским литераторам, особенно молодым. Пожалуй, больше всех восторгался Борис Бугаев, как вы помните, взявший псевдоним «Андрей Белый». Стихи Блока покорили его, они были близки ему по духу, по строю своему, по нюансам, свойственным «новейшей поэзии». Бугаев говорил о Блоке буквально на всех перекрестках, превозносил своего петербургского собрата. Он оказался прозорливее других: быстро разглядел истинного поэта в безвестном студенте. Будет справедливо, если скажем, что слава к Блоку пришла в некотором роде кружным путем – через Москву в Петербург.
Таким образом, именно со «Стихов о Прекрасной Даме» произошло становление Александра Блока как поэта, Поэта. Литература:
Составитель: гл. библиотекарь по массовой работе Лисина Е.В. жүктеу/скачать 393.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|