Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

В СТАВКЕ ЖОФФРА

Витри де Франсуа, маленький городок в центре Франции. На главной площади города, которая зовется Ройе-Коллар, стоит импозантный дом. Он принадлежит какому-то крупному землевладельцу.

Перед дверью дома парные часовые. Внутри дома — главнокомандующий французской армией генерал Жоффр, впоследствии генералиссимус.

В нескольких сотнях метров от этого дома, в тени, отбрасываемой старинной церковью Божьей Матери, стоит небольшое здание школы. Парты вынесены классов и свалены во дворе. Вместо них в комнаты поставлены сколоченные из грубых досок огромные столы, сплошь застланные склеенными и сколотыми картами. Сквозь окна и просверленные двери протянуты сотни кабелей полевых телефонов, всюду шныряют ординарцы, вестовые, шоферы и запыленные солдаты с огромными мешками.

В школе кишит от офицеров в кепи, в касках, киверах, красных галифе, белых рейтузах, в мундирах, кирасах и гусарских доломанах. На площади перед школой несколько десятков автомобилей и мотоциклетов, время от времени поднимающих адский шум, до тех пор, пока на крыльце не появляется офицер, который грозно кричит «силанс!». Тогда на время воцаряется тишина, робко нарушаемая короткими гудками моторов.

Сейчас семь часов утра. Генерал Жоффр стоит посереди учительской комнаты, а вокруг него группируются начальники отделов и командиры различных частей. Стены учительской заставлены книжными полками, но во многих рядах книг виднеются пробелы. По-видимому, еще до расквартирования штаба Жоффра в этих помещениях кто-то хозяйничал.

Ставка устроена наскоро. Нередко между картами попадается, вдруг, ученическая тетрадь, а у столов, за которыми работают офицеры Жоффра, стопками сложены личные книги и пособия учителей.

Поодаль от Жоффра, с папками в руках, стоят, готовые к докладу, начальник генерального штаба Вертело и его заместитель генерал Белэн, — самое доверенное лицо французского главнокомандующего.

Последние сведения с фронта, по-прежнему, неутешительны. Многие части опять не удержали своих позиций. Натиск немцев поистине очень силен. Бой уже происходит западнее мощной крепости Мобеж, далеко вглубь французской территории.

— Мы должны смотреть правде в глаза, — говорит Жоффр. — Наше наступательное движение не удалось по всему фронту, Бельгия отдана немцам, а Эльзас и Лотарингия нами очищены. Союзный план кампании, заключавшая в нанесении Германии концентрированного удара одновременно с запада, востока и юга, совершенно провалился. Я лично отдаю себе в этом полный отчет.

Жоффр на некоторое время замолкает, потирая подбородок и, немного растягивая слова, продолжает:

— Мессими сообщил мне вчера, что армии западного фронта имеют одну только цель — притянуть к себе по возможности больше германских войск, благодаря чему на русском фронте станет возможной большая и решительная победа. Там, однако, не все благополучно. Как раз теперь, когда с востока на Берлин должна надвигаться все возрастающая опасность, генерал Ренненкампф затоптался у Кенигсберга и Летцена, а его южный сосед Самсонов втянут в тяжелый бой, исход которого еще весьма сомнителен.

Жоффр делает новую паузу. Его слушают со вниманием. Главнокомандующий прав: Бельгия, действительно, в немецких руках, бельгийская армия оттеснена к Антверпену, a англо-французские войска в продолжение пяти дней терпят поражение за поражением. Кампания на Западе еще не проиграна, но во власти немцев оказались огромные территории, в то время, как Франция лишилась своих важных экономических центров.

— Вы правы, генералиссимус, — соглашается Бертело, — но немцы вместе с тем удалились от своих баз, и численность их войск, вследствие потерь во время боев и необходимости оставлять на пути своего наступления, гарнизоны, постоянно уменьшается. Кроме того, немцы такие же люди, как и мы, они не менее устают от маршей, нежели наши пуалю. Затем, мне кажется, что их командование опьянено беспрерывными успехами и видит положение вещей в слишком розовом свете. При такой атмосфере не трудно допустить большую ошибку!

— Вот именно! — подхватывает Белэн. — Мольтке и кайзер уже проглядели роковое предостережение, когда оказалось, что Россия уже на третью неделю войны явилась к ее и австрийским границам с семью огромными армиями. Русские, вместо того, чтобы мобилизоваться в положенные 40 дней, закончили эту труднейшую задачу в 20 дней, — в половину того срока, на который рассчитывали немцы! Сегодня русские стоять уже у Кенигсберга, ими занят Алленштейн, авангарды подошли к Бродам и Тарнополю, — солдаты Николая Николаевича, словом говоря, оказались там, где они должны были быть только 15 сентября!

— И затем, — перебивает Вертело, — еще не доказано, что немцы выиграли битвы под Монсом, Шарлеруа, Динаном, Нешвато и Лонгви. Мы, правда, отступили, наши войска немного дрогнули, но мы не разбиты, и сила сопротивления у нас не испарилась.

— Господа, — предостерегает Жоффр, — не надо закрывать глаза на то, что немцы, несмотря на необходимость послать на русский фронт два боевых корпуса, несмотря на нехватку резервов, продолжают преследовать по пятам наши северные армии, а их шестая и седьмая армии угрожают охватить с флангов наши первую и вторую. Если допустить, что мысль вести войну против нас путем непрекращающегося наступления была правильной, то для Германия ее прорыв через Бельгию замечательно оправдался. Из этого заключения мы должны делать все наши дальнейшие выводы.

Жоффр вопросительно смотрит на окружающих офицеров и обращается к начальнику штаба:

— Что вы на это скажете, Вертело?

Тот отвечает немедленно:

— Мы должны признать, что наша попытка захватить Мюльгаузен и переправиться через Рейн, провалилась. Мы должны также признать, что было бы лучше использовать посланные на Мюльгаузен войска в другом месте, под Лиллем, где отсутствие резервов так остро ощущается. Мы должны признать, что, в результате боев под Шарлеруа, Нефшапо и Гонгви, армии Ланрезака и Френча откатываются, но все же должны надеяться, что положение будет восстановлено на Уазе н на французском Маасе.

Жоффр останавливает начальника штаба движением руки:

— Нет, Бертело! Нет! — пылко возражает он. — Вы неправильно выражаетесь. Не надеяться должны мы, а быть уверенными. Время полумер прошло. Наши маневры, связанные со сковывающим нас планом номер 17, должны быть оставлены. Повторяя ваше выражение, я говорю, что мы должны признать преимущество плана Шлиффена-Мольтке над нашим планом войны, признать это твердо, и раз навсегда. Затем надо создать новый план, лучший, чем немецкий. Пусть кайзер и его начальник штаба раскладывают войну как пасьянс! Мы перейдем к азарту, будем драться в соответствии с обстоятельствами, мы выдвинем неожиданный для немцев решения, собьем с толку их шпионов, смешаем все их, рассчитанные на долгое время вперед, планы. Посмотрим, как они при их методичности, работоспособности и исполнительности сумеют справиться с одним единственным словом — импровизация!

— Вы хотите одним ударом отбросить предположения, над которыми работали в продолжение многих лет лучшие стратеги нашей страны? — недоверчиво спрашивает Вертело. — Не рискованно ли это, с вашей стороны, г-н генералиссимус?

— Если вы можете оправдать тот план, которого мы до сих пор придерживались и в разработке которого я сам принимал участие, то я вас выслушаю со всем вниманием, и от только что сказанного, может быть, откажусь. Но, увы, я вижу, что, с одной стороны, вы приведете факты в виде поражений и отступлений, с другой же, в противовес, ничего! Я думаю, что вы со мной согласны, дорогой Бертело.

Минута колебания. Начальник штаба упорно смотрит на свои ногти, его голова медленно опускается в утвердительном кивке. Жоффр с удовлетворением улыбается, облегченно вздыхает и говорит:

— Я рад, что мы с вами одного мнения, Бертело. Работать против убеждений своего начальника штаба, было бы и трудно, и неразумно. Итак, за дело, господа офицеры. Прошу вас сделать сегодня особенно подробные доклады о положении дел на подчиненных вам участках фронта.

Начальники отделов докладывают о неудачных боях. Монотонным голосом, словно боясь подчеркнуть глубину трагедии, какой-то майор читает рапорт генерала д’Амад. Этот генерал, который пять лет тому назад был отстранен от должности в результате интервенции Жореса, обвинившего генерала в безграничном своеволии, проявленном им во время его деятельности в Марокко, теперь рвет и мечет, негодуя на поведение подчиненных ему войск. Он рапортует во всех мелочах о случаях, которые, по его мнению, весьма типичны для настроения, царящего во французской армии.

Один из полков наступает. Готов атаковать. Неприятеля, однако, не видно. По этому случаю полк движется вперед походной колонной. Первая рота его рассыпалась, как дозор.

Когда эта рота выходить на опушку леса, она, внезапно, видит перед собой пики и «шапки» немецких улан. Рота немедленно без боя поворачивает и бежит. Своей паникой она заражает остальные части, и, прежде чем офицеры успевают вмешаться, весь полк беспорядочно разбегается...

Кровь приливает в голову генерала Жоффра. Окружающие его офицеры, потупясь, смотрят на носки своих ярко начищенных сапог. В учительской воцаряется тишина, и ясно слышно, как к крыльцу, тарахтя, подъезжает мотоциклетка.

Минутой спустя перед главнокомандующим стоит запыленный офицер связи при военном министре. Он передает запечатанный пакет. Жоффр поспешно разрывает плотный конверт.

Мессими сообщает то же, что и генерал д’Амад, — о деморализации армии.

«Для борьбы с этим явлением я не вижу другого исхода, как смертная казнь, — пишет Мессими. — Первыми, которых надлежит расстрелять, должны быть офицеры, если таковые окажутся виновными. Единственным законом, которым в настоящее время можно управлять Францией, должен быть лозунг: “победить или умереть”. Я предлагаю вам, самым официальным образом, назначить на ответственные посты молодых офицеров, таких офицеров, которые готовы на все во имя победы. Выбросьте старых без всякого сожаления вон! В настоящее время обстановка такая же, как во время великой революции. Для неспособных и трусов нет другого наказания, кроме смерти.

Мессими».

Жоффр читает это письмо вслух. Его офицеры бледнеют от сдерживаемого озлобления, но реагировать не успевают. Тем временем с фронта поступают все новые известия.