Первая 5 серая лавина кайзера 5 часть вторая 130 трагедия под сольдау 130 часть третья 306 отхлынувшая волна 306

2.000 ВЕРСТ К ВОСТОКУ

Да... Франция в опасности, в большой, почти неотвратимой опасности, и серые фаланги пехотинцев кайзера почти беспрепятственно вливаются в ее северные департаменты. В Париже смятение, но ...

Не меньшее смятение парит в Кенигсберге, Торне, Кюстрине и Позене! Вся Восточная Пруссия объята паникой, все население ее бежит вглубь Германии при одном только паническом восклицании

— Козакен!!!

«Козакен...» С Немана на Кенигсберг ведет свою армию генерал Ренненкампф. С Нарева, южнее его, к Танненбергу, идет Самсонов.

Повалены пограничные столбы Лаузаргена и Эйдкунена. Пусты и пылают Гумбинен и Сталюпенен. С гиканьем и присвистом, поднимая непроглядную пыль и приминая сочные колосья золотящейся ржи, движутся бесконечные колонны русской конницы. Лихо сдвинув оливковые фуражки на затылки, расстегнув вороты защитных гимнастерок, обливаясь потом от жары, бодрым шагом маршируют вглубь Пруссии 500.000 лучших солдат кадровой русской армии. Бесконечные колонны пехоты, обозов, артиллерии и санитарных двуколок движутся по прекрасным шоссе, проселочным дорогам и широким, обсаженным ветлами, липами или вековыми дубами аллеям, ведущим к массивным каменным помещичьим домам, родовым гнездам прусского дворянства, вотчинам владетелей огромных латифундий, состоящих из десятков тысяч гектаров плодородной земли.

Солдаты идут с песнями. Они подбрасывают натирающие шеи скатки, бренчат медными котелками, перекладывают с плеча на плечо ставшие тяжелыми винтовки. Они идут весело, потому что разбитые еще на границе империи полки ландштурма откатываются перед мощным натиском пехоты почти без сопротивления. Проходят по местечкам и городкам, по опустевшим улицам, спят в брошенных опочивальнях помещиков... потому что почти все население приграничной полосы бежало при первом возгласе «козакен».

Бегство было поспешное, сломя голову. Во многих домах пылал огонь в плитах и на сковородках подгорали яичницы. Немцы бежали от страха перед русскими, которые, как уверяла пресса, едят живьем детей, рубят шашками головы стариков и насилуют всех, не щадя возраста.

* * *
Ранним утром 20 августа 1914 года командир XVII армейского корпуса фон Макензен оказался липом к лицу с положением, которое было столь же затруднительным, как и неожиданным. Казалось, что весь план германской кампании на востоке опрокинут, карты штабов смешаны, и единственная характеристика результатов трехнедельных боев может быть выражена только словами — «полное поражение». Его корпус, блестящий XVII армейский корпус, составленный из кадровых полков Западной Пруссии, откатывался неудержимо назад. Даже личное вмешательство высших офицеров командования не было в силах остановить широкий поток отступающих.

20 августа Макензену было ясно: его удар по русским был встречен еще более жестоким контрударом, атаки его пехоты растаяли в беспощадном русском ружейном огне, оказалось, что инициатива перешла в руки противника, генерала Ренненкампфа, который теперь сам вел наступление, разбивая все попытки Макензена парализовать неумолимое продвижение русской армии.

Скрепя сердце и вынужденный к тому необходимостью, Макензен неоднократно в течение последних часов отдавал приказ:

— Корпусу отойти на новые позиции...

Критическое положение его и сильный напор превосходных сил русских открыло для удара последних все южное германское крыло XX корпуса, что повергло в растерянность командование VIII германской армии. Стало ясно, что, после боя под Гумбиненом, русских окружить не удастся и что, наоборот, если бой продолжится 21-го августа, — вся VIII германская армия может оказаться под угрозой потерять связь с тылом и быть уничтоженной. Эта опасность возрастала с часу на час.

В штабе армии стали возникать планы, один мрачнее другого. Предлагалось отвести всю армию за Вислу. Высказывалась мысль, что этого недостаточно. Пессимисты предрекали, что даже за Вислой удержаться не удастся. Растерянность росла.

В 2 часа 30 мин. ночи 21-го августа в германской штаб-квартире в Кобленце постепенно выкристаллизовалась картина: Восьмая германская армия потерпела под Гумбиненом полное поражение и уступила поле битвы войскам Ренненкампфа. Это была первая серьезно ощутимая неудача немецкого оружия.

Мольтке, начальник германского генерального штаба, который отдавал себе отчет в зависимости успеха надвигавшейся неизбежной битвы на Марне от успеха военных операций в Восточной Пруссии и Галиции, пришел в полное отчаяние. Росчерком пера он сместил командующего VIII германской армией генерала Приттвиц унд Граффон и его начальника штаба. Вместо этих неудачливых военачальников на должность командующего был назначен генерал от инфантерии фон Гинденбург и, как начальник его штаба, генерал-майор Людендорф.

Потрясенный известием об отставке, Приттвиц в часы, предшествующие сдаче командования, окончательно потерял голову. Мольтке вынужден был сам вступить в связь с командирами корпусов Восточной армии, отделенной от него чуть ли не 2000 километрами. Лаконичными, беспощадными приказами он принял крайние меры к тому, чтобы VIII армия не развалилась окончательно. Генералу фон Шольц, противнику армии Самсонова, было приказано сдерживать напор русских во что бы то ни стало.
* * *
Новое командование северным сектором Восточного фронта прибыло в западно-прусский городок Мариенбург 23 августа пополудни. Гинденбург и Людендорф вступили в исполнение своих обязанностей немедленно. Положение, которое они застали, было следующее:

После гумбиненского сражения германские полки, легче, чем это можно было ожидать, оторвались от преследующих их русских. Первый армейский корпус уже был погружен в вагоны и мчался по железным дорогам в тыл правого фланга XX корпуса. XVII корпус Макензена и первый резервный германский корпус из стадии беспорядочного отступления перешли в стадию планомерную, и отходили к западу. Пытавшаяся произвести контрудар третья германская резервная дивизия была остановлена и готовилась к переброске в тыл железнодорожными эшелонами.

Армия Ренненкампфа, разбившая немцев под Гумбиненом, двигалась на запад с необъяснимой для немцев медленностью. С этой армией вела арьергардные бои первая германская кавалерийская дивизия. Главные резервы немцев были сосредоточены в крепости Кенигсберг.

Но что означали эти силы по сравнению с тремя кадровыми корпусами Ренненкампфа? Гинденбургу было ясно, что русских удержать будет невозможно, что Кенигсберг обречен.

Еще трагичнее положение было на южном отрезке Восточного фронта. Там вели планомерное наступление пять кадровых корпусов и четыре кавалерийских дивизии Самсонова. Им противопоставлены были в этот критический день только потрепанный уже XX корпус и несколько полков, стоявших в мирное время гарнизонами вдоль границы.

— Какие у нас имеются возможности? — задал Людендорфу вопрос Гинденбург.

Выяснились четыре:

Отступление германской армии за Вислу. Оборона подступов к Висле. Наступление южной группы войск, составленной из усиленного XX корпуса и приданных ему частей, против армии Самсонова, в то время, как северная группа будет только сдерживать напор Ренненкампфа. Наконец, — объединенная операция северной и южной групп германской армии против армии Самсонова.

Гинденбург остановился па последнем варианте. В Кобленц полетала телеграмма: «Начата концентрация всех сил VIII армии в районе расположения XX корпуса. Маневр должен окончиться к 26 августа, после чего предполагается начать фланговый охват русской Наревской армии...»

Для командира XX германского корпуса генерала фон Шольца наступили три тревожных дня. Три дня должен был продержаться он против сил Самсонова, прежде чем первые подкрепления, — первый армейский корпус и отступающие с берегов Роминты полки, смогли бы оказать ему поддержку.

«Проникнемся взаимным доверием и выполним свой долг!» — заканчивал свой приказ по армии Гинденбург, — приказ, при помощи которого он пытался, пользуясь всеми приемами военного красноречия, поднять дух своих разметанных полков.

23 августа пополудни начались ожидавшиеся немцами атаки русских на центр и левое стыло XX корпуса. Теперь, когда со дней героических и кровопролитных боев под Гумбиненом, Сольдау, Танненбергом и на Мазурских болотах прошло четверть столетия, с несомненностью установлено, что русское командование предприняло энергичное, но преждевременное наступление, только внимая непрестанным мольбам о помощи французского правительства и командования. Пуанкарэ по радио и через своего посла в Петербурге умолял русского царя о спасении Парижа. Жоффр в самых мрачных красках рисовал будущее союзников, если русские не отвлекут внимания Германии мощным ударом на востоке. Грей и Китченер всеми силами поддерживали просьбы своих западных союзников...

И русские стали наступать. Славными и кровопролитными боями под Лааной и Орлау освятили они свои знамена, идя с открытыми глазами на гибель, зная заранее, что только чудо может дать им решительную победу над немцами, зная, что скорее поражение ждет их, чем победное шествие на беззащитный Берлин.

Но они шли вперед, шли во имя дела союзников, во имя спасения Парижа и Франции, верные договору, обещаниям и слову чести. В первый день наступления левое крыло XX германского корпуса было смято и вынуждено отступить к Мюлену.