«Человек погиб и тело его — прах. Все близкие ушли в землю, но то, что он написал, заставляет помнить о нем того, кто читает... Они ушли, и имена их забыты. Писания их напоминают о них». Египет, папирус Честер-Битти, IV
Первоначальная осень 1897 года застала экспедицию археолога В. А. Городцова в селе Алеканово Рязанского уезда Рязанской губернии.
Небольшое древнее захоронение находилось за селом. Местные жители называли это место Могильцами.
Несколько крестьян, нанятых копать и таскать землю, работали споро и весело. Помощники В. А. Городцова, обрабатывая место раскопа, как всегда, были очень внимательны. Они не пропустили бы и макового зернышка, попади оно каким-либо образом в последнее прибежище человека, жившего почти тысячу лет тому назад.
Владимир Александрович, устроившись под временным дощатым навесом, здесь же, рядом с раскопом, сидя за походным столом, регистрировал находки и делал их предварительное описание. «Два обломка хорошо обожженной керамики с загадочными знаками. На одном обломке — три знака, на другом — два, из которых один цельный, от другого сохранилась часть в виде черточки. Знаки располагаются в строку. На первом обломке знаки расположены на шейке сосуда, по обрезу которой идет орнамент из черточек. На втором знаки идут ниже шейки по боковым стенкам».
Загадочные знаки? Они властно захватили воображение, рождая мысли о невероятном, почти фантастическом, но пока неразрешимом и потому нереальном. Вот если бы...
Археологи особые люди. Они верят в удачу, как дети в чудо. И их удача, — это как улыбка, которую другие перестали замечать.
Абсолютно целый глиняный горшок с загадочными знаками раскопали чуть в стороне от основного захоронения, и в тот день Городцов велел всем разойтись по домам и оставить его одного. Никто потом не узнает, как учащенно билось его сердце, когда он брал в руки это маленькое чудо, но это обстоятельство личного плана. Потом, при написании статьи, он высветит его необыкновенной ясностью изложения, не требующего для понимания этого научного факта ни специальной подготовки, ни каких-либо разъяснений. «Надпись состоит из 14 знаков, расположенных в строковой планировке. Объяснить их как клейма мастера невозможно, потому что знаков много, объяснить, что это знаки или клейма нескольких лиц, также нет возможности. Остается одно, более вероятное предположение, что знаки представляют из себя литеры неизвестного письма, а комбинация их выражает какие-нибудь мысли мастера или заказчика. Надпись сделана местным или домашним писцом, т.е. славянином».
В ученых кругах того времени эта статья не найдет никакого отклика ввиду «абсурдности постановки самого вопроса» о возможности существования у славян до контактов с Византией собственной оригинальной письменности. Да и в наши дни, по крайней мере выпускники филологического факультета МГУ, слушавшие в течение многих лет лекции С. Б. Бернштейна, вслед за своим профессором в большинстве своем считают, что «никаких убедительных фактов, под тверждающих существование славянского письма до 60-х гг. IX в., нет». Датой создания славянской письменности они продолжают признавать 863 год, связывая ее появление с деятельностью Кирилла и Мефодия. Алекановскую надпись (и многие другие) эти ученые рассматривают как научный артефакт и стараются о ней не вспоминать. В крайнем случае она привлекает внимание лишь как образец разнообразных типов клейм славянских мастеров. Двенадцать типов клейм на одном глиняном горшке!
ВОПРЕКИ УСТОЯВШИМСЯ ДОГМАМ
«И муки жизни отягченной
Легли на хладное чело».
У геологии и археологии есть общие интересы, и каждый стоящий геолог, занимающийся тем или иным районом, в списке литературы, с которой необходимо познакомиться, всегда имеет работы по археологии. Однажды в мой список литературы попал двенадцатый номер «Археологических известий и заметок» за 1897 год. В мои планы не входило знакомство со статьей В. А. Городцова «Заметки о глиняном сосуде с загадочными знаками», но ее название с упоминанием о «загадочных» знаках заинтересовало меня. Кто мог знать, что именно с этого момента в моей судьбе, в моей жизни произойдет крутой перелом. Я встану на иную дорогу и пойду по ней, забыв обо всем, что прежде согревало и питало мой мозг и мои чувства. На этой дороге я испытаю иное счастье и иную горечь, иные удачи и неудачи, но все это будет потом. А тогда, рассматривая Алекановскую надпись, я отметил, что наряду с непонятными, незнакомыми знаками часть знаков представляет собой четко выписанные фигурки человека и животных, манерой своего исполнения напоминающие дымковскую игрушку. Вот, например: заяц, рысь, собака; а вот человек и следом за ним лошадь. В. А. Городцов предполагал, что все эти знаки — литеры неизвестного письма. Значить, они должны звучать, как звучат знаки, т.е. буквы нашего алфавита. Но как? ЧЛ — человек, лошадь. А если иначе:
ЧЕ ЛО — человек, лошадь. Получилось слово ясное и очевидное, известное каждому русскому человеку. Оно означает лоб, часть головы от темени до бровей. Но какая может быть связь между глиняным горшком и человеческим лбом? Нелепица, да и только. Однако существует еще одно значение слова «чело». Оно сохранилось до наших дней, в частности на Смоленщине, и означает «наружное отверстие русской
печи». В этом случае между словом и предметом, на котором оно было написано, возникала достаточно тесная связь, и это давало основание, вслед за В. А. Городцовым, предположить, что знаки Алекановской надписи действительно представляют собой «литеры неизвестного письма», скорее всего, докирилловского. Этот вывод вступал в противоречие с устоявшимся, общепринятым представлением о том, что такого письма у славян быть не должно.
Но мнение большинства — это еще не есть истина, в науке тем более. Из ее истории мы знаем множество примеров, когда прорыв в неведомое совершали именно инакомыслящие. Рискуя потерять все и приобрести при этом (в самой мягкой форме) славу вздорного человека, они шли наперекор устоявшимся мнениям и если не всегда добивались победы, торжества своих идей и устремлений, то, по крайней мере, торили дорогу идущим вслед за ними. Сказанное имеет отношение и к науке о славянах. Среди ученых, твердо и последовательно отстаивавших точку зрения о том, что у славян до Кирилла и Мефодия существовала своя собственная оригинальная письменность, можно назвать имена В. Георгиева (Болгария), П. Я. Черных, В. А. Истрина. В частности, В. А. Истрин посвятил этой проблеме десятки страниц в своем фундаментальном труде «История развития письма». Он писал:
«В свете общих закономерностей развития письма представляется почти несомненным, что еще задолго до образования связей славян с Византией у них существовали разновидности первоначального письма». В своих соображениях на этот счет, как и упоминавшиеся выше ученые, В. А. Истрин опирался на археологические материалы и сообщения средневековых авторов. Старейшим среди них является «Сказание о письменах» Черноризца Храбра, болгарского монаха, жившего на рубеже IX—Х веков.
Достарыңызбен бөлісу: |