Правда жизни александра колчака

• 
  Выдающиеся сыны Отечества
  

Но – спасибо фильмам, особенно столь пронзительным, бьющим по нервам и эмоциям (хоть и не лишенным массы огрехов и досадных ляпов), как телесериал «Адмиралъ». Спасибо за то, что пробуждают интерес к выдающимся личностям отечественной истории, к числу которых, без сомнения, относится адмирал Александр Васильевич Колчак. За то, что многих из нас заставляют обращаться к книгам, в первую очередь к историческим документам той поры.

Благо, что сегодня есть Интернет с массой поисковиков, стоит лишь забить в них фамилию и иные атрибуты – и Сеть засыплет тебя массой ссылок на всевозможные информационные ресурсы разной степени качества и достоверности…

Средь вороха домыслов, полуистин и исторических анекдотов, коими щедро одарил меня Яндекс, откликнувшись на запрос об адмирале Колчаке, звездочкой первой величины вдруг засверкали «Протоколы Чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака». Это подробный стенографический отчет, датированный 21 января – 6 февраля 1920 года и изданный советским Центрархивом в 1925 году. Многое в нем указывает на то, что пресловутая классовая ненависть к Верховному правителю белой России у его судей (меньшевиков, эсеров, даже большевиков) уживалась… с искренним уважением. Вот что писал о Колчаке в Предисловии к советскому изданию «Протоколов…» председатель Чрезвычайной комиссии К. Попов:

Но кроме «полного» личного достоинства в поведении адмирала было и другое – обычная человеческая порядочность, нежелание ставить под удар своих соратников, даже не отличавшихся высокими моральными качествами. Вот и на последнем допросе, когда Колчак уже не сомневался в том, что его убьют, он, цитирую все того же Попова:

Но еще большее уважение у незашоренного «классовым подходом» человека вызовет образ реального, а не киношного Александра Васильевича Колчака, если ознакомиться хотя бы с версией его жизненного пути, изложенной, в частности, все в тех же «Протоколах…» или, к примеру, в книге уральского историка, профессора Ивана Плотникова «Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность».

Что ж, есть серьезный повод поподробнее рассказать об этой жизни, опираясь не на поэтический киношный вымысел, а на исторические документы. Ведь 16 ноября 2009 года, исполнилось 135 лет со дня рождения Александра Колчака. А 7 февраля 2010 года исполняется 90 лет со дня его трагической гибели.
«ГЕНЕРАЛЬСКИЙ СЫНОК»
В советское время в школьных учебниках истории о нем говорилось только как о непримиримом враге революции, установившем жестокую военную диктатуру в Сибири и на Урале. Подробно рассказывалось о том, как, опираясь на помощь держав Антанты, он со своими войсками дошел до Волги, но был остановлен, отброшен победоносной Красной армией за Урал и разгромлен. При этом отмечалось, что в отличие от генералов Деникина, Врангеля и других, эмигрировавших после поражения в Гражданской войне военно-политических руководителей белого движения, адмирал Колчак не ушел от справедливого возмездия и бесславно окончил жизнь в Иркутске. Словом, монархист, марионетка международного империализма, «белая кость», сын царского генерала, классово чуждый элемент обрел свой закономерный конец, и иначе быть не могло…

Что ж, начнем с социального происхождения Александра Колчака.

Генерал генералу, как и адмирал адмиралу, как известно, – рознь. Так бывало и в царской России, и в советское время, так есть и сейчас. Одни получали эти звания чуть ли не автоматически, фактически за принадлежность к семье родовитой дворянской знати (советской партийно-государственной или «ново-русской» элиты – в зависимости от эпохи). Другие еще и, так сказать, за гибкость позвоночника, редкостное умение подниматься к власти по чужим спинам и головам, не блистая талантами. Но, к счастью для России, немало во все времена было и тружеников, прежде всего личными способностям и своим горбом, ратными подвигами, снискавшими золотые звезды на погоны.

Таким был и отец Александра Колчака, морской офицер-артиллерист Василий Иванович Колчак. Во время Крымской войны 1853-1856 годов он защищал Севастополь, сражался в самом пекле – на Малаховом кургане. В живых остался почти чудом: его в числе всего семи тяжело раненых русских среди множества убитых нашли французы, взявшие штурмом Каменную башню на кургане. В дальнейшем, после войны и плена, Василий Колчак трудился в оборонной промышленности.

«Как все морские артиллеристы, - рассказывал об отце Александр Васильевич, - он проходил курс в Горном институте, затем был на уральском Златоустовском заводе, после этого он был приемщиком морского ведомства на Обуховском заводе. Когда ушел в отставку, в чине генерал-майора, он остался на этом заводе в качестве инженера или горного техника». Если быть более точным и судить по архивным документам, то отставной генерал, один из известных в тогдашней России артиллерийских специалистов, автор ряда научных трудов и даже историко-мемуарных сочинений о Крымской войне (очерк «На Малаховом кургане», книга «Война и плен»), словом, человек незаурядный, пошел работать… заведующим одной из мастерских завода.

Ни капиталов, ни имений он не нажил. «Мои родители, - не кривя душой, признался адмирал в 1920 году своим «классовым врагам», как о том свидетельствуют «Протоколы», - состояния не имели никакого. Мой отец был служащий офицер. Вся семья моего отца содержалась исключительно только на его заработки…» Впрочем, то же можно отнести и к царскому офицеру, а потом и адмиралу Александру Колчаку, жившему до революции только на денежное довольствие профессионального военного (пусть и весьма значительное по размеру, особенно – в военное время).

Кстати говоря, летом 1917-го, когда и до Черноморского флота дошло революционное брожение, провокаторы стали распускать в матросской среде порочащие адмирала слухи. Мол, командующий флотом и «крупный земельный собственник» Колчак лично заинтересован в продолжении войны и особенно в захвате Черноморских проливов - чтобы через них вывозить на экспорт производимые в его огромных имениях миллионы пудов зерна. Узнав о митинге, на который собралось до 15 тысяч матросов и портовых рабочих, и где должен был обсуждаться его «персональный вопрос», Александр Васильевич, не страшась угроз, отправился в гущу революционных масс. Вот как спустя два с половиной года он рассказывал об этом Иркутской чрезвычайной комиссии:

«Я потребовал слова и сказал, что мое положение материальное определяется следующим. С самого начала войны, кроме чемоданов, которые моя жена успела захватить с собой из Либавы, не имею даже движимого имущества, которое все погибло в Либаве. Я жил там на казенной квартире вместе со своей семьей. В первые дни был обстрел Либавы, и моя жена, с некоторыми другими женами офицеров, бежала из Либавского порта, бросивши все… И с 1914 года я жил только тем, что у меня было в чемоданах в каюте. Моя семья была в таком же положении. Я сказал, что если кто-нибудь укажет или найдет у меня какое-нибудь имение или недвижимое имущество, или какие-нибудь капиталы обнаружит, то я могу их охотно передать, потому что их не существует в природе…». После этого вопрос о принадлежности адмирала к эксплуататорскому классу был снят с обсуждения.

Впрочем, еще в молодости Александр Васильевич успел приобщиться и… к рабочему ремеслу. Это случилось в период его обучения в Петербургском морском кадетском корпусе. Вот, что об этом рассказывал сам адмирал: «В последних, старших, классах… я начал работать на Обуховском заводе. Я вырос на этом заводе и постоянно на нем бывал». Стоит ли удивляться, что у него, кстати, у одного из лучших учеников в кадетском корпусе, появилась идея – «в свободное время пройти курс заводской техники…»?

«Я начал дело с самых первых шагов, - рассказывал Александр Колчак, - то есть начал изучать слесарное дело, и работа на этом заводе сблизила меня с рабочими. У меня было много знакомых рабочих, которые меня обучали…» (Кстати, не случайно, наверное, в годы гражданской войны именно в армии Колчака сражались с большевиками полки уральских рабочих, которым Верховный правитель, сам прошедший в юности заводскую выучку, вполне доверял?).

Юноша так увлекся заводским делом, что даже известный английский заводчик Армстронг, специалист по артиллерийским системам, приезжавший на Обуховский завод, предложил ему пройти практику в Англии и стать инженером-оружейником. Но Александр Колчак рвался на военный флот: «Желание плавать и служить в море превозмогли идею сделаться инженером и техником». Впрочем, рабочая школа позволила ему до тонкостей изучить артиллерийское и минное дело: «Я был знаком с ними гораздо лучше и более обширно, чем преподавалось в корпусе». Не удивительно, что в 1894 году он с отличием (будучи вторым на курсе) окончил морской кадетский корпус, получив по выпуску не только мичманские погоны, но и премию, учрежденную в честь адмирала Петра Рикорда, выдающегося флотоводца и ученого.
ПРИТЯЖЕНИЕ ЛЕДОВЫХ ПУСТЫНЬ
В нем с молодости боролись две искренние страсти – к военному делу и к науке. Причем в мирное для России время он, похоже, готов был сделать выбор в пользу второй. Еще в кадетском корпусе, как вспоминали товарищи Колчака по учебе, к нему обращались за помощью как к справочной книге по наиболее трудным предметам: «Если что-нибудь было непонятно в математической задаче, выход один: «Надо Колчака спросить».

В 1895 году в составе экипажа только что спущенного на воду крейсера «Рюрик», будучи помощником вахтенного начальника, мичман Колчак ушел в дальнее океанское плаванье на Дальний Восток. На Тихом океане он прослужил до 1899 года, занимаясь не только службой, но и углубленным изучением океанографии и гидрологии. Г. Цывинский, командир клипера «Крейсер», куда Колчак был переведен с «Рюрика» на должность вахтенного начальника, писал: «Мичман А. В. Колчак… был необычайно способный и талантливый офицер, обладал редкой памятью, владел прекрасно тремя европейскими языками, знал хорошо лоции всех морей, историю всех почти европейских флотов и морских сражений». Стоит добавить, что, исправно неся службу, Колчак выкраивал время и для занятий древней философией Китая и Индии, а не только гидрологией и океанографией.

После возвращения в Кронштадт он познакомился с выдающимся российским флотоводцем и ученым адмиралом Степаном Макаровым, который как раз готовился к плаванию в арктических морях на ледоколе «Ермак». «Я просил взять меня с собой, но по служебным обстоятельствам он не мог этого сделать, и «Ермак» ушел без меня. Тогда я решил снова идти на Дальний Восток, полагая, что, может быть, мне удастся попасть в какую-нибудь экспедицию, - меня очень интересовала северная часть Тихого океана в гидрологическом отношении. Я хотел попасть на какое-нибудь судно, которое уходит для охраны котикового промысла на Командорские острова к Беринговому морю, на Камчатку», - вспоминал о том периоде жизни А. Колчак.

Ну не сиделось ему на берегу, а тем более в столице!

И уже в сентябре 1899 года лейтенант Александр Колчак отправился в плавание на Тихий океан на эскадренном броненосце «Петропавловск». Но дошел он на нем только до Средиземного моря. В греческом порту Пирей офицера догнало приглашение от полярного исследователя барона Э. Толля принять участие в организованной Академией наук экспедиции на шхуне «Заря». Толль, обративший внимание на научные публикации Колчака, поручил ему ведение работ по гидрологии и магнитологии. Для того чтобы освоить вторую из специальностей, Колчак прошел теоретический и практический курс в Петербургской физической и Павловской магнитной обсерваториях. Побывал он и в Норвегии, где «Заря» проходила подготовку к плаванию. Там он познакомился с исследователем Арктики Фритьофом Нансеном и воспользовался этой возможностью, чтоб почерпнуть хоть малую толику его опыта выживания во льдах.

В этой экспедиции, начавшейся в июле 1900 года. Колчак провел около двух лет: «Зимовали мы на Таймыре, две зимовки на Ново-Сибирских островах, на острове Котельном…». Весной 1902 года барон Толль с частью экспедиции отправился пешком на север, надеясь достичь неведомого материка, якобы открытого ранее купцом Санниковым. Шхуна «Заря», безуспешно пытавшаяся пробиться через льды, через несколько месяцев вынуждена была вернуться к устью реки Лены. В декабре 1902 года, вернувшись в Петербург и доложив Академии наук о безуспешных поисках Земли Санникова и пропаже Толля, Колчак начал готовить экспедицию по его поиску и спасению.

Вот что пишет об этом историк И. Плотников:

«Поднимался вопрос о посылке в район Новосибирских островов ледокола «Ермак». Колчак же предложил Академии более простой и дешевый план экспедиции для поисков Толля. Поскольку надежды на успех плавания на шхуне «Заря» практически не было, Колчак предложил использовать шлюпку. Намечавшееся предприятие было столь же рискованным, как и пеший поход барона Толля…

Экспедиция, состоящая из 17 человек с 10 нартами и вельботом, с всего лишь трехмесячным запасом продовольствия, минимумом снаряжения, отправившись весной 1903 года в Арктику, совершила, казалось бы, невозможное. Добравшись до моря и дождавшись его частичного вскрытия, Колчак и его товарищи то под парусами, то работая веслами, то впрягаясь в лямки и перетаскивая вельбот с тяжелым грузом через массы льда, добрались через несколько недель до земли Беннетта. Начальник экспедиции в полной мере со всеми делил напряженный сверх меры физический труд. Нередко приходилось добираться с вельбота до берега по ледяной воде вплавь…»

Что ж, в арктической экспедиции тяжкий труд, лишения, опасности и голод были уделом и каюров-аборигенов, и матросов, и морских офицеров-аристократов. Какая уж тут разница между «белой костью» и «черной»?!

В отличие от барона Толля, Колчак, тоже человек рисковый и быстрый в решениях, не был авантюристом. Он привык все делать основательно, скрупулезно, продумав до мелочей. Сказался в этом, очевидно, и его юношеский опыт обучения на оборонном заводе рабочим специальностям, овладение которыми требовало дотошности и аккуратности, и многолетняя морская служба на почти необжитых восточных окраинах России. Да и его основательные знания и практические навыки в различных сферах деятельности позволяли быть во всеоружии в любой, даже экстремальной обстановке. И хотя, как вспоминал сам Колчак, «когда я предложил этот план, мои спутники отнеслись к нему чрезвычайно скептически и говорили, что это такое же безумие, как и шаг барона Толля», из этой экспедиции все вернулись живыми. Правда, Толля и его спутников им спасти не удалось, но в августе 1903 года были найдены документы и вещи экспедиции, неопровержимо свидетельствовавшие об их гибели. И осенью экспедиция Колчака вернулась из негостеприимных арктических морей.
НА ЯПОНСКОЙ ВОЙНЕ ОФИЦЕРЫ – В ЦЕНЕ
Казалось бы, после нескольких лет почти непрерывных странствий в ледяных пустынях можно дать себе передышку, почивая на лаврах славы и научного признания? Тем более, за это время Колчаком и его коллегами было собрано огромное количество ценной научной информации, которую предстояло обработать и систематизировать. Но Александр Васильевич был человек иного склада характера, а на обратном пути в Иркутск его застало известие о начале 27 января (по старому стилю) 1904 года русско-японской войны. Уже на следующий день лейтенант Колчак из Якутска послал телеграмму президенту Академии наук Великому князю Константину Константиновичу с просьбой отчислить его из распоряжения научного ведомства на военно-морской флот.

Получив известие о том, что его просьба удовлетворена, Колчак стал срочно готовиться к отъезду в Порт-Артур. Впрочем, до отъезда из Иркутска он успел сыграть свадьбу с Софьей Омировой. Невеста вместе с отцом Колчака, Василием Ивановичем, в январе приехала в Сибирь, и даже отправилась встречать жениха в поселок Усть-Янск на побережье Северного Ледовитого океана. Ведь была она, что называется, девушка с характером, на протяжении нескольких лет ждала возвращения Александра Колчака из его странствий по Арктике. Свадьба состоялась 4 марта, а спустя всего неделю, 11 марта, лейтенант Колчак уехал в Порт-Артур.

В конце марта он прибыл на главную военную и военно-морскую базу России на Тихом океане и явился к командующему флотом вице-адмиралу Степану Макарову. Колчак просил у него назначения на миноносец. Но Степан Осипович, посчитал, что Колчаку, измотанному двумя полярными экспедициями и подорвавшему в них здоровье, надлежит послужить в более комфортном месте, и назначил его на крейсер «Аскольд». Впрочем, спокойных мест для флотских офицеров в той войне не предвиделось. Через несколько дней, 31 марта, сам адмирал Макаров погиб. Он находился на флагмане, эскадренном броненосце «Петропавловск», который напоролся на японскую мину, взорвался и затонул.

А лейтенант Колчак уже в середине апреля добился назначения командиром минного заградителя «Амур». Командовал он им всего несколько дней, но и за столь короткий срок зарекомендовал себя, как пишет историк И. Плотников, храбрейшим и распорядительным офицером. В ходе ночных рейдов «Амур» успешно устанавливал мины, на которых подорвались несколько японских транспортов.

21 апреля лейтенант Колчак получил новую, не менее хлопотную и опасную должность командира эскадренного миноносца «Сердитый».

«На этом миноносце… - вспоминал на допросах в 1920 году Александр Колчак, - я не рассчитал своих сил, которые уже за все это время были подорваны: я получил очень тяжелое воспаление легких, которое меня заставило слечь в госпиталь. Там я провел около месяца. Затем, в июле, оправившись от воспаления легких, я снова продолжал командовать миноносцем до осени. К осени у меня снова начали сказываться последствия моего пребывания на крайнем севере – появились признаки суставного ревматизма».

При этом офицер, порой едва превозмогавший мучительные боли, не просто командовал эсминцем, регулярно выходившим на установку минных банок на морских путях к Порт-Артуру. Делал он это, как всегда, высоко профессионально: от мин, установленных «Сердитым», японский флот нес потери, в частности, на них подорвался и японский крейсер «Такасаго».

В сентябре 1904 года больной Колчак попросился на сухопутный фронт. Но опять же не в спокойное место: к тому времени судьба осажденной крепости Порт-Артур решалась уже на ближних подступах. С сентября он командовал батареей морских орудий на северо-восточном, одном из наиболее жарких участков обороны крепости, а с ноября и до окончания боев – сдвоенной батареей 120-ти и 47-ми миллиметровых орудий.

Спустя 50 лет морской офицер Александр Колчак во многом повторил судьбу отца: защищал крепость в качестве командира сухопутной артиллерии, был ранен, и после сдачи 20 декабря Порт-Артура высшим командованием не по своей воле оказался в плену. Вот что рассказывал в 1920 году на допросах в Иркутске о тех событиях сам Колчак:

«Когда была сдача крепости, я уже еле-еле ходил, но держался еще, и когда было падение Порт-Артура, мне пришлось лечь в госпиталь, так как у меня развился в очень тяжелой форме суставной ревматизм. Я был ранен, но легко, так что это меня почти не беспокоило, а ревматизм меня совершенно свалил с ног… Эвакуировали всех, кроме тяжело раненых и больных, я же остался лежать в госпитале в Порт-Артуре. В плену японском я пробыл до апреля месяца, когда я начал уже несколько оправляться. Оттуда нас отправили в Дальний, а затем в Нагасаки. В Нагасаки партия наших больных и раненых получила очень великодушное предложение о том, что правительство Японии предоставляет нам возможность пользоваться, где мы захотим, водами и лечебными учреждениями Японии, или же, если мы не желаем оставаться в Японии, вернуться на родину без всяких условий. Мы все предпочли вернуться домой…»

После возвращения в Петербург в июне 1905 года Колчак был направлен на освидетельствование медицинской комиссией. Комиссия определила ему временную инвалидность и предоставила полугодичный отпуск для лечения.

Героизм, мужество, самоотверженность офицера, который заслуженному отдыху после полярных странствий предпочел ратный труд в горниле морских и сухопутных сражений, также получили высокую оценку. За участие в обороне Порт-Артура лейтенант Александр Колчак был награжден Георгиевским оружием, золотой саблей с надписью «За храбрость». Еще ранее за успешное командование эскадренным миноносцем «Сердитый» его наградили орденом Святой Анны IV степени также с надписью «За храбрость». По возвращении из плена он получил и орден Святого Станислава II степени с мечами, а к ордену Святого Владимира IV степени, полученному еще за первую полярную экспедицию, в 1906 году Колчаку были пожалованы «мечи».

А вот с продвижением по военной карьерной лестнице у Колчака, в связи с его увлечением научными исследованиями вышла некоторая задержка. В лейтенанты из мичманов он был произведен в декабре 1898 года. Но из-за перехода в Императорскую академию наук в этом звании оставался около восьми лет, и лишь осенью 1906 году получил звание капитан-лейтенанта.
ЧТО НАМ СТОИТ НОВЫЙ ФЛОТ ПОСТРОИТЬ?
Первое время после выздоровления Колчак считал своим главным долгом работу по подготовке отчетов полярных экспедиций, от которых его оторвала война. Поэтому в конце 1905 года он был вновь откомандирован в Императорскую академию наук. И мог бы посвятить изучению Арктики всю последующую жизнь. Ведь обработкой огромного массива научных данных, собранных в экспедициях 1900-1903 годов, в последующем, вплоть до 1919 года, занималась специальная научная комиссия российской академии наук.

Эти материалы, как отмечалось, в частности, в их оценке, данной в Главном гидрографическом управлении, «охватили работы по описи берегов, промеру, гидрологии сибирских морей, наблюдения над льдом, астрономические и магнитные наблюдения, выполненные во время плавания и санных поездок». На то время они имели важнейшее значение «как для научных, так и для практических целей полярного плавания, в частности для исправления на картах контура берегов северо-восточной части Сибирского материка от острова Диксона до устья реки Лены».

В 1906-1909 годах сам Колчак подготовил несколько докладов, отчетов и научных изданий по арктическим экспедициям, в том числе фундаментальный труд «Лед Карского и Сибирского морей». За совершенные им географические открытия и выдающиеся научные достижения он был удостоен высшей награды Императорского географического общества – Большой Золотой медали, став одним из всемирно признанных авторитетов в исследованиях Арктики.

Колчак был человеком стратегического склада ума. И хотя в ходе первых экспедиций он исправно и скрупулезно выполнял возложенные на него рутинные обязанности гидролога, географа, магнитолога и прочая, его предназначение было более высоким. Именно Александр Васильевич, с учетом опыта плаваний в полярных морях, стал одним из основоположников концепции нового типа ледокольных судов, одним из организаторов их проектирования и постройки. Причем строительство пары мощных ледоколов «Таймыр» и «Вайгач» со стальными корпусами (спущены на воду летом 1909 года), являлось не самоцелью, а средством реализации общегосударственной идеи, одним из поборников которой также был Колчак, - открытия и использования Великого Северного морского пути, из Атлантики в Тихий океан.

Но кроме долга перед наукой он остро ощущал долг перед отечественным флотом, явившим миру техническую отсталость, низкий уровень профессиональной подготовки, фактически разгромленным в русско-японскую войну. (Наш флот в 1904-1905 годах потерял 17 броненосцев, 11 крейсеров, 22 эсминца, немало кораблей других классов).

А Колчак с группой единомышленников уже в то время прогнозировал неизбежность новой войны, в которой России предстояло столкнуться с Германией. Кстати, многие в российских политических кругах, наоборот, делали ставку на союз с Берлином, считая, что германский флот, второй в мире по мощи, наоборот, станет щитом для континентальной России, а коль так, нет нужды тратить средства на создание современного флота.

К началу 1906 года среди молодых морских офицеров сформировалась полулегальная инициативная группа, занявшаяся не просто изучением проблем флота, но и готовившая глубоко обоснованные, просчитанные в технических деталях концепции строительства нового военного флота.

«Мы занялись, - вспоминал Колчак, - прежде всего разработкой вопроса, как поставить дело воссоздания флота на соответствующих научных и правильных началах». Прежде постройка кораблей «шла без всякого плана… причем доходили до таких абсурдов, что строили не тот корабль, который был нужен, а тот, который отвечал размерам отпущенных средств. Благодаря этому получились какие-то фантастические корабли, которые возникали неизвестно зачем…».

В целом ряде докладов и статей («Какой нужен Русский флот», «Современные линейные корабли» и других), Колчак отмечал: «России нужна реальная морская сила, на которую могла бы опереться независимая политика, достойная великой державы, и на которой могла бы быть основана неприкосновенность ее морских границ... Эта реальная сила лежит в линейном флоте, и только в нем, по крайней мере в настоящее время мы не можем говорить о чем-либо другом».

Но для осуществления столь масштабной программы необходим был государственный руководящий орган. Потому, отмечал А. Колчак: «Мною и членами кружка была разработана большая записка, которую мы подали министру по поводу создания Морского генерального штаба, то есть такого органа, который бы ведал специальной подготовкой флота к войне, чего раньше не было: был морской штаб, который ведал личным составом флота - и только».

Это был один из уникальнейших в отечественной военной истории проектов, когда реализация масштабной реформы и воссоздание мощи флота были инициированы и начаты не государством, его высшими военными или политическими руководителями, а группой энтузиастов в младших офицерских чинах. Ведь и сам Колчак только в апреле 1908 года получил воинское звание капитана 2-го ранга…

Парадоксально, но идеи реформаторов были поддержаны: слишком нетерпимым было состояние флота после Цусимского разгрома в русско-японской войне. В 1906 году был создан Морской генеральный штаб, началась подготовка к строительству большого количества кораблей различных классов, в том числе дредноутов – оснащенных мощной броней и артиллерией крупных калибров, но максимально быстроходных. К этому были привлечены лучшие отечественные кораблестроители и наиболее крупные заводы. В Морской генштаб на должность начальника статистического отделения был направлен и Колчак – ставший руководителем кружка и одним из его главных «генераторов идей».

1906, 1907, 1908 годы своей жизни сам Колчак позже назвал «периодом борьбы за возрождение флота». Ему приходилось не только отстаивать свои идеи среди вышестоящих коллег в адмиральских званиях, неизменно увеличивая круг единомышленников. Но и - в комиссиях Государственной думы, где решались вопросы финансирования судостроительных программ, и куда его для лоббирования интересов флота, как одного из лучших экспертов и ораторов, направляло руководство Морского генштаба. Можно было бы долго и обстоятельно рассказывать о том, скольких сил и энергии, массы времени это требовало от Александра Васильевича. Впрочем, о том достаточно подробно рассказано как в «Протоколах чрезвычайной следственной комиссии…», так и в монографии историка И. Плотникова.

В начале 1909 года в руководстве военно-морского ведомства произошли кадровые перестановки, приведшие к фактической приостановке судостроительных программ. Как отмечал Колчак, «на многих, для которых эта программа являлась всем смыслом, целью нашего существования, в том числе и на меня, это произвело ужасное впечатление».

Александр Васильевич в этих условиях приоритетом своей деятельности вновь сделал науку, тем более что идея Северного морского пути становилась все более популярной, а на Невском судостроительном заводе завершалось строительство ледоколов, в проектировании которых он принимал самое деятельное участие.

Летом 1909 года Колчак, откомандированный в Главное картографическое управление, стал командиром ледокола «Вайгач». Осенью 1909 года «Таймыр» и «Вайгач» через Балтику, Суэцкий канал и Индийский океан ушли на Дальний Восток, а в июле 1910 года прибыли во Владивосток. Летом и осенью ледоколы участвовали в исследованиях в северной части Тихого океана и Беринговом проливе. Основная работа экспедиции планировались на период навигации 1911 года. Однако по возвращении на зимовку во Владивосток Колчак получил телеграмму от военно-морского министра и нового начальника Морского генштаба с предложением вернуться в Петербург и продолжить работу «для скорейшего проведения судостроительной программы». После некоторых колебаний это предложение было принято, и Колчак вернулся на должность начальника оперативного отдела Морского генштаба, ведавшего вопросами защиты Балтики.

(Кстати, в 1914 году ледоколам «Таймыр» и «Вайгач» наконец-то удалось за две навигации пройти из Тихого океана через Северный Ледовитый в Архангельск).

Важен итог реализации судостроительных программ, во многом инициированных Колчаком и его единомышленниками. Менее чем за 10 лет Российский флот получил 7 мощных линейных кораблей, около десятка крейсеров, по нескольку десятков эсминцев и подводных лодок. И хотя ряд историков критически замечают, что строительство новых кораблей «продвигалось медленно» и основная часть их вошла в строй во время 1-й мировой войны, в 1915 и даже 1916 годах, а некоторые пришлось достраивать в советское время, можно утверждать, что реформаторам флота тогда удалось совершить многое. Если в 1-ю мировую войну российский флот вступил, имея примерно 100 боевых кораблей основных классов и занимая 7-е место в мире, то уже в ходе войны, когда в строй были введены еще более 70 кораблей, он вошел в пятерку наиболее крупных флотов мира. Хотя, разумеется, многие из проблем решить не удалось.

Но все, как известно, познается в сравнении. И если сравнить с нынешними «великими» военными реформаторами вроде Иванова-Сердюкова, с их бессилием построить даже минимум необходимых для сохранения отечественного флота кораблей и с бездумными проектами закупки чужих «Мистралей» и прочего, то величие созидательного подвига Колчака и его единомышленников тем более впечатляет.

Не менее впечатляют и подвиги Александра Васильевича в морских сражениях 1-й мировой войны, для подготовки флота к которой он сделал все, от него зависевшее.

Понимая, что российский флот на Балтике в значительной степени уступает германскому, фон Эссен и Колчак особое внимание уделили планированию и подготовке к минной войне, чтобы в самом узком месте закрыть противнику доступ в Финский залив, к районам базирования основных сил русского флота. (Интересный исторический факт, подчеркивавшийся самим Колчаком: адмирал фон Эссен и ряд других российских флотоводцев немецкого происхождения оказались в числе наиболее принципиальных противников сближения с Германией, твердо отстаивали интересы России).

Предчувствуя близкое начало войны, адмирал фон Эссен принял смелое решение. В ночь на 18 июля 1914 года, не дожидаясь указаний из морского министерства, он отдал приказ минной дивизии на установку 8 линий заграждений. Всего было установлено более 6000 мин. В результате в ходе войны гораздо более сильный германский флот вынужден был свернуть операции в восточной части Балтики, значительно ослабив поддержку своих сухопутных войск.

Но даже в этих условиях фон Эссен и Колчак не успокоились. Как вспоминал Александр Васильевич, «постепенно мы получили возможность не только защищать Финский залив, но и перенести нашу деятельность до Рижского залива, прикрывать там вход и развить деятельность в Ботническом заливе на Або, среди шхер, которые по первоначальному плану, как бы отдавались немцам».

С наступлением зимы 1914-1915 года Балтийский флот перешел к еще более активным действиям непосредственно у берегов Германии и в районах портов, где базировался ее флот. Колчак не только занимался скрупулезной разработкой дерзких операций мобильных сил Балтийского флота, работая в штабе, но и лично руководил многими походами и организацией минной блокады портов Виндава, Пиллау, Данциг и острова Борнхольм на западе Балтики, а также перехватами немецких конвоев, перевозивших железную руду из Швеции. Опыт полярных плаваний помогал Колчаку без потерь пробиваться через опасные ледяные заторы. В феврале 1915 года под его командованием отряд из четырех миноносцев заминировал Данцигскую бухты. На выставленных нашими моряками минах подорвались 4 крейсера (два затонули), 8 миноносцев и 11 транспортов противника.

А всего за 1914-1915 годы германские потери на Балтике превысили российские по боевым кораблям почти в три с половиной раза, по торговым судам более чем в пять раз. В этом была и большая личная заслуга Колчака, чей авторитет еще более вырос. В сентябре 1915 года он был назначен командиром минной дивизии Балтийского флота, а в апреле 1916 года ему было присвоено звание контр-адмирала.

Вот что писал один из морских офицеров об участии Колчака в тех походах: «Три дня мотался с нами в море и не сходил с мостика. Бессменную вахту держал. Щуплый такой, а в деле железобетон какой-то! Спокоен, весел и бодр. Только глаза горят ярче. Увидит в море дымок - сразу насторожится и рад, как охотник. И прямо на дым. Об адмирале говорят много, говорят все, а он, сосредоточенный, никогда не устающий, делает свое дело вдали от шумихи. Почти никогда не бывает на берегу, зато берег спокоен…»

Осенью 1915 года, командуя морскими силами в Рижском заливе, Колчак мастерски организовал взаимодействие флота, его береговых батарей и сухопутных войск. В результате наступление германских войск на Ригу было сорвано.

А в июле 1916 года Александр Колчак был произведен в вице-адмиралы и назначен командующим Черноморским флотом, став самым молодым среди командующих флотами.

Хлопотную и ответственную должность он принял всего за один день и сразу же взялся за решение сложнейших задач, стоявших перед Черноморским флотом.

«Положение в Черном море, - вспоминал Колчак, - было таково: главнейшие вопросы, которые тогда стояли, были, во-первых, обеспечение безопасности Черноморского побережья от постоянных набегов быстроходных крейсеров «Гебена» и «Бреслау», ставивших в очень опасное положение весь транспорт на Черном море».

Эти немецкие крейсера, базировавшиеся в портах Османской империи во внутреннем Мраморном море, создавали угрозу транспортным перевозкам, за счет которых из Батума и Новороссийска шло снабжение продовольствием и снаряжением российской Кавказской армии, действовавшей в районе Трапезунда и Эрзерума. Ситуация осложнялась и действиями германских подводных лодок, атаковавших конвои, для сопровождения которых, ввиду больших объемов перевозок, Черноморскому флоту не хватало боевых кораблей. По сей причине с середины 1915 по середину 1916 года были потоплены 19 российских транспортных пароходов.

Сейчас можно лишь гадать: то ли германские адмиралы решили проверить нового командующего флотом, то ли очередной выход «Бреслау» в Черное море случайно совпал со временем прибытия Колчака в Севастополь. Но Александр Васильевич на радиосообщение среагировал молниеносно: «Я сейчас же призвал соответствующих чинов своего штаба, разобрал на карте вероятное положение, откуда он может идти, где он может быть... Приказал немедленно выходить своему флагманскому линейному кораблю, поднимать пары на «Императрице Марии». Я взял еще крейсер «Кагул», пять или шесть миноносцев и с рассветом вышел в море».

В 3 часа дня на горизонте был замечен дым «Бреслау», шедшего в сторону Новороссийска. Флагману «Императрица Мария» удалось приблизиться к «Бреслау» на 90 кабельтовых (около 16,7 км) и дать залп из орудий. Немецкий крейсер получил повреждения и вынужден был под прикрытием дымовой завесы повернуть обратно. Даже не имея шансов догнать противника, Колчак упорно преследовал его до вечера. И одержал психологическую победу: с тех пор немецкие крейсера в Черное море выходить не отваживались.

А инициатива перешла к командующему русским Черноморским флотом. Уже через несколько дней под его личным руководством началась операция по минированию подходов в Босфору и турецким портам. Причем мины выставлялись в непосредственной близости от берега, чтобы еще и оставалась возможность его обстрела корабельной артиллерией.

Уже вскоре ситуация в Черном море кардинально изменилась в пользу российского флота: «Минные заграждения, дозорная служба, надлежащим образом организованная и развитая, радиосвязь (к словам Колчака можно еще добавить – активное использование авиации. – А.П.) дали возможность обеспечить нам черноморский бассейн совершенно безопасным от всяких покушений со стороны неприятеля и обеспечить совершенно безопасный транспорт для армии».

Еще одной ответственной задачей, поставленной перед А. Колчаком, была подготовка босфорской десантной операции – по захвату Черноморских проливов. Впрочем, из-за произошедшей в России в феврале 1917 года революции и начавшегося разложения армии и флота, она была, что называется, снята с повестки дня…

Оценивая деятельность Колчака на посту командующего флотом, можно утверждать, что и с этим трудным делом он в целом справился мастерски. Разумеется, на войне – как на войне. Потому и балтийский, и черноморский периоды его деятельности не обошлись без ошибок и даже чрезвычайных происшествий. Если на Балтике самым серьезным стал подрыв на германской мине одного из миноносцев, из-за чего в одном из походов пришлось возвращаться на базу, буксируя поврежденный корабль, то на Черном море произошла настоящая трагедия.

7 октября 1916 года взорвался дредноут «Императрица Мария». До сих пор среди историков циркулируют по этому поводу различные версии. Кто-то склоняется к мысли о диверсии, в качестве «ответа» на пресечение деятельности германских крейсеров, кто-то разделяет мнение о технических причинах. Как бы то ни было, один из наиболее мощных кораблей российского флота взорвался и затонул, погибли до трехсот моряков. Колчак, лично руководивший операцией по спасению подчиненных, по этому поводу в 1920 году чрезвычайной комиссии заявил так:

«Я считал, что злого умысла здесь не было. Подобных взрывов произошел целый ряд и за границей во время войны - в Италии, Германии, Англии. Я приписывал это тем совершенно непредусмотренным процессам в массах новых порохов, которые заготовлялись во время войны. В мирное время эти пороха изготовлялись не в таких количествах, поэтому была более тщательная выделка их на заводах. Во время войны, во время усиленной работы на заводах, когда вырабатывались громадные количества пороха, не было достаточного технического контроля, и в нем появлялись процессы саморазложения, которые могли вызвать взрыв. Другой причиной могла явиться какая-нибудь неосторожность, которой, впрочем, не предполагаю…»

Стоит добавить, что все задачи в течение года командования Черноморским флотом адмирал решал отнюдь не «железной рукой» или «не щадя живота подчиненных». В условиях войны, в самодержавной России, на флоте, где всегда культивировались весьма жесткие порядки, он мог не кривая душой сказать: «Про мои команды я в течение целого года ничего, кроме хорошего, сказать не мог. Команды вели себя настолько хорошо, что очень редко доходило дела до моей конфирмации, и в большинстве случаев они были такого характера, что разрешались в низших инстанциях. Я не говорю уже о том, что ни одного случая смертной казни не было, - не было случая ссылки в каторжные работы…»

В целом же, можно сказать, что участие в 1-й мировой войне для российского военно-морского флота стало труднейшим испытанием, которое (по крайней мере до февраля 1917-го) он с честью выдержал. А все потому, что в предвоенные годы была проведена огромная работа по совершенствованию его боевой готовности, технической оснащенности, обучению командных кадров. Большое участие в ней на самых разных участках ответственности принял и Александр Колчак. И потому имел право с законной гордостью заявить:

«После страшного урока (русско-японской войны – А.П.) у нас был Флот, отзывы о котором были самые лучшие. Может быть, он был слаб и мал, но отзывы о нем английские адмиралы давали самые лестные. Я прямо скажу, что постановка артиллерийского дела у нас в последнюю войну была великолепно разработана, и мы прекрасно стреляли. Минное дело стояло у нас, быть может, выше, чем где бы то ни было. К нам приезжали учиться…»

Словом, участвовавшие в сражениях силы нашего флота оказались на уровне сложнейших задач, которые им пришлось решать в противоборстве с германским флотом, одним из лучших на тот период в мире.

Александру Колчаку еще повезло: он не был убит «р-р-революционными» матросами, как целый ряд его коллег-адмиралов и морских офицеров, после февральского «демократического» или октябрьского большевистского переворотов 1917 года. Но он, с его пониманием долга перед Отечеством и дворянской офицерской чести, со склонностью очертя голову бросаться в опасность, неминуемо не мог оказаться в стороне от схватки, от ломавших страну событий.

Вот только схватка 1917-1920 годов, как любая гражданская война, с абсолютной неизбежностью из правого дела (в понимании и той, и другой противоборствующей сторон) превратилась в жестокое, кровавое братоубийство, в разрушение страны, к коему приложили руку и белые, и красные.

Есть ли во всем произошедшем вина Колчака? Безусловно: он сам выбрал дальнейший путь. И своим трагическим примером показал, что участие в братоубийственной войне не имеет оправдания, какими бы высокими идеалами это ни декларировалось. Вина и трагедия Колчака, военно-морского профессионала высшей пробы, усугубилась еще и тем, что он, взвалив на себя звание «Верховный правитель России», взялся не за свое дело. Хитросплетения политических интриг и командование большими группировками сухопутных войск – все это, увы, оказалось не по плечу адмиралу. В этом он так и остался дилетантом.