Репина Л. П. История исторического знания: пособие для вузов / А. П. Репина, В. В. Зверева, М. Ю. Парамонова. — 2-е изд., стереотип. — М.: Дрофа, 2006. — 288 с

ЗАКЛЮЧЕНИЕ – с. 276-277

История – это прежде всего способ самопознания и самоидентификации общества. История была всегда, хотя и облекалась в самые разные формы – мифа, эпоса, священного предания и т. п. Только в обществах эпохи модерна история выступает как рациональное научное знание, ориентированное на поиск истины и опирающееся на правила исторической критики и общепринятые критерии достоверности, но, поскольку история всегда является ответом на потребности общества, она обречена на постоянное переписывание. Те, кто сегодня говорит о банкротстве истории как науки, не понимают ее специфики, ожидая от нее установления непреходящих истин, универсальных законов общественного развития и даже его прогнозирования.

Обновление современной профессиональной историографии и исторической культуры происходит на фоне кризиса новоевропейского рационализма, отказа от классического детерминизма, от попыток видеть мир сквозь призму всеобщих закономерностей. На протяжении всего XX в. мир изменялся с невиданной до этого времени стремительностью, и огромную роль в этих радикальных переменах сыграл научный прогресс. Но изменения затронули и статус самой науки: сначала возведя ее на высокий пьедестал в системе общественных ценностей, а к концу века – поставив под сомнение ее основополагающие ориентиры. Этот процесс имеет и внутренние истоки. Сегодня переосмысляются критерии того вида человеческой деятельности, который называется наукой. Во всех науках, включая естественные, на первый план вместо анализа закономерностей и регулярностей выходит изучение индивидуального, уникального, случайного. Кризисная ситуация сложилась как в философии науки, так и в рефлексии по поводу истории. Вновь изменяется соотношение между такими различными типами знания, как научное, религиозное, эстетическое.

И все же разрушительная деятельность постмодернистской программы расчищает новые пути познания. Постепенно формируется новая модель мира, идут поиски в современном социогуманитарном знании. Хотя процесс выработки новой парадигмы истории взамен рухнувшей оказался чрезвычайно сложным и противоречивым, несомненно одно: наиболее обнадеживающие перспективы открываются в тех направлениях, которые ставят во главу угла категорию культуры. Это приводит к новому пониманию задач, а затем и к качественным изменениям в предметном поле, концептуальном аппарате и методологической базе исторического исследования. Таким образом, по всем критериям идет обновление или становление новой науки. Не удивительно, что процесс ее трансформации часто воспринимается как затянувшийся кризис.

Постмодернистская интеллектуальная программа определяет характер будущего посредством изменения представлений о прошлом. База постоянного поиска новых путей в истории – неисчерпаемость самого прошлого и любого из дошедших до нас памятников, обусловленная постоянным изменением тех вопросов, которые мы задаем прошлому из нашего настоящего. Мысль историка, направленная на интерпретацию следов минувшего, запечатленных в исторических памятниках, исходит из современных предпосылок: концепция истории действует как силовое поле, организующее хаотический фрагментарный материал. Между историком и историческим свидетельством всегда находится толща разного рода пристрастий и предубеждений, языковых и текстовых структур. Функции истории условно делятся на познавательно-аналитические, социальные и эстетические. Две последние, по существу, основаны на способности историописания создавать некую новую субъективную реальность. В разные периоды подчеркивалась та или иная из этих функций. Сторонники «истории снизу» педалировали социальную функцию истории, указывая на то, что история производится и потребляется внутри определенного социального контекста с различными целями и принимает разные формы, а ее производство и использование являются элементами политической конкуренции. Но не менее значим и выразителен акцент на эстетическую функцию истории, который делают сторонники ее постмодернистской парадигмы, отождествляющие историю с литературой и искусством.

Общественные изменения и внутренняя логика развития науки не дают ей покоя: привлекаются новые источники, переосмысляются старые, меняются поколения ученых, появляются новые методы исследования и критерии оценки. Но старые направления и накопленный опыт не исчезают бесследно, недаром новый импульс развития часто исходит именно из традиционных школ, казалось бы, навсегда отодвинутых на обочину историографии.

В настоящее время история как наука переживает один из самых сложных и напряженных периодов – она находится в состоянии переопределения предмета, методов и содержания. Эти новации в совокупности представляют собой наиболее значительный методологический прорыв с тех пор, как полтораста лет назад были заложены основы современной исторической науки. Высказывается опасение, что безграничное и непрерывное расширение тематики исследований приведет к утрате собственного предмета исторической науки. Но ведь история остается самой синтетической из всех социогуманитарных дисциплин: каждая из них изучает лишь одну из сфер современной реальности, в то время как историю интересуют все аспекты прошлого. Вот почему развитие знаний о человеке и обществе настоящего только углубляет наше понимание предмета исторического познания и обогащает содержание современного исторического знания.

Одной из самых интересных областей интеллектуальной истории является история исторического сознания. Своеобразное воссоединение истории с литературой пробудило повышенный интерес к способам производства, сохранения, передачи исторической информации и манипулирования ею. Динамика состояний исторического сознания проявляется на обоих его уровнях: и на профессионально-элитарном, и на обыденно-массовом. Траекторией движения историографии между полюсами научной аргументации и литературной репрезентации может быть записана одна из версий ее непростой истории.

Важное место в изучении представлений о прошлом людей разных культур и эпох должна занять проблема исторического воображения, а также концепция базового уровня исторического сознания, формирующегося в процессе социализации индивида как в первичных общностях, так и национальными системами школьного образования. Ведь в отличие от литературных рассказов о жизни людей в прошлом, на которых стоит печать вымысла, рассказы на уроках истории как бы несут на себе бремя подлинности. Информация, которую ребенок приучается упорядочивать, записывать, воспроизводить на уроках истории, будто бы заверена «ответственными лицами» и снабжена печатью «это действительно происходило», и уже на основе заложенных в сознание информационных блоков впоследствии создаются социально-дифференцированные и политизированные интерпретации прошлого.

Наряду с отмеченными направлениями исследований в области истории исторической культуры представляется весьма перспективным новый взгляд на историю исторической науки со «средней позиции», о которой говорилось выше. Речь идет о научной исторической критике, которая все дальше отходит от традиционного историографического подхода и стремится перейти от описания и «инвентаризации» исторических идей, направлений и школ к более тонкому их анализу, основанному на принципах культурно-исторической антропологии, или новой культурной истории. В качестве главного предмета этого анализа выступают качественные перемены, в области исследовательского сознания историков. При этом в центре внимания исторической критики оказываются не только «конечные продукты» – результаты профессиональной деятельности, но вся творческая лаборатория, исследовательская психология и практика, и в целом – культура творчества историка.

Историк «погружен» не только в современную ему общекультурную среду, но и в локальную профессиональную культуру, которая имеет собственную традицию, несмотря на извечно педалируемую терминологию новизны – регулярно повторяющиеся в историографии самоназвания направлений, в конструировании которых главным является слово «новая». Именно в связи с этим постоянно возникает необходимость всестороннего анализа и четкого определения всего комплекса установок, который собственно и создает новое качество. И это, безусловно, касается не только задач и методов исторического познания, но и самого способа историописания.

Такой целостный подход к изучению сложного исторического явления может быть направлен на последовательный и систематический анализ конкретных форм существования истории как социально-гуманитарного знания, определенной интеллектуальной системы, которая переживает со временем неизбежную трансформацию. В качестве примера можно привести факт метаморфоз, которые претерпело понятие междисциплинарности, составляющей одну из опорных установок «новой исторической науки», наряду с проблематизацией истории, признанием активной роли историка в диалоге с источником, отказом от одностороннего факторного анализа.

Переживаемая сегодня историографическая революция, являющаяся составной частью общего процесса в интеллектуальной сфере, не первая и, очевидно, не последняя трансформация в истории исторической науки. В такие моменты усиливается потребность не только разобраться в текущей ситуации и открывающихся горизонтах, но также оглянуться и оценить пройденное, впрочем, первое без второго попросту невозможно. Во всяком обществе и при любом политическом устройстве глубокая и тесная зависимость историков от современной эпохи и ее перипетий, их укорененность в окружающей действительности проявляются в полной мере. Под воздействием внешних импульсов и в результате осмысления событий, сложных проблем и нередко тяжких уроков бурного новейшего времени им неизбежно приходится пересматривать взрастившую их историографическую традицию, опыт и знания, накопленные поколениями историков, менять перспективу своего видения прошлого, искать новые пути его познания.

Вот почему так необходимо рассматривать изменения проблематике исторических исследований, развитие и смену научных концепций, подходов, интерпретаций в контексте личных судеб и общественных процессов сквозь призму индивидуального и профессионального восприятия как социально-политических и идеологических коллизий, так и интеллектуальных вызовов эпохи. В связи с этим встает вечный и в то же время актуальный, как никогда, вопрос о соотношении в историографии научной объективности и идеологических пристрастий, с которым неразрывно связана проблема оценочных критериев в истории исторической мысли и исторического знания.

Разобраться в том, где все же кончается суверенитет науки и начинается диктат политики и идеологии, – непростая задача. Сегодня все чаще можно услышать голоса наиболее последовательных оппонентов научной, или объективной, истории. Эти критики утверждают, что историки претендуют на то, чтобы заниматься описанием прошлого, в то время как в действительности всегда пишут только историю своего времени или автобиографию.

И это в известной степени верно, поскольку те новые вопросы, которые каждое поколение историков ставит перед прошлым, неизбежно отражают интересы и тревоги этого поколения. Вместе с тем оптимисты, отнюдь не опровергая скептиков, не видят непреодолимого препятствия для исторического познания в такой зависимости исследователя от своей ситуации, от своего общества и культуры, но лишь до тех пор, пока ответы на эти новые вопросы он ищет именно в прошлом, а не извлекает из настоящего.

Конечно, абсолютная объективность недостижима: в историографии всегда отражаются та или иная политическая ориентация, социальная позиция, иерархия ценностей. Однако существуют корпоративный «кодекс чести», профессиональные нормы и критерии, которые позволяют отделить зерна от плевел и выявить фальсификацию, используя критический аппарат традиционной и современной историографии против нового мифостроительства.

Выступая активным посредником в нескончаемом диалоге настоящего с прошлым, историк одновременно вплетает собственные нити в полотно историографической традиции. Мир, в который «помещен» современный исследователь, беспрестанно и быстро меняется, в свою очередь изменяя условия и содержание этого диалога. Для того чтобы распутать ставшие замысловатыми и местами прерывающиеся узоры, нужно найти связующее звено, которое кроется все же не в общих закономерностях, а в уникальности моментальной ситуации (с учетом всей совокупности обстоятельств), и в творческой индивидуальности ученого, который развенчивает мифы и преодолевает изжившие себя стереотипы исторического сознания (как обыденного, так и профессионального).

Новые направления современной историографии, усвоившие уроки постмодернистского вызова, могут доказать свою состоятельность, дав нам реальную возможность глубже понять процессы, которые определяли развитие исторического знания и исторической науки, выявить их новые измерения в более широких интеллектуальных и культурных контекстах.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА – с.282-288

Барг М.А. Эпохи и идеи: Становление историзма. М., 1987.

Барг М.А. Категории и методы исторической науки. М.( 1984.

Биск И. История исторической мысли в новое время. Иваново, 1983.

Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в отечественную историографию XX в. Омск, 2001.

Гутнова Е.В. Историография истории средних веков. М., 1985.

Историография истории нового времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П. Дементьева. М., 1990.

Историография истории нового и новейшего времени стран Европы и Америки / Под ред. И.П. Дементьева, А.И. Патрушева. М., 2000.

Историческая наука и историческое сознание / Под ред. Б.Г. Могиль-ницкого. Томск, 2000.

Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987.

Коллингвуд Р.Дж. Идея истории; Автобиография. М., 1980.

Косминский Е.А. Историография средних веков: V в. – середина XIX п. М., 1963.

Кроче Б. Теория и история историографии. М., 1998.

Могильницкий Б.Г. История исторической мысли XX в. Томск, 2001 – 2003. Вып. I-II.

Насонов А.Н. История русского летописания XI – начала XVIII в. М., 1969.

Немировский А.И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979.

Портреты историков: Время и судьбы: В 2 т. / Под ред. Г. Н. Севостья-нова, Л.Т. Мильской. М., 2000.

Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000.

Румянцева М.Ф. Теория истории. М., 2002.

Савельева И.М., Полетаев А. В. История и время: В поисках утраченного. М., 1997.

Тош Дж. Стремление к истине: Как овладеть мастерством историка. М., 2000.

Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен по XVIII в. Л., 1982.

Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XIII – первая половина XIX в.). М., 1985.

Барг М.А., Авдеева К.Д. От Макиавелли до Юма: Становление историзма. М., 1998.

Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер: История и политика. М., 1992.

Вандалковская М.Г. Историческая наука российской эмиграции: «Евразийский соблазн». М., 1997.

Вен П. Как пишут историю: Опыт эпистемологии. М., 2003.

Гене Б. История и историческая культура на средневековом Западе. М., 2002.

Гуревич А.Я. История и сага. М., 1972.

Гуревич А.Я. Исторический синтез и «школа "Анналов"». М., 1993. Долин В. М. Историки Франции XIX-XX вв. М., 1981.

XX век: Методологические проблемы исторического познания / Под ред. А.Л. Ястребицкой. М„ 2001-2002. Ч. 1-2.

Дербов А.А. Исторические взгляды русских просветителей второй половины XVIII в. Саратов, 1987.

Заборов М.А. Историография крестовых походов. М., 1971.

Зимин А.А. Русские летописи и хронографы конца XV-XVI вв. М., 1960.

Золотарев В.П. Историческая концепция Н. И. Кареева: Содержание и эволюция. Л., 1988.

Историк в поиске: Микро- и макроподходы к изучению прошлого / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. М., 1999.

История ментальностей, историческая антропология / Под ред. А.Я. Гуревича. М., 1998.

Историческая информатика / Под ред. Л.И. Бородкина и И.М. Гарсковой. М., 1996.

Историческая наука России в XX в. / Отв. ред. Г.Д. Алексеева. М., 1997.

Историческая наука и историческое сознание / Б.Г. Могильницкий, И.Ю. Николаева, В.М. Мучник, Н.В. Карначук. Томск, 2000.

Историческая наука на рубеже веков / Под ред. А.А. Фурсенко. М., 2001.

Историческая наука российской эмиграции 20-30-х гг. / Отв. ред. М. Г. Вандалковская. XX в. М., 1998.

История и историки высшей школы России: Уроки, проблемы, идеи / Науч. ред. С.Н. Полторак. СПб., 1998.

История и сталинизм / Сост. А.Н. Мерцалов. М., 1991.

История культуры стран Западной Европы в эпоху Возрождения / Под ред. Л.М. Брагиной. М., 1999.

К новому пониманию человека в истории: Очерки развития современной западной исторической мысли / Под ред. Б.Г. Могильиицкого. Томск, 1994.

Карагодин А.И. «Философия истории» В.О. Ключевского. Саратов, 1976.

Кобрин В.Б. Кому ты опасен, историк? М., 1992.

Кузнецова Т.И., Миллер Т.А. Античная эпическая историография: Геродот. Тит Ливий. М., 1984.

Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV-XVI вв. Л., 1976.

Мир историка: XX век / Под ред. А. Н. Сахарова. М., 2002.

Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: Опыт «русской исторической школы». Казань, 2000.

Нечкина М.В. В.О. Ключевский: История жизни и творчества. М., 1974.

Пештич С.Л. Русская историография XVIII в. Л., 1961-1971. Ч. I-III.

Погодин С.Н. «Русская школа» историков: Н.И. Кареев, И.В. Лучиций, М.М. Ковалевский. СПб., 1997.

Поляков Ю.А. Историческая наука: Люди и проблемы. М., 1999.

Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. СПб., 1996.

Проблемы исторического познания / Под ред. Г.Н. Севостьянова. М., 1999.

Рамазанов С.П. Кризис в российской историографии начала XX в. Волгоград, 1999-2000. Ч. 1-2.

Реизов Б.Г. Французская романтическая историография. Л., 1956.

Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. М., 1998.

Россия в XX в.: Судьбы исторической науки / Под ред. А.Н. Сахарова. М., 1996.

Сафронов Б.Г. Историческое мировоззрение Р.Ю. Виппера и его время. М., 1976.

Сафронов Б.Г. Вопросы исторической теории в работах М.С. Корелина. М., 1984.

Сафронов Б.Г. Н.И. Кареев о структуре исторического знания. М., 1995.

Севостьянова Л.И. Русская провинциальная историография XVIII в. М, 1998.

Сидорова Л.А. «Оттепель» в исторической науке: Советская историография первого послесталинского десятилетия. М., 1997.

Синицын О.В. Неокантианская методология истории и развитие исторической мысли в России в конце XIX – начале XX в. Казань, 1998.

Советская историография / Под ред. Ю.Н. Афанасьева. М., 1996.

Соколов А.Б. Введение в современную западную историографию. Ярославль, 2002.

Уайт X. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в. Екатеринбург, 2002.

Хвое топа К.Д., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М., 1997.

Шмидт С.О. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии XVIII в. М, 1997.

Диалог со временем: Альманах интеллектуальной истории. М., 1999- 2003. Вып. 1-11.

Казус: Индивидуальное и уникальное в истории. М., 1996-2003. Вып. 1 5.

Одиссей: Человек в истории. М., 1989-2003.

Теоретические проблемы исторических исследований. М., 1998-2002. Вып. 1-4.

THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. М., 1993-1994. Вып. 1-6.