Решидов Басыр

18 мая 1944 года на заре меня разбудила мама. Я увидел двух солдат с автоматами и одного офицера, которые наблюдали за суетливыми сборами взрослых. Мама сказала, что нас увозят и надо одеваться. Поскольку меня разбудили позже, то не слышал, сколько времени было отпущено на сборы. Военные что-то разрешали брать, что-то нет, затем стали торопить и приказали выходить из дома. Мы взяли в руки что могли (много ли могут понести на себе 70-летние старики и две женщины?). Погнали нас на сборный пункт на другой конец деревни. Несколько часов держали людей на пустыре, не разрешая никуда отлучаться, даже по нужде. Затем подъехали грузовые машины, новенькие, с тентами (сопровождающий сказал, что это “Форд”). Загрузили до отказа, и привезли на Сеитлерский ж/д вокзал. Подогнали к составу грузовых вагонов, перрона не было, лестниц тоже. Люди с насыпи, подгоняемые прикладами, помогая друг другу карабкались в немытые с забитыми люками вагоны, оборудованные в два яруса. Не помню, сколько было семей в двухосном вагоне, но было ужасно тесно. На втором ярусе из не строганных досок, полумрак, много детей, духота. Воды не было. Останавливались на степных полустанках. От вагона одному разрешали сбегать за водой. Регулярного питания не было. Иногда кидали в вагон несколько буханок черного ржаного хлеба. Помню, один раз принесли бак баланды. Особая проблема была с туалетом. В основном пользовались щелями между двумя створками раздвижных дверей, дети днем, взрослые ночью. Медицинской помощи не было.

Так мы ехали около месяца. 12 июня сгрузили на станции “Голодная степь” в Узбекистане. Само название станции было зловещее и предрекало о том, что ждет нас впереди: солончаковая выжженная солнцем степь, голод, болезни и смерть. Но это было потом. А пока нас погнали, как скот, в пристанционную баню без деления по половому признаку. Баня имела одно отделение. Помылись уже поздно вечером. Ночевали в привокзальном садике под охраной военных. Утром появились представители местной власти и раисы (председатели) колхозов. Начался “торг”: каждый раис хотел взять здоровых и работоспособных. Нас, восемь семей, взял раис колхоза “Политотдел” Мирзачульского района.

Наш колхоз был самым нищим в районе. Создан он был перед войной, но не был достроен из-за начавшейся войны. Свободный жилой фонд состоял из десятка-полтора необжитых 2-х комнатных мазанок без окон и дверей, с очагом, камышовой крышей, земляным полом. Рай для всевозможных насекомых и грызунов. Питьевая вода – арычная.

Колхоз был хлопководческим. Людей на рассвете выгоняли на работу, техника начисто отсутствовала, основное “орудие” – кетмень (тяжелая мотыга). Тем, кто был в состоянии выйти на полевые работы, в обед давали баланду, сваренную из толченных злаковых зерен. Хлеба вообще не было. Из-за истощения и от грязной воды люди заболевали и, соответственно, лишались миски баланды. Медпомощь отсутствовала. Люди пухли и умирали. В первую очередь умирали старики и дети. Нормально похоронить умерших не было сил. Хоронили в едва вырытых могилах, из-за чего похороненные днем становились добычей для шакалов ночью.

За год “обживания” “Голодной степи” только две семьи прожили без потерь, две семьи полностью вымерли, остальные – по полсемьи. Оставшиеся сиротами дети стали воспитанниками детских домов.

Детям было не до учебы. Да и учиться было негде. Вернее, “школа” была – одна комната в правлении колхоза. В сентябре собрали два десятка детей, парты поставили в два ряда: на первом ряду был 1-ый класс, на втором – 2-ой класс. Учитель был один, он же колхозный бухгалтер. Язык – узбекский. Книг нет, бумаги тоже. В колхозной конторе брали старые газеты, разрезали, окунали в раствор из желтой глины, высушивали, писали карандашом. Но и эти “университеты” длились недолго. Уже в октябре нас “мобилизовали” на сбор хлопка, а затем забрали на фронт единственного учителя.

Наша семья без потерь пережила этот страшный год. В июне 1945 г. трудармию, в которой находился мой отец, перебросили из гор. Рыбинска (Ярославская область) в гор. Пролетарск Таджикской ССР. Однажды вечером он приехал на грузовике, погрузил нас и увез без разрешения районного спецкоменданта в гор. Пролетарск. Но от НКВД скрыться невозможно. Хорошо, что отцу удалось за эту дерзость избежать длительного срока заключения.