Т. А. Светашева языковая игра в произведениях
жүктеу/скачать 69.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Что ж теперь ходим круг да около
| Т. А. Светашева
ЯЗЫКОВАЯ ИГРА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. Н. БАШЛАЧЕВА Александру Башлачев получил известность в 80-е годы минувшего века как рок-бард, впервые придавший русской рок-песне ярко выраженный национальный колорит. Начиная с 1980-х гг. выходят его многочисленные концерты и студийные записи. Изданы сботрники стихов и песен Башлачева: «Посошок» (1990 г.), «Стихи» (1997 г.). Последний, наиболее полный сборник «Как по лезвию», вышедший в 2005 г., активизировал интерес к словесно-содержательному аспекту наследия этого рок-барда. Слово, помимо того, что выступает как инструмент искусства, приобретает у Башлачева еще и статус объекта искусства. Более того, в его творчестве оно представляет собой концепт, а сама лексема «Слово» часто даже пишется с прописной буквы: «Так слови свое Слово, чтобы разом начать все дела»[1, с. 66]. Поэт-бард творчески подходит к внутренней форме лексемы: он любит игру с фонетикой и семантикой слов, основанную на созвучиях, а также на паронимии, омонимии и полисемии. Башлачев часто использует прием звукописи. Причем в ранних произведениях поэта в звуковой игре участвуют единичные звуки — это, в основном, наиболее типичные, яркие, «классические» фоны для аллитерации, например, [р]: Он увидел свои эскадроны. Он услышал раскаты стрельбы [1, с. 80] Опаленный горячим азартом, Он лупил в полковой барабан [1, с. 80]. Ты звени, звени, звени сердце под рубашкою! Второпях – врассыпную вороны. Эй! Выводи коренных с пристяжкою, И рванем на четыре стороны [1, с. 13]. Одна из главных специфических черт поэзии Башлачева — ее рассчитанность на голосовую передачу. Вокал является основным транслятором эмоционального фона произведения. Манеру исполнения Башлачева можно охарактеризовать как гиперэкспрессивную, почти экстатичную. Нанизывание звуков [р] и [р'] придает звучанию песни особенную надрывность, увеличивает эмоциональную насыщенность произведения. В произведениях же более позднего периода Башлачев значительно шире использует возможности фонетической игры: повторяются не просто отдельные звуки, а целые звукосочетания, части морфем: ... На щеках — роса рассветная [1, с. 19]. Искры самых искренних песен [1, с. 26]. Подхватит любовь и успеет во благо, Во благо облечь в облака [1, с. 48]. В последней цитате на относительно коротком участке текста четырежды повторяется звукосочетание [абл]/[абл’]. В результате такого уплотнения значения лексем «благо», «облечь» и «облако» ассоциативно совмещаются, и создается общее интуитивное ощущение возвышенного действа. В строках «Как по лезвию / лезем лесенкой» [1, с. 87] происходит нанизывание сочетаний [лез][лез’][лес’], ассоциативно связываемых одновременно с движением вверх. Таким образом, прием звукописи у Башлачева со временем осложняется лексическим компонентом. В ранних стихах средства художественной выразительности фонетического и лексического уровней существуют раздельно. В более поздних — они сливаются, дополняют друг друга. Это уже не нанизывание звуков, а апелляция к ложной этимологии, интуитивное установление связи между лексемами, например:
Я узрел не зря. Я — боль яблока [ 1, с. 46]. Звукопись в стихах Башлачева выполняет не только эстетическую и экспрессивную функцию, но и обусловлена семантически. Метафора становится звуковой: Kогда злая стужа снедужила душу И люта метель отметелила тело, Когда опустела казна, И сны наизнанку, и пах нараспашку — Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко — Ворвется в затяжку весна. Зима жмет земное. Все вести — весною [1, с. 47]. Таким образом, метафора позднего Башлачева отличается своеобразной двухслойностью: в ней с помощью языковой игры органично соединены и переплетены план выражения и план содержания. Автор вовлекает читателя в игру звучаний и смыслов. Тем не менее, эта игра для поэта — отнюдь не самоцель, а средство создания цельного художественного образа. При всем повышенном внимании к форме на первом месте для автора, безусловно, содержание, обозначаемое. Знак функционирует в стихах Башлачева как символ, за которым кроется множество смыслов. Башлачев пересматривает отношения внутри языкового знака, стремится проникнуть через знак к самой сущности обозначаемого. Тем самым поэт апеллирует к магической функции языка: «Слово» как бы заменяет абстрактное обозначаемое. Понятно, почему ни одно слово для автора не случайно. Пристальное внимание к «Слову» — важнейшая черта поэтики Башлачева. В текстах поэта-барда, особенно в поздний период творчества, нельзя изменить ни одной фразы, чтобы не нарушить метафорический и семантический ряд. Слово играет у него свою роль как в ассоциативно-образном плане текста, так и в звуковом. Башлачев обыгрывает не только паронимические созвучия, но и омонимию и полисемию, экспериментирует с разными значениями слов и корней: Что ж теперь ходим круг да околоНа своем поле — как подпольщики? [1, с. 13]Стопроцентный брак допускают в ЗАГСах, Но любовь вершится на небесах [1, с. 187]
Ох, гляди, красно солнышко врежет по почкам! [1, с. 43] Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой [1, с. 32] Ты же любишь сама, Когда губы огнем лижет магия, Когда губы огнем лижет магия языка [1, с. 148].
Башлачева интересуют словообразовательные связи не только в синхронии, но и в диахронии. Он как бы разворачивает в обратном порядке процесс словообразования, возвращаясь к корню слова, пересматривает семантику слов, вычленяет глубинное, исконное значение. В сопоставлении с современным значением слова и рождается башлачевская метафора. …Да окно решеткой крестили [1, с. 26]. В приведенной строке корень «-крест-» визуализируется в сознании читателя в двух направлениях: в значении религиозного символа и в значении конкретно-объектном — как пересечение линий. Творческий подход к слову позволил поэту-барду создавать удивительные авторские метафоры. Поэт как бы пробует каждое слово на вкус: Размешал и поплыл в преисподнем белье… [1, с. 150] Здесь использован прием деривационной контаминации однокоренных слов: «исподнее» (белье) и «преисподняя» (ад). Соединяемые слова имеют разные сферы употребления, но ассоциативно связаны в тексте с мотивом смерти как перехода в иной мир. Башлачев не ограничивается в своем творческом отношении к знаку и в языковой игре только знаком-словом: он часто обращается к знаку-фраземе, к цельному словосочетанию. Фонд русской фразеологии активно используется поэтом для создания художественного образа. Башлачев нарушает нечленимость фразеологизма, использует прием деконструкции языкового знака, пересматривает отношения внутри пословицы, фраземы и идиомы, синтезирует новые метафоры на почве старых, стертых, общепринятых. Деконструкция фразем достигается разными способами: 1. Изменив всего один или несколько звуков, автор получает каламбурную метафору, которая интересна именно тем, что, с одной стороны, разрушает привычные языковые связи, а с другой — вызывает ассоциации с разрушаемым застывшим знаком: Небо с общину, Все небо с общину [1, с.46]. …там, где все одним жиром мазаны [1, с. 129]. Компоненты «овчинка», «мир» в этих примерах заменены на компоненты, контекстуально антонимичные. В результате в первом примере фразеологизм становится неоднозначным, а во втором — приобретает противоположную, негативную коннотацию. Да неси свое тесто на злобное место… [1, с. 48]. В этом случае, наоборот, полученное словосочетание подчеркивает и усиливает негативную коннотацию обозначаемого: «лобным местом» изначально называлось место казни. Мне с моею милою — рай на шабаше [1, с. 50]. Здесь коннотативно нейтральное слово «шалаш» заменяется на созвучное, однозначно негативное и никак не совместимое с понятием рая слово «шабаш». Своеобразный оксюморон, полученный в результате языковой игры, значительно усиливает исходное значение разрушаемого знака. Подобные видоизмененные фраземы довольно часто встречаются в строках Башлачева: За окнами — салют. Царь-Пушкин в новой раме [1, с. 33]; Хлебом с болью встретят златые дни [1, с. 44]; Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь [1, с. 45]; Но годы вывернут карманы — Дни как семечки валятся вкривь да врозь [1, с. 113];
2. Компонент несвободного словосочетания может заменяться и не на основе созвучия. Здесь намеренный отказ от предыдущего компонента и замена его другим очень важны именно на смысловом уровне: И я не смог не смог ударить в грязь ножом [1, с. 137]; Всем сестрам — по любви [1, с. 160]. Поскольку исходный фразеологизм все же угадывается, на уровне восприятия прочитывается не отраженная в тексте оппозиция которую составляют замещенный и замещающий компоненты: Возьмет за горло — и пой, как можешь, Как сам на душу свою положишь [1, с. 153]. Полученная в результате замены исходного компонента «бог» на «сам» фраза употреблена в значении «сотворишь самостоятельно», и близка по смыслу пословице «На бога надейся, а сам не плошай». 3. Башлачев активно использует прием контаминации фразем. Идиомы с общим лексическим компонентом совмещаются, накладываются друг на друга. В результате такой деконструкции привычных языковых знаков образуется новая, яркая, иногда даже парадоксальная метафора, которая отличается необычайной концентрированностью смысла: в формально небольшом отрезке текста совмещаются два исходных понятия и новое, получившееся в результате контаминации: Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан… [1, с. 121]; Как писали вилами на Роду [1, с. 45]. В последнем примере Башлачев соединяет фраземы «вилами по воде писано» (с пропущенным компонентом «по воде») и «на роду написано». В сущности, они антонимичны в аспекте определенности предсказания. Сталкивая определенность и неопределенность, автор создает метафору-парадокс, метафору-нонсенс. В результате возникает общее ощущение зыбкости, бессмысленности существования, ненадежности привычных жизненных установок. Этот образ вполне соотносится с идеей песни «Вечный пост» — идеей ничтожности человека, его лживости и мелкости перед лицом Бога. В песне обыгрывается пословица «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится», она является лейтмотивом текста, и именно в этом ключе автор и выстраивает образную систему произведения. Соединяемые фраземы могут иметь не полностью идентичные компоненты, а лишь фонетически близкие. Тогда к языковой игре добавляется прием обмана ожиданий читателя (слушателя), особенно если подмененный компонент расположен в конце строки и связан рифмой: За совесть и за страх. За всех. За тех, кого Слизнула языком шершавая блокада, За тех, кто не успел проститься, уходя, Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом Прими свою вину под розгами дождя [1, с. 32].
Страну в бараний рог и пили из него [1, с. 32]. Ситуация получает продолжение за счет этикетного культурного кода, связанного с компонентом «рог», — обычая пить из рога на праздниках. Небо как эмалированный бак с манной кашей [1, с. 106]. В приведенном примере несвободное словосочетание «манна небесная» интерпретируется автором буквально и становится объектом сравнения. Заштопаны тугой, суровой, красной ниткой Все бреши твоего гнилого сюртука [1, с. 32]. Фразеологизм «проходить красной нитью» не просто перекодирован, но еще и осложнен многозначностью слова «красный», которое в данном контексте ассоциируется с социалистическим режимом. 5. Наконец, Башлачев разрушает застывшие связи внутри фраземы, освобождает ее компоненты, включает их в метафору, сохранив в этой метафоре в свернутом виде смысл исходного фразеологизма: Потом – юродивые-князи нашей всепогодной грязи [1, с. 16]. Тот же фразеологизм деконструирован в другом виде: Да что ты, князь! Да что ты брюхом ищешь грязь? [1, с. 137]. Это лишь некоторые из способов создания интереснейшей башлачевской метафоры на основе фраземы. В результате языковой игры «фразеологизм, включенный в необычные синтаксические или смысловые связи, прочитывается многократно: по своему словарному значению, по номинативному значению составляющих его слов, по внутренней (этимологической) форме тех же слов, и еще нередко в духе творческих ассоциаций автора» [2, с. 61]. Стиль Башлачева, таким образом, сложен для восприятия, рассчитан на образованного и творчески одаренного слушателя. Но внешняя красивость стиля, тем не менее, является для поэта средством, а не целью. В тексте Башлачева одинаково ценны, эстетичны и осмысленны как план выражения, так и план содержания. Использование приемов языковой игры направлено на уплотнение смыслового наполнения произведений, усиление эмоционального воздействия на слушателя, стимулирование ассоциативного и интуитивного восприятия текста.
1. Башлачев, А. Как по лезвию. / А. Башлачев. — М.: Время, 2005. — 256 с. 2. Свиридов, С. В. Магия языка. Поэзия языка. Поэзия А. Башлачева. 1986 г. / С. В. Свиридов/ // Русская рок-поэзия: текст и контекст 4. — Тверь, 2000. — C. 57 — 69. Научные труды кафедры русской литературы БГУ. Вып. V. — Мн.: H 34 РИВШ БГУ, 2008. С. 124–131. жүктеу/скачать 69.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|