ВасильБыко в блинда ж пьеса Василя Ткачева в 2 д по мотивам повести "Блиндаж" Действующие лица
жүктеу/скачать 403.63 Kb.
|
С е р а ф и м к а. Не осталось, ага. Любоши сожгли. Д е м и д о в и ч. И Любоши, и Жовриды, и Острова. С е р а ф и м к а. Страх один! Д е м и д о в и ч. Серафима, мне… переночевать надо. С е р а ф и м к а (искренне удивилась). Во как! Д е м и д о в и ч. И это, простыл я… С е р а ф и м к а. Ай-яй. А дома?… Д е м и д о в и ч. В том-то и дело, что домой нельзя мне. Теперь как партейному… Сосед же у меня пришел, Осовский. Тот, репрессированный… С е р а ф и м к а. А-а! Помню, помню его, видела на улице, когда жила у брата. Он всегда задумчиво ходил с портфелем, такой немолодой уже мужчина в очках без дужек, с тонкой седоватой бородкой, и никогда ни с кем не здоровался, все равно как никого не замечал. Видела, видела. Говорили же тогда, что вы где-то выступили против Осовского, и если он сейчас возвратился, так действительно… Д е м и д о в и ч. Так это самое… Уж ты меня ни прогонишь, может? С е р а ф и м к а. Ай, что вы говорите! Как же я прогоню! Д е м и д о в и ч. Вот я так и подумал: Серафима не прогонит. Все же мы с её братом вон как дружили. Ну так может зайдем в хату? С е р а ф и м к а. Ну что ж… Вы же тут были как-то с Миколаем. Д е м и д о в и ч. Десять лет тому. С е р а ф и м к а. Во как давно! Заходите, заходите. Д е м и д о в и ч. Мне больше ничего не надо, как зайти к тебе, Серафимка. (Исчезает). С е р а ф и м к а. Мой брат был ровесник этого Демидовича, они вместе учились в педтехникуме, еще в те давние годы молодыми хлопцами приехали в местечко учительствовать. Они хорошо дружили и даже какое-то время квартировали вместе, аж пока Микола не женился. Тогда Демидович и перешел на квартиру к этому Осовскому. А когда у брата родилась доченька Алёнка, я перебралась из деревни в местечко к ним няньчить малышку. Кроме того, Микола ставил в РДК спектакли и даже пару раз водил туда и меня, – он играл сам с женой Ядвигой Ивановной. Помнится, постановка была очень смешная – как к невесте девушке подбивался пожилой шляхтюк, а она не хотела выходить за него, поскольку любилась со своим молодым хлопцем. Очень смеялись тогда все, а Миколай и другие артисты долго радостно кланялись со сцены, и я полнилась гордостью, так мне хотелась сказать всем, что это ж мой родной брат такой способный артист. Кажется, Демидович тогда тоже участвовал в пьесе, а после они всей группой пожаловали к нам на квартиру, выпивали. Я угощала их клёцками – было то как раз на мясоед посреди зимы. А что случилась промеж братом и Демидовичем, не знаю поныне. Помню только, как однажды поздно придя с какого-то сходу, Миколай показался мнет шибко расстроенным, просто разгневанным даже, жена его всё уговаривала, утешала, а он крутил головой и чего-то не мог сказать. Назавтра утречком, оставшись одна со снохой, я спросила про брата, и та скупо ответила: "Обвинили в национализме". – "В чём?" – не понимала я тогда. "В том, чего хуже не бывает", – невнятно объяснила сноха. Тогда же, помню, как-то вечером к нам пожаловал Демидович с поллитровкой в кармане, я собрала что-то на стол и слышала, как они разговаривали, больше ссорились, однако, – яро и враждебно, и расстались поздно, в полночь; злобный Миколай даже не встал из-за стола проводить друга. Больше Демидовича я не видела. Вскоре, однако, я вообще не видела белого свету, плакала целыми днями, а после и совсем перебралась в свою хату на окраине Любошей. Это когда брата арестовали, а сноха Ядвига Ивановна через месяц отказалась от него на каком-то большом собрании и дома злостно сказала, чтобы я съехала к Первомаю, ведь она, Ядвига Ивановна, не хочет иметь ничего общего ни с врагом народу, ни с его роднёй. Затемнение. Силуэты двух полицаев – братьев Пилипёнков. Яны рыщут, словно голодные волки, ища добычу... Затемнение. В хате. С е р а ф и м к а. Темно, посветить нечем. Д е м и д о в и ч. А светить и не надо, не то время. Найду, где сесть. С е р а ф и м к а. Ага, во тут. На лавку. Демидович тяжело, со вздохом опустился на лавку перед печью и умолк. Серафимка тоже молчала, ожидая услышать от гостя про его нужду. Д е м и д о в и ч. Кто-нибудь еще уцелел в деревне? С е р а ф и м к а. Всё сожжено. С этого конца так одна хата и осталась. Моя. Д е м и д о в и ч. Значит, повезло тебе. С е р а ф и м к а. Повезло. Опять помолчали, и она начала немного беспокоиться, ведь набралось много разных дел, надо было как-то сварить бобу или толочь крупы, а этот человек занимал время, не произнося, что ему надо. И тогда она услышала, что дышит он с напрягом, как-то совсем часто, как дышат сильно простуженные люди. Он опять закашлялся – скверным, застарело-простудным кашлем, когда шибко трудно откашливаться и всё хрипит в грудях. Серафимка нахмурилась в душе: конечно, надо помочь больному человеку, но было и боязно: а вдруг поутру снова притянутся Пилипёнки? Уж, пожалуй, сейчас они не лучшие за того Осовского, и как бы ни навлечь беды на обоих? Но и как было отказать человеку в такую холодину? С е р а ф и м к а. Вот только печь у меня холодная: дым не идет. Так вы уже в запечке ложитесь… Д е м и д о в и ч. Хорошо.(Встал). Она что-то бросила-положила на полок за печкой, подбила свою подушку. Он лег, не раздеваясь, и она накрыла еще старым кожухом. Д е м и д о в и ч (слабым голосом). Может, и еще чем накроете? А то трясет всего. Серафимка набрала какого-то тряпья и укутала и голову, и ноги Демидовича, который, слышно было, действительно трясся даже под одеждой. С е р а ф и м к а. Травы вам надо отварить. Лечебной. Есть у меня. Ну вы лежите, а я, может, в печке разожгу. Всё кашляя, Демидович остался лежать, а она принесла дров и взялась разжигать в печке. Накашлявшись, Демидович, пожалуй, уснул. В хате, как всегда, стало тихо и глухо, дрова помалу горели, и Серафимка, усевшись на скамеечке перед дверками печки, взялась перебирать картофель. Затемнение. В блиндаже. Х о л ь ц. Достоевский читал... Толстой... О, Толстой! Русской женщин смотреть за раненым... у них получается роман... любовь. Правилно? Х л е б н и к о в. Ну, природа требует своего… Тут против никак не попрешь.. Х о л ь ц. Жал, у нас так нет… Не принят так… Красиво любит… Кормит… поит… и любит... Много сразу... Х л е б н и к о в. А ты как тут оказался? Х о л ь ц. Трудно много говорит... Х л е б н и к о в. Говори покороче. Х о л ь ц. Командир батальон гауптман Линхард – швайн! Таких, как Линхард, перед война появился в вермахт много... выскочка... Я его ни ест любить... А мне приказаль вынести его раненого с поля боя... Центнер вес... Два метр рост... Кого посылал командир... все лежали рядом с ним... убитые... Мне приказ... Хольц похож на того, кто мог центнер унести? Под огнем? Я оказаль ему медицинская помощь... и оставил... думал, умрет... Я доложиль: гауптман мертв... бесполезно нести... я так и думаль... конечно... Брюх распорет... кишка втоптал... А он появился... И пожаловался, что Хольц оставил его... Ну, что оставался делат? Дезертир так стал... Х л е б н и к о в. Родители кто у тебя? Фатер? Отец? Х о л ь ц. Фатер университет арбайтен... профессор…медицина... Х л е б н и к о в. Не дурак. Х о л ь ц. Поэтому я фатер война боялся. У нас так: фатер отвечай за сын, сын отвечай за отец. А он профессор... Карьер, понимаешь? Х л е б н и к о в. Можно подумать, что у нас по-другому? Тебя, видать, посчитали убитым? Х о л ь ц. Найн я ест дезертир… найн убит… Рус женщина закапывал убитых... И наших, и ваших... Я помочь хотел ей, да побоялся... подойти к ней побоялся... У нее большой лопат... Смеются. Х л е б н и к о в. А зря. Это Серафима. Х о л ь ц. О, гут, гут! Се-ра-фи-ма!..Теперь знай Хольц сам... зря... Хотел стрелят себя... Потом не смог... Х л е б н и к о в. Что ж это мы с тобой так, Хольц?.. Ты хотел, я хотел... Идет кто? Х о л ь ц. Ахтунг! Перед блиндажом появляются Серафима и Демидович. Д е м и д о в и ч. Куда это мы? С е р а ф и м к а. Идите, идите... Ступайте. ( Огляделась). Блиндаж большой. Д е м и д о в и ч. Блиндаж?.. С е р а ф и м к а. Ну, блиндаж. ( В блиндаж). Это я, Серафима... Х л е б н и к о в. Ты? С е р а ф и м к а. Я, я. Не бойтесь. Серафимка первая подошла к входу в блиндаж. Демидович же нерешительно остановился поодаль, и только как она спряталась там, сунулся следом. С е р а ф и м к а. Во привела. Не бойтесь, свой. Вы же сказали связаться… А он в райкоме работал. Демидович стоял, заметно вогнув голову, которая упиралась в низкий потолок, и во все глаза смотрел в полумраке на военнослужащего с забинтованным лицом, который лежал в углу. Тот положил на полу шинели пистолет и приподнялся. Х л е б н и к о в. Фамилия? Д е м и д о в и ч. Демидович. Да какая вам разница, какая у меня фамилия? Надо не расседаться тут, а двигать вперед, дальше... Х л е б н и к о в. Куда это? Д е м и д о в и ч. А это надо подумать. Подумать... надо!.. Вы, вижу, разумный человек, военнослужащий... К своим надо двигать... или искать связи с нашими... Третьего не дано...А что же мы тут, в блиндаже, значим?.. Как клопы все равно... Что же мы, навзничь должны упасть перед немецкими зверюгами? Так, получается? Бить их по харе надо! Всех до одного! Без разбору! Может есть связь с командованием?.. С руководством в центрах? Надо бить фашистскую гадину, которая!.. (Увидел немца). Хлебников поаплодировал. Серафимка дергает Демидовича за рукав, показывает в угол, где лежит немец. Немного успокоившись, Демидович взглянул в сторону, за Серафимку, и втянул голову в плечи: со второго угла на него пристально и внимательно вглядывался какой-то пацан в немецком мундире с чужим выражением на лице. Наверное, поняв удивление Демидовича, Серафимка поторопилась успокоить его... Х л е б н и к о в. Это немец-дезертир, не обращайте внимания. С е р а ф и м к а. Ничего, ничего… Как-нибудь… Х л е б н и к о в. Садись, Демидович, рассказывай. Спокойно. Здесь же не партийное собрание. Закурить имеешь? Д е м и д о в и ч. Не курю я… (Сильно кашляет). Х о л ь ц. Пневмония... Х л е б н и к о в. Не куришь, значит? Демидович продолжает кашлять. Х л е б н и к о в. Жаль… А то у немца эти сигареты, что трава. Серафима! Ты не сможешь достать курева? Ну махорки там или самосада? С е р а ф и м к а. Табаки? Так где ж?… Если бы какой мужчина был. Х л е б н и к о в. А ты постарайся. Без курева тут погибель… Так все же, где сейчас фронт, не слыхал? Д е м и д о в и ч. А кто же его знает. Но не близко. Демидович поочередно переводил свой встревоженный взгляд то на капитана, то на немца. Потом опустился под стеной у входа, закашлялся. Х л е б н и к о в. Что, простудился? Д е м и д о в и ч. Простудился, холера на него… Х л е б н и к о в. Да, надо было где в избе полежать. Д е м и д о в и ч. Полежал ночь. Да поутру полицаи выкурили. Х л е б н и к о в. Полицаи? Уже и полиция организовалась? Вот сволочи! И откуда взялись? Д е м и д о в и ч. А черт их знает!.. С е р а ф и м к а. Пилипёнки, Пилипёнки это. Больше некому. Они – холерные люди. Х л е б н и к о в. Успокойся, Серафима. Так позаботишься о куреве, да? С е р а ф и м к а. А где же взять, так и не знаю. Но поищу… Так я это пойду? Ужин же вам надо... (Полезла к выходу). Х л е б н и к о в. Главное – закурить! Г о л о с С е р а ф и м к и. Хорошо, хорошо. Они остались втроем. В грудях у Демидовича снова захрипело, он попробовал откашляться, да где там: пожалуй, забило все легкие. Кашляя, он украдкой поглядывал на немца, который внимательно рассматривал его. Х о л ь ц. Пневмония? Д е м и д о в и ч. Что? Пауза. Х о л ь ц. Пневмония немножко помогаль… Их… Я имель стрептоцид. (Он взял сумку, расстегнул ее, поковырялся там и достал бумажку, с которой вылущил белую таблетку). Браль!.. Унд васер, один таблет. Почти со страхом в душе Демидович сидел напротив, не зная, как быть: взять или отказаться. Х л е б н и к о в. Возьми! Не обманет. Мне вон глаза обработал, сразу гной течь перестал. Демидович протянулл руку, взял таблетку, внимательно рассмотрел ее на ладони. Проглотить или нет? А вдруг отрава? И он сжал ее в кулаке, неприметно сунул в карман плаща. Х л е б н и к о в. Да-а, попали, как мышь в горлач. Чего, интересно, дождемся? Демидович тоже вздохнул и тихо сомкнул глаза. Хотелось опуститься на землю, лечь – отдаться покою. Но как было отдаваться покою в такой компании, и он сидел у входа, обессилев, следя из-под лба за немцем. Тот долго возился в своей сумке – перебирал рулоны бинтов, бутылочки, пакеты, ножницы. Он был занят своим делом, на них он уже почти не смотрел. Д е м и д о в и ч ( Хольцу).. Наверное, офицер будешь? Х о л ь ц. Вас? Х л е б н и к о в. Не офицер. Погоны у него какие? Без знаков? А на рукаве что у него? Д е м и д о в и ч. На рукаве нашивка. Какой-то угольник. Х л е б н и к о в. Вот, угольник. Значит, ефрейтор. Х о л ь ц. Я, я. Обер-ефрейтор Хольц. Д е м и д о в и ч. Из рабочих или крестьян? Х о л ь ц. Сту-дент… медицина… Д с е м и д о в и ч. А, студент. А отец кто? Отец? Х л е б н и к о в. Отец у него профессор. Мы вчера познакомились. Ничего, хороший немец, надежный. Только вот сигарет прихватил маловато. Наверно, думал в плену разжиться. А у нас у самих в кармане – вошь на аркане. Д е м и д о в и ч. Ну курево, пожалуй, не самое теперь важное. Х л е б н и к о в. Тебя послушать, мать твою! Курил когда? Д е м и д о в и ч. Нет. И не собираюсь. Х л е б н и к о в. Серафима, кажется, нам ангела привела... Х о л ь ц. О, гут! Ангел гут!.. Д е м и д о в и ч. Думать надо, капитан, что говоришь! Я тебе не мальчик на побегушках! Ты всё понял? Я в этой местности каждую тропку знаю... Х л е б н и к о в. А порох ты нюхал, тропка? Смерти в глаза смотрел? Молчишь? Потому что нечего сказать. Д е м и д о в и ч. У каждого из нас была своя работа. Х л е б н и к о в. Работа работе – рознь. Ладно, дай отдохнуть. Утомил. Мелодия тишины. Затемнение. Утро следующего дня. У блиндажа появилась Серафимка. Перед собой она несла завернутый в тряпку чугун с едой, который поставила на землю у входа. И сама осталась стоять на коленях. С е р а ф и м к а. Вот, затирки вам сварила. Вчера муки намолола, так это… затирка. Правда, хлеба еще нет, но учинила хлеб, завтра испеку. В углу сразу подхватился Хлебников, сел. Х л е б н и к о в (весело). Молодец! Ну и молодец, Серафимка! Затирка, это что: каша? С е р а ф и м к а. Нет, затирка это ну… затирка. Сейчас отведаете. Х л е б н и к о в. Ну что же, ну что же… Поедим. А то, признаться… проголодались. С е р а ф и м к а. Знаешь, товарищ Демидович, где на муку разжилась? Д е м и д о в и ч. Откуда ж знать? Скажи, если не секрет. С е р а ф и м к а. Ячмень был у меня, Пилипёнки не нашли. Так я всю ночь Петрусёвы жерны крутила. Натерпелась страха. Никого из людей нет кругом, а страшно!.. Натрудила руки вот... Вы ешьте, ешьте. Демидавич тоже попробовал встать, чтобы хотя сесть или что, – чувствовал он себя по-прежнему скверно, может даже хуже, чем вчера. Рядом живо и молчком вскочил немец, сел, протирая заспанные глаза. В блиндаж из траншеи из-за спины Серафимки цедился скупой свет пасмурного утра. С е р а ф и м к а. А ложка, извиняйте, одна! Может, у вас есть? Х л е б н и к о в. Черта с два. Чего нет, того нет. Демидович, лёжа, тоже покрутил головой. Тогда немец понял, в чем дело, и ловко вытянул из бокового кармана своего кителя белую ложку, скрепленную с такой же белой вилкой. Х о л ь ц. Битэ. Он протянул ложку Демидовичу, но тот отмахнулся – пусть ест сам своей ложкой. Немец не настаивал – придвинулся поближе к чугунку, но не зачерпывал затирку – ждал. Серафимка хлопотала около капитана. С е р а ф и м к а. Так как же это?.. Или вы возьмете сами? Х л е б н и к о в (оживленно). А ну, а ну! (Одной рукой взял вложенную в нее Серафимкой деревянную ложку, а второй слепо щупал края чугунка, что стоял у его ног. Поудобнее устроившись, он неуклюже влез ложкой в чугун и вылил затирку на сапог). С е р а ф и м к а. Ай-яй! Немец тоже что-то промолвил, и Серафимка нежно взяла у Хлебникова ложку, зачерпнула в чугуне и осторожно донесла ее к разинутому из-под бинтов рту. С е р а ф и м к а. Вот так! Ай-яй! Словно малого… Х л е б н и к о в. А ничего, пойдет! Давай еще. Серафимка дала и еще, – начала осторожно, чтобы не копнуть на грязные капитанские сапоги, кормить его с деревянной ложки. Уважительно, словно даже стесняясь, с другой стороны в чугун опустил коротенькую ложку Хольц. С е р а ф и м к а. Ага, берите, берите! (Приветливо подзадорила Хольца, и немец начал черпать резвее). Демидович проглотил слюнки и сомкнул глаза, чтобы даже не видеть того завтрака. Х л е б н и к о в. Ну я уже стал наедаться. Чтоб тем осталось. С е р а ф и м к а. А хватит, хватит и тем. Тут много, на всех наварила. Вы ешьте, ешьте.. ( Закивала она ефрейтору, который немного задержал свою ложку, в роздумье посматривая то на нее, то на капитана). Х л е б н и к о в. Это кто – райкомовец? (Насторожился, почувствовав соседа у чугунка). жүктеу/скачать 403.63 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|