Военной профессии

Очень многие нации арийской цивилизации еще проникнуты такими идеями относительно животных и с трудом допускают, что коллективная единица должна порицать жестокости, практикуемые над животными их хозяевами. Животное есть вещь владетеля, который может поступить с животным, как ему вздумается. Такими взглядами определяются даже отношения мужей и жен. Здесь еще живее эти взгляды; так как большинство женщин без возмущения принимают их. В рабочей среде это отожествление власти и владея приняло смягченные формы, потому что рабочие, проникнутые чувством человеческого достоинства, возмущались и заставляли коллективные единицы вмешиваться в дело при помощи законов, чтобы регламентировать применение к практике власти хозяев. Впрочем эти законы часто нарушаются.

— 93 —
Указанный пережиток той эпохи, когда идея власть заключала в себе, как составную часть, идею владения, а эта последняя — идею безграничного употребления, объясняет собой то изобилие злоупотреблений, которое социологи констатируют во всякой сфере применения власти: в семье, в применении к рабочим, в сфере правительственной, военной.

У профессиональных военных отожествление понятия „власть и обладание" сохраняется в целости. Солдат, человек, для них ничто иное как вещь, которую они приводят в действие, с которой обращаются по своему произволу. Законы, и нужно сказать недостаточные, установленные для ограждения власти с целью обеспечить уважение к человеческому достоинству и свободе, оказываются мертвой буквой. Они потеряли силу, были уничтожены на практике солидарности, объединяющею профессиональных военных. Доказательством служат уже цитированные нами типические факты. По военному кодексу командир Базен, подпоручик Б... де ля Р... должны были быть отданы под военный суд. Однако кодекс не был применен: профессиональные судьи оправдали всех, как они оправдывали унтер-офицеров, обвинявшихся в таких же преступлениях, как в Германии такие судьи приговаривали к смешным наказаниям.

Итак, на основании предъидущего мы должны признать, что преступления, указанные нами и аналогичные им, вытекают из общего всем людям

— 94 —
стремления к злоупотреблению властью, которая им дана. Форма этих злоупотреблений отличается зверством; потому что насилие есть характерная черта военной профессии. Все типические примеры доказывают это зверство. В этом смысле особенно поучительны примеры, относящиеся к врачам. Врачи по самой профессии своей должны быть жалостливыми, мягкими, альтруистами. Их цель — лечить, то есть заботиться о больных, отданных на их попечение. И что же! Военная профессия так отражается на психике врачей, что они становятся менее всего врачами и больше всего военными. Указанные примеры и масса других, которые можно бы привести в подтверждение нашего тезиса — служат доказательствами.

Резюмируя все, скажем, что генезис этих преступлений, совершаемых над людьми той же профессии, но только подчиненными, определяют следующие причины: пережиток идеи о власти, отожествляемой с идеей владения, в свою очередь содержащей в себе идею неограниченного, ничем несдерживаемого пользования; усиление авторитарных взглядов вследствие привычки командовать и видеть рабское послушание подчиненных; профессиональная солидарность; подражание и вытекающее отсюда соревнование; насилие как характеристическая особенность, зависящая от самой практики военной профессии.

Перечисление причин, определяющих эти преступления доказывает логическую невозможность

— 95 —
смотреть на виновников этих преступлений как на нравственно ответственных. Поступки должны быть заклеймены, а их авторы заслуживают сожаления, как представители неразвитой нравственности. Рассудок не может признать их ответственными; потому что их преступления есть равнодействующая, которую образуют следующие составляющие: во 1-х, психика людей, совершающих преступления (она в свою очередь зависит от органических качеств мозга, создавшихся путем наследственности; от влияния климатического, теллурического, интеллектуального и морального, действовавшего в годы раннего детства и во время воспитания); 2-х, среда климатерическая и теллурическая во время акта преступления; в 3-х, среда профессиональная и социальная.

Глава VII
Зверство вне профессиональной среды.
Пока эти преступления совершаются в профессиональной сфере, жертвами их бывают подчиненные, и мы указали уже факторы генезиса этих преступлений. Если же они совершаются вне профессиональной сферы, то выступает новый фактор в придачу к прежним, — это более или менее сильное презрение, питаемое профессионалистами к лицам не занимающимся этим „славным военным ремеслом".

Мы уже отметили существование этого чувства,

— 96 —
в большей или меньшей степени сказывающегося у всех членов больших социальных или профессиональных классов. Высшая степень его существует в нашем обществе у военных, которые представляют собой древних воинов, всегда принадлежавших к касте знатных, то есть по своему положению высших чем обыкновенные смертные.

У теперешних диких народов, как у наших доисторических предков, воин занимает первое место. В греко-римский исторический период было тоже самое, несмотря на утонченность греческой цивилизации, в которой искусство, политика и философия занимали очень важное место, скоро впрочем утраченное вследствие гегемонии Рима над азиатско-европейским миром. В средние и новые века военная служба составляет исключительную привилегию знати с наемниками, представлявшими простую массу войска. Военная профессия долго была единственным средством получить благородное звание.

Такое преимущество воина перед прочими людьми необходимо привело к преимуществу военной профессии перед остальными профессиями. Благодаря этому самый факт принятия в военную профессию доставлял данному лицу привилегированное положение перед членами других профессий.

Профессия делала его, так сказать, дворянином. Чувство это передано и нашей эпохе. Оно сохранилось даже во всей его примитивной целости, благодаря незначительному a priori, но тем не менее важному факту: мундиру или форме.

— 97 —
Этот специальный костюм, позволяющий отличить, выделить военного из массы всех остальных, был причиной роста корпоративного духа и выработки следующего взгляда: кто носит форму, тот выше тех, кто не имеет права носить ее, для которых эта профессия закрыта, как для людей низших. Это чувство профессионального превосходства, развитое до высокой степени посредством отличительного знака, который носят члены названной профессии, сказывается во всякой профессии, где дело стоит также, например, в судейском сословии. У военных это чувство развито до maximum’a, потому что военные всегда носят их профессиональный отличительный знак.

Судебные должностные лица надевают форму только на время исполнения своих обязанностей, военные же носят ее постоянно. Всегда они чувствуют себя отличными от остальных людей, одетых банально, тогда как они носят мундир, который поэтому и может быть носим только высшими из людей. К мундиру присоединяется шпага, которую могут носить военные подобно знати средних и новых веков.

Эти внешние различия, отделяющие военных от остальных людей, у которых костюм и разные внешние, профессиональные, принадлежности сделались однообразными, — являются, повторяю я, одною из причин, благодаря которым сохраняется в целости корпоративный дух, то есть понятие о

— 98 —
превосходстве военных профессиональных над другими людьми.

У наших предков доисторического времени, a также в римский период истории или в средние века эти преимущества военного перед невоенным отчасти могли быть оправдываемы. Как у теперешних диких народов, тогдашний воин выполнял очень важную социальную функцию: защищал пастора, земледельца, ремесленника.

Правда, он их эксплуатировал, но в последнем счете за эту эксплуатацию, за свой паразитизм непроизводителя, он платил тем, что давал некоторую защиту производителю. На первый взгляда эта защита казалась более полезною чем производительный труд, и поэтому защитникам оказывался большой почет, который порождал в них профессиональную, кастовую надменность.

В новые века, как и в настоящее время, это предпочтение военных сохраняло силу, хотя для этого не было никакого основания, особенно нет их в теперешнюю эпоху. В самом деле, профессиональная роль военного постоянно съуживается, тогда как роль производителя физического и интеллектуального растет. Эта общая тенденция может только усиливаться вследствие расширения образования, которое развивает мозг и ведет к все меньшему и меньшему употреблению грубой силы. Кроме того теперь с системой национальных армий защита более не составляет роли профессионального военного, она совершается мужским элементом самой

— 99 —
нации. Итак, совершенно неопровержимо, что теперь преимущества военных пред штафирками не имеют никакого основания и безусловно иррациональны. Тем не менее понятие об этом превосходстве существует, как атавистический пережиток, и в такой сильной степени, что в самой военной среде оно сказывается на отношениях боевых к небоевым, на отношениях друг к другу военных разных родов оружия. Следующая выписка из письма военного врача покажет настоящие основы такой точки зрения:
„Тот малый опыт, которым я обладаю, побуждает меня вовсе не желать жить в обществе офицеров. Сколько раз вспоминал я сказанные вами мне слова: «что милитаризм — социальная рана», до какой степени я нахожу верными эти слова теперь, когда рассматриваю вблизи вещи и людей! Военный, собственно говоря, есть лишь добавочный член общества, и однако всякий носящий саблю или шпагу претендует или думает, что общество существует для военных.

Каждый раз, когда мне приходится обедать с офицерами, все время — от закуски до десерта, я должен сам уничтожать, или по крайней мере видеть, как это делают другие, — штафирок, сюртучников. И здесь... военные немилосердно терзают штафирку... За отсутствием штафирок военные грызутся между собою: пехотинцы с артиллеристами, моряки с сухопутными... какая тяжелая картина!"¹).

――――――――――

*) Hamon, L. С., annee 1891, р. 428.

— 100 —
Понятие об этом профессиональном превосходстве непременно должно обнаруживаться. В былое время, принимая криминальные формы, агрессивные против не военных, оно порождало благородные поступки и самопожертвования, совершавшиеся в доказательство этого превосходства военных над другими людьми. Теперь во время войны сражаются все, следовательно понятие о профессиональном превосходстве более не может вести к благородным поступкам, к жертвам, которые, как показывают факты, совершаются как профессиональными военными, так и другими людьми. Стало быть, оно проявляется теперь только преступными фактами, агрессивными против не военных, что особенно заметно во время мира. И так как насилие, как уже показано, составляет характеристическую черту военной профессии, то естественно ожидать, что эти криминальные факты будут выражаться в грубых формах нападения на не военных. Следующие факты, взятые из множества других, доказывают верность такой точки зрения.
В Зальцведале, уланский поручик потешается тем, что ночью стреляет из револьвера на улице, чтобы пугать филистимлян в их постелях. Он же снимает гайки с колес телеги. Во время этой неостроумной забавы приходит хозяин телеги и начинает бить поручика. Тот убегает к себе, берет саблю и форменную шапку (он был не в форме) и идет за стражей. Возвратившись с своими людьми, ударом сабли он убивает одного коммер-

— 101 —
санта. Случайно проходивший в это время капитан помешал атаковать штафирок ¹).

В сентябре 1890 г., в Тулоне, подпоручик Жинальгак является причиной скандала, арестовав солдата, забывшего отдать ему честь. Началась газетная полемика. Подпоручик с тремя другими офицерами идет в редакцию одной из газет и наносит удары редактору Давиду²).

Наказанный 30 днями ареста, он был отправлен в Рошфор, и едва прибыл туда, побил не военного Р..., который оказался морским фармацевтом в высшем чине, чем наш подпоручик. Все-таки дело было замято ³).

В Болонье, Монтлионе, Аквиле, офицеры с оружием в руках, из-за самых незначительных пустяков, нападали на мирных граждан ⁴).

В Вероне, четыре кавалерийских офицера, среди улицы, пытались целовать девушку, учительницу Азенти ⁵).

В Камбрэ офицеры бегают по улицам крича: «Мы находимся в стране свиней», и колотят палками несчастного негоцианта, который находил странными такие крики ⁶)

В Шербурге, поручик Гюссон с наступлением ночи идет в засаду, чтобы подкараулить Шаруана, главного редактора, Progres’a; неожиданно набрасывается на него и зубами рвет его ухо ⁷).

В том же городе, ночью с 11 на 12 апреля,

――――――――――

— 102 —
несколько офицеров морской пехоты занимаются уличными безобразиями, бьют стекла в окнах, ломают городские часы и, наконец, насильно врываются в дом, где праздновалась свадьба. На вежливую просьбу удалиться они отвечают толчками и побоями многим лицам и одного человека тяжело ранят. Не было никакого судебного преследования ¹). В Гамбурге поручик Блюм, шедший с двумя ротами, на улице атакует граждан и многих из них ранит ²).

В Декабре, военный суд приговорил только к двум месяцам тюрьмы одного артиллериста, убившего в Монвиле кожевника из-за проститутки³).

В Тулоне, 23 Марта ночью, офицеры дрались с гражданами ⁴)

В Лионе, капитан Ритлен и капитан Ван-Мерлен, в редакции газеты l’Action грубо нападают на редактора: кулачная и палочная расправа ⁵).

В Эрфурте, 2 Июня три офицера бьют саблями двух граждан. Случайно проходившему патрулю офицер закричал: «Стреляйте по ним»; но солдаты не имели патронов и ограничились тем, что били прикладами ⁶).

В Спире, поручик Гопфнер наносит побои Вольфу, редактору Gazette le Spire, и за это его приговаривают только к 43 дням заключения в крепости, то есть к minimum’у наказания ⁷).

В Цвинау, три прогуливавшихся офицера увидели

――――――――――

¹) Hamon, L. С., annee, 1891, p. 176.

²) «Petite Journal», 25 mars 1891.

³) Hamon, L. С., anneeе 1891, p. 650.

⁴) «Intransigent», 25 mars 1892.

⁵) «Action», 19 mars 1892.

⁶) «Figaro», 3 juin 1892.

⁷) Ibid. 4 juin.

— 103 —
на улице, около одного дома, сидящего углекопа. Один из офицеров спросил его, что он тут делает и приказал ему уходить. Рабочий ответил: „Это не ваше дело". Тогда офицер обнажил саблю и тяжело ранил рабочего ¹).

В Ганойе, капитан Ле-Блуа оскорбил журналиста Левассера, и сделал это, по-видимому, по приказанию генерала Рест.

В Гренобле, во время пожара, поручик М..., удаляя со двора собравшуюся толпу, толкает, грубит, ругает одного журналиста и Кутюрье де Ройя — прокурора ²).

В Реймсе, в Апреле, ночью, три офицера, из которых один в форме, ради развлечения колотили палками по крышке фиакра. Кучер делает замечание. Офицеры отвечают руганью. Ссора. Кучер замахнулся кнутом, но никого не задел и уехал. Офицеры преследуют его и догоняют. Один из них Ш...., поручик 4 полка алжирских стрелков, также как и два его товарища — прикомандированные к Шалонской школе, так сильно ударил кучера по голове, что у того кровь брызнула и потекла обильной струей. В дело вмешиваются несколько человек из публики, и полицейский задерживает офицеров, которые хотели скрыться³).

В Страсбурге, мясник с телегой попал между двух рот, возвращавшихся с учения. Это не понравилось поручику, который ринулся на мясника и нанес ему очень сильный удар саблей плашмя ⁴).

В Кольмаре, в пустынной улице, несколько офицеров, конечно пьяных, искали ссоры с одним

――――――――――

— 104 —
стариком, принадлежавшим к почетным лицам города. Пришедший в негодование старик назвал их негодяями. Офицеры обнажили сабли и били старика сначала плашмя, а потом рубили его и оставили свою жертву, сильно израненною ¹).

В Майенсе, поручик Люциус, сын бывшего министра, развлекался в кофейне тем, что бросал монеты в лица присутствовавших, и чтобы сильнее высказать свое презрение, приговаривал: „гессенская свиньи". Потом он затевает ссору с двумя уважаемыми коммерсантами, ругает их, и, грозя саблей, заставляет их прыгать поверх протянутой его ноги. В городском саду тот же поручик хотел ударить саблей садовника, желавшего помешать его собаке портить зелень ²).

В Берлине, 20 Мая, пехотный офицер, среди улицы, в десять часов утра, наносит несколько ударов саблей пожилому господину, единственная вина которого состояла в том, что он имел с собою моську, непонравившуюся датскому догу поручика ³).

В Спире, в газете была напечатана критическая заметка об одном офицере. Этот офицер с двумя своими товарищами приходит в контору газеты и хочет ударить директора, но директор швырнул стул офицеру в голову. Офицеры обнажили сабли. Журналист грозит им револьвером, и офицеры обращаются в бегство ⁴).

В Дюрбахе молодой чиновник, жених молодой девушки, оскорбил поручика, ее любовника. Последний подкараулил чиновника и выстрелил в него из револьвера. Поручика не преследовали, а чинов-

――――――――――

¹) «XIX Siecle», 23 mai 1892.

²) «Matin», 20 et 23 mai 1892.

³) «Matin», 21 mai; «Figaro» 24 mai 1892.

⁴) «Peuple». 31 mai 1892.

— 105 —
ник был заключен на месяц в тюрьму за оскорбление офицера¹).

В Кобленце, 20 марта, поручик фон-Залиш убил шпагой проходившего по улице прикащика Веймана. Военный суд приговорил офицера на год тюрьмы, император же Вильгельм немедленно помиловал его. Мать убитого, оскорбленная этим помилованием, написала поручику обидное письмо, которое он отправил в суд с просьбою возбудить преследование. Г-жа Вейман мать была приговорена к штрафу в 30 марок ²).

В Берлине, солдат Люцке, будучи в карауле, выстрелил в двух рабочих, одного убил, а другого тяжело ранил. Его начальники поздравляли его и награждали. Император Вильгельм II сказал ему несколько слов перед войсками, выразившись, что „его поступок составляет честь полка, к которому он принадлежит". Император пожал ему руку, запросто поговорить с ним, назначил его солдатом первого класса и подарил ему свой портрет с автографом ³).

――――――――――

— 106 —
издевательство, на всякую обиду, то нельзя сказать, чтобы эти последние старались дать оправдание старой пословице.

Во всяком случае военные грубо оскорбляют штатских, это им не стоит ничего, или очень мало. В самом деле, во всех случаях аналогичных указанным, обыкновенно не бывает судебного преследования, а все ограничивается минимальным дисциплинарным взысканием. Если правосудие и вмешивается иногда, то все устраивается по отечески; потому что, как выразился в обвинительной речи государственный прокурор Ассод, „между армией и судом спокон веков существуют взаимные отношения, проникнутые чрезвычайною любезностью и уважением" ¹). Если бы те же преступления были совершены штатскими, то суд был бы гораздо менее снисходителен. Я не останавливаюсь на этом вопросе, а лишь отличаю факт, чтобы показать, что он способствует сохранению грубых нравов.

Читая об этих типических фактах грубости, совершающихся в профессиональном военной среде и вне ее, нельзя не заметить, что число их значительнее в Германии, чем во Франции. Действительно они представляют явление более обычное по ту сторону Вогез, чем в нашей стране. Так и должно быть, потому что в Германии всякий чело-

――――――――――

¹) Mat-Gioi. Un point d’Histoire coloniale, р. 15 — Paris 1892. Savine, editeur.

— 107 —
век, носящий форму, занимает положение еще много значительнее того, какое имеют такие же лица во Франции. Германии есть страна бόльшего милитаризма, чем Франция. Такое преобладающее значение профессии неизбежно приводит ее членов к, убеждению в их крайнем превосходстве над другими людьми. От такого убеждения до понятия, что им все позволительно, — один шаг. Результаты быстро дают себя чувствовать, как это можно видеть по нашим примерам.

Эти акты насилия, быть может, позволяют лучше всего констатировать влияние профессиональной среды на личность. В самом деле, те же мотивы, которые побуждают военных к зверским поступкам, например к диким нападениям на журналистов, у штатских они вызывают действия только мирного свойства. Поступки идентичные с поступками военных встречаются очень редко в среде штатских, составляющих ту или иную социальную группу: среди медиков, судей, ученых, инженеров, артистов и др. Причины, по которым преступления военных принимают форму „насилия", не могут быть относимы ни к семейному, или к школьному воспитанию, ни к семейной или к социальной среде; потому что эти элементы постоянны в различных криминальных фактах выше перечисленных профессий. Следовательно, логика заставляет нас признать, что форма преступлений военных зависит от влияния самой военной профессии, действующей, как мы уже сказали, на

— 108 —
мозг, представляющий готовую почву, как это видно из факта выбора этой профессии. Виновники этих зверских поступков, допускаемых ими как в профессиональной среде, так и вне ее, должны быть признаны нравственно не ответственными. Эти поступки, как мы объяснили, составляют равнодействующую слагаемых; они, при данных условиях и данной среде, и не могли быть иными чем были. „Индивидуум, сказал Герцен ¹), свободен делать то, что он хочет, когда исполнение хотения не встречает помехи; но он не свободен хотеть, что ему угодно, потому что его хотения — продукт физической и психической организации, частью наследственной, частью выработанной условиями среды, в которых индивидуум развивался и находится в данный момент". Виновники этих актов вовсе не были свободны не хотеть совершать их. И так как они были свободны выполнить их хотение, то они по необходимости совершали эти преступные действия. Где есть необходимость, там нет места для ответственности.

Глава VIII
Грубость в профессиональной среде и вне ее.
Во всех перечисленных мною типических случаях рядом с грубостью действия стоит грубость слова или просто грубость, представляющая собою

――――――――――

— 109 —
смягченную форму первой грубости. Чрезмерная раздражительность, развивающаяся от бесконтрольного пользования властью, преувеличенное чувство профессионального превосходства, в соединении с характеристическим насилием, как мы видели, проявляются в формах жестокости и над подчиненными и над штатскими, те же самые причины, влияя на людей менее жестоких, ведут к проявлениям лишь простой грубости.

Большинство профессиональных военных отличается жестокостью, что же касается грубости, то она свойственна всем им. Эти слова вовсе не преувеличение, они убедительно доказываются фактами. Нет ни одного человека, служившего в войске, который не был бы свидетелем этой грубости. Она как будто неразрывно связана с военной профессией и представляет все степени от самой пошлой ругани до простой заносчивости. Я говорю, что грубость и военная профессия неразрывны. Действительно, какое интересное зрелище для наблюдателя — видеть, как различен один и тот же военный в казарме и в салоне. Здесь в светской среде, он вежлив, изящен, воспитан, он прекрасный человек. Там, в казарме, тот же самый человек ругается как извощик, горланит, и уже по одному этому он пошляк. Самые грязные слова легко сходят с тех уст, которые в другом месте декламировали нежные стихи. С низкими ругательствами обращается он к тем людям, которые будучи его подчиненными, находясь под

— 110 —
угрозой военного регламента, не могут ответить и обязаны терпеть все эти грубости, глубоко оскорбляющие их человеческое достоинство.

Оскорбления эти бывают так сильны, что даже люди с низким уровнем развития, протестуют: одни прямо бунтуясь, за что попадают под военный суд и приговариваются к смерти, тюрьме или каторге, другие, и таких большинство, протестуют менее заметным, но постоянным образом, к своей профессии они питают скрытую ненависть, которая под влиянием алкоголя, брани или жестокости со стороны высших, обнаруживается таким или иным способом. У людей легкого характера эта ненависть выражается посредством постоянного неповиновения.

Люди интеллигентные выражают свою ненависть писанием антивоенных романов или просто картинок из военного быта. Таковы: le Cavalier Miserey, Абель Германа (Abel Hermant), le Nomme Perreux, П. Бонетена (Paul Bonnetain), Au port d’armes Анри Февра (Henry Fevre), les Miseres du Sabre et Sous-Offs, Люсена Дескава (Lucien Descaves), Eleve-Martyr, Марселя Люгэ (Marcel Luguet), Biribi, Ж. Дарьена (G. Darien), la Gamelle, Ж. Рейбраха, (Jean Reibrach), Sous-Offs casse, E. Гашо (Е. Gachot), les Offs, Марциаля д’Естока (Martial d’Estoc).

По принятому нами методу приведем и несколько типичных примеров:

— 111 —
Австрийский генерал де-Люзиньян отвратительным образом оскорблял французских больных солдат, находившихся в госпиталях Бресчии¹).

В С. Дье, офицеры 10 егерского полка пользовались всяким случаем, чтобы показать свое презрение к штафиркам. Командир Дидио сделал скандал: в приезд министра Девелля, территориальный капитан Ганглоф в форме стоял около городской ратуши, дожидаясь своей очереди быть принятым. Командир на глазах многочисленной публики, в самых непарламентарных выражениях, приказал ему убираться вон. Офицеры держали себя более чем неприлично (шалости в пивных, куда они брали с собой проституток, надевая на их головы кепи и привесив им шпаги к бокам. Нахальное обращение с штатскими, и пр. ²).

В Лионе в арсенал Муш, лейтенант Стеж — страх военных и других рабочих, — только и делал, что ругался: „черт тебя возьми", „пошел вон", „марш сюда", „мерзкие штафирки!"³)

В Бельфорте, в 42 линейном полку, капитан Гроссе говорил солдатам, требовавшим прибавки пищи: „прикажу влить ведро воды в котел, вот вам прибавка"! ⁴).

В 8 полку морской пехоты, капитан Гаше относился к своим солдатам с презрением и грубостию, называл их „шайкой оборванцев" ⁵).

В 1889 г., Баверли докладывал баварскому парламенту об офицере в Ингольштадте, не иначе называвшем своих людей как только „свиными

――――――――――

— 112 —
рылами", и тому подобными вежливыми словами. А как много было таких, которые на маневрах плевали в лицо своим подчиненным.

По статье, «Шесть веселых недель», напечатанной в Journal des Instituteurs, мы видим, как грубо обращались немецкие офицеры с учителями, во время шестинедельного, осеннего, обучения их в Остероде. Вот несколько образчиков:

« — Эй, вы учителя, я советую вам стараться побольше, иначе я так вытяну ваши бараньи ноги, что из них потекут мозги». — «Ну, толстое животное! так ты думаешь, что ты пришел сюда, чтобы еще потолстеть?» — «Сегодня я встретил одного учителя. Он отдал мне честь и посмотрел на меня словно бык на ворота своего стойла». — «Ваши глотки всегда работают; вы говорите без перерыва и тем не менее вы наибольшие тупицы во всей роте». — «Проклятая скотина!» — «Мерзкий носорог!» — «Обезьяний хвост!» ¹).

На маневрах 1891 г., старший врач Дурсо обзывал людей лежебоками, когда они падали от усталости, сделав переход в 30 — 35 километров, с ранцами за спиной и под палящим солнцем ²).

20 Сентября драгунский офицер маркиз де Х..., находясь в Альказаре, грубо оскорбил дежурного адъютанта, делавшего замечания шумевшим драгунским унтер-офицерам. „Чтоб вам с вашими правилами", говорил этот офицер маркиз³).

Подпоручик 3 гусарского полка Дес-Моранд, площадными ругательствами осыпал резервистов:

――――――――――

— 113 —
„Отцы семейств! Свиное стадо! Обжоры! Погодите, я с вас спущу седьмые поты!" ¹)

Ленорман, полковник 11 гусарского полка так честил своих людей: „Скоты! одры; верблюды! Упрячьте мне эту свинью в тюрьму! Старое развратное животное!". Командир де-Омбр был еще грубее ²).

6 Апреля 1892 г., Поль Лёрдон поместил в „Echo de Paris" описание конских скачек. В этом описании было сказано между прочим следующее: „Г. Клёлюс видел, как я думаю, что его шансы падают от предстоявшего на пути препятствия. Погнав на сколько мог свою лошадь, сам он слишком уж налег на ее шею. Да позволит он мне эту маленькую критическую заметку".

Автор этой заметки на другой день получил от Клёлюса следующее письмо:
„Милостивый государь,

Я понимаю, что вы можете критиковать жокеев или кучеров, но не господ и не офицеров. Формально запрещаю вам говорить обо мне. Мое право это право сильного, и, я вам докажу его, если вы сделаете оплошность — коснетесь меня еще. Помните эти слева.

Г. Клёлюс,

поручик 28 драгунского полка,

22, Avenue Rapp" ³)
В 1882 г., в Тонкине, капрал Филибо в горячке лишил себя жизни. Полковник Лоран в приказе говорил: „....В виду всего этого, полковник объявляет, что капрал Филибо умер как

――――――――――

— 114 —
трус, не исполнив своих обязанностей, что поэтому он заслуживает и соответствующего погребения: никто из товарищей не будет сопровождать его тела до ямы, в которой его зароют. Нанять тележку (анамитскую одноколку) и двух анамитов, чтобы отнести его на кладбище. Справиться в крепости, не найдется ли какого-нибудь старья осужденных. Сержант со взводом штрафованных будут смотреть, как зароют эту падаль" ¹).

В Кагоре наложил на себя руки капитан Дешамп. Ему устроили торжественные похороны с музыкой. Шла рота солдат с ружьями. Присутствовала делегация от офицеров. Генерал и полковник были на погребении ²).

В 143 линейном полку, в Кармо, сержант Обрио, не смотря на запрещение, ушел из казармы. Боясь наказания, он лишил себя жизни. — Командир Дебара говорил по этому случаю солдатам: „Ребята! сейчас будет сказана надгробная речь над вашим сержантом. Он не более как стерва... кусок мяса, годный лишь на то, чтобы гнить в яме." ³).

В Страсбурге солдат лишил себя жизни. После обеда его погребают. Четверо чернорабочих несут гроб. Ни одного венка, ни одного сопровождающего человека! Он был брошен в могилу и сейчас же засыпан, без совершения всякого обряда. „Собаку зарыли бы, конечно, с большею заботливостью", писал XIX-e Siecle (2 октября 1892 г.).

Эти типические случаи характеризуют душу профессиональных военных. Особенно поучительно отношение высших чинов к самоубийцам офицерам и

――――――――――

¹) «Radical du Sud-Ouest» 12 fevrier 1S92. Agen.

²) «Libre Parole», 19 juillet 1892.

³) «Intransigeant», 3 septembre 1892.

— 115 —
самоубийцам солдатам. Неподлежащая спору противоположность отношения показывает, что пользование властью до такой степени атрофирует интеллект людей, пользующихся ею, что они стали смотреть на себя как на нечто высшее чем их подчиненные. Случай Клёлюса служить доказательством, что люди, облеченные властью, так скоро и сильно раздражаются, что доходят до смешного в своих проявлениях грубости по отношению к лицам одного с ними общественного класса.

Преступление — то есть все наносящее ущерб личной свободе — как показывает само определение его, обнимает целый ряд фактов одной природы, то есть имеющих один общий признак, а именно вред. Но степень вредности этих актов далеко не одинакова. Грубость, констатируемая в военной среде, при невозможности самозащиты от оскорблений, есть по своей природе такое же преступление, как и преступления указанные нами раньше; различие заключается только в степени. Мы уже сказали, что грубость эта связана с профессией. В самом деле, посмотрите на людей одного общественного слоя с профессиональными военными, то есть на ученых, судей, писателей, инженеров, артистов, профессоров; вы не найдете у них такой грубости, как у военных; хотя все они находятся в аналогичных условиях воспитания в семье и в школе, хотя все вращаются в том же светском обществе. Следовательно, грубость эта есть результат влияния профессии на тех, кто ее избирает для себя.

— 116 —