Вскоре приходит автобус. Длинный такой, оранжевый, двухэтажный, из трёх секций

Просыпаюсь утром от солнечного света, мелькающего алыми огоньками в тенях проносящихся за окном деревьев и телеграфных столбов. Милая проводница мило предлагает чаю. Соглашаюсь и снова смотрю, как огненный шар солнца неумолимо поднимается над горизонтом, провозглашая новый день и новые дела. Скоро Вологда.

Приехали. Поезд плавно останавливается. Я, пропустив вперёд семейку с нетерпеливым ребёнком, делаю шаг из вагона и оказываюсь на перроне. Железнодорожный вокзал совершенно не изменился: два этажа, аляповатые архитектурные изыски на крыше, окна с каменными наличниками, выкрашенными в родной нежно-васильковый цвет.

Полминуты и я на автовокзале. Его не узнать. Конструкция, кажется, состоит исключительно из стекла, зеркально-синего стекла, в котором в столь ранний утренний час, слепя глаза, отражаются блики рассвета.

Стою в одиночестве на остановке, жду автобус. Поражает тишина и отсутствие машин. На небе ни облачка, воздух чист и прозрачен, хотя чувствуется запах смога и ещё чего-то технического. Приковыляли дедушка со старушкой – соседи по вагону. Молчат, не спорят. У него за спиной рюкзак, похожий на армейский вещмешок, у неё – авоська наверняка с оставшимися за время поездки продуктами.

Вскоре приходит автобус. Длинный такой, оранжевый, двухэтажный, из трёх секций.

- До центра доеду? - спрашиваю у дедушки, который, поддерживая бабушку, суетливо карабкается по узкой лестнице на второй этаж.

- Доедите, доедите, – не глядя на меня, отвечает старичок, - они все по воскресеньям до центра ходят.

Слегка толкая бывшего попутчика за неуклюжий рюкзак, помогаю взобраться им обоим наверх.

- А платить сегодня не надо, - дедушка обратил внимание на мои попытки найти в кармане кошелёк с мелочью, - на втором этаже по выходным проезд бесплатный.

- Да перестань ты с ним болтать! – вклинивается в разговор старушка.– Он же явный ретроград! Посмотри на него: чёрные штаны, чёрный пиджак, красный галстук… Только шляпы не хватает!

- Никакой не ретроград, - возражаю я, – и шляп не ношу, поскольку мне они не идут.

Не соврал. Мне действительно не идут шляпы.

Автобус тронулся, от чего пришлось резко схватиться за поручень.

- Держитесь, молодой человек! – улыбнулся дедушка, который уже успел снять со спины свой багаж и усесться на кресло. – Это экспресс, быстро домчит!

Две девочки лет пятнадцати привлекли моё внимание. Они сидели у входа и на каждой были короткие топики и шортики. Топики и шортики переливались радужным спектром, на мгновенья становясь прозрачными. А девчушки, одна из которых была лысая, а другая рыжая, вытаращив друг на друга глаза, как-то нервно, но, тем не менее, синхронно, дергали пальцами – словно пианист после инсульта, пытающийся исполнить на невидимом рояле «Лунную сонату» Бетховена. И обе при этом молчали.

- Нейрики! У них чип встроен, – пояснил дедушка и стукнул ладонью по затылку, показывая вероятное расположение микросхемы. – Только у меня и у красавицы, - дедок покосился на старушку, уставившуюся в окно и делавшую вид, будто ничего не слышит, - их нет. Возраст… А мог бы не разговаривая общаться с кем угодно, да и про алкоголь с сигаретами забыл бы навсегда… Вы как я гляжу тоже нечипованный?

- Нет, – подтвердил я, разглядывая девушек, пытаясь обнаружить в каком именно месте у них чип, – но и не ретроград.

- Какой же ретроград без шляпы! – вздохнул дедушка.

«И вправду», - подумал я.

Автобус взвыл двигателями и резко рванул вперёд. Мы свернули на улицу Герцена, хотя как она называлась сейчас выяснить не удалось, тем более что водитель не утомлял себя объявлением остановок. Вместо неуклюжего, похожего на чудовищного «мойдодыра», здания областного правительства, красовался огромный, сияющий на солнце небоскрёб. В сотнях тёмных окон, как в зеркале, отражалась глубина безоблачного неба, подчёркивая величие человеческого разума, создавшего столь умопомрачительно-техногенную красоту. Сквозь прозрачную крышу автобуса было видно как на тонком шпиле, который, кажется, потерялся далеко в стратосфере, раскинулись прямоугольные крылья гигантского красно-белого республиканского флага.

Неожиданно водитель напомнил о себе: в автобусе прямо передо мной возникло полупрозрачное изображение молодого человека южного вида с цветастой тюбетейкой на лысой голове.

- До Обелиска выход будэт? – сонным голосом произнесла голограмма. – Нэт? Тогда еду бэз астановок. Гатовьтэсь к таннельному пэреходу.

Почти сразу со стороны кабины возникло голубое свечение, которое расширяясь во все стороны, словно утренний туман, стало стремительно приближаться навстречу. В глазах у меня потемнело, в ушах раздался металлический звон, сквозь который я едва расслышал крик дедушки: «Да садитесь вы, молодой человек, кто же стоя туннельный переход выдержит?!»

…Очнулся я лёжа в автобусе. Дедушка довольно больно хлопал меня ладонями по щекам:

- Ну вот, чудненько, глазки открыл, значит, всё в порядке… Хорошо, я успел вас подхватить.

Рядом, нервно сжимая в руках тюбетейку, стоял растерянный водитель. Живой, не голографический.

- Я жэ нэ знал, что он стоя стоит… Мнэ из кабин плёхо видна… Я жэ всэх прэдупрэдил…

- Ничего-ничего, - ответил я, пытаясь встать с пола. Удалось это с трудом, голова кружилась, а гул в ушах лишь немного поутих, – сам виноват… Сколько времени я провалялся?

- Сколько ехать от правительства до Обелиска в туннельном переходе? – вопросом на вопрос ответил дедушка. – Правильно, пять секунд, ну и ещё полминуты я вас приводил в чувство.

- Спасибо, - пробормотал я, стараясь отряхнуться, и всё ещё с трудом держась на ногах.

- В следующий раз, молодой человек, - дедушка с укоризной смотрел мне в глаза, - будьте внимательны. Стоя в туннеле ездят только ретрограды, но они-то люди подготовленные. Спортом занимаются… Вот только технический прогресс не любят, не признают. Одним словом, чудаки!

- Это плохо быть ретроградом? – поинтересовался я.

- Почему же? Конечно, нет! – дедушка хлопнул меня по плечу, из-за чего я опять чуть не оказался на полу, – только надо…

- Шляпу носить? – догадался я.

- Именно! – хором ответили водитель и заметно повеселевший, наверное, от моей сообразительности, дедушка.

Мне помогли спуститься с автобуса и усадили на деревянную скамейку со стильным резным орнаментом в виде листиков берёзы. Оглядевшись, я осознал, что мы находимся на смотровой площадке, расположенной на вершине большого, метров пятьдесят высотой искусственного холма, сплошь покрытого ковром из ярко-жёлтых одуванчиков. На клумбе по соседству красовалась изящная, выполненная из бархатцев, надпись «Вологде 948 лет».

Вид на Вологду был изумителен. От края и до края горизонта, сколько можно охватить взглядом, простирались утопающие в зелени и белесоватой утренней дымке дома. Большие и маленькие, круглые и квадратные, с остроконечными шпилями и совершенно плоскими, похожими на вертолётные площадки, крышами... Вдалеке, затерявшись на фоне высотных зданий, поблескивал золотом купол колокольни Софийского собора. Но больше всего поразили небоскрёбы. Пересчитал. Ровно семь. Один из них я уже видел до тоннельного перехода – сейчас он предстал во всей своей потрясающей красе. И хотя теперь до него было никак не меньше трёх километров, для того, чтобы увидеть флаг Вологодской республики всё равно приходилось, жмурясь от солнца, высоко задирать голову.

Другой небоскрёб закрывал полнеба с противоположной стороны смотровой площадки. Пропорциями он походил на гигантскую пивную банку – этакий блестящий цилиндр из зеркального стекла и металла. Никакого шпиля у него не просматривалось, но зато имелась надпись «Гостиница «Звезда», выполненная бесподобно огромными золотыми буквами, каждая из которых была величиной с девятиэтажный дом.

- Красиво, не правда ли? – подсел ко мне дедушка. Его пожилая спутница стояла рядом и глядела вдаль.

- Просто замечательно, – не находя нужных слов, ответил я.

- Вы явно неместный? – с располагающим любопытством в глазах спросил старичок.

- Вообще-то я здесь родился, просто очень давно не возвращался, - пояснил я.

- А мы с моей красавицей приехали, чтобы венок возложить… – дедушка кивнул в сторону Обелиска, на который я поначалу не обратил внимания. Это была трёхгранная остроконечная пирамида, высотой примерно метров пять, выполненная из куска цельного красного гранита. Рядом у постамента лежали цветы.

- У меня отец погиб во время Великой военной депрессии… - старичок взгрустнул, – а я тогда, в конце 20-х, только родился…

- Расскажите что-нибудь об этом, – попросил я.

- Да что рассказывать, молодой человек, - дедушка махнул рукой и отвернулся, чтобы скрыть слёзы, – я маленький был, ничего не помню... Военные всех стран объединились и в один ужасный день совершили всемирный переворот. Да вы это и сами прекрасно знаете, в школе изучали... Вологде повезло - её не бомбили, а в Европе ещё сто тысяч лет жить можно лишь в свинцовом костюме…

- И в Москве людей больше нет! – ввернула, прислушавшаяся к нашему разговору старушка, – а чтобы посмотреть Исаакиевский собор в Питере, организуют экскурсии с аквалангами.

- Ладно, милая… - тихо сказал дедушка, вытирая ладошкой нечаянную слезу. – Доставай венок, пойдём к обелиску.

Старушка полезла в пакет, в котором оказались вовсе не продукты, а небольшой лавровый венок, перевитый красной ленточкой и украшенный белыми розами. Я прошёл вмести с ними к Обелиску. Старики аккуратно возложили у подножия свой дар, поправили ленточку и молча встали рядом – правая рука у каждого прижата к сердцу.

«Вечная память вологжанам, павшим смертью героев в годы Великой военной депрессии» - гласила лаконичная надпись, выбитая на Обелиске.

Я тоже приложил руку к сердцу.

…Через час смотровая площадка погрузилась в тень «Звезды». Стало прохладней. На небе медленно проплывали кучевые облака, прикрывая белым пухом макушки вологодских небоскрёбов. Дедушка и бабушка давно ушли, было тихо и чуть одиноко. Где-то в кустарнике щебетала невидимая птаха. Разноцветные бабочки беззаботно порхали над клумбой. Ковёр из одуванчиков еле слышно шелестел на ветру… Вдруг возникло настойчивое ощущение, что пора возвращаться: «Ты увидел то, что увидел. Узнал то, что нужно было узнать».

Спокойно закрыв глаза, я глубоко вздохнул и… вернулся!