100 кратких жизнеописаний геев и лесбиянок
ИОГАНН ИОАХИМ ВИНКЕЛЬМАНН
жүктеу/скачать 1.56 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- 22. ГАРРИ ХЭЙ
- 23. ХАРВИ МИЛК
21. ИОГАНН ИОАХИМ ВИНКЕЛЬМАНН [1717 - 1768] Иоганн Иоахим Винкельманн, сын сапожника, родился 9 декабря 1717 года в городе Стендал в Пруссии. С самых юных лет он был очарован античным искусством, особенно Гомером, которого он впервые прочитал в английском переводе Александра Поупа. Начиная с 1738 года он изучал теологию в университете Галле и позднее медицину в Йенском университете. В 1742 году его учеником стал юноша по имени Ф.В.Петер Лампрехт, в которого он влюбился. Год спустя он переехал в Зеехаузен, Лампрехт последовал за ним, и они вместе жили до 1746 года, когда Лампрехт разорвал с ним отношения. Винкельманн был на грани отчаяния. «Я отрекаюсь от всего, — писал он Лампрехту, — от чести и удовольствий жизни, спокойствия и удовлетворенности, пока я не смогу насладиться встречей с тобой... Мои глаза плачут только о тебе... Я буду любить тебя, пока я жив». В 1748 году Винкельманн становится управляющим библиотекой графа фон Бюнау в Нетнице вблизи Дрездена. Именно здесь он начал интенсивно изучать классическое искусство Древней Греции, что в 1755 году нашло отражение в его эссе под названием «Размышления о подражании работам мастеров античной Греции в живописи и скульптуре». В этой работе Винкельманн сформулировал свой известный парадокс: «Для нас единственным способом создать великую и, если возможно, неподражаемую культуру, будет подражание античным грекам». Его страстная проповедь наэлектризовала европейское интеллектуальное сообщество, и это произведение было переведено на несколько языков. Тем временем Винкельманн обратился в римскую католическую веру и переехал жить в Рим, где стал управляющим библиотеки Ватикана и секретарем кардинала Альбино — эта должность дала ему доступ к восхитительной частной коллекции классических произведений искусств. Жизнь в Риме была по душе Винкельманну, и в письме к другу, датированном 1756 годом, мы читаем: «Я доволен своей жизнью. У меня нет других хлопот кроме моей работы, и я даже нашел того, с кем могу говорить о любви: это шестнадцатилетний белокурый римлянин очень приятной наружности, примерно на полголовы выше меня; но я могу видеть его лишь раз в неделю, когда мы ужинаем вместе по воскресеньям вечером». В 1764 году Винкельманн опубликовал свою «Историю античного искусства». Главный тезис этой работы гласил, что искусство Древней Греции органично развилось из архаичных форм в величественные работы таких мастеров, как Фидий в V в до н. э. и Пракситель в IV в до н. э. Эта эволюция, как доказывал Винкельманн, явилась результатом личной свободы, культивировавшейся в древнегреческом государстве: в этом, как его называл Винкельманн, утопическом обществе, организованном таким образом, чтобы его граждане могли выражать всю полноту воих художественных талантов. Давая в целом античному искусству с его «благородной простотой и спокойной величественностью» высочайшую оценку, Винкельманн подчеркивал, что в основе всего этого лежит праздник красоты человеческого тела, когда отброцено все ханжество и лицемерие. Признаки этого художественного стиля он описал с немецкой педантичностью. В лицевой структуре так называемый греческий профиль является отличительным признаком большой красоты. Такой профиль образуется почти прямой или слегка изонутой линией лба и носа... В идеальном варианте глаза неизменно посажены глубже, чем это встречается в приэде, что подчеркивает верхний край глазного углубления... Подбородок, красота которого заключается в плавной округлости его форм, не делится пополам ямочкой... эта ямочка, которая и в природе встречается весьма редко, не считалась греческими скульпторами... необходимым признаком чистой и универсальной красоты. Широкая, с глубоким изгибом грудь признавалась неотъемлемым атрибутом красоты мужских фигур... живот характерен для людей, которые умеют наслаждаться отдыхом и не страдают плохим пищеварением, не имея, при всем при том, брюшка... половые органы, как и все остальное, имеют свою особую красоту. Левое яичко по размерам всегда несколько больше правого, как это и бывает в природе, и это в точности так же относится к глазам — замечено, что левый всегда больше правого». Художественная красота, по мнению Винкельманна, обладает моральной силой. Стоя перед статуей Аполлона Бельведерского, он написал: «Созерцая это волшебное произведение искусства, я забыл про все вокруг и почувствовал позыв к самосовершенствованию, чтобы быть достойным стоять рядом с этим шедевром». В античной Греции душа и тело были неразрывным целым. «Греческая гимназия, — восторженно писал Винкельманн, — была школой художников, где молодежь занималась физическими упражнениями полностью раздетой, хотя, находясь в обществе, она одевалась пристойно и ничем не оскорбляла мораль. Так жили они, философы и художники. Сократ, который учил... Фидий, который обогащал свое искусство через созерцание этих прекрасных созданий». Рассмотрев все аспекты художественного творчества — от технологических подробностей до влияния климата, — «История античного искусства» стала краеугольным камнем, по сути, новой научной дисциплины — сейчас она называется «историей искусства». Наряду с этим поездки Винкельманна в Геркуланеум и в Помпею и его «открытые письма», в которых подвергались критической оценке преподносившиеся как откровения результаты первых, неумелых археологических раскопок, создали ему заслуженную репутацию «отца современной археологии». Винкельманн никогда не был в Греции, хотя друзья время от времени соблазняли его возможностью совершить трудное в то время путешествие. Для него Греция всегда оставалась неким состоянием духа, а не конкретным географическим понятием. В этом смысле идеализированная Винкельманном Греция стала мощным по своему влиянию интеллектуальным фактором XIX века не только как эталон, давший толчок бурному росту неоклассицизма в искусстве, но и как образец классического мира, в котором обожествлялась красота мужского тела, что было так важно для внутреннего мироощущения геев. Работы Винкельманна оказали также наиважнейшее влияние на творчество таких видных представителей гей-литературы, как Уолтер Патер («Ренессанс») и ДжА-Саймондс («Вопросы этики в Древней Греции»). В 1768 году Винкельманн вернулся в Дрезден, впервые за десять лет после отъезда в Италию. 8 июня, возвращаясь назад в Рим, он был убит в Триесте молодым человеком по имени Франческо Арканджели, с которым он познакомился за день до этого. Гете так писал об особой одаренности Винкельманна: «Если обычно личности многих, особенно ученых, отходят на второй план, когда мы рассматриваем их достижения, в случае Винкельманна характерно обратное: все, что им делается, величественно и замечательно лишь потому, что является проявлением его личности». Винкельманн был, возможно, наиболее значительной фигурой в процессе переосмысления классической культуры в XVIII веке, главным образом потому, что он был способен оживить прошлое, привнести свое собственное видение жизни в ушедшие и полузабытые фигуры античности. Его труды сделали гомоэротические идеалы Древней Греции доступными для гей-сознания в переломный исторический момент, когда геи начали понимать суть своей чувственности и ход мировой истории, в которой было обозначено и их место. Более чем кто-либо в его время Винкельманн обозначил эту чувственность, привнеся глубоко личные и звучные мотивы на фоне растущего культурного самосознания.
Гарри Хэй родился 7 апреля 1912 года в Уортинге в Англии. Его отец, бывший управляющий шахтных разработок Уитвотерсренд Дип (южноафриканское месторождение, где добывается примерно половина всего золота в мире), был послан фирмой с заданием открыть новые шахты в районе Золотого Берега в Африке. В этих местах не было налажено никакого медицинского обслуживания, поэтому он был вынужден отправить свою супругу рожать в Англию, где она провела со своим сыном три года, после чего семья вновь воссоединилась на новом месте работы отца в медных копях в Южной Америке. Там его постигло несчастье — он получил серьезную производственную травму, и ему пришлось уехать на лечение в Южную Калифорнию, где и прошли детские и юношеские годы его сына Гарри. Окончив школу в 1929 году, Гарри примерно год работал в одной из адвокатских контор в Лос-Анджелесе. В то время у него уже были регулярные сексуальные контакты с мужчинами, с которыми он знакомился в центральных районах Лос-Анджелеса. На следующий год он поступает в Стэнфордский университет, чтобы изучать историю драмы, и вскоре становится членом гомосексуальной общины в Сан-Франциско, состоящей из актеров, художников и писателей. После Стэнфорда он возвращается в Лос-Анджелес, и в 1933 году, во время Великой депрессии, не найдя работы в качестве актера, поступает в труппу агитпроповского театра, выступающего перед забастовщиками и на демонстрациях. Этот опыт оказал влияние на политическое мировоззрение Хэя, и в следующем году он вступает в ряды компартии США. Партийная работа заняла последующие пятнадцать лет его жизни и внесла коренные изменения в его личную жизнь. В 1938 году, когда товарищи по партии обнаружили его гомосексуальные наклонности, ему посоветовали избавиться от этих «дегенеративных» сторон его поведения. Он дал честное слово сделать это и вскоре женился на своей партийной подруге Аните Плэтки, полностью посвятив ее в особенности своего затруднительного положения. Этот шаг можно рассматривать как ренегатский, особенно если речь идет о человеке, который считается в Америке основателем движения геев за свои права, однако, как утверждает его друг Джеймс Кепнер, «в сороковые годы для многих геев, которые должны были поддерживать свое социальное лицо, брак был абсолютно необходим». Женитьба и последующее усыновление детей тем не менее полностью не смогли изменить сексуальную сущность Гарри. Он время от времени продолжал встречаться с мужчинами, и в результате одной из таких связей с молодым архитектором по имени Билл Александер, продлившейся целых семь месяцев, его супружеская жизнь была на грани разрушения. Поработав во время второй мировой войны организатором профсоюзного движения, Хэй в 1945 году оказался вовлеченным в деятельность Народного образовательного центра в Лос-Анджелесе, пропагандировавшего знания среди рабочих. Три года спустя в ходе предвыборной кампании Генри Уоллеса на одной из вечеринок партийных активистов собрались только геи, и именно в этот день в голове Гарри созрела идея создать организацию геев. Но тогда его никто не поддержал. Через два года, в ноябре 1950 года, пятеро — Гарри Хэй, Боб Халл, Чак Роуланд, Дэйл Дженнингс и человек с псевдонимом «R» — тайно встретились в доме Хэя, чтобы обсудить пути создания организации по защите прав гомосексуальных меньшинств. В результате этих первых дискуссий родилось «Мэттэчин Сосайети», названное так в честь «матачинос» — придворных шутов эпохи итальянского Ренессанса. Этим, носившим маски, людям дозволялось открыто говорить всю правду. «Мэттэчин Сосайети» состояло из интеллектуалов марксистской ориентации. В ходе своих дискуссий они пришли к пониманию того, что гомосексуалы являются, по сути, представителями социально угнетенного меньшинства, хотя разобщены и не понимают свой статус. Большинство гомосексуалистов находилось под влиянием ложных представлений, считая себя скорее личностями с ненормальными наклонностями, чем коллективной силой. Структура созданного тайного общества представляла собой совокупность ячеек, а в тактике они взяли многое от коммунистов. В апреле 1951 года Общество тайно распространило свой первый одностраничный манифест. Первые встречи проходили в атмосфере страха: никто не был уверен в том, что их действия не являются незаконными, даже если встречи происходят за закрытыми дверями в частных домах и без допуска посторонних. Постепенно, однако, чувство страха рассеялось и возникло ощущение взаимной поддержки. Через два года общество «Мэттэчин» насчитывало уже две тысячи членов, разбитых на сотню дискуссионных групп. Общество выпускает свою ежемесячную газету, называющуюся «One», тиражом две тысячи экземпляров. Тем временем, зная отношение коммунистов к гомосексуализму, Хэй выходит из рядов компартии. Но прошлое все равно настигает его. В 1953 году в США прокатывается волна антикоммунистических гонений, инициаторами которой были сенатор Джозеф Маккарти и его помощник Рой Кон. Опасаясь того, что его бывшие связи с коммунистами могут повредить «Мэттэчин Сосайети», Хэй решает сложить с себя полномочия должностного лица в этом обществе. Необходимость принятия этого решения чуть не довела его до самоубийства. Семья его к тому времени распалась, да и отношения с его сожителем — вечно чем-то недовольным молодым человеком из Дании Йорном Камгреном — тоже были неважными. Выплата алиментов приводила к постоянной нехватке денежных средств. В это трудное время Хэй интенсивно изучал природу гомосексуальности, и его особенно заинтересовали шаманствующие мужчины-женщины в культурах индейцев Северной Америки (см. далее Ви-Уа [53]). В последующие двадцать лет Хэй поглощен титаническим трудом — изучением «вклада гей-сознания в развитие человеческой цивилизации». По иронии судьбы, его вклад в изучение вопросов гомосексуальности был позднее осмеян теми самыми учеными, само появление которых в научном мире было бы невозможным без начального толчка, данного этим исследованиям в первую очередь именно Хэем. В мае 1955 года он был вызван для дачи показаний в Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, и в результате «Мэттэчин Сосайети» еще больше отстранилось от своего основателя. В 60-е годы Хэй продолжает участвовать в борьбе за права геев: он помог организовать первый гей-парад в Лос-Анджелесе (возможно, это был первый подобный парад в стране), а в 1966 году он стал председателем лосанджелесского Комитета борьбы против исключения гомосексуалов из американской армии (хотя, когда война во Вьетнаме приняла затяжной характер, пацифист Хэй стал адвокатом при призывном пункте). Вероятно, приметой времени можно считать тот факт, что Хэй вместе со своим любовником Джоном Бернсайдом открыл в те годы фабрику по производству калейдоскопов. Он повстречался с ним в 1963 году, и вдвоем они организовали Кружок любовников-компаньонов. Когда стоунуоллские беспорядки [5] сотрясали в 1969 году Нью-Йорк, Хэй не испытывал по этому поводу особого восторга — «из-за того, что в шестидесятые годы мы в Лос-Анджелесе уже осуществили много легальных мероприятий в защиту геев. Насколько я понимаю, события в Стоунуолле означают то, что и Восточное побережье наконец просыпается от спячки». Тем не менее вскоре он почувствовал новый прилив энтузиазма. В декабре этого же года он стал первым выбранным председателем фронта освободительной борьбы геев Южной Калифорнии, одной из множества групп, распространившихся по Америке вслед за событиями в Стоунуолл-Инн. Среди мероприятий группы было: организация «Гей-Ин» — однодневного открытого сбора геев вопреки запрету полиции на подобные собрания в общественных местах, спонсорство «вечеров танцев для геев» в нарушение одного из калифорнийских законов, запрещающего танцы людей одного пола.< В 1970 году Хэй и Бернсайд переместили свою фабрику по производству калейдоскопов в Нью-Мексико — место, которое манило Хэя еще с тех пор, когда он впервые попал туда в 1950 году, пытаясь взять интервью у настоящего индейского шамана. Эта попытка тогда закончилась неудачей. Возможно, находясь под влиянием особой атмосферы Нью-Мексико, в конце семидесятых — начале восьмидесятых Хэй все больше начинает интересоваться вопросами духовности. Он образует «Radical Faeries» — сплотившее геев движение, целью которого были защита окружающей среды и поиск духовной истины. Первый съезд «Radical Faeries» состоялся в аризонской пустыне в 1978 году. Прибыло около двухсот геев. Хэй выступил перед ними, сказав следующее: «Отбросим ненавистную дешевку гетероимитации, чтобы найти сияющего принца из волшебного царства». Его воображение рисовало сеть специализированных центров, где геи могли лечиться и получать уход. Он затратил много времени и сил на то, чтобы купить землю под первый такой центр для сообщества «Radical Faeries». Вскоре, однако, отношения Хэя с этим сообществом стали напряженными и, точно так же, как это было и в случае с «Мэттэчин Сосайети» тридцать лет ранее, он лишился лидерства в организации. Длинная и неординарная жизнь Гарри Хэя может быть сравнена со своеобразным барометром жизни геев в США в нашем веке. Значимость его жизненных достижений заключается в том, что он всегда был на передовой борьбы за перемены, всегда предвосхищал движущие силы исторических процессов, непрерывно изменяющих облик нашей культуры. Хотя «Мэттэчин Сосайети» подверглось массированной критике за его политическую слабость в 60-е годы, факт остается фактом — деятельность этого общества была первым, беспрецедентным по своему мужеству опытом в долгой битве за права геев в Америке. Тот, кто критикует это общество, рассматривает его с позиций сегодняшнего дня, будучи хорошо защищенным свободами, за которые в свое время «Мэттэчин Сосайети» пришлось так много сражаться. Поэтому, образно говоря, тень Гарри Хэя простирается далеко и отчетливо различима в истории. 23. ХАРВИ МИЛК [1930 - 1978] Харви Милк родился 22 мая 1930 года в Вудмире, Лонг-Айленд. В Бэйшорской школе он был посредственным учеником, игравшим в баскетбольных и футбольных командах, а по пятницам уезжавшим на поезде в Манхэттен. Там он посещал оперу и театр, в который был просто влюблен. Он также с четырнадцати лет был страстным поклонником секса с мужчинами и во время своих увеселительных визитов в Манхэттен никогда не упускал возможности прогуляться по Центральному парку. Когда ему было семнадцать, он был арестован в парке за неприличный внешний вид (всего лишь снял рубашку, но этого по тем временам было уже достаточно). В полиции ему вынесли предупреждение и отпустили домой. В 1951 году Милк окончил педагогический колледж и стал работать преподавателем математики в Олбани, заодно являясь редактором спортивного раздела школьной стенгазеты. Три месяца спустя, воодушевленный идеей остановить коммунизм в Корее, он записался добровольцем во флот. Быстро шагая по армейской должностной лестнице, он вскоре становится старшиной на авианосце «Киттихок», курсирующем в Тихом океане. Хотя он впоследствии заявлял, что его несправедливо уволили из флага за гомосексуализм, дело, похоже, было не в этом. Он ушел из флота в августе 1955 года, прослужив три года одиннадцать месяцев — на месяц меньше, чем было положено, что было поощрением за хорошую службу. Возвратившись в июле следующего года в Лонг-Айленд, он начал вновь преподавать в старших классах школы и в Райе Бич повстречал красавчика Джо Кэмпбелла. Между ними возникла любовь, и они начали жить дружной, зажиточной семьей в Манхэттене, где Милк сначала работал статистиком Всеамериканской страховой компании, а затем в инвестиционной компании на Уолл-стрит. Когда в 1962 году его отношения с Кэмпбеллом закончились, Милк съехался для совместной жизни с молодым левым радикалом Грегом Родуэллом, который попытался вовлечь своего консервативного друга в политику. Но Милк не желал менять свои убеждения: в 1964 году он добровольно участвовал в избирательной кампании правого политика Барри Голдуотера. Однако в конце 60-х социальный и политический консерватизм Милка стал-таки меняться. Через своего нового друга, умопомрачительного Джека Маккинли, он подружился с людьми нью-йоркской театральной богемы, особенно с Томом 0'Хоргеном - прославленным продюсером таких нашумевших бродвейских мюзиклов, как «Волосы» и «Иисус Христос — суперзвезда». Милк оставил Уолл-стрит, отрастил волосы, принял облик хиппи, в знак протеста против войны во Вьетнаме сжег свою кредитную карточку «Бэнк оф Америка». В 1972 году он вместе со своим другом-любовником Скоттом Смитом переезжает в Сан-Франциско, где они открывают фотомагазин на Кастро-стрит — месте, быстро становящемся раем для геев. Милк так объяснил привлекательность этого места: «Я люблю сидеть и смотреть в окно на проходящих мимо очаровательных юношей». Разгневанный лживостью сенатских слушаний по поводу уотергейтского скандала, Милк решил сделать донкихотский поступок — выставить свою кандидатуру на выборах в городской наблюдательный совет Сан-Франциско в 1973 году. «Человек из Ла-Манчи», с его стремлением осуществить неосуществимые мечты, всегда был его любимым произведением Милка, и его избирательная кампания, как он считал, была таким же безнадежным делом. Заявив о себе открыто как гей, он вызвал у более пожилых и наученных жизнью быть осторожными геев тревогу, переходящую в недовольство. Его имидж хиппи также отпугнул многих избирателей. Тем не менее он по итогам выборов стал десятым в списке из тридцати двух кандидатов и собрал впечатляюще много голосов — 17 000. Он решил отнестись к своему политическому имиджу серьезнее: постригся, перестал курить марихуану и поклялся никогда больше не «тусоваться» в банях Сан-Франциско. В 1974 году он создал Ассоциацию Кастро-вилледж — организацию местных торговцев, а также основал ярмарку на Кастро-стрит. Два года спустя она стала ежегодным событием, собирающим толпу до ста тысяч человек. Задолго до этого у Милка уже сложилась в округе репутация «мэра Кастро-стрит»; при этом он содержал правление своей «мэрии», исходя из ограниченных финансовых возможностей фотомагазина. Получив мощную поддержку от профсоюзов, чему в немалой степени послужила его деятельная общественная работа во время забастовок, он вновь включился в избирательную кампанию в 1975 году и на этот раз стал по итогам выборов седьмым. В следующем году мэр города Джордж Москоун включил Милка в состав правительства города, что было признанием растущего политического влияния городской общины геев. Это был первый в истории страны случай назначения на высокий административный пост человека, открыто заявляющего о себе как о гее. Но Милк никогда не был способен играть по правилам; он вскоре спасся бегством от политической машины демократической партии, объявив себя кандидатом на вакантное место в законодательное собрание штата. Это место было Москоуном без лишней огласки обещано какому-то своему человеку. Уволенный из правительства города, Милк проиграл и выборы — он получил всего лишь 3600 голосов из 33 000. Годы лихорадочной политической кампании не прошли бесследно: заброшенный Милком торговый бизнес практически был на грани финансового краха, его любовник Скотт Смит ушел от него. Вошедшие в политический истеблишмент геи имели хороший повод порадоваться поражению Милка: с этим выскочкой явно было покончено. Но он разрушил их ожидания. В ноябре 1977 года, проводя политическую кампанию в рамках широкой предвыборной платформы, куда, помимо тезисов о защите прав геев, вошли пункты об улучшении детского здравоохранения, бесплатном муниципальном транспорте и понижении арендной платы, а также создании гражданского комитета контроля за действиями полиции, он выиграл выборы, войдя в городской наблюдательный совет от пятого муниципального округа Сан-Франциско. Проходя по списку из 16 кандидатов, он собрал около 30 процентов голосов. Это был первый случай, когда «открытый» гей был избран на столь ответственный пост в крупном городе США, и сторонники Харви Милка были в исступленном восторге. «Это не только моя победа, — провозгласил он, — эта победа всех вас. Если гей может победить на выборах, это означает, что существует надежда на то, что система может быть справедливой ко всем меньшинствам, если только за это бороться. Мы дали им эту надежду». Через неделю после его победы на выборах он надиктовал на пленку свое завещание, в котором с леденящей душу прозорливостью выразил свои мрачные пожелания: «Если пуле суждено пронзить мой мозг, пусть она разрушит дверь каждого кабинета». На посту члена городского наблюдательного совета он боролся с финансовыми корпорациями и компаниями, специализирующимися на спекуляциях недвижимостью, вставал на защиту прав пожилых горожан, ввел в практику такие популярные меры, как, например, правила, требующие от владельцев домашних животных убирать за ними на улицах. По его представлению городской совет принял постановление о правах геев девятью голосами «за» и лишь одним «против». В августе следующего года произошла трагедия. Как пишет Рэнди Шилтс, дома у Харви вечно околачивались неприкаянные молодые беспризорники. Его последний любовник, молодой американец мексиканского происхождения Джек Лира, не был исключением. В один из дней он повесился в квартире Милка. Большая часть энергии Милка в 1978 году ушла на борьбу против законопроекта, выдвинутого сенатором от штата Калифорния Джоном Бриггсом. В нем предписывалось немедленно увольнять любого учителя, замеченного в «публичном гомосексуальном поведении», которое закон широко определял как «пропаганду, внушение, поощрение или содействие скрытых или открытых проявлений гомосексуализма напрямую или в виде привлечения внимания в отношении учеников школ и/или других школьных служащих». Во многом благодаря неустанной контрпропаганде Милка этот законопроект с треском провалился в Калифорнии. Через три недели после своего избрания, 27 ноября 1978 года, Харви Милк и мэр Сан-Франциско Москоун были убиты бывшим членом наблюдательного совета Дэном Уайтом, защитником «семейных ценностей», который был давним недругом Милка из-за разногласий в вопросе о геях. Незадолго до того полномочия Уайта в городском совете закончились, и он жаждал вновь получить эту должность. Однако Москоун по настоянию Милка отказал ему и в то утро накануне убийства готовился встретиться с другим кандидатом на место Уайта. Бывший офицер полиции, Уайт вскарабкался на подоконник Сити-Холл, проник в кабинет мэра и после короткой словесной перепалки выстрелил в него четыре раза. Затем он перезарядил пистолет, ворвался в офис Милка и уложил его также четырьмя выстрелами. После этого он присел рядом с телом и хладнокровно выпустил последнюю пулю прямо в голову Милка. На суде адвокат Уайта избрал постыдно циничную линию защиты — он утверждал, что его подзащитный объелся какого-то зелья в китайском ресторане и на время стал невменяемым. Суд признал Уайта виновным в предумышленном убийстве, и он был приговорен к семи годам и восьми месяцам заключения за двойное убийство. Приговор вызвал возмущение гей-общины Сан-Франциско, и тысячи разъяренных демонстрантов собрались возле Сити-Холл. Возникшие беспорядки назвали «Уайт Найтс» (белые ночи). Оценивая роль Милка, Уэйн Дайне писал: «Мифология последующего времени представила нам Милка в виде эдакого левого радикала, однако более внимательный анализ позволяет утверждать, что он до самого конца сохранял элементы характерного для него консерватизма. Его душе был близок почти джефферсоновский идеал автономии небольших общин, процветающих в сфере малого бизнеса и уделяющих первоочередное внимание своим внутренним проблемам... Милк предвосхитил возникшую позже стратегию «коалиции цветов радуги» и благодаря своей личной одаренности, а также времени и обстоятельствам, в которых он жил, смог воплотить эту концепцию в политике в отношении геев и лесбиянок гораздо более эффективно, чем кто-либо делал это до или после него». Милк всегда настаивал:«Я никогда не считал себя просто кандидатом. Я всегда считал себя частью нашего движения». И он был прав: его избрание стало имеющим историческое значение фактом слияния социальных и политических сил. Его гений проявлялся во всем — в умении выбрать время для нужного действия, в его имидже, в понимании потребностей людей. Влияние Милка на ход американской истории, как первого в США открытого гея, одержавшего победу на выборах, неоценимо. На практике его мужественный пример проложил дорогу в политику таким открытым геям, как Барни Франк. В чисто житейском плане Милк стал для геев и лесбиянок, возможно, впервые в их истории лидером, открыто представляющим их интересы и защищающим их права. Он был для геев и лесбиянок их Мартином Лютером Кингом, а его мученическая смерть стала горьким напоминанием о том, сколь долгой и трудной бывает дорога к свободе; пример его героической жизни навсегда стал призывом к борьбе. жүктеу/скачать 1.56 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|