А. боровиков

Красив город Омск, раскинувшийся на берегах ши­рокой сибирской реки Иртыш и небольшой тихой Оми. Нарядны его улицы. В городе много зелени. По своему зеленому убранству Омск многие годы удерживает пер­венство среди городов Российской Федерации.

В этом городе одна из центральных улиц называлась Союзной. Теперь это улица Николая Бударина. Ее зна­ют все омичи. Такое же имя носит одна из школ города и пионерская дружина. Омские спортсмены регулярно проводят ставшие давно традиционными массовые лыж­ные соревнования на приз имени Николая Бударина. На старты выходят сотни спортсменов города. Соревнования омских лыжников получили собственное наименование — бударинские соревнования, а их участники, и особенно победители, — бударинцев.

Нужно сказать, что бударинцы не ограничиваются только омской лыжней. Год от года росли их достижения, росло спортивное мастерство. Из победителей бударинских первенств выходили участники первенств Сибири, Российской Федерации, зимних спартакиад народов СССР.

Отличились бударинцы и на Международной универ­сиаде (Швейцария, март 1962 г.). Тогда три омских лыж­ника на дистанции 12 км вошли в десятку сильнейших. Это были А. Слезнов (5-е место), В. Воробьев (6-е место) и Н. Аржилов (7-е место).

Но и этим не ограничились достижения бударинцев в Универсиаде. Советская команда тогда выиграла женскую эстафету 3  4 км. Среди победителей, завоевавших золо­тые медали Универсиады, была и В. Чернова. Такой же победы добился и А. Слезнов в эстафете 48 км. Он тоже удостоен золотой медали.

Успешно стартовали бударинцы и во многих других лыжных соревнованиях различных масштабов. Это под­тверждается хотя бы тем, что за прошедшие годы 15 из них присвоено высокое звание мастера спорта СССР.

Итак, имя Николая Бударина в Омске пользуется ши­рокой популярностью. Кем же был Бударин и чем заслу­жил такой почет?

В небольшом домике на улице, носящей ныне его имя, прошла юность Николая Бударина. Он родился в большой рабочей семье. Времена его детства и юности были тяжелыми. В те дни наша страна переживала тя­готы самодержавия, первой мировой и гражданской войн, разрухи и лишения восстановительного периода.

Русоголовому русскому пареньку не удалось завер­шить образование. В 17 лет вынужден был искать рабо­ту, для того чтобы помочь отцу прокормить большую семью. Работал Николай где придется. Был грузчиком, ломовым извозчиком, продавцом. Стремясь приобрести специальность, он окончил курсы монтеров.

До сих пор Николай не выделялся среди своих свер­стников. Вошел он в общественную работу как-то сразу, по вступлении в комсомол. Энергия, инициатива, точно накопившиеся за предшествующее время, били ключом. В 1930 г. Бударин был выдвинут на должность ответст­венного секретаря районного Совета физкультуры. А уже через год был заведующим орготдела райкома комсомола.

В армии, куда Николай был призван в 1932 г., он много свободного времени отдавал спорту. Здесь нашлись и хорошие наставники. Да и друзья стремились помочь энергичному курсанту в спортивном совершенствовании. Результаты упорного труда дали свои плоды. Вскоре Бударин становится одним из лучших спортсменов части.

Возвратился Николай в родной Омск после демобили­зации в 1935 г. отличным спортсменом. Его выдвинули на должность ответственного секретаря областного Совета физкультуры. Бударин горячо взялся за дело.

В 1936 г. делегаты областной конференции ВЛКСМ избрали Бударина членом обкома комсомола. Здесь он стал заведовать отделом учащейся молодежи. Вот тогда-то Николай особенно почувствовал недостаток образова­ния. Здесь требовался широкий кругозор и обширные знания. Углубленная работа над книгами, как он считал, помогала ему недостаточно. И вот тогда, в 29 лет, он по­ступил учиться в сельскохозяйственный техникум.

Бударин был не только прекрасным лыжником, он был хорошим альпинистом. Не раз Николай ходил в горы, не раз мечтал покорить недоступные вершины.

Однако события 1939 г. на Карельском перешейке многое изменили в жизни Бударина. Одним из первых пришел он в военкомат с заявлением о зачислении его добровольцем в армию. Спортивной квалификации лыж­ника оказалось достаточно. Да и опыт комсомольской ра­боты не прошел мимо внимательных военкоматовцев. Ни­колай Бударин получил назначение на должность комис­сара отдельного лыжного батальона. Здесь-то он и позна­комился впервые с настоящей войной, испытал на себе ее тяготы, узнал характер врага, изучил его повадки. По­лучил он здесь и первые боевые отметины — ранения.

Война 1939-1940 гг. многому научила Бударина. Она показала ему воочию лицо врага. Заставила многое пере­думать и проанализировать.

22 июня 1941 г. гитлеровцы напали на нашу страну. Советское правительство призвало народ встать на за­щиту Родины. Сотни тысяч советских патриотов по зову сердца приходили в военкоматы с настойчивыми прось­бами послать их на фронт.

Так было и в Омском облвоенкомате. Одним из пер­вых туда пришел Николай Бударин с младшим братом Борисом. В своем заявлении Николай писал:

«Я пробыл около трех месяцев в Финляндии. Участ­вуя в боях, приобрел некоторый опыт, который поможет мне беспощадно громить немецких фашистов. Управляю автомашинами, мотоциклами, знаком с авиацией — с ма­шинами У-2 и Р-5. Имею альпинистскую подготовку. Про­шу отправить меня на фронт. Вместе со мной доброволь­но пойдет мой младший брат».

Был конец октября 1943 г. Частенько шли дожди. Ночи стояли сырые и холодные. Полк, которым теперь командовал Бударин, шел в авангарде дивизии, подхо­дящей к Днепру с северо-запада. Уже темнело, когда они приближались к реке. Разведка доложила, что на бере­гу все спокойно. Над водой стелется плотный туман.

Наконец полк остановился. Бударин собрал команди­ров подразделений.

— Вот что, друзья! Нельзя нам ждать, когда подой­дут специальные переправочные средства. Внезапность — лучший друг смелых людей. Да и времени терять нельзя. Переправимся на тот берег хоть вплавь. Пусть потом по­пробуют выбить нас оттуда.

Через несколько минут разведчики привели партизан, среди которых было много старых днепровских рыба­ков. Они указали удобные места для переправы и обеща­ли пригнать спрятанные от немцев лодки.

— И мы с вами,— решительно сказал командир пар­тизанского отряда, опытный рыбак,— Вы уж не возра­жайте, товарищ подполковник. Должны же мы освобож­дать свою священную землю. На том берегу у нас семьи.

Бударин взглянул на рыбака одобрительно. Помощь со стороны людей, знающих реку, как свой дом родной, укрепляла в нем веру в успешность переправы.

Бударин разобрал с командирами подразделений все детали переправы.

—Главное — взаимодействие. Не раз мы форсировали водные преграды. Поддерживайте инициативу. С первых минут не теряйте времени. Промедление смерти подобно.

Затем он крепко пожал руку каждому из командиров и в этом пожатии как бы передал свою уверенность в ус­пехе операции.

Солдаты вместе с партизанами бесшумно стаскивали к воде бревна, доски, бочки из-под горючего, связывали плоты, набивали сухим сеном плащ-накидки.

Ночь стояла темная. Туман несколько поредел. Где-то южнее слышалась артиллерийская канонада. С вражеского берега иногда взлетали вверх ракеты. Порой разда­вались короткие автоматные очереди.

— Сами себя успокаивают,— подумал Бударин, остав­шись один. Он стоял на берегу реки, смотрел на темную воду, а в мыслях уже был где-то вблизи Киева,— Пере­правимся. Закрепимся на том берегу. Затем ударим на Киев.

Бударин взглянул на часы и шагнул к лодке. Через связных он подал команду начинать переправу.

Переправа началась. Правый берег молчал. Но он мог ежесекундно обрушиться на переправляющихся шквалом огня.

Несмотря на уверенность в успехе операции, Бударину почему-то казалось, что переправа задерживается и с ми­нуты на минуту противник их обнаружит.

Вот уже первые лодки затормозились на мелководье. Его лодка тоже остановилась. Бударин выпрыгнул и по­шел к берегу по колено в воде. Он видел, а скорее дога­дывался, как причаливали к берегу плоты. Подплывали одиночные бойцы. Разведка сразу же вышла вперед. По­ка все шло более чем успешно.

Старик партизан появился возле Бударина неожи­данно.

— Проспал Гитлер нашу переправу, — с ухмылкой сказал он, — теперь путь открыт. Дело за нами.

Бударинцы быстро собрались в подразделения. Коман­диры проверили оружие и людей. Затем, пригнувшись к земле, бойцы двинулись вперед, все еще не обнаруженные противником.

Как только первые ряды переправившихся показались на откосе высокого правого берега, немцы спохватились. Поднялась беспорядочная стрельба. Сотни взлетевших в небо ракет осветили прибрежный участок.

— Поздно, — с ожесточением выговорил Бударин, бе­жавший в первых рядах наступающих. И неожиданно громко, во всю силу своих легких, он закричал:

— За Родину! Вперед! Ура-а-а!

Бой был неравным по силам. В первый момент ата­кующим помогла внезапность, с которой они атаковали врага. Немцы стремились использовать численный пере­вес и сбросить переправившихся обратно в Днепр. Но порыв наступающих не позволил сделать этого в первые полчаса боя. Затем на помощь десантникам с левого берега заговорили «катюши». Несмотря на плотный артил­лерийский и минометный отсекающий огонь противника, через Днепр переправлялись остальные подразделения полка и артиллерия. Бударинцы, зацепившись за захва­ченную первую линию обороны врага, удержались. До­рога к Киеву была проложена.

За эту сложную операцию форсирования Днепра и со­здания плацдарма на правом его берегу для дальнейшего освобождения от гитлеровцев столицы Украины, многие де­сантники Бударина получили высокие правительственные награды. Командиру полка Н.П. Бударину за обеспече­ние этого успеха было присвоено звание Героя Советско­го Союза. Теперь на груди Бударина стало тесно знакам награды. Орден Ленина и медаль «Золотая Звезда», два ордена Красного Знамени, два ордена Отечественной вой­ны и орден Красной Звезды. Каждый из этих орденов являлся свидетельством серьезных операций полка. А сколько их было на пути Бударина, может быть, менее заметных, но потребовавших от него большого военного мастерства, огромной любви к Родине и самопожертво­вания в борьбе за ее освобождение. И в каждой из них коммунист Бударин свято выполнил свою клятву. В письме родным в Омск Николай писал: «В моей жизни большое событие... Высокое звание обя­зывает меня вложить еще больше умения и храбрости в дело разгрома врага. И вы можете не сомневаться в этом. Наша фамилия не опозорилась перед Родиной. Славный у меня полк, славные люди в полку, и я горжусь ими, днеп­ровскими героями. Мы выросли на Иртыше, на Оби, на Ангаре, но мы прекрасно теперь знаем Десну и Днепр. Немцы в этом убедились достаточно...»

Вскоре после форсирования Днепра нашими войска­ми, командующий
1-м Украинским фронтом генерал ар­мии Ватутин сосредоточил большие силы для операции по освобождению Киева.

Полк Бударина занимал позиции в районе села Дымер. Немцы, чувствуя близящийся разгром, собрали на этом участке значительные силы. 6 ноября они неожи­данно обрушились на полк. Бойцы Бударина защищались отчаянно. Но силы были явно неравны. И вот на одном из участков «бударинцы» вдруг попятились. Внезапно в рядах отступающих появился командир полка. С криком: «За Родину! Вперед!» — он увлек их за собой в контрата­ку. Враг был отброшен.

Бой этот оказался последним для Бударина. Он был смертельно ранен и вскоре скончался. На его могиле вои­ны полка поклялись отомстить врагу за любимого коман­дира, павшего смертью героя, но остановившего врага.

К вечеру того же дня Киев был освобожден.

Так жил, сражался и погиб пламенный борец за сво­боду Родины, Герой Советского Союза, коммунист Нико­лай Петрович Бударин.

Вот откуда появилось название улицы в городе Ом­ске, школы, где он учился, и пионерской дружины. В честь его памяти спортсмены этого сибирского города проводят традиционные старты лыжников на приз героя.

После первой бомбежки Москвы в трагические дни 1941 г. Костя Пахомов ходил сам не свой. Работа валилась из рук. Одна мысль «Родина в опасности»,— заслоняя все остальное, владела им и коротко, как приказ, властно, как призыв, заполняла все вокруг. Костя в разговорах с друзь­ями по заводу говорил только об этом. Он резко изменился. Куда делся его веселый, задорный смех? Куда ушла обыч­ная энергия, подвижность, неутомимость? Он весь собрал­ся, стал строже, молчаливее.

— На фронте мое место, не тут,— говорил он сдав­ленным голосом. — Там наши дерутся, умирают, а мы здесь должны спокойно работать.

Попытки как-то урезонить парня не доходили до него. Доводы, что и здесь кто-то должен работать, что и здесь можно помогать фронту, его совершенно не успокаивали.

— Здесь, здесь, — раздраженно отвечал он. — На заво­де меня не так сложно заменить девушкой или пожилым человеком. На фронте нужны люди молодые, сильные. И не разубеждайте меня, пожалуйста.

В ночь с 23 на 24 июля Костя дежурил на территории завода. Впервые ему пришлось тушить зажигательные бомбы. Одну, две или более потушил он песком в эту ночь — Костя не помнит. Стремительность и неопытность привели к тому, что он сильно обжег руки.

14 октября многих рабочих и служащих завода отправ­ляли на трудовой фронт. Костя принял это как должное.

— Лучше помогать там, на фронте, или по крайней мере где-то близко от него, чем сидеть здесь,— говорил он оживленно товарищам.

Утром он был на сборном пункте с изрядно набитым рюкзаком.

— Чего это ты так нагрузился? — спросил кто-то из знакомых ребят, кивая на рюкзак.

— Как чего? — резко ответил Костя.— Не к теще же в гости собрался. Хочешь узнать? Посмотри.

Он сбросил с плеч увесистый рюкзак, расстегнул его и раздернул стягивающий шнур. Товарищи заглянули внутрь.

— Да у него здесь целый лабаз,— улыбнулся один из них.

Действительно, здесь была пропасть разных вещей: мо­лоток, плоскогубцы, проволока, гвозди и многое другое.

Но отъезд не состоялся. С Киевского вокзала эшелон не пошел: фашистские войска уже заняли тот район, куда он был адресован. Все вынуждены были вернуться до­мой.

16 октября завод остановился. Костя пошел в комитет комсомола.

— Не могу сидеть без дела. Посылайте куда угодно. Его записали в отряд истребителей танков. Наконец-то его желание сбылось.

Измайловский парк столицы. Учеба здесь напряженная. С утра до вечера практиковались в уничтожении танков. Уставали изрядно. Но Пахомов был необыкновенно бодр. Он остервенело бросал связки учебных гранат и бутылки с водой, имитировавшей горючую жидкость, в фанерные макеты танков. Стрелял из автомата, из противотанкового ружья. Неделя прошла почти незаметно.

28 октября его вызвали к начальству. Шел Костя и на­деялся, что подошло время и ему попасть на фронт. Но не угадал. Предложили нечто другое.

— Вот что, Пахомов, — начали с ним разговор. — Есть такой вариант. Нужно направить группу смелых ребят в тыл к немцам. Задача серьезная. Это значительно сложнее, чем фронт. Враг здесь не только перед тобой, а кругом. На­деяться приходится только на свои силы и сообразитель­ность. Думаем предложить тебя командиром группы. Что ты скажешь по этому поводу?

Глаза Кости загорелись. — Постой, постой! — разговаривавший с ним преду­предил уже готовое сорваться у Кости согласие.— Слово дать не долго. Учти! Группа небольшая, всего восемь ре­бят. А задание нужно выполнить в районе Волоколамска. Немцев там, что селедок в бочке. Задача очень трудная.

— Понимаю, что о простой вы и не предупреждали бы,— ответил Костя.

— Да, конечно. Это все верно. Там сто против одного, может случиться и так, что и задание не выполнишь, и жи­вым не вернешься. Ты обдумай все хорошенько.

— Странно Вы рассуждаете, — возразил Костя. — Ну не я, так кто-то другой должен идти. Ему же будет не легче.

Говорил он это удивительно спокойным и уверенным голосом. Разговаривавшему явно нравился этот высокий парень с открытым лицом и ясностью суждений.

29 октября Костя с семью товарищами покидал насто­роженную Москву. Вместе с ним следовали еще четыре парня с его родного завода «Серп и молот», две девушки из Московского художественного училища и еще один па­рень с завода «Москабель».

Грустно было ребятам. Они видели подвальные окна, заваленные мешками с песком. На окраине города стояли противотанковые заграждения. Сразу же за городом много людей копали длинные противотанковые рвы. По дорогам непрерывным потоком в сторону фронта шли танки, артил­лерия, грузовики.

Линии фронта группа достигла быстро. Тогда она нахо­дилась совсем недалеко от столицы. Нашли ту часть, в ко­торую они направлялись. Были готовы хоть сейчас выхо­дить на выполнение задания. Командир части дал указа­ние разместить ребят, накормить. А на следующее утро приказал начать подготовку к выполнению задания. На подготовку ушло целых пять дней. Они изучали район задания. Знакомились с боевой обстановкой. Разведчики части передавали им опыт распознавания засад, скрытнос­ти движения, приемов противника.

Ночами ребятам удавалось и поспать, несмотря на то что ни на минуту не стихала близкая и далекая стрельба, шум машин, движение людей.

В эти темные осенние ночи, несмотря на усталость, Кос­тя не всегда засыпал сразу. Он думал о предстоящем. Ста­рался представить, как они будут действовать на террито­рии противника. Иногда же ему вспоминалось и прошлое.

Часто вспоминались домашние. «Мама, вероятно, бес­покоится обо мне. Боится, что погибну. Все матери такие. Как-то там дочка? Да что ей, пятилетней малышке? Она еще ничего не понимает. А жене сейчас с ней трудно».

Косте особенно долго не спалось в ночь со 2 на 3 нояб­ря. «Завтра выходить, — проносилось в голове. — Все ли мы предусмотрели? Ко всему ли готовы?»

Самые различные мысли лезли в голову. Представлял он, как группа, перейдя линию фронта, будет пробираться во вражеском тылу. Конечно, там и одному трудно будет проскочить, а здесь все-таки восемь человек.

Стараясь отогнать мысли о завтрашнем дне, Костя ре­шил думать о чем-то другом.

...Вспомнил он, как увлекся альпинизмом. Его брига­дир Н.В. Молчанов так интересно рассказывал о своем походе по Военно-Осетинской дороге, что захотелось по­смотреть те замечательные края. Еще в 1938 г. он, Костя Пахомов, организовал на своем «Серпе и молоте» альпи­нистскую секцию. Проводил туристские походы по Под­московью зимой и весной, участвовал в кроссах. Энтузиас­тов на заводе нашлось немало. Сколотилась дружная и до­статочно сильная группа. И вот в 1939 г. он в горах.

Чудесные места. В ущельях красивые леса с полянами ярких цветов. Речки бурные, шумные. А над всем этим гордые вершины со снеговыми шапками.

Однако тогда сезон для Кости сложился неудачно. Час­тая непогода вызвала обилие лавин и обвалов. Занятия все он прошел, а вот на восхождение так и не удалось сходить. Как переживал он эту неудачу, возвращаясь домой! Дру­гой на его месте бросил бы альпинизм. Но Пахомов еще больше увлекся этим спортом. Упорно он продолжал под­готовку и тренировку к будущему году.

Подошел новый сезон. Костя снова в горах. Он попал в альпинистский лагерь «Металлург» в Алибекском ущелье. Теперь ему удалось полностью закончить программу. И он гордо приколол к груди значок «Альпинист СССР». И этим определилось его дальнейшее спортивное направление. Теперь он с горами связан навсегда — так казалось тогда Косте Пахомову.

Упорно готовился он к поездке в горы и в 1941 г. И если бы не война...

— Теперь не до альпинизма,— прошептал он, уже за­сыпая.

Ночь с 3 на 4 ноября выдалась темная и холодная. Участники восьмерки внешне были спокойны, хотя по от­дельным резким движениям и даже по некоторым словам, сказанным скороговоркой, присутствовавшие здесь развед­чики части и заметили закономерное волнение. Участники восьмерки готовились к первой боевой операции, и это не могло не волновать. Ребята понимали, что через неболь­шой отрезок времени они очутятся одни среди врагов. Они не знали, что вскоре в том же районе линию фронта перей­дет еще одна группа. И в ней будет действовать мужест­венная Зоя Космодемьянская.

Когда группа Пахомова переходила линию фронта с двумя разведчиками приютившей их части, в темном небе, урча, надрывались самолеты.

— На Москву летят, черти,— шепотом сказал Костя своему другу Н. Галочкину. — Опять бомбежка. Снова пла­чущие детишки, нервные женщины, пожары и разруше­ния.

Где-то в стороне гремела артиллерийская стрельба. Из­редка в ноябрьское небо взлетали осветительные ракеты. Наконец группа остановилась.

— Фронтовая линия теперь позади вас,— шепотом ска­зал один из разведчиков. — Нам нужно обратно. Желаем удачи.

Второй высказался еще короче:

— Ни пуха вам и ни пера!

Костя, по альпинистскому обычаю, хотел было ответить ему: «К черту!» — но воздержался.

Крепкие рукопожатия заключили эту невидимую в ноч­ной темноте сцену. И вот уже восьмерка шагает в неизвест­ность.

К Волоколамску ребята подходили на рассвете. С опуш­ки леска перед городом Костя внимательно просмотрел от­крывающееся поле. Подозрительного вокруг ничего не за­метил. Но идти полем всей группой он считал неразумным.

Он заметил в стороне какой-то бугор, а на нем лесок или рощицу, к которой ведет лощинка с редкими кустами.

—Так вот, друзья! Мне кажется, что нужно действо­вать через этот бугор. Очевидно, это кладбище. Помните, еще нам о нем говорили разведчики?

Все молча согласились со своим руководителем. Перебежками в редких кустах, ползком по открытым местам продвигались к кладбищу участники группы Пахомова. Все пока было тихо. Вот уже до кладбища счи­танные метры.

Не знали ребята, что их уже обнаружили. Гитлеровцы следили за ними с этого самого кладбища. И только вось­мерка приблизилась к нему, раздались автоматные очере­ди. Они нарвались на засаду и вынуждены были вступить в бой.

Завязалась ожесточенная перестрелка. Укрываясь хол­миками могил, ребята бережно расходовали патроны. Ста­рались бить только наверняка.

Кольцо врагов неумолимо сужалось. Силы были слиш­ком неравными. К тому же встреча оказалась для «пахомовцев» неожиданной. Они не могли быстро организовать обороны и сразу же начали нести потери. Пахомова ра­нило в руку. Он с досады тихо выругался. Стрельба по­немногу затихла. У участников восьмерки кончились па­троны.

Их подавили численностью. Смяли. Захватили в плен. Куда-то поволокли.

Галочкин, знавший немецкий язык, улучив момент, шепнул Косте:

— Я слышал, как один офицер говорил другому, что мы убили одиннадцать фашистов и еще много ранили.

— Слабое утешение, дорогой мой, — также чуть слыш­но отвечал Костя. — Случись это на обратном пути, я бы так не огорчался.

Говорил он с большим трудом. Видимо, перебитая рука и боль от многочисленных ударов прикладами мешали ему.

Весь день 4 ноября был для участников восьмерки сплошным адом. Их почти непрерывно допрашивали. При этом жестоко избивали. Ребята часто теряли сознание. Но едва они приходили в себя, как допросы продолжались. И снова зверские истязания.

Ночью Костя очнулся. Он почувствовал, что лежит на холодной земле. Кровь, залившая глаза, засохла, и он дол­го не мог открыть их. Когда же ему удалось это сделать, обнаружил, что лежит в сарае. Рядом за стеной слышались громкие разговоры. Костя понял, что это охрана! Фашисты о чем-то возбужденно говорили. Часто смеялись каким-то резким, неприятным смехом.

Костя хотел приподняться, но не смог. Тело не слуша­лось его. Оно было тяжелым, точно чугунным. Облизывая языком сухие губы, он горько переживал происшедшее: «Дело, конечно, не в том, что жить нам осталось немного! Задание не выполнено! Это главное. Видимо, еще будут допросы. Ребята должны выстоять. Должны».

Но допросов больше не последовало. Утром 5 ноября их привели, скорее принесли к наскоро построенному со­оружению — перекладине между березой и телеграфным столбом. На ней висело восемь веревок с петлями.

Сюда же гитлеровцы согнали местных жителей. Те стояли на утреннем морозе и дрожали. Не мороз был тому причиной, а та страшная картина, вынужденными свиде­телями которой они стали. Среди жителей в основном были женщины. Присутствовало несколько стариков. И дети. Даже детей фашисты сделали свидетелями своих злодея­ний.

Старики стояли хмуро, пряча насупленные взгляды в лохматых седых бровях. Дети жались к матерям.

Немцы поставили всех участников восьмерки в ряд под виселицей. Многие из них еле стояли на ногах. Они шата­лись, вот-вот готовые свалиться.

Один из офицеров вышел вперед. Он вытащил из кар­мана какую-то бумагу и начал читать, грубо коверкая рус­ские слова.

Чтение этого приказа длилось всего несколько минут, но присутствующим они показались вечностью. В приказе говорилось, что группа советских партизан, заброшенная в немецкие тылы, провела много диверсий против немецких войск, что эти партизаны не хотели рассказать о своих со­юзниках здесь, в тылу немецкой армии, и других парти­занских отрядах. Заканчивался приказ: «...будут повеше­ны». Второй офицер что-то отрывисто выкрикнул. Авто­матчики щелкнули каблуками.

Раздалась отрывистая команда. Автоматной очередью по ногам свалили осужденных на землю. Ни один из них не издал даже стона. Затем их повесили.

Находясь уже в петле, одна из девушек неожиданно чистым и звонким голосом крикнула:

— Скоро сюда придет Красная Армия! Она отомстит за нас!

Полтора месяца трупы повешенных висели между теле­графным столбом и березой. Их запорашивали снегопады, раскачивали жгучие зимние ветры. Перекладина иногда жалобно скрипела, как бы скорбя о безвременно погибших патриотах.

Только 20 декабря ворвавшиеся в Волоколамск наши танкисты сняли тела героев. Но установить личности пове­шенных удалось не сразу: ни у одного из них не было най­дено каких-либо документов. Несколько позднее в город вступила та часть, из которой они переправлялись через линию фронта. Командир этой части давал им задание. И он опознал ребят.

Погибшие герои были преданы земле.

Советское правительство высоко оценило их заслуги. Все восемь волоколамцев были посмертно награждены ор­денами Ленина.

...Как и до войны, работает завод «Серп и молот». Гу­дят его мартены, выдавая высокосортную сталь. На за­воде много прекрасных людей. Их характеры тверже вы­пускаемой заводом стали. Видимо, из нее же был отлит и характер Пахомова.

Более 25 лет прошло со дня гибели героев-волоколамцев, разделивших судьбу Зои Космодемьянской. Но их пом­нят товарищи по работе. По их рассказам знают погибших и нынешние поколения работающих на этом заводе.

Герои-патриоты отдали свою жизнь за то, чтобы цвела и хорошела наша родная страна, за то, чтобы советские люди успешно продолжали строить свою мирную жизнь.