§ 2. Феномен отцовства (социологический, исторический аспекты)

§ 2. Феномен отцовства (социологический, исторический аспекты)

                            Холостые               Разведенные          Вдовые

Мужчины              3,13                            5,09                     2,53

Женщины              1,74                            2,80                     1,43

___________

*Здесь следует учесть и то, что женщины с большей готовностью признают у себя наличие психических расстройств и чаще обращаются к врачам. См. также: [Добровольская В. М., 1994].

Следует заметить, что если раньше социологами констатировалась ценность семьи, брака исключительно для женщин, и семейная проблематика поднималась в контексте женских исследований, то сейчас становится понятно, что мужчинам брачные, отцовские, семейные отношения ещё нужнее, чем женщинам. Неудовлетворенность одиночеством у мужчин более остра и длительна [Попова П., 1989; Черепухин Ю. М., 1995; Kontula O. and Haavio-Mannila E., 1995]. Дихотомия работы и семьи как ролевое противопоставление феминности и маскулинности, мужчин и женщин теперь преодолевается и в рамках теории гендерной перспективы (в отличии от феминистских исследований) [Ferree M. M., 1991].

Важным методологическим моментом изучения брака, семьи (включая материнство, отцовство, детство), их места в системе ценностей является то, что становление и развитие этих институтов имеет двойную детерминацию: биологическую и социальную. Исторически это складывалось в процессе возникновения человеческого общества, в начале социализации биологических связей между первобытными мужчинами и женщинами. Вводимые запреты (табу) были направлены на:

1)     устранение столкновений на почве ревности,

2)     повышение жизнеспособности потомства,

3)     наследование собственности.

В первых двух группах ограничений важным являлось биологическое отцовство – биологическое отношение мужчины к своим прямым потомкам. Роль социального отца, т .е. воспитание и содержание детей, выполняли братья матери (авункулат). Лишь с третьей группой ограничений биологическое отцовство приобрело социальное значение. Стало быть, от­цов­ство как социально-культурное явление возникло лишь на стадии появления семьи, основанной на моногамном браке. В отличие от биологического материнства биологическое отцовство не является очевидной связью; оно не поддается точному установлению даже современной наукой.

Связь отца с ребенком опосредуется его сексуальными отношениями с матерью этого ребенка. Чтобы реализовать преемственность имени, собственности, обществу пришлось найти более-менее достоверное средство для установления этой связи – институт брака. Гарантией того, что женщина рожает детей именно своего мужа, мог стать только запрет на добрачные и внебрачные её сексуальные связи. На жесткость и даже жестокость этого запрета и были направлены раньше и сохраняются сейчас практически все нормативы традиционной (дуальной, двойной) морали. На мужчине лежала ответственность за то, чтобы его социальное отцовство совпадало с биологическим, т. е. требование от жены супружеской верности [Думбляускас В. О., 1988]. Очевидно, в этом коренится источник ревности, которая неизбежно сопровождает любовь.

Строгость традиционных стереотипов менялась как в историческом времени, так и в разных странах [Бердяев А. Н., 1971; Курильски Ож­вэн Ш., 1995; Элиас Н., 1994 и др.]. И, судя по специальным исследованиям, вряд ли можно утверждать, что в России, в российской культуре мужчина был слишком строг по отношению к поведению своей жены. В традиционной многопоколенной семье роль главы чаще выполняла старшая женщина, т. е. мать мужа (образ Кабанихи в известной пьесе А. Остров­ского). Традиционная роль мужчины-отца была иждивитель, т. е. кормилец, зарабатывающий хлеб вне дома. То, что в доме, в российской семье главенство женщины было традиционно и сохраняется теперь, подтверждается и результатами сравнительного исследования представлений российских и французских подростков о ролях отца и матери в семье [Курильски-Ожвэн Ш., 1996].

Переход к нуклеарной малодетной модели семьи с двумя работающими родителями, а затем и к современным формам союзов мужчин и женщин происходил в условиях растущей независимости, эмансипации женщин. Российское «равноправие» мужа и жены в осуществлении роли «кормильца», «добытчика», по-видимому, ещё больше снизило роль мужчины в семье, привело к ослаблению функции социального отцовства, ослаблению чувства ответственности за воспитание, социализацию своих потомков.

Конечно, переоценка мужчинами своих отцовской и супружеской ролей, ориентаций, представлений происходило в России (и в СССР) в результате специфических исторических условий. Прежде всего, это отмена права на наследование собственности, что в немалой степени сказалось на ослаблении «фундаментальной» мужской заинтересованности в родных, любимых наследниках. Во-вторых, это правовое непризнание биологического отцовства вне зарегистрированного брака, действующее в СССР в 1944 – 1968 гг. В-третьих, феминизация воспитания и образования мальчиков, обусловленная, в свою очередь, как советскими идеологическими стереотипами (разделения труда), так и объективными ситуациями – послевоенными диспропорциями численностей мужчин и женщин.

Поэтому, впитывая многие принципы «женской», более гибкой, культуры, некоторая часть мужчин ориентируется, по-видимому, на новый тип отцовства, преимущественно социальный, на ответственность и за неродных детей тоже (опосредованно, через мать этих детей), т. е. без требования биологического родства с воспитываемыми детьми. Родственные отношения для этого типа отцов заменяются на партнерские, более демократичные, эмоциональные, чувственные. Но, с одной стороны, это противоречит традиционным культурным стереотипам отцовства, с другой – соответствует многим чертам модернизации частной, семейной жизни людей. Стало быть именно эту группу мужчин, по-видимому, можно считать «агентами» модернизации институтов семьи, моногамии, отцовства.

Другая группа мужчин, по-видимому, значительно более многочисленная, ориентируется всё-таки на традиционную неразрывность биологического и социального отцовства. О приверженности большой части мужчин традиционным гендерным стереотипам пишут Г. Зиммель, Н. Дж. Смел­зер; это показывают и результаты специальных медико-социологических обследований [Ваганов Н. Н., Алленова И. А. и др., 1996]. Такое же предположение можно сделать по материалам проведенного автором исследования внебрачного материнства [см. гл. 2, § 2], а именно: по-видимому, для традиционно ориентированных мужчин неофициальные союзы в отличие от зарегистрированного брака не являются гарантией их биологического отцовства. Сомнения неофициальных мужей в кровно-родственном отношении с ребенком своей сожительницы, выраженные зачастую в резкой форме, становятся причиной распада союза, бывшего прежде долговременным, вскоре после рождения ребенка.

В процессе модернизации брака феномен отцовства постепенно приобретает все более социальные, опекунские характеристики, но ослабляются его кровно-родственные ограничения. Однако трансформация в этом направлении ценностной системы и представлений мужчин имеет «болезненный» характер; мужские традиционные стереотипы, связанные с отцовством, имеют относительно более устойчивый, жесткий характер. Ситуация перехода усугубляется «давлением общества»: слишком глубоко заложен у людей образ женщины как «хранительницы очага» и образ мужчины как «добытчика» средств к существованию. Но, возможно, в этом коренится иррациональность (биологичность) «репродуктивной стратегии» мужчин-отцов, состоящая во вступлении в официальный брак с целью рождения своего кровно-родственного потомства. И наоборот, находит рациональное объяснение дуальная мораль (мужская – женская) с её жесткостью и вековой устойчивостью, присущая моногамной культуре, которая исторически возникла в процессе борьбы за выживание человеческой популяции.