Александр Артемович Адабашьян Никита Сергеевич Михалков Транссибирский экспресс

23

15 июня 1927 года к перрону Харбинского вокзала подошел Транссибирский экспресс из Москвы. Первым из международного вагона вышел Веселый Фан, следом показалась Александра Тимофеевна.

Чем ближе они подъезжали к Харбину, тем мрачнее становилась Демидова — в отличие от Фана, который преображался на глазах: он, не умолкая, рассказывал смешные истории и сам до слез хохотал над ними...

И вот теперь они шли по перрону, Фан и Александра Тимофеевна, сзади два носильщика несли их вещи.

— Наконец-то! — радостно говорил Фан. — Кончилось! Не-ет! Я больше не путешествую, это не для меня! Теперь квиты: сказали ехать — я поехал, а задание не сообщили — я не виноват! — Он покосился на Александру Тимофеевну и примирительно добавил: — В общем, я так думаю: мы одно дело делали, нам делить нечего, верно? Надеюсь, у вас ко мне претензий нет?

Она промолчала.

— У меня к вам тоже.

Чадьяров уже давно заметил машину Тагавы, видела ее и Демидова.

«Встречают», — подумал Чадьяров, продолжая болтать.

Он был почти уверен в том, что во всей истории с поездом засветиться ему было не на чем. А те, кому стала известна правда, теперь были безопасны. Но все же некоторое волнение перед встречей с «Фудзи-банком» он сейчас испытывал.

Тагава с помощником ждал у лестницы, ведущей с перрона. Увидев его, Фан сорвал шляпу и, расплывшись в улыбке, пошел быстрее.

— Господа!

— С приездом, господин Фан, — сухо поклонился Тагава. — Как путешествие?

— Вы еще спрашиваете?! — изумленно вытаращил глаза Фан. — Вы что, не знаете, что там было?.. Я как чувствовал — ехать не хотел. — Он приблизился к японцу, тихо сказал: — Там человека убили! Машиниста убили! — И, схватившись за голову, Фан застонал: — Крик! Милиция!

Японцы с непроницаемыми лицами ждали окончания рассказа Фана, но наблюдали они в основном за Демидовой, стоявшей поодаль. Чадьяров перехватил их взгляд, обернулся к Александре Тимофеевне:

— Слава богу, пронесло, а? Александра, иди сюда!

Демидова подошла, кивнула японцам, те ответили ей поклоном. Фан же, понизив голос, доверительно сообщил:

— А задания нам так никто и не передал, до самой Москвы... — Он хотел продолжить, но Тагава перебил его:

— Хорошо, господин Фан. Спасибо. Вы свободны. Потом подробно поделитесь впечатлениями о путешествии...

— Да какие впечатления! — с жаром начал Фан, но Тагава уже подал знак человеку у машины, и тот стал укладывать чемоданы Демидовой в багажник.

— Прошу вас, госпожа Демидова, пожалуйте в машину... А с вами, господин Фан, мы ненадолго прощаемся. Да, кстати, — держа Александру Тимофеевну под руку, спросил Тагава у Фана, — где костюмы, которые мы вам шили?

Фан ткнул один из чемоданов. Помощник Тагавы вежливо улыбаясь, взял чемодан, понес к машине.

— Не отчаивайтесь, — успокоил Фана Тагава. — Сегодня же вечером вы их получите обратно.

С этими словами он повел Демидову к машине.

«Мандат хотите проверить, — подумал Чадьяров, — ну-ну, валяйте...»

Автомобиль свернул с привокзальной площади.

— Почему вы молчите? — спросила она.

— Я хочу послушать вас. Как провалилась операция?

— Шнайдер предал, — устало сказала Демидова и закурила.

Тагава быстро выхватил папиросу из ее рта, швырнул в окно.

— Я ни в чем не виновата, — резко сказала Демидова, — не смейте со мной так обращаться!..

— Почему Сайто жив? — перебил ее Тагава.

— Шнайдер убил Исиду, сорвал операцию! — быстро говорила Александра Тимофеевна, стараясь успеть сказать все, прежде чем разрыдается. — Потом зачем-то убил машиниста. Больше я ничего не знаю. Знаю еще, что ваш Фан — полное ничтожество и трус. Всю дорогу валялся на диване и ныл, и вообще... — Из глаз ее брызнули слезы. — Оставьте меня в покое! Мне надо домой, отдохнуть...

— Пока вы поедете с нами, — твердо сказал Тагава.

В «Лотосе» за время отсутствия хозяина случились разные события.

Сергей Александрович почему-то обрадовался, да так, что средь бела дня позволил себе выпить три стопки настойки, после чего пел на кухне псалмы и в сердцах запустил в нерадивого поваренка половником.

Чечеточник ушел, уступив свое место Паше Фокину, который после недолгих, но изнурительных и бесполезных поисков работы сдался и принял предложение князя попробовать свои силы на сцене кабаре. Он дал чечеточнику триста долларов, которых тому не хватало для открытия собственного танцкласса, и получил от Шпазмы место.

Шпазма в отсутствие Фана ни за что бы не решился взять на себя такую ответственность, если бы не два обстоятельства: во-первых, он получил за это от князя сто пятьдесят долларов под большим секретом, а во-вторых, он обещал Разумовскому со временем сделать из мягкотелого Паши Фокина человека, полезного для «Новой Российской партии».

Когда Веселый Фан остановил извозчика возле своего заведения, из дверей его слышалась музыка и резкий голос Веры Михайловны — шла утренняя репетиция. Все было по-старому, если не считать, что вместо чечеточника на сцене теперь старался бедный Паша Фокин. Лицо его было залито потом, рубашка прилипла к спине. Вера Михайловна кричала на него и шлепала свернутой газетой по лысеющему затылку.

— С приездом! Ура! — кричали они, толкаясь в дверях.

Наконец все вместе они вошли в зал кабаре. Шпазма пожал протянутую ему хозяином руку и почтительно отошел в сторону. Был он бледен и заметно волновался.

У входа на кухню толпились поварята во главе с князем. Фан поздоровался с Сергеем Александровичем, потом с остальными. Однако внимание его было приковано к человеку, одиноко сидящему на стуле в глубине сцены. Он сидел вполуоборот к залу, медленно и устало вытирал полотенцем взмокшее лицо.

— Это кто? — спросил негромко Фан, кивнув в сторону Фокина.

Бледный Шпазма выступил вперед.

— Танцор уволился... — тихо сказал он. — Я взял этого человека попробовать... ждал вас. Не подойдет — выкинем.

— Пусть покажет. — Фан сел на стул, закинул нога на ногу и стал смотреть; лицо его, казалось, окаменело.

Шпазма побежал на сцену, стал что-то говорить бледному, трясущемуся Паше. Тот застегнулся на все пуговицы.

Вера Михайловна задала ритм хлопками, и Алексей ударил по клавишам. Паша что было сил застучал подошвами, потом медленно и довольно чисто сделал несколько па. И замер, испуганно уставившись на Фана.

— Ладно, берем, — нехотя сказал Фан и встал. — Пусть зайдет...

В кабинете, оставшись один, Чадьяров вдруг несколько раз с силой провел по лицу ладонями. Потом сел в кресло и стал ждать. Наконец в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Фан.

В кабинет вошел бледный Паша Фокин. Смущенно улыбаясь, он остановился посреди комнаты. Фан встал, медленно дошел до двери, выглянул, потом повернул ключ в замке. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, не двигаясь, словно не верили своим глазам.

— Ну что смотришь? — почти прошептал Паша.

Чадьяров молчал. Он попытался что-то сказать, но не смог — от волнения перехватило дыхание, а в горле стоял ком.