Алексей Алексеевич Тяпкин Анатолий Сергеевич Шибанов Пуанкаре Жизнь замечательных людей

Экзамены на бакалавра

Тревожной весной 1871 года Анри обдумывает диссертационную письменную работу, которую следует представить по окончании первого класса. Летом его ожидают экзамены на степень бакалавра. Выбранная им тема говорит сама за себя: «Как может нация возвыситься?» На страницах ученической тетради отражены его чистые и благородные помыслы, его скрытая боль и тревога за поверженную отчизну. «…После мрачной поры войны наступила еще более мрачная пора мира, пора, когда Франция вынуждена была смириться с этой большой скорбью», — будет вспоминать впоследствии академик Пуанкаре. Словно какой-то мрачный дух безнадежности оковал всю страну. В сердца французов закрадывается жгучее сомнение относительно будущих судеб их родины, низвергнутой с векового пьедестала великой европейской державы. Со всех сторон ей уже пророчат незавидную участь второстепенного, зависимого государства вроде Испании или Польши тех времен. Но отвлеченные рассуждения лицеиста Пуанкаре дышат верой в неутраченные могучие силы нации. Франция возродится, очищенная и обновленная, и снова будет крепко держать в руках скипетр знания, труда, неувядаемого гения. Путь к грядущему национальному подъему лежит через успехи во всех областях духовной и материальной жизни, через прогресс в промышленности и сельском хозяйстве, через достижения науки и техники. Только неустанное стремление вперед во всех сферах общественной и государственной жизни может сделать родину богатой, сильной и независимой. Этим убеждениям Анри Пуанкаре будет следовать всю свою жизнь. Как перекликаются они со словами Виктора Гюго из его выступления в Национальном собрании: «С завтрашнего дня Франция будет жить только одной мыслью: восстановить страну, собраться с силами, вскормить святое негодование, воспитать новое поколение, образовать армию из всего народа, работать без устали, изучать технику и науку своих врагов, стать снова великой Францией, Францией 1792 года, Францией идеи, вооруженной мечом…»

Анри чужда воинственная непримиримость и задиристость, свойственная некоторым его соотечественникам. Политические разногласия он склонен решать на полях мирных сражений. Недаром на французских монетах изображена символическая сеятельница. Именно таким представляется ему облик послевоенной Франции, сеющей по всему миру плоды своего труда и своей мысли.

Профессор Рош де Теллой, преподававший риторику, предложил Анри написать сочинение на тему «Различие между человеком и животным». Через некоторое время сочинение было готово. Анри представил его непосредственно в том виде, в каком оно писалось во время отдельных порывов вдохновения, — на разрозненных листках бумаги самого различного формата. Когда он поинтересовался, какую, по мнению профессора, отметку заслужит такое сочинение на экзаменах, преподаватель в сомнении покачал головой и откровенно признался, что не в состоянии ответить на этот вопрос. Слишком неординарной была работа, слишком оригинальной и дерзновенной, чтобы оценивать ее обычными мерками, предъявляемыми к сочинениям кандидатов в бакалавры. Местами Пуанкаре высказывает довольно смелые самостоятельные суждения, весьма далекие от школьного подчинения авторитету или от общих мест. В таких случаях можно ожидать самого неожиданного исхода, все зависит от степени приверженности экзаменаторов к традиционным, узаконенным требованиям, которые, конечно же, далеко не все были соблюдены в сочинении. Анри снова вспомнил предостережение, с которым обратился к нему преподаватель девятого класса: не быть оригинальным во вред себе. Желая уберечь это любопытное произведение от последующих исправлений и искажений, Рош де Теллой разрешил Пуанкаре не переписывать его начисто.

5 августа 1871 года лицеист Пуанкаре успешно закончил экзамены на бакалавра словесности с оценкой «хорошо». Его латинское сочинение превзошло даже сочинение на французском языке и заслужило наивысшее оценки. Ряды словесников Франции могли бы пополниться весьма талантливым, незаурядным мыслителем, если бы Анри избрал филологический факультет университета. Но этим надеждам некоторых преподавателей лицея не суждено было сбыться. Через несколько дней Анри изъявил желание участвовать в экзаменах на степень бакалавра наук. Намерения лучшего выпускника отделение словесности теперь уже ни для кого не представляли секрета.

Хотя Пуанкаре и не окончил научного отделения лицея, никто из профессоров не счел его желание самонадеянным или легкомысленным. Тем не менее ему предложили как следует подготовиться. Экзамены были отложены до ноября. Эти месяцы вынужденной передышки Анри проводит в Арранси. Блуждая по аллеям большого сада, он время от времени останавливается и задумчиво чертит палкой на песке математические формулы. Но чаще всего, сидя на скамье рядом с Алиной, он развивает свои доказательства, не очень-то заботясь о том, понятны ли ей его рассуждения или нет. Просто ему нужен безмолвный преданный слушатель, живое лицо, к которому он мог бы обратить свое вдохновение. Порой он заставляет сестру производить в уме сложные вычисления, засекая время по часам. Это уже своего рода забава, отдохновение от головоломных математических выкладок и преобразований. Для него такие расчеты не представляют затруднений и воспринимаются как легкая гимнастика ума.

Экзамен состоялся 7 ноября 1871 года. Пуанкаре выдержал его, но лишь с оценкой «удовлетворительно». Подвела его письменная работа по математике, которую Анри попросту провалил. История этого казуса такова: опоздав на экзамен, весьма возбужденный и выбитый из колеи, Анри плохо понял задание. Требовалось вывести формулу для суммы геометрической прогрессии. Но Пуанкаре отклонился от темы и начал излагать совершенно другой вопрос. В результате написанная им работа заслуживала лишь неудовлетворительной оценки. По формальным правилам Анри должен был в этом случае выбыть из числа экзаменующихся. Но слава о его необычных математических способностях достигла даже стен университета, где происходили экзамены на бакалавра. Председатель экзаменационной комиссии сказал, что любой другой учащийся после такой письменной работы не был бы допущен к устному экзамену, но Пуанкаре пошли навстречу. Университетские профессора отнеслись к его провалу как к досадному недоразумению и закрыли глаза на некоторое нарушение формальных канонов ради торжества справедливости. Им не пришлось об этом пожалеть, когда они присутствовали на устном экзамене. Анри отвечал уверенно и блестяще, продемонстрировав свободное владение материалом. Ему была присуждена степень бакалавра наук.

В это же время, в ноябре 1871 года, сдает два экзамена (на бакалавра словесности и на бакалавра наук) другой ученик лицея — Поль Аппель. После этого он уезжает домой, в Эльзас, чтобы весной 1872 года вновь вернуться в Нанси. Именно тогда и состоится его первая встреча с Пуанкаре.

Французская система образования предусматривала в лицеях, которые были на особо хорошем счету, два дополнительных класса, готовивших к поступлению в высшие учебные заведения. Окончив первый класс лицея, учащиеся могли продолжить обучение в классе элементарной математики, а на следующий год — в классе специальной математики. В некоторые высшие учебные заведения можно было поступить уже после класса элементарной математики. Но для того чтобы участвовать во вступительном конкурсе Политехнической школы или Высшей Нормальной школы, где на экзаменах предъявлялись весьма высокие требования, необходимо было пройти еще курс обучения в специальном классе. Учебная программа этого последнего класса лицея была чрезвычайно насыщена математическими дисциплинами. Излагались даже элементы математического анализа, то есть дифференциального и интегрального исчисления, основы аналитической геометрии, на высоком уровне преподавалась механика. Так обеспечивался отбор наиболее подготовленных учеников в эти ведущие учебные заведения страны.

Получив диплом бакалавра наук, Анри поступает в класс элементарной математики. Только теперь по-настоящему полно и самозабвенно отдается он своему будущему призванию. Не довольствуясь рекомендованными учебниками, он изучает более серьезную математическую литературу: «Геометрию» Руше, «Алгебру» Жозефа Бертрана, «Анализ» Дюамеля, «Высшую геометрию» Шаля. Алина чувствует, как брат постепенно отдаляется от нее. По-прежнему он рядом, и свободные часы досуга они, как и раньше, проводят вместе, но все более редкими становятся недолгие периоды их былой духовной близости. В отличие от нее Анри явно не тяготится одиночеством. В его внутренний мир вторглось нечто такое, с чем Алина не в силах соперничать. Друзья по лицею тоже замечают появившуюся у Анри в последнее время некую мечтательность, склонность к уединению, к тихим прогулкам.

Но никому и в голову не пришло приписать это внешним симптомам влюбленности. Хорошо зная Анри Пуанкаре, все правильно поняли, что таков его метод мысленной работы, переваривания нового учебного материала.

«Математическое чудовище»

Окончив класс элементарной математики, Альбер Жилль и Поль Ксардель решили сдавать экзамены в Сен-Сирское военное училище и были приняты. Настала пора друзьям расстаться. Вчерашние лицеисты отбыли в Париж, а оттуда в Версаль, вблизи которого расположено их учебное заведение. Сколько бы ни было в будущем у Анри с ними встреч, отныне их жизненные пути идут врозь. Они уходят к разным горизонтам. Новоиспеченных кадетов ждет военная карьера,³ а будущее Анри вырисовывается пока еще не столь четко и конкретно.

Этим летом он участвовал в Общем конкурсе по элементарной математике, проводившемся для всех лицеев Франции. Первый громкий успех приносит ему известность не только в родном городе, но и далеко за его пределами. Подумать только, ученик провинциального лицея, расположенного на оккупированной врагом территории, оказался лучшим среди всех юных математиков Франции! Теперь уже ни у кого не возникает сомнений в том, что судьба Анри предопределена: его удел — математические науки.

Анри же вслед за первым подвигом совершает другой — сдает вступительные экзамены в Лесную школу города Нанси. Остается загадкой причина, по которой им был предпринят этот шаг. Быть может, накануне более серьезных испытаний он решил еще раз проверить свои возможности, или же, как утверждают некоторые его биографы, он хотел сделать приятное своему профессору. Твердо известно лишь одно: Анри не собирался следовать примеру своих друзей и бросать лицей сразу же после класса элементарной математики.

Лесная школа, единственное в Европе высшее учебное заведение подобного рода, была предметом гордости не только всего департамента, но и всей Франции. Британское правительство направляло туда молодых англичан для приобретения знаний, необходимых на службе в Индии и в других колониях. Институт высоко держал свою марку, свой международный авторитет, и вступительные экзамены в него представлялись достаточно серьезным испытанием. По полученным им баллам Анри оказался вторым в конкурсном списке, но поступать не стал, ограничившись только пробой сил.

В октябре 1872 года Пуанкаре появляется в классе специальной математики профессора Эллио. Никто из учеников его не знает, никто не имеет представления о его характере и привычках. О том впечатлении, которое произвел Анри на первых занятиях, рассказал впоследствии Колсон, будучи уже профессором Политехнической школы. Забравшись на одну из верхних скамей аудитории, новичок, к глубокому удивлению присутствующих, достал из кармана вместо тетради похоронное извещение. Все решили, что он сделал это по ошибке. Но Пуанкаре явно намеревался использовать этот листок для записи лекции и изредка что-то чертил на нем или набрасывал несколько слов. На следующих уроках он довольствовался тем же самым листком, который легко было узнать по траурной кайме. Нет, новичок не производил впечатления серьезного или сильного ученика, но торопиться с выводами не следовало. Ведь получил же он первую премию на Общем конкурсе!

Профессор Эллио тоже обратил внимание на необычного слушателя, который в отличие от других вовсе не стремится как можно подробнее записать его лекции, а ограничивается небрежными набросками на случайных клочках бумаги. Его раздражает и возмущает эта нерадивость и несобранность. Ну ничего, он проучит самонадеянного лицеиста! На одной из лекций, когда Анри сидел с задумчивым видом безучастного зрителя, ни разу не взяв в руки карандаш, терпению Эллио пришел конец. Завершив свои громоздкие и трудоемкие математические выкладки, профессор вопреки обычному распорядку занятий прервал изложение и вызвал Анри к доске. Недоуменный и возбужденный гул сопровождает Анри, неуверенно спускающегося по ступенькам длинной лестницы, протянувшейся через всю аудиторию. На это и рассчитывал преподаватель: привлечь внимание всего класса к недобросовестному ученику и примерно наказать его за пренебрежение к святым истинам математики. Сухо попросив Анри повторить одно из доказательств только что прочитанной лекции, Эллио с бесстрастным видом отошел к окну, заранее предвкушая поучительное для всех присутствующих зрелище. «Чтобы облегчить вашу задачу, разрешаю вам воспользоваться записями», — коварно добавляет он. К удивлению преподавателя, Анри спокойно приступает к выводу и без тени смущения и видимых усилий восстанавливает доказательство теоремы. Эллио задает другой вопрос, потом третий… Растет изумление преподавателя и восхищение аудитории. Естественно и непринужденно Пуанкаре воспроизводит все наиболее трудные места прослушанной лекции. Лишь иногда, словно собираясь с мыслями, он на короткое время замолкает, сосредоточенно помаргивая глазами. Эллио понял, что перед ним незаурядный, весьма одаренный юноша. С этого момента между профессором и учеником возникла глубокая дружеская симпатия.

Многие удивлялись способности Пуанкаре выдавать сразу готовый ответ, совершая всю промежуточную работу в голове. Колсон вспоминал, как вместе с другими одноклассниками он явился свидетелем поразившего их зрелища. Какой-то ученик четвертого класса обратился к Анри за разъяснением одного особенно трудного вопроса. «…Пуанкаре дал ответ немедленно, не раздумывая ни минуты, чем привел в изумление и того, кто его спрашивал, и тех, кто случайно стал свидетелем этой сцены. „Как ему это удалось?“ — вот вопрос, который все задавали друг другу».

Эллио даже тревожит эта манера Пуанкаре. Отвечая на его вопросы, Анри опускает промежуточные рассуждения и чересчур кратко и сжато формулирует свои решения. Профессор советует ему развивать свои мысли. «Если вы так будете отвечать на экзамене, то рискуете оказаться непонятым», — предостерегает он его.

Одноклассники Анри уже не сомневались в его необычайной математической одаренности. «Первые же опросы выявили явное превосходство Пуанкаре», — вспоминал впоследствии Поль Аппель. Именно в это время он впервые увидел своего будущего друга и коллегу. Как-то на прогулке во время перерыва между занятиями один из приятелей сказал Аппелю, указывая на невысокого, худощавого, немного сутуловатого юношу: «Вот очень сильный субъект, он был принят вторым в Лесную школу, он получил первую премию по элементарной математике на Общем конкурсе, он единственный в прошлом году решил задачу, которую задавали в Политехнической школе». Заинтересованный Аппель решил поближе познакомиться с первым учеником лицея, который вовсе не производил впечатления вундеркинда. По его словам, Анри был вечно «поглощен своими мыслями, поэтому глаза его всегда были несколько завуалированы раздумьем. Но, когда он говорил, глаза его оживлялись выражением доброты и одновременно лукавства и глубины». Вскоре они сблизились и стали проводить вместе свободные часы. Это было истоком той многолетней дружбы, которая связывала в последующем двух выдающихся представителей французской науки.

На пасхальные праздники профессор Эллио уехал в Париж, где встретился со своим старым другом Лиаром. В беседе с ним он произнес слова, которые стали столь знаменитыми, что многократно цитировались впоследствии, как только речь заходила об Анри Пуанкаре: «В моем классе в Нанси есть математическое чудовище».

Дорога в Мальзевилль

С приходом теплых весенних дней лицеисты уже не торопятся домой после занятий. Не спеша идут они по светлым и чистым, словно вымытым, улицам: два эльзасца — Аппель и Гартман и лотарингец Пуанкаре. Еще не рассеялась вокруг них атмосфера лицейской аудитории, еще звучит в их ушах голос профессора, еще мелькают перед их глазами начертанные на доске формулы. Разговор лениво кружит около математических проблем, которые только что обсуждались на лекции. «До чего же степенный народ эти лицеисты, — удивляются прохожие, — а порой словно черт в них вселяется». Для прохожих все лицеисты одинаковы, чего угодно от них можно ждать, только не серьезности.

Не сговариваясь, друзья сворачивают на Виль-Вьейль — главную улицу Старого города — и углубляются в тихие сумрачные кварталы. Сначала нужно проводить Гартмана, который живет дальше всех, в Мальзевилле. Виль-Вьейль пересекает всю старую часть Нанси, как бы нанизывая наиболее примечательные его места. Миновав изысканно причудливую готику дворцовых стен, оказываешься рядом с церковью кордельеров, кажущейся по контрасту скромной, как шатер паладина. Улица ведет дальше к Порт-де-ла-Крафф. Сдавленная стенами домов, она внезапно упирается в две высокие круглые башни, увенчанные, словно шлемами, островерхими коническими крышами. Башни-близнецы кажутся окаменевшими великанами, охраняющими вход в Старый город. Между ними повисла темная громада ворот ла-Крафф с высокой двускатной крышей, на которой установлены часы. Словно плотина, закрывают ворота улицу, схваченную каменными берегами сошедшихся вплотную домов.

От внутренних ворот к внешним, встроенным в наружную крепостную стену, сбегает улица Цитадель. Дальше к каналу их поведет улица Мальзевилль. По этим же самым улицам в таком далеком теперь детстве Анри совершал прогулки с матерью и сестрой к живописным руинам средневековых бастионов. Их неровные, искрошенные края и сейчас еще белеют кое-где сквозь разросшиеся кроны деревьев. Немногим больше десяти лет прошло с тех памятных прогулок, но какое великое множество событий втиснуто в этот короткий отрезок времени!

Прогулки в Мальзевилль стали для неразлучной троицы лицеистов привычным ритуалом, обрядом причащения к нарождающимся узам их дружбы. Порой, не довольствуясь ближним путем, они бредут вдоль канала. Анри с удовольствием вглядывается в знакомые с детства места, претерпевшие столько изменений. Буквально на глазах застраиваются и оживляются обширные предместья за чертою города. Не считаясь с большими издержками, осушают болотистую почву вдоль дорог, возводят многочисленные постройки — жилые дома, общественные учреждения, заводы. Фабриканты спешно переносят свои предприятия из отошедших к Германии областей в Нанси и его окрестности. Из Страсбурга сюда переведено несколько крупных учебных заведений. В результате население города увеличилось более чем на 20 тысяч жителей. Нанси вырастает в один из самых больших городов на восточной границе Франции. Его окрестности уже готовятся стать фабричными пригородами. Взгляд то и дело наталкивается на груды строительного камня, на недостроенные, опутанные лесами стены зданий. И только неторопливое течение Мёрта по-прежнему невозмутимо, как бег времени, перетекающего из одного сосуда вечности в другой.

Друзья спускаются к самой воде и идут по низкой кромке берега. В широком и спокойном водном зеркале плывут серовато-белые облака, скользя оплывшими краями по зарослям тростника на том берегу. Река кажется такой же старой и заброшенной, как и развалины крепости. Пульс современной жизни учащенным ритмом бьется на канале, а покинутые берега Мёрта предоставлены прошлому. Задушевная беседа двух друзей из Страсбурга не мешает раздумью Анри. Ни с кем еще со времени отъезда Альбера Жилля не находил он такого взаимопонимания. С ними он не испытывает ни томительной муки пустых, поверхностных разговоров, ни досады за бесцеремонное, назойливое вмешательство в мир своих сокровенных дум.

Воспоминания Аппеля, опубликованные полвека спустя, проливают свет на содержание их бесед. Прежде всего внимание их приковано к задачам и примерам, предложенным на занятиях профессором Эллио. Ведь математика — их желанное будущее. Каждый предлагает свой вариант решения, но рассуждения Пуанкаре нередко поражают неожиданным поворотом мысли. Временами они останавливаются и внимательно вслушиваются в его объяснения, подкрепляемые наспех сделанными на стене геометрическими рисунками. С математических проблем разговор перебрасывается на другие учебные предметы и на обучение вообще. Анри сдержанно иронизирует по поводу психологии, преподносившейся лицеистам с довольно наивных позиций. Говорит он скупо и лаконично, с продолжительными паузами. Возможно, что неосознанно он подражает своему отцу, весьма немногословному собеседнику. Увлекает лицеистов и такая вечная для человечества тема, как вопрос о жизни на других мирах вселенной.

Но рано или поздно они неизбежно спускаются с абстрактных высот на землю. Тон беседы сразу меняется, голоса их начинают звучать резче, в них сквозят тревога и негодование. Какой эльзасец, какой лотарингец не считает своим долгом заклеймить позорный франкфуртский мир? Бездарные и преступные политики пошли на сговор с Бисмарком, откупились от врага их родными провинциями. Можно ли спокойно и вразумительно говорить о несчастье, принесенном войной, о бурных дебатах в Национальном собрании, о политических маневрах партий? Отечество и сейчас, после заключения мира, все еще в опасности. Врагов у него много, и главный враг — монархисты, мечтающие о новой реставрации. Конечно же, все трое — убежденные республиканцы. Весь лицей, от самого тщедушного десятиклассника до заправил-выпускников, горой стоит за республику. Впрочем, кто только не причислял себя в те дни к республиканцам! Даже самодовольные и предприимчивые «рыцари наживы» — буржуа и те против монархии. Они по горло сыты политическими авантюрами империи и не хотят больше испытывать судьбу. Их маклерские конторы, доходные дома, земельные участки, акции компаний сами по себе, как хорошо налаженный механизм, приносят прибыль. Нужны лишь спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Финансовые и коммерческие сделки требуют твердых политических гарантий. Буржуазия, быть может, простила бы империи ее авантюры, если бы они успешно завершались, но неудач деловые люди не прощают. Поэтому буржуа за республику, но за республику упорядоченную, с твердой и авторитетной властью, которая могла бы успокоить страну, вернуть разоренной и обескровленной Франции ее благосостояние, а вместе с ним величие и славу.

Адольф Тьер, нынешний президент, кажется многим вполне подходящей фигурой для главы государства. Недаром он был избран в Национальное собрание сразу от 26 департаментов. За два года его правления Франция выплатила контрибуцию, спровадив тем самым со своей территории прусские войска. Вспоминают, что Тьер еще в прежнем правительстве выступил против объявления войны. «Момент выбран неудачно. Я рассматриваю войну как неблагоразумный шаг», — заявил он тогда. Теперь его слова звучат как мудрое предостережение опытного политика. Но больше всего импонирует буржуазным кругам то усердие, которое проявил Тьер в борьбе с Парижской коммуной. Уж этот не потерпит в стране внутренних смут! К тому же Тьер недвусмысленно пообещал с трибуны, что «республика будет консервативной или ее не будет вовсе».

Юные лицеисты тоже за Тьера. Поль Аппель вспоминает, что в мае месяце, когда Тьера вынудили уйти в отставку, они весьма бурно проявили свое возмущение. Все учащиеся, за исключением одного, выразили свои симпатии экс-президенту, подписав петицию протеста. Молодые республиканцы взяли под защиту палача Парижской коммуны, реакционного политического деятеля, еще в 1834 году потопившего в крови восстание лионских рабочих, которого даже умеренный республиканец Гамбетта окрестил «зловещим стариком». Что это — политическое недомыслие, издержки горячей, но неискушенной молодости или апология консервативных взглядов? Неужели карлик Тьер, прозванный в народе «карапузом» за свою тщедушную, плюгавую фигуру, вырос в глазах лицеистов в могучего и мудрого государственного деятеля? Дело, по-видимому, не только в том, что учащиеся лицея были выходцами из состоятельных семей, из среды интеллигенции и буржуазии. Объяснение позиции лицеистов следует искать скорее всего в парадоксальном своеобразии момента.

Политический состав Национального собрания того времени совершенно не соответствовал политической карте страны. При общих антимонархических настроениях французов власть оказалась в руках монархистов, которые составляли большинство в Национальном собрании. Не скрывая своего отвращения к республике, они почти открыто готовились к реставрации монархического режима. Республика предназначалась ими лишь для того, чтобы расчистить почву для монархии. Только их взаимные распри мешали немедленному осуществлению этих замыслов. Три фракции монархистов — легитимисты, орлеанисты и бонапартисты — остро соперничали между собой в вопросе о том, кого возвести на престол. Не желая уступать друг другу, они вынужденно мирились с республикой как с временным злом. Это была республика без республиканской конституции, без республиканских учреждений, без республиканского духа, словом, республика без республиканцев, как ее называли.

Тьер, с его практическим чутьем опытного политика понимал, что при общих республиканских настроениях широких масс народа восстановление монархии чревато весьма серьезными осложнениями. Поэтому он твердо противостоял всем попыткам реставрации, хотя сам принадлежал к партии орлеанистов. Президент Тьер оказался недостаточно консервативным для монархического большинства, он стал препятствием на пути осуществления монархических планов. Так, в мае 1873 года между правительством Тьера и Национальным собранием возник острый конфликт, который привел к отставке президента. Выступая за Тьера, Анри и его лицейские друзья прежде всего выступали против монархического большинства Национального собрания; оказывая поддержку президенту, они в первую очередь защищали республику. Что делать, если назревшие противоречия между республиканскими и монархическими силами страны сконцентрировались в открытом конфликте между Тьером и монархической трехголовой гидрой Национального собрания? Избранный новым президентом маршал Мак-Магон открыто поддерживал монархические и клерикальные круги. Республика действительно оказалась в опасности.

За разговорами лицеисты не заметили, как оказались среди зеленеющих садов Мальзевилля. Пробуждающаяся природа, казалось, таила в себе множество волнующих обещаний, а молодость не склонна предаваться глубокому пессимизму. Рубеж войны безвозвратно отодвинул в прошлое беспечные годы их детства, но будущее представляется им ясным и уверенным. Этот год станет в их жизни переломным, откроет им двери в новый увлекательный мир. Они верят в свою судьбу, а их судьба неотделима от будущего Франции.

Вступительные экзамены

На улице Лафайетт, 6 устали от томительного ожидания известий. В полдень мадам Пуанкаре послала служанку с горячим завтраком в лицей, где под наблюдением инспектора Аппель и Пуанкаре с утра трудились над заданием. Они были единственными представителями города Нанси на ежегодном Общем конкурсе по специальной математике. Волновались не только родственники, друзья и преподаватели лицея. Конкурс привлек внимание и стал заметным событием в городе. Вернувшись, служанка сообщила, что, по-видимому, дела идут неплохо, так как у Анри как будто довольный вид. Но пришедший вечером домой Анри с сумрачным видом заявил, что не смог написать работу, как ему хотелось, и не рассчитывает на успех.

Месяц спустя Алина, встретив случайно на улице профессора Эллио, узнает радостную новость: Анри снова получил первый приз. Аппель занял второе место. Успех Пуанкаре и Аппеля был с особым удовлетворением воспринят в столице и в департаментах. Сейчас, два года спустя после военного разгрома, болезненно-чувствительное национальное самолюбие французов тешилось победой представителей двух отторженных провинций — Эльзаса и Лотарингии, как своеобразной демонстрацией французской доблести на ниве просвещения. Профессор лицея Рош де Теллой, вскоре после этого события встретившийся в Париже со своим другом Роллье, главным инспектором по среднему образованию, передает его мнение: «У вас в Нанси есть необыкновенный ученик по специальной математике. Я проверял работы на Общем конкурсе. Так вот! Даже если бы Пуанкаре допустил кое-какие ошибки в вычислениях и не довел решение до конца, я только за то, как он ставит задачу, все равно считал бы его первым, выше всех остальных, выше даже учащихся Парижа. Этот ученик пойдет далеко».

А первый ученик города Нанси, закончив полный курс среднего образования, стоял перед выбором дальнейшего жизненного пути. Куда же были устремлены его мысли и надежды? Конечно, в Париж. «В Париже можно распутать все узлы», — говорил еще в Xll веке Пьер де Блуа, имея в виду постановку образования в столице. Для Анри выбор сводился к двум высшим учебным заведениям: Политехническая школа или Высшая Нормальная школа.

В июле 1873 года Пуанкаре вместе с Аппелем сдает вступительные экзамены в Нормальную школу. Впоследствии об этих экзаменах будут рассказывать немало интересного. Рош де Теллой, присутствовавший на одном из них, делится своими впечатлениями: «Зал, обычно пустой, был набит битком. Любопытный спектакль: он (Пуанкаре) говорит медленно, останавливаясь, время от времени закрывая глаза, спрашивая разрешение прервать доказательство, чтобы попробовать другое на чистом участке доски, потом восклицает: „Нет, лучше я вернусь к своему первому доказательству, более короткому и изящному“. Экзаменатор был в восхищении!»

Интересный случай произошел на устном экзамене по дескриптивной геометрии. Требовалось изобразить линию пересечения конуса с гиперболоидом вращения. Пуанкаре, которому претили классические приемы построения линий по точкам и который не находил ничего интересного в кропотливом выполнении чертежа, решил прибегнуть к математике. Определив путем вычислений уравнение проекции линии пересечения, он нашел кривую с гораздо большей точностью, чем те, кто воспользовался традиционными методами. Но, рисуя найденную кривую на своем листе, Анри по рассеянности изобразил ее перевернутой на 180 градусов. Профессор был заинтригован его решением, столь оригинальным и совершенным и в то же время столь неправильно представленным.

Но прав оказался профессор Эллио, предостерегавший Анри от излишней краткости ответов. Недовольный скупыми и лаконичными разъяснениями Пуанкаре, один из экзаменаторов, ко всеобщему изумлению, поставил ему чрезвычайно низкую оценку, заявив, что кандидат неудовлетворительно развивает свои мысли и из него не получится хороший преподаватель.

После экзаменов Аппель и Пуанкаре возвращаются в Нанси, чтобы готовиться к участию во вступительном конкурсе Политехнической школы. Целая группа лицеистов решила поступать в это учебное заведение, и Пуанкаре, идя навстречу их просьбам, помогает им в подготовке, исполняя роль экзаменатора. Имитируя манеры профессоров и воспроизводя интонации их речи, он засыпает своих товарищей каверзными вопросами, в каждом из которых обнаруживается скрытый подвох.

Устные и письменные экзамены по математике в Политехническую школу Анри выдерживает блестяще. Сохранились воспоминания его одноклассника Колсона о том, как происходил экзамен у профессора Тиссо по элементарной математике. «Прежде чем спрашивать Пуанкаре, Тиссо прервал экзамен на три четверти часа: время, необходимое для подготовки утонченного вопроса, как думали мы. Тиссо вернулся с вопросом из второй части геометрии. Пуанкаре нарисовал бесформенную окружность, отметил линии и точки, указанные экзаменатором; затем, после достаточно долгого хождения перед доской с глазами, устремленными вниз, он громким голосом делает заключение: „Все сводится к доказательству равенства АВ = СД. Оно является следствием теории взаимности поляр в применении к двум прямым“. — „Очень хорошо, мсье, но мне хотелось бы услышать более элементарное решение“. Пуанкаре вновь стал прохаживаться, уже не только перед доской, но и перед столом экзаменатора, почти бессознательный в своих поступках, и затем разом выложил тригонометрическое решение. „Я хочу, чтобы вы не выходили за пределы элементарной геометрии“, — возражает Тиссо. И, почти тотчас же получив желаемый ответ, экзаменатор горячо поздравил экзаменующегося, объявив ему, что он заслужил наивысшую оценку».

Но экзамены в Политехническую школу не ограничивались такими дисциплинами, как математика, физика и химия; необходимо было сдавать также латынь, немецкий язык, рисунок и даже раскрашивание акварелью. Последние два экзамена были наиболее опасными для Анри, поскольку его успехи по этим предметам оставляли желать много лучшего.

Раскрашивание акварелью лицеисты сдавали 4 августа в своем родном городе. Это был радостный, праздничный день: кончился срок оккупации, и немецкий гарнизон покидал Нанси. Руки лицеистов почти механически наносят краску на бумагу, а мысли их заняты совсем другим. В открытые окна доносится далекий гул толпы. Почти все жители вышли встречать французские войска, авангард которых с минуты на минуту должен вступить в город. Бездумно водя кистью по поверхности листа, Анри прислушивается к шепоту Эли Ринка, который сообщает ему, что немецкое командование, несмотря на окончание оккупации, настаивает на приведении в исполнение приговора здешнему епископу, осужденному на два года тюремного заключения за несколько резких слов против Германии. Дело у Пуанкаре явно не клеится: слои краски он наносит слишком поспешно, не ожидая, когда высохнут предыдущие. В результате изображение получается грязным и неприглядным. Когда, закончив свою акварель, он вышел на украшенную флагами улицу, навстречу ему уже возвращались из центра города оживленные группы людей. Настал день радости и освобождения! Отныне он не увидит больше ни одного немецкого мундира. Повернувшись, Анри быстрым шагом устремляется к площади Станислава, где его должны были ждать родители и Алина.

На последнем экзамене Пуанкаре поставил профессоров Политехнической школы в весьма затруднительное положение. Его рисунок не заслуживал никакой иной оценки, кроме нуля. Но тогда Анри автоматически выбывал из конкурса. Что же касается всех остальных предметов, то он не имел себе равных. Один из экзаменаторов, знакомый семьи Ксардель, так оценивал шансы Пуанкаре: «Если его допустят к конкурсу, он, без сомнения, будет первым. Но будет ли он допущен?» Как и во время экзаменов на бакалавра наук, судьба Анри снова оказалась в руках экзаменаторов. И снова его незаурядные математические способности склонили их к великодушному поступку. Говорят, чтобы выйти из создавшегося положения, профессорам Политехнической школы пришлось поставить перед нулем десятичную точку, а перед точкой — единицу. Этого было вполне достаточно, чтобы Пуанкаре занял первое место в конкурсном списке. Исход экзаменов в Нормальной школе был не столь блестящим: он занял только пятое место среди поступающих.

Трудно сказать, что оказало решающее влияние на его выбор. Не приходится сомневаться в том, что Антони Пуанкаре настойчиво убеждал Анри поступать в Политехническую школу, считая, что с его данными легко сделать карьеру в промышленных кругах. Нельзя сбрасывать со счетов и голос самолюбия. Несколько раньше молодой Пастер, заняв на вступительном конкурсе в Нормальную школу четырнадцатое место, счел для себя обидным входить в столь прославленное учебное заведение не в числе первых. Только на следующий год, став уже четвертым, он поступает в эту школу. Быть может, Анри руководствуется такими же соображениями. Во всяком случае, в октябре 1873 года он становится студентом-политехником.