Аммиан фон Бек Хайреддин Барбаросса – легендарный османский адмирал Исторический роман

Глава VIII.Год 1540

1.Государственные и семейные заботы великого султана Сулеймана

Одна бумага два дня полностью занимала помыслы великого султана, который, прохаживаясь, часто останавливался в своих мягких кожаных красных туфлях без задников на плотном шерстяном османском ковре – шесть громадных таких ковров устилали большое пространство зала приемов – и погружался в размышления, изредка шумно дуя снизу вверх на свои недлинные густые усы. Такое выдыхание воздуха с шумом было у него знаком сложности принимаемого решения. А трудность в однозначном разрешении вопроса заключалась в наглости и нахальстве тона послания, хотя предлагаемые условия были вполне приемлемыми.

Несколько дней назад французский посол Гильом Франсискани, этот разнаряженый в пурпурно-фиолетово-голубые одеяния петух, не пропускающий ни одного приема для иностранных послов в султанской Топкапе по случаю какого-либо праздника: Курбан-байрама, Рамазан-байрама, Дня победы на Косовом поле, Дня рождения первого султана Османа Гази и другие, – побывавший недавно в своей Франции, привез письмо-послание от своего короля Франциска, в котором этот христианский государь предлагал султану вечную дружбу и взаимовыгодную торговлю в обмен на «предоставление Турцией Франции миллиона золотых монет, что, без никакого сомнения, не отяготит великого сеньора султана. Вслед за выделением французам этой суммы его величество султан должен ввести главные силы турецкой армии в Южную Италию и захватить большой город Неаполь, в то время как сам великий король Франции выступит в очередной поход в Северную Италию через Альпы». Если же он, османский правитель, не предпримет такого похода в это лето и осень, то тогда этот король Франциск с нескрываемой угрозой предупреждал, что он-де будет вынужден решать «вопрос об Италии с неким королем Карлом V Испанским, дабы обеспечить спокойствие христианского европейского мира».

«Как можно доверять этому французскому королю? – думал десятый правитель Дома Османов. – Десяток лет тому назад я выручил его, угрожая войной Карлу V, императору Священной Римской империи германской нации и королю испанскому, который захватил в плен и содержал в заточении королевскую особу этого Франциска после битвы при Павии в 1525 году. Но с тех пор французский король не был постоянен, он слал такие письма то мне, Сулейману, то испанцу Карлу. Мало того, два года назад этот изменчивый, как легкомысленная женщина, француз Франциск заключил с испанцем Карлом письменный договор с обещанием участвовать в крестовом походе против турок, но при этом прислал мне три письма, в которых клятвенно заверял, что не будет предпринимать никаких реальных действий против Блистательной Порты».

Вопрос о французах, обсуждаемый в узком кругу втроем (он, султан, главный визирь и молодой царевич), вызывал у османского властелина противоречивые чувства: довольство оттого, что наконец-то француз Франциск предлагает совместные решительные действия, одновременно недовольство тем, что он, француз, свое участие в этих действиях оценивает в миллион золотых монет, а также и подозрительность, что здесь может иметь место двойная игра: турки могут оказаться в Италии, в конце концов, перед объединенными испанско-алеманскими военными силами Карла V и французскими – Франциска.

Старший визирь Аяс-паша, имеющий огромный жизненный опыт, и молодой султаноглан Мехмет, отличающийся большой ученостью, могли посоветовать дельное решение. Великий султан вскинул голову, его орлиный нос ясно различался в полутьме заходящего зимнего дня, он вопросил:

– Ну что скажешь ты, мой многомудрый старик?

– Я думаю, что надо повременить с ответом, переговорить с французским послом, обработать донесения от путешествующих людей из ведомства ученого Эвлии Челеби, – тихим голосом предложил белоголовый улуг визирь, опускаясь для дачи ответа на одно колено.

– А что молвишь ты, юный ученый оглан? – обратился к своему сыну турецкий повелитель.

– Мой султан, – ответствовал султаноглан, встав перед отцом на оба колена, словно бы отвечал урок в школе при мечети, – я полагаю, что надо дать уклончивый, неясный, нечеткий ответ, поскольку не отвечать никак нельзя, – в последнем случае король Франции предложит свои услуги королю Испании и Священной Римской империи. Я даже подготовил проект такого ответа.

– Гм, – шумно подул снизу вверх на свои усы великий османский властитель, – ну-ка, зачитай!

– Ты, француз и король Франции, прислал со своим верным слугой Франсискани письмо ко мне в Порту и уведомил меня, что недоволен деяниями твоих коронованных соседей, которые притесняют тебя всячески, и просишь у меня содействия и помощи для расширения пределов твоего государства. После того как все это было изложено у подножия моего трона, который служит прибежищем для недовольных, угнетенных и несправедливо обиженных простых и знатных людей всего мира, моя императорская ученость вникла во все подробности твоего дела и оценила их как несоответствующие твоему немалому статусу. Мои славные степные предки (да освятит Аллах их могилы!) никогда не переставали вести войны, чтобы отразить неприятеля и приобрести новые владения. Известно ли тебе, что свыше тысячи лет тому назад мои предки, обозначенные в мировой истории как гунны-сельджуки и гунны-османы, приходили на помощь твоим предкам французам – галлам в их освободительной борьбе против румийской тирании и на Каталаунском поле в Северной Франции, в провинции Шампань, разгромили хваленые румийско-латинские войска, а эти латиняне являются предками сегодняшних итальянцев, да и испанцев также. И мы, османы – потомки гуннов и нашего знаменитого прадеда, величайшего из воителей Аттилы – пошли по их стопам. И днем, и ночью оседлан наш боевой конь, заряжены наши дальнобойные пушки и меткие мушкеты, натянуты паруса наших военных кораблей, и мы опоясаны мечом, чтобы поразить наших врагов и защитить наших друзей, – молодой султаноглан Мехмет остановил свое чтение и, уже глядя прямо в глаза своему отцу-султану, твердо молвил: – Но такое письмо может не удержать короля Франциска от противных нам действий, и потому я составил текст договора между нами, османами, и французами о торговле, в котором предусмотрены льготы и привилегии французским купцам – таможенные пошлины для них установлены в три раза меньшие, чем для торговцев из прочих европейских стран. Мой султан, смею ли я зачитать проект этого договора?

– Не надо, сын мой, я все понял, – едва прикрытые нежность, уважение и гордость сквозили единовременно в султанской интонации, – ты являешься хорошим султаногланом, коли прилежно вобрал в свою память и в свой ум самые лучшие познания человечества в науках истории, литературы и изящного письма.

Великий султан и ранее не сомневался в величайших знаниях, большом разуме и отточенной грамотности в области различных благородных наук своего старшего сына от второй жены – икинджи кадын аланки Роксоланы, но только теперь воочию убедился в правоте своего высокого мнения о султаноглане Мехмете.

Первенец, старший сын десятого османского правителя от первой жены туркоманки Гулизат, 23-летний султаноглан Мустафа сейчас правит в качестве отцовского наместника – беглербега в большой северной причерноморскй провинции Едисан, в междуречье нижнего течения Днепра и Днестра. Оттуда недавно вернулись янычарский генерал Кудеяр и старший имам мечети Топкапы Ахмет Таш, которые помогали в течение двух лет новоиспеченному начальнику вилайета Едисан создавать провинциальную администрацию и налаживать управление вилайетом. Они доложили турецкому правителю о его сыне Мустафе в новом качестве беглербега и характеризовали султаноглана как храброго, деятельного, толкового, справедливого и ответственного правителя. В знак благодарности за оказанную службу в Едисане великий османский повелитель подарил чорбаджи-аге Кудеяру молодую волокую, луноликую, широкозадую и смешливую рабыню во вторые жены, поскольку, как было известно султану, первая и единственная жена янычарского аги была уже далеко немолода, где-то под пятьдесят. Передавая такой живой подарок своему верному подданному и слуге, турецкий правитель добавил, чуть усмехаясь в свои усы, свое пожелание: чтобы доблестный генерал не уставал бы скоро, в свои почти 60, с юными 18-летними созданиями, которых надо постоянно брать штурмом, как укрепленную крепость, и чтобы вследствие таких решительных штурмов у него, аги Кудеяра, народились бы еще и маленькие дети. Старший же имам дворцовой мечети, действующей на территории Топкапы, был назначен благодарным отцом-султаном, халифом – хранителем веры и зорким оберегателем двух священных исламских городов Мекки и Медины Сулейманом, сыном Селима, главным мусульманским религиозным должностным лицом – улуг муфтием новой громадной мечети Сулеймания, строительство которой было завершено только два месяца назад. Греческий зодчий знаменитый Синан из Афин, уже давно перешедший в ислам, явил миру новый тип огромной мечети с четырьмя высоченными минаретами, с золочеными крышами, с разноцветной гранитной облицовкой, с красивейшими колоннадами снаружи и внутри массивного здания. Главный муфтий Сулеймании также одновременно становился и мусульманским муфтием всего Истанбула и метрополии, эта должность оставалась около семи лет вакантной после ухода в мир иной последнего имама, ее занимал полуараб-полуосман Кемаль-заде.

С неделю назад десятый османский властелин посетил сооруженную мечеть, а в сущности, огромной религиозной комплекс, который, помимо собственно здания мусульманского храма, включал в себя четыре медресе – три средних и одно высшее, подготовительную школу мектеб, мектеб по изучению Корана, начальную школу для 8-9-летних детей, медицинское училище, лазарет, приют для умалишенных, общественную кухню для бесплатных обедов, торговый ряд, публичную баню и две усыпальницы, одну великий султан подготовил для себя, а другую для одной из своих жен.

Мусульманин Синан Афинский был архитектором-новатором, впервые в истории зодчества Истанбула у мечети были воздвигнуты не два, а четыре устремляющихся в небо высоченных минарета – это был знак того, что великий османский султан Сулейман был четвертым правителем, имеющим резиденцию в покоренном Константинополе-Истанбуле. На всех четырех минаретах были десять округлых балконов (по три на передних и по два на задних), это был другой знак – того, что султан Сулейман был десятым властителем Дома Османов.

С этой мечетью в прошлом году произошла одна получившая известность история. Когда оборудовали внутреннюю часть мусульманского храма, которая отличалась невероятным богатством: золотыми и серебряными пластинами, слоновой костью и рогами носорогов, рубинами, изумрудами, топазами и другими драгоценными и полудрагоценными каменьями, – то шахиншах Ирана Тахмасп (несколько лет тому назад уклонившийся от прямого боестолкновения с возглавляемым великим султаном османским воинством и переложивший бремя войны на своих союзников – тюркские народы кызылбашей и текели, а также на приглашенных из-за океана португальцев и испанцев) послал султану Сулейману объемную шкатулку с драгоценностями, конечно же, желая сказать этим жестом, что у османского правителя недостаточно денег для окончательного сооружения такого величественного здания. Великий султан с присущим ему широким размахом души тут же приказал заложить эти сокровища в бетон стены, наравне с прочими обычными камнями, выказав этим свое презрение к шаху и пренебрежение к его дарам.

Старшая жена султана красавица-туркоманка Гулизат, обладающая чудным совершенством и округлостью линий желанного тела и, несмотря на свои 43 года, остававшаяся все еще очень притягательной для своего царственного супруга, недавно отпросилась у него поехать к их общему первенцу султаноглану Мустафе в Едисан. Она купила пару лет назад из числа иракских пленниц двух юных девушек из родного ей народа туркоманов и жаждала отвезти их своему сыну во вторые и третьи жены, поскольку первая и пока единственная супруга Мустафы и ее невестка, происхождением из мадьярок, оставалась до сих пор бесплодной. Великий султан выразил соизволение своей старшей жене – улуг кадын Гулизат плыть на корабле со своими горничными-одалисками, прислуживающими черными евнухами и почетной охраной из белых евнухов через весь Кара дениз в неблизкий Едисан.

2.Десятый султан Сулейман Законодатель задает Беглербегу всех османских морей два вопроса

Старый тучный главный министр – улуг визирь Аяс-паша, с красными будто бы вывернутыми веками слезящихся глаз, устанавливал очередность выступления с отчетом того или иного министра-визиря. Самым первым, как было принято во все времена в Диване, выступал такой же толстый и старый, как и сам главный визирь, министр финансов Муртаз-паша, поскольку считалось, что вначале все прочие визири должны знать, какими деньгами они могут распоряжаться в этом финансовом году, начиная с первого дня весны 22 марта. Потом, уже в порядке соблюдения османского золотого «правила младшинства» (дабы под влиянием авторитета старшего по возрасту младший не изменил бы своего первоначального мнения, которое зачастую бывало верным и правильным), слово имели нижеследующие министры-визири и равные им по рангу высшие государственные чиновники:

• 
  Главный военный писарь,
  
• 
  Визирь по работе с иноземными послами,
  
• 
  Визирь литейных заводов для литья пушек и бомб,
  
• 
  Визирь по внутренним полицейским делам и по работе с шариатскими судами,
  
• 
  Визирь по управлению монетными дворами,
  
• 
  Визирь пороховых заводов,
  
• 
  Визирь счетной палаты,
  
• 
  Визирь по государственным земным наделам,
  
• 
  Визирь государственного призрения сирот и вдов и содержания отставных военослужащих и чиновников,
  
• 
  Визирь по делам гражданских учебных заведений,
  
• 
  Визирь литейных заводов по производству ручного огнестрельного оружия,
  
• 
  Визирь по работе с ремесленными цехами,
  
• 
  Визирь по сбору пошлин и налогов,
  
• 
  Визирь по строительству дорог и мостов,
  
• 
  Визирь арсеналов,
  
• 
  Визирь правительственных складов,
  
• 
  Главный начальник янычарского корпуса,
  
• 
  Главный исламский муфтий Истанбула и метрополии,
  
• 
  Визирь по делам неисламских религий,
  
• 
  Визирь военно-морского флота.
  

По окончании ежегодного зимнего совещания визирей турецкий повелитель кивком головы и взмахом правой руки подал знак Берлербегу всех османских морей задержаться. Это уже было для денизаскервизиря Хайреддина Барбароссы нечто интересное и многообещающее.

Поскольку данное заседание имперских министров длилось без перерыва более чем полдня, великий султан удалился ненадолго, еще раз кивнув головой и моргнув глазами своему военно-морскому министру: мол, я скоро вернусь, – вероятно, по нужде и омыть руки. Трехбунчужный адмирал-паша также, не теряя времени, посетил блистающее белым мрамором и чистотой отхожее место на выходе слева в мраморном розовом фойе Дивана.

Они шли двое рядом, сопровождаемые охранными черными евнухами, оба высокорослые и статные, только денизаскервизирь, старше своего царственного спутника на девятнадцать лет, был более осанистым, видимо, из-за несколько объемного живота. Из Третьего двора дворцового комплекса Топкапы они двигались по Южной аллее, где вечнозеленые высокие деревья: сосны, пихты, ели и низкорослый кустарник можжевельника, последний был острижен в качестве живой изгороди, – были покрыты редким белым снежными покрывалом. Великий султан и его главный шеф-адмирал шествовали медленно, глубоко вдыхая зимний прохладный воздух, мимо красивых зданий, облицованных понизу гранитом, а поверху серым и голубым мрамором: Внутреннего казначейства (сокровищницы), Казармы черных евнухов, Дворца валиде-султанши (матери султана), Хранилища Священной мантии пророка и Палаты обрезаний.

Пройдя неширокие ворота из Третьего двора в Четвертый, охраняемые внутренним постом белых евнухов, оба спутника сразу же вышли к двухэтажному каменному строению Арабского киоска, за которым располагалась крытая Мраморная терраса, примыкающая к крытому Мраморному бассейну.

На длинной террасе с двойным зеленоватым прозрачным стеклом было тепло, жар шел из керамических труб, вмонтированных внизу в полу; они отапливались из котельной, расположенной где-то за Арабским киоском-кешком, – там, южнее этого здания, из высокой белой трубы клубился сизый дым. Десятый правитель Дома Османов и его гость Беглербег всех османских морей расположились за небольшим круглым мраморным столом, уже уставленным различными яствами. Взмахом протянутой вверх правой ладони турецкий властелин призвал своего гостя-конока приступить к еде.

Султанское меню не поразило бывшего алжирского беглербега (а там, в Алжире, знают толк в еде), оно состояло из мясного бульона – ет суйу, отварного мяса – хашламы, меч-рыбы на вертеле – кылыч шиша, сладкого пирога из муки и яиц – ревани и кислого молока – айрана.

Оба сотрапезника кушали молча; покончив с едой, сполоснули рты поданой слугой пахучей розовой водой. Великий султан и его конок денизаскервизирь спустились с более высокой Мраморной террасы к находящемуся на нижнем уровне Мраморному бассейну, пройдя через двери в двойной застекленной перегородке, и остановились около искусственного водоема, в котором лениво плавали толстомордые рыбы самых невообразимых расцветок: от чисто-белой до темно-красной. И только обычных серых рыбин там не было ни одной. Эти рыбы, привезенные из далекой страны Мавераннахр, из города Самарканд, считались целебными. Десятый правитель Дома Османов рассказывал своему пожилому военно-морскому министру:

– Когда говорят: эта рыба целебная, – многие полагают, что ее надо употребить в пищу в лечебных целях. Но это не так. Способ лечения от болезней живота, груди и сердца такой: к ниточке привязывается кусочек сырого мяса, который окунается в воду в ожидании, что одна из рыб обязательно надкусит его. Освященное таким образом мясо следует варить в воде, взятом из этого же бассейна. Приготовленный бульон и мясо следует скормить больному человеку. На другое утро он выздоравливает.

Многоопытный и многомудрый улуг адмирал-бакан Барбаросса чувствовал, что совсем не эти слова хочет сказать турецкий повелитель, это он говорит просто так, чтобы исподволь перейти к основной теме беседы.

Десятый властитель Османской империи завершал свою «рыбную» тематику и переходил к другой, и в глухом его голосе звучала озабоченность:

– А ведь наши предки-османы никогда не жаловали рыбу и не употребляли ее в пищу даже в самые неурожайные годы. Доблестные наши отцы – жители широчайших и бескрайних степей и равнин – были прирожденными скотоводами и лошадь почиталась у них превыше всего. Верный конь был всегда рядом со смелым степняком-османом, сопровождая его на протяжении всей его жизни. И если воин-осман не погибал на войне или в очередном походе и благополучно доживал до шестидесяти лет, то он менял за свою жизнь не более 7-8 лошадей. А сейчас современные османы, именуемые турками, уже от коней перешли к кайыкам.

Великий султан Сулейман, сын Селима, стоял рядом с невысокой боковой стенкой водоема. Его орлиный нос выделялся хищным контуром в бледно-зеленоватых вечерних солнечных лучах, падающих сквозь просторные стеклянные окна Мраморного бассейна. Вся его внешность: короткие темноватые усики, слегка заросший темной короткой щетиной подбородок, распрямленные плечи и выступающая вперед грудь, в сочетании с прямой осанкой, а также неморгающий взгляд светло-голубых глаз – выказывала несгибаемость его характера, твердость принятых решений и верность данному один раз слову.

Такой же рослый, как и великий турецкий властитель, немолодой Беглербег всех османских морей, не отводя глаз, выдержал упор впивающегося в него тяжелого султанского взгляда и невольно ему пришло на ум: «Такой должен быть сын у османского отца».

– Мой достопочтенный денизаскервизирь, – уже с чуть более покладистым и смягченным настроением обратился к своему пожилому подданному десятый правитель Дома Османов, – я хочу задать тебе два вопроса, только обещай отвечать честно и правдиво, от этого зависит очень многое.

– Мой султан, – ответствовал немолодой главный шеф-адмирал Истанбульского Адмиралтейства, – я как твой верноподданный обязан не обещать, а беспрекословно повиноваться и выполнять все твои приказы.

– Первый вопрос: пришло ли время переломить борьбу на морях в нашу пользу, чтобы не осталось в этом подлунном мире неосманского моря?

– Да, мой султан, пришло.

– Второй вопрос: говорят, один молодой офицер-десантник, который служит на нашем османском флоте и который проявил чудеса героизма, особенно в морской битве при Превезе, очень похож на меня, как например, младший сын отца похож на старшего?

– Да, мой султан, похож, но похож так, как уподобляется жеребец нраву своего умелого табунщика, так, как смелый молодой воин подобен своему старшему бестрепетному правителю-вождю.

– Хм…, коли послушать тебя, так все мужественные, лихие и удалые османские аскеры похожи на своего османского султана…

Взглянул великий султан на своего немолодого решительного и находчивого подданного и пришло ему на ум мысленное обращение: «Император Карл, ты, сказывают, вызвал из Новых земель некоего Кортеса, которого у вас там, в Европе, все считают непобедимым и удачливым. У меня же есть этот несгибаемый и умный адмирал Барбаросса, который до сих пор не проиграл ни одного морского сражения. Так что вскоре сравним наших флотоводцев… А кстати, этот Беглербег всех османских морей также и очень порядочный человек, а такие во все времена были редкостью и в почете».

3.Высших османских офицеров вызывают из Судана-Берберистана в Истанбул за новым назначением

Старший эскадренный капутан-паша Бекстал, сын Хайреддина, провел зиму в столице Судана-Берберистана Собе, который также имел еще одно название на арабском языке: Хартум – и был расположен при слиянии Белого и Голубого Нилов. Пока главный турецкий охотник Бекстал вместе с своими высокопоставленными спутниками – командиром османского полка-алая ортан-деем Оздемиром и старшим шебекки-баши ортан-дениздеем Асымом Баштугом – во главе 5-тысячного турецкого алая рыскали на равнинах Адала-Фунджистана восточнее Эфиопских гор, на многочисленных плато Эфиопского нагорья, а также в долинах Судана-Берберистана западнее Эфиопских гор в поисках редкостного зверя – черного единорога, в столицу Судана город Собу-Хартум прибыл быстрыми нарочными свиток-депеша из Ходейды, в котором за подписью военно-морского министра Блистательной Порты, главного шеф-адмирала Истанбульского Адмиралтейства и трехбунчужного адмирал-паши Хайреддина Барбароссы старшему эскадренному капутан-паше Бексталу предписывалось отправляться в Истанбул за получением назначения на новое место службы. Этой же депешей старшему шебекки-баши Асыму Баштугу приказывалось вступить в командование Нильской турецкой флотилией, а освобожденный от командования названной речной флотилией старший капутан-паша Сулайман-бей должен был ехать в Ходейду и также получить там новое назначение.

Малорослый старик Сулайман-бей, с одутловатым лицом, маленькими глазками, жидкой бородкой и реденькими усами, был в движении быстр и порывист, он с огромным ликованием вскочил с места на ковре, когда услышал касающиеся его новости. Главноначальствующий над заявившимися в Собу турками капутан-паша Бекстал зачитывал вслух письменное послание в большом зале дворца султана Судана-Берберистана Абдаллаха Джаммы, и порывистый турецкий старик объявил, что уже завтра с утра он отбывает в далекий путь, сначала сушей до Зейлы, а далее морем до Ходейды. И в самом деле, на другое утро неугомонный, живой и разговорчивый капутан-паша Сулайман-бей выступил в неблизкую дорогу. Вместе с ним выехали назад верхом и на повозках и 5 тысяч исконно-турецких воинов, исполнявших всю осень в далекой африканской саванне роль охотничьих загонщиков, над ними предводительствовал их начальник ортан-дей Оздемир. Ведь македонско-османский полк находился в подчинении командующего Красноморским турецким флотом однобунчужного адмирал-паши Бири Раиса в качестве морских десантных воинов-башибузуков и должен был уже явиться на место своего постоянного дислоцирования.

Как потом выяснил для себя любознательный капутан-паша Бекстал, этот подвижный старик Сулайман-бей был не только командующим Нильской османской речной флотилии, но и неутомимым жалобщиком, каждый месяц он направлял одно письмо-жалобу в канцелярию Адмиралтейства или же в администрацию султана с просьбой оценить по достоинству его заслуги и поручить ему возглавить какой-либо серьезный поход на новые земли, дабы он мог не только проявить свои возможности и умения и прославить там свое имя, но и заполучить первый адмиральский чин однобунчужного адмирал-паши; а такое высокое звание ему очень необходимо, сообщал немолодой жалобщик-сутяжник, так как ему давно пора уходить на покой, а пожизненная рента старшего эскадренного капутан-паши, получаемая из казны местного беглербегства, где он осядет после завершения султанской военно-морской службы, в три раза меньше, нежели таковая однобунчужного адмирал-паши, выплачиваемая уже из средств Истанбульского Адмиралтейства; а он, многомудрый, многоопытный, наихрабрейший морской воин, служивший правому османскому делу во времена великих султанов Баязида II, сына Мехмеда II Завоевателя, Селима Грозного, сына Баязида II, и Сулеймана, сына Селима Грозного, вне всякого сомнения, заслужил за 65 лет безупречной военной службы более высокое денежное содержание, например, пожизненную ренту однобунчужного адмирал-паши в 575 полновесных золотых османских акдже (а это сегодня в Истанбуле 23 упитанных быка), не считая также полагающегося за выслугу лет земельного надела-тимара, размер которого варьируется от малого надела вокруг Истанбула до крупного на новоприобретенных балканских и северо-африканских территориях.

Новоиспеченному командующему Нильской турецкой речной флотилией, темнокожему дениз ортан-дею старшему шебекки-баши Асыму Баштугу досталось от спешно отбывшего старика-предшественника немалое хозяйство – 60 некрупных речных багилл, бумов и фелюг с общим экипажем в 3 000 матросов и младших офицеров, треть из которых была артиллеристами-топджи из народа египетских иудеев.

А задержка Нильской флотилии в далеком от Каира южном городе Собе-Хартуме была обусловлена одной причиной – от столицы Судана-Берберистана до города Асуан в Южном Египте на расстоянии одной тысячи румийских миль встречаются 6 порогов, из которых самые сложные для прохода 3, 4 и 6. Эти пороги располагаются примерно на одинаковом друг от друга расстоянии где-то в 150-160 румийских миль, они относительно пригодны для судоходства только с наступлением большой воды в конце зимы и начале весны. В это время каменистые пороги покрываются толстым водным потоком и речные суда могут преодолеть их в относительной безопасности, разумеется, если они будут страховаться крепкими канатами с суши. Чтобы поднять речной корабль вверх по реке или же спустить его вниз через порог требуется множество предосторожностей. При подъеме вверх следует выставить все косые «латинские» паруса, посредством которых судно может идти против течения, и задействовать на берегу до 100 быков одновременно, которые бы канатами тащили корабль через закрытый водой порог. При этом опытный лоцман из местных «речных проводников» управляет рулевым веслом, ведь только ему хорошо известен непредсказуемый нрав могучего Нила. При спускании речной багиллы, бума или же фелюги через порог вниз по течению даже при большой весенней воде требуется сноровка. Корабль идет по реке на этот раз при полностью убранных парусах, при всех выставленных неподвижных, для стопорения хода, веслах и на канатах, которые сдерживают на этот раз 150 могучих и выносливых быков-буйволов; ведь при спуске вниз по реке многократно возрастает для речного судна опасность сорваться с порога и разбиться вдребезги о скалистые берега. Только один раз в году, таким образом, а именно, ранней весной, едва только закончится дождливая зима, возможно судоходство от верхнее-египетского Асуана до центрально-суданского Хартума.

Новоявленному командующему Нильской речной турецкой флотилией старшему шебекки-баши Асыму Баштугу даже зимой в Хартуме дел по ремонту и смолению килей своих судов было невпроворот, а кроме того, надо было организовать по османскому воинскому установлению в такое свободное от военных походов время боевую учебу своих подчиненных, в первую очередь, иудейских канониров, которые не были сбиты в единые живые механизмы корабельного орудийного расчета. Пока они перезаряжали свою пушку-топ, можно было, по мнению их нового темнокожего начальника, угнать неприятельское судно на пять румийских миль вверх по реке, лишив их объекта обстрела. Также не слажено действовали и судовые палубные экипажи, неторопливо выполняя команды своих командиров кичик-деев.

В то время как новоназначенный командующий Нильской флотилией денно и нощно пропадал в речном порту Собы-Хартума, главный эскадренный капутан-паша Бекстал проводил время в обществе своего боевого сотоварища, янычарского полковника – улуг-чорбаджи Неждана. Здесь, в Собе-Хартуме, в городских и пригородных казармах разместились турецкие воины: 1 тысяча янычар-артиллеристов при 50 легких орудиях – фальконетах янычарского полковника Неждана и 5 тысяч исконно-турецких пехотных бойцов, родом из румелийской Македонии, армейского полковника – улуг аскер-баши Бурхан-Али. И если последний с частью своих османских аскеров часто находился в отъезде, сопровождая немолодого 55-летнего суданско-берберского правителя султана Абдаллаха Джамму в его служебных поездках по стране, то первый, янычарский улуг-чорбаджи Неждан, стоял на постое в столице государства, оберегая покой и мирную жизнь столичных жителей и главную государственную казну на центральном укрепленном бедестане Каср-Махмуд, ведь в последние неспокойные времена развелось так много воров, грабителей и разбойников.

Тем временем в Собу-Хартум из далекой Зейлы прибыл новый турецкий малый курьерский отряд, который привез для янычарского начальника Неждана предписание выехать с оказией с сотней своих старших офицеров в Истанбул в Главное управление янычарских войск – Янычарулугреислик и получить там назначение на новое место службы. Как это водится в подобных случаях и в полном соответствии с янычарскими боевыми установлениями, улуг-чорбаджи Неждан назначил на свое место командира артиллерийского полка (половина которого осталась в йеменском городе Ходейде) янычарского капитана – ортан-чорбаджи Изота, на место Изота на освободившуюся должность командира-подполковника перешел янычарский лейтенант – кичик-чорбаджи Чумак, а на освободившуюся должность командира роты перешел янычарский унтер офицер – ээрбаши Силан. Покуда донельзя довольные «новые воины» осваивались в новых должностях, но пока, до поры до времени, со старыми воинскими званиями, главный эскадренный капутан-паша Бекстал, улуг чорбаджи Неждан и старший шебекки-баши Асым Баштуг готовились к отплытию, поскольку на обоих Нилах – Белом и Голубом – появились первые признаки большой воды – речная поверхность покрылась красным налетом от высокогорных склонов и ледников недалекого Эфиопского нагорья.

На обоих уже светло-зеленых берегах на всем протяжении от Хартума и до нильского притока Атбара пасутся по-весеннему худые темные коровы с прямыми рогами. За Атбарой опять, как в далеких истоках Голубого Нила, видно множество бегемотов, одни стоят в воде и только их бело-коричневые спины и головы с шишками глаз и ноздрей выступают на поверхности, другие пасутся на берегу. Рядом с ними ползают длинные огромные зеленые крокодилы. И со стороны кажется, что бегемоты и крокодилы абсолютные друзья, но первые не любят вторых, особенно, когда те хватают своей страшной пастью их малых деток, перекусывают их надвое и тащат в воду. Капутан-паша Бекстал был свидетелем одного любопытного случая. Крокодил подстерег домашнюю корову и уже волок ее на дно, когда на его пути появился громадный бегемот и своей огромной и широко раскрытой пастью с клыками, каждый размером с малый ятаган, заставил водного ящера выпустить добычу. Бегемот подошел к искалеченной корове и, осторожно толкая ее мордой, побуждал ее встать на ноги и идти. И израненное домашнее животное поднялось и на трясущихся ногах смогло отковылять прочь от воды. Оказалось, что и крокодилы боятся бегемотов, также как и бегемоты, в свою очередь, опасаются крокодилов. Но все равно они живут рядом, на расстоянии десяти шагов друг от друга. «Удивителен этот мир», – думалось капутан-паше Бексталу.

Из летописных записей выдающегося османского ученого-историка, -географа и

-философа Хажди Хальфа за 1540-41 года:

«В начале весны в командование Индийским турецким экспедиционным корпусом вступил 81-летний Сулайман-бей аль Хадим, бывший военный чиновник из провинции Египет. Главный начальник Красноморского турецкого флота однобунчужный адмирал-паша Бири Раис выделил в его распоряжение более половины имеющихся боевых средств и войск: 70 военных кораблей и 100 транспортов с 24 тысячами воинов на борту, среди которых одну треть составляли коренные анатолийские турки, другую треть – боснийские славяне-мусульмане, а последнюю треть – янычары.

В конце весны все это военно-морское воинство отплыло из Ходейды к берегам Индии. Первая остановка в пути была сделана в Адене, откуда только недавно спешно отплыла португальская эскадра, заслышав о приближении турок. Главный эскадренный капутан-паша Сулайман-бей не доверял местному правителю Амиру ибн Дауду и, достоверно зная о его крепких связях с португальцами, повелел пригласить его на свой флагманский корабль, где без суда и следствия изменник был вздернут на рее. Присоединив Аден в качестве автономной и самоуправляемой провинции к Богохранимому Османскому государству и назначив лояльного к туркам нового управителя, капутан-паша Сулайман-бей аль Хадим поплыл далее по Аравийскому морю. В конце лета корабли османского экспедиционного корпуса подошли к устью Инда, который также заблаговременно покинул португальский флот, отошедший далеко на свою базу на юге, в Индийском океане, и ставший, таким образом, недосягаемым для капутан-паши Сулайман-бея, ему не оставалось выбора, как начать осаду португальской крепости Диу на левобережье Инда. Месячная осада не принесла османам успеха, поскольку обороняющиеся, совместное количество коих, португальцев и индийцев, не превышало 10 тысяч солдат и офицеров, были отменно обеспечены огнестрельным оружием, пушками и боеприпасами (пулями, ядрами и порохом), а также достаточным количеством провианта и пресной водой. Ввиду приближения зимней непогоды на море Сулайман-бей снял осаду и выступил в обратный путь. В начале зимы Индийский турецкий экспедиционный военно-морской корпус бросил якоря в гавани города Эль Фуджайра, находящегося на аравийском побережье Оманского залива, где капутан-паша Сулайман-бей аль Хадим объявил местному правителю-эмиру Ахмеду ан-Нахуду о взятии его под высокую руку Великого турецкого султана, чему этот эмир не противился.

Перезимовав в Эль Фуджайре, только ранней весной следующего года турецкие корабли со всем воинством на борту бросили якоря в йеменском порту Моха. Так без значительных успехов и баснословной добычи закончился первый морской поход османов в Индию. Вскоре главный эскадренный капутан-паша Сулайман-бей аль Хадим был вызван в Истанбул, где его принял сам великий султан-халиф Сулайман Кануни, обласкал его хорошими словами за долгие безупречные годы службы и, главное, за то, что он никогда за время своей долговременной карьеры не проиграл ни одной битвы, хотя, честно говоря, и не одержал ни одной значительной победы, присвоил ему очередное воинское звание однобунчужного адмирал-паши (вероятнее всего, чтобы он с немалой адмиральской рентой не бедствовал в дальнейшей жизни) и отправил его, 83-летнего старца, на заслуженный покой, выделив ему из государственного казны единовременную помощь в размере трех годовых адмиральских жалований».

4.Из дневниковых записей великого османского султана Сулеймана Великолепного

В один из последних осенних дней, когда сильный ветер с Босфора гнал высокие пенные волны над акваторией Золотого Рога, сидя у окна за рабочим столом в своем кабинете Берегового дворца-кёшка и изредка поглядывая через синеватое стекло на хмурые, низко плывущие над проливом облака, успешный выпускник Высшей османской школы управления в Эдирне, великий султан – правитель колоссальной Турецкой имерии, известной также под названиями: Османская империя, Высокая Порта, Блистательная Порта и Богохранимое государство, – десятый властитель знаменитого Дома Османов, рассудительный, памятливый и грамотный Сулейман Кануни – Законодатель, также известный под почетными прозвищами: Великий Турок, Сулейман Великолепный и Сулейман Победоносный –, записывал в тетради-дефтере остро отточенным тростниковым пером – каламом, макая его в черную свинцовую тушь, и прямые письмена тюркского алфавита ложились слева направо на дорогую светло-голубую византийскую бумагу:

«Я, султан Сулейман, сын султана Селима, являюсь десятым правящим представителем Османской династии. До меня в наших османских землях повелевали:

9. Мой отец султан Селим Явуз-Грозный, правил 8 лет, с 1512 по 1520 год по христианскому счислению лет (соответственно, если отнять 622, то 890-898 гг. мусульманской Хиджры);

8. Мой дед Баязид II, правил 31 год, 1481 – 1512 года христианского летоисчисления (859-890 гг. Хиджры);

7. Мой прадед Мехмет II Фатих-Завоеватель, правил в общей сложности 32 года (1444-1446 года; 1451-1481 года х. л. – 822-824; 829-859 гг. Хиджры);

6. Мой прапрадед Мурад II, правил в общей сложности 28 лет (1421-1444; 1446-1451 гг. х. л. – 799-822; 824-829 гг. Хиджры);

5. Мой предок Мехмет I, правил 8 лет (1413-1421 гг. х. л.– 791-799 гг. Хиджры);

4. Мой предок Баязид I Йылдырым-Молниеносный, правил 13 лет (1389-1402 гг. х. л. – 767-780 гг. Хиджры);

3. Мой предок Мурат I, правил 27 лет (1362-1389 гг. х. л. – 740-767 гг. Хиджры);

2. Мой предок Орхан Гази, правил 36 лет (1326-1362 гг. х. л. – 704-740 гг. Хиджры);

1. Мой предок Осман Гази, правил 44 года (1282-1326 гг. х. л. – 660-704 гг. Хиджры).

Отцом же моего незабвенного предка Османа Гази (да благословит его Аллах и приветствует!) был султан по имени Эргогрул, старший сын султана великого тюркского племени огузов по имени Сулейман (мир ему и благоденствие!). Этот предводитель народа огузов Сулейман пришел в восточную Анатолию в 1225-1230 гг. х. л. – 603-605 гг. Хиджры во главе 50 тысяч человек, из числа коих воинов было чуть более 7 тысяч. Остановленный необходимостью уйти на небеса, в небесные чертоги всевышнего бога Танри-Аллаха, достославный Сулейман оставил своему старшему сыну Эртогрулу заботы создать величие своего огузского народа. И потому нет ничего лучше, как дословно привести известную легенду о начале огузского турецкого народа:

«В стародавние времена на широком поле севернее города Сиваса два войска схватились в смертельном бою: тучи стрел в воздухе закрывали полуденное солнце, сабли и мечи сверкали в солнечных лучах, земля стонала под копытами тысяч лошадей. Слышались крики раненых и возгласы живых, кровь лилась рекой. Вдруг с востока со стороны города Эрзерума на горизонте показался большой верховой отряд. Прибывший предводитель остановил своих воинов на некотором расстоянии на недалеком холме и начал присматриваться к битве. Одно из двух сражающихся войск усеяло равнину своими конными эскадронами. Другое же, уступающее численностью, но никак не отвагой, начало слабеть. С боевым кличем «урра-бей» и «кырра-руби» новоприбывший отряд устремился на побеждающую сторону. Разбив и рассеяв сильных и оказав помощь слабым, прибывшие со стороны Эрзерума воины продолжили свой путь, оставив после себя лишь большое облако пыли. Но султан Алла-Эддин, правитель из анатолийских Сельджукидов, получивший неожиданное чудесное избавление от позора поражения, которое есть хуже смерти, послал за своими удивительными спасителями гонцов и призвал их к себе. «Ты славный воин, не знаю твоего имени, второй после Бога-Танри, который охранил мой народ и мое воинство от жестокосердных врагов – монголов, пришедших из-за семи гор и семи степей, чтобы погасить род сельджуков, – обратился к молодому храбрецу-предводителю весь преисполненный чувства благодарности султан Алла-Эддин: – Как твое имя, смелый человек?» – «Мое имя Эртогрул, что означает: великодушный воин, – ответствовал незнакомец, – и мы одинакового тюркского происхождения и одинаково называем отца – ата, мать – ана, а жену – кадын. И мы одинаково отличаемся от монголов, которые получили заслуженный урок и больше уже не сунутся на земли Анатолии. Я, Эртогрул, сын Сулеймана, происхожу в седьмом поколении от хана небес, а ты, Алла-Эддин, – сын султанов сельджукидов, происходящих от хана моря. Две луны тому назад мой отец потерял в волнах Евфрата свою жизнь, когда он возвращал в Хорасан, нашу древнюю родину, великое племя огузов, рассеянное большой смутой. Двое моих младших братьев продолжили свой путь на восток, а я и мои сотоварищи повернули на запад и здесь было угодно нашему всевластному богу Танри-Аллаху, чтобы мы пришли к тебе на помощь». – «Военная помощь нужна ко времени», – отвечал благородный султан и, возлюбив своего молодого спасителя как сына, он поставил его во главе своей армии и передал ему на правах удела – пашалыкства земли вокруг Караджи-Дага – Черной горы к востоку от анатолийской горы Олимпа. Эта территория и стала колыбелью османского могущества.

Ни Эртогрул, ни его спутники еще не знали такого имени народа – османы – и назывались тюрками-огузами или просто турками. Это новое имя народа стремительно распространилось по всем близлежащим странам в связи с успешными походами сына Эртогрула, удалого воина Османа, или Отмана, который наследовал ему в 1281 г. х. л. – 659 г. Хиджры. Этот решительный вождь Осман, приободренный счастливым предсказанием оракула, быстро распространил свое могущество за пределы наследованного пашалыкства, вел победоносные войны с греками и монголами. Верховный сельджукский правитель престарелый Алла-Эддин высоко оценил воинские деяния своего молодого подопечного и поставил его на один уровень с собой, присвоив ему высокое звание султана. По смерти Алла-Эддина государство его распалось, и Осман наследовал большую его часть, основав первую столицу нового народа османов в древнем городе Бурсе».

А задолго до этого времени зарождения и распространения османского имени, еще семь столетий назад, предки тюрков-огузов под именем тюрков-гуннов сокрушили Европу, пройдя походами по землям Болгарии, Валахии, Трансильвании, Венгрии-Маджаристана, Польши, Австрии-Остеррейха, Алемании, Франции и даже, переплыв море, Англии. В Азии наши предки-гунны не раз завоевали иранские и арабские государства, где их боевые конные тысячи проходили по горным дорогам Персии, в Междуречье Евфрата и Тигра, а также по знойной Палестине. В веках остались в сиянии славы имена гуннских султанов-ханов: Аттилы, Беледы, Ругилы, Мундзука, Харатона, Ульдина и Баламбера.

А еще раньше, за пять веков до своих европейско-азиатских походов, наши предки тюрки-гунны проживали в высоких, пестрых от весеннего разноцветья и летнего разнотравья горах Ала-Дага – Пестрых гор. Именно в этих горах расположена на высоченных вершинах Небесных скал среди синих льдов и белых снегов обитель нашего древнего бога-отца Танри-аты и богини-матери Умай-аны. От этих белоснежных Небесных скал и Пестрых гор наши благословенные предки двинулись в беспримерный поход на запад к последнему синему морю. И завещали нам они, наши славные праотцы, эту великую цель – дойти и покорить самое последнее море на этой земле под вечно сияющем днем солнцем, вечно светящей ночью луной, вечно голубеющими небесами.

Разные условия жизни людей обусловливают различную степень организованности народа. Когда наши прославленные праотцы-тюрки жили в высоких горах Ала-Дага, то они, отличаясь бесстрашием, дерзостью и свободолюбием, не характеризовались, однако, качеством дисциплинированности. Житие в горах совершено иное, нежели на равнинах; там, в ограниченном пространстве небольших долин, межгорных впадин и протяженных ущелий, для горных народов, ограничивается возможность общения с другими племенами и родами, и потому любой род-племя мнит себя единственным и значимым на этой земле. Тяжелый и трудный доступ неприятеля к месту их горного обитания, когда зимой из-за снежного заноса на перевалах вообще становится невозможным передвижение, порождает у них самомнение, что им не страшны никакие враги и опасности. И потому горные народы и племена отличаются в поведении некоторой несдержанностью, бахвальством и не признают никакого общего порядка проживания и дисциплины.

Иное дело равнины. Здесь опасность нападения разбойничьих отрядов и грабительских сообществ, составленных из числа изгнанных из своих племен недостойных людей, существует постоянно, и соплеменники должны всегда быть начеку, дабы сообща отразить воровские отряды и незваных «гостей». И вследствие этого у долинных жителей вырабатывается чувство коллективизма, взаимопомощи и организованности. Неустрашимые, решительные и всегда готовые прийти друг другу на помощь, степняки отличаются высокой дисциплиной, слово старшего, мудрого и опытного становится для младшего законом. А иначе в бескрайней степи, наполненной ворами-грабителями, недругами и врагами, жаждущими угнать чужой скот и обладать чужой женой, никак не выжить. И еще можно добавить такой штрих – в границах любого государства, где кочевали и где проживали наши предки-тюрки: гунны и огузы, – они всегда сохраняли свои традиции, обычаи и обряды, поскольку степная кочевая жизнь предопределяет их постоянную готовность к защите. Воины-кочевники, таким образом, являются бестрепетными аскерами с очень высокой степенью организации: десятки – оны, сотни – юзы, тысячи – бинги и десятки тысяч – тумены, или он-бинги.

С равнин мы, тюрки-османы, перешли на моря. Здесь потребуется еще более высокая степень организации морского воинства и воинской дисциплины, ведь от слаженности действий рядового матроса, его ближайшего командира морского унтер-офицера и старшего начальника-офицера зависит очень многое – не только их собственная жизнь, но жизнь и свобода их близких, оставшихся на суше, на побережье.

В этой связи мне приходит на ум сравнение сухопутных и морских люли. Этот народ люли – цыгане некогда вышел из глубин Индии и разбрелся в поисках лучшей доли по всей земле. Много их и у нас в Турции. В Истанбуле сухопутные люли, кстати, не пользующиеся особым уважением прочих жителей нашей столицы, организованные в управляемую толпу – табор, шастают по базарам, гадают по ладони, крадут то, что плохо лежит, и вообще ведут неподобающий, бродячий образ жизни. Но их же собратья – морские люли, или, как их еще именуют, мокены, проживающие на островах Аравийского моря, пользуются заслуженной славой умелых моряков, которые при случае не испугаются на своих легких морских судах – кайиках атаковать и захватить в плен огромный португальский галеас. И слух об их дерзновенном бесстрашии идет по всем южным морям. А все потому, что их дисциплинирует и объединяет море-дениз, где никак нельзя не подчиняться общепринятым правилам плавания и ведения морского боя.

Следовательно, сейчас перед нами османами стоит неотложная задача уделить внимание повышению военно-морской дисциплины, ведь количество экипажей на всех наших флотах, на тысячах наших боевых судов составляет никак не менее 150 тысяч матросов и офицеров. И тогда перед нашим султанским взором ясно возникает великая цель Святого Османского дела – завоевание известного нам мира, а значит, покорение всего Ак дениза и выход за его пределы в Атлантику, а также на южные аравийские и индийские моря».

жүктеу/скачать 2.06 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: