Покупка жены для боцмана – ючюнджу-капутана Асыма по кличке Баштуг

2.Покупка жены для боцмана – ючюнджу-капутана Асыма по кличке Баштуг

31-летний сын Бекстал выглядел молодцом, разволновавшаяся матушка не могла на него наглядеться: статный молодой человек, выше среднего роста, крепкий в плечах, в красивой красных цветов военной форме морского офицера, только белоснежные тюрбан на голове и шарф на шее, длинный кинжал на боевом кожаном поясе слева, а справа – такой же длинный пистолет в кожаной кобуре. Дорогой мальчик прибыл на месячную побывку не один, вместе с ним на корабле приплыли его жена, красавица-блондинка со светлыми голубыми глазами 26-летняя Зайнагуль, носившая некогда, еще до замужества, другое имя Снежана-Сенежана, и уже довольно-таки подросший шестилетний бойкий внучонок Алп-Арслан.

Старшего шебекки-баши, командира эскадры из семи кораблей, морского офицера среднего ранга – ортан-дея Бекстала, прибывшего в отпуск домой оказией на попутной флотилии из 14 галер во главе с флагманским галеасом, следующей из Истанбула с заходом по пути в Аль-Искандарию в порт Алжир, сопровождали в соответствии с рангом 7 морских аскеров-башибузуков в таких же красивых форменных красно-оранжевых одеждах; над последними начальствовал 25-летний Асым, чернокожий боцман – ючюнджу капутан на галере ортан-капутана Бекстала, некогда бывший невольником в семье Барбаросса, а несколько лет назад после участия в морских боях против врагов-христиан в соответствии с древним османским законом о предоставлении рабам свободы («Раб, воевавший или проливший кровь за османское дело, становился вольным человеком») ставший полноправным подданным великого османского султана Сулеймана Кануни.

Донельзя радостная биринджи кадын – первая жена дородная Айше никак не могла нарадоваться на внезапно свалившихся на ее голову дорогих гостей: сына, невестку и внучка. Бедный чернокожий старик – дворецкий, седоволосый невольник-кул Мухаммед и его также немолодая темнокожая жена, дворцовая экономка толстогубая Зехра сбились с ног, бегая с поварятами и слугами на рынок за продуктами и наблюдая на кухне за процессом варки и приготовления самых изысканных блюд османской и арабской кухни: шиш-кебаба из нежнейшей телятины, пилава из розового нильско-египетского риса, долмы из вкуснейшей баранины, завернутой в свежие виноградные листья; супа-чорбы из свежих овощей, кускуса из пшенной каши с куриным мясом с подливкой и других лакомых блюд.

Расторопная биринджи кадын Айше догадалась также послать вестников в неблизкий западно-алжирский город Оран к дочери Айзат и зятю Усаме-Али, дабы и они могли бы поприветствовать прибывшего издалека брата и шурина, блестящего морского офицера Бекстала. Те не замедлили с самоличным визитом и прибыли сами, своей собственной персоной на десятый день после отправления в Оран на попутном корабле гонца с радостной вестью. Приезд звонкоголосой и белолицей 25-летней дочери, а также спокойного и рассудительного 28-летнего зятя вместе с мальчиком-внучонком 3-летним Ентер Куртом только продлил блаженно-счастливое состояние почтенной первой беглербегской жены Айше.

К тому же вместе со своим сыном Усаме-Али заявился и пребывающий здесь в городе Алжир главный шейх-имам и кадий-судья, уважаемый сват 52-летний полный и круглолицый Сеит-Али.

Четверо мужчин сидели на пушистых коврах в большом зале мужской половины дома – селямлике: беглербег Алжира Хайреддин Барбаросса, его сват улуг кадий провинции Алжир Сеит-Али, его сын старший шебекки-баши Бекстал и его зять начальник оранского турецкого военного гарнизона Усаме-Али – и неторопливо беседовали в ожидании чая и последующего обильного угощения. Ортан-дей Бекстал рассказывал:

– Там у нас, в восточной части Ак дениза, все более или менее спокойно. Разбойные испанские и португальские корабли плавать туда не рискуют. Там ходят торговые мирные суда под флагами Венеции, Генуи, Франции, Дубровника, Папы Римского, Флоренции и других итальянских, да и алеманских, например, Австрии, не воюющих с нами стран. Они платят небольшую пошлину на наших морских таможнях в Ливане, в Египте, в Турции и плывут себе спокойно с торговыми целями. Неспокойно у нас, однако, на самых южных окраинах нашего великого государства – в Красном море – Шап денизе, в Персидском заливе и в Аравийском море. Туда в настоящее время наши суда без надобности не плывут, морские грабители – испанцы и португальцы – пока хозяйничают там вовсю, но я полагаю, что это временно – наш великий победоносный султан Сулейман Кануни этого не потерпит и вскоре пошлет войска и флот воевать на наших южных рубежах против этих разбойников: испанцев и португальцев. Как оказалось, не очень спокойная ситуация и здесь, на западной половине Средиземного моря. Например, между Мальтой и Сицилией, а также вдоль южного берега Сицилии мы плыли ночью с потушенными огнями, дабы не привлекать внимание христианских пиратских эскадр. Моряки сказывают, что их основные базы сосредоточены на Сицилии, а запасные, второстепенные, в тунисских портах Бизерта и Суса.

Молодой зять Усаме-Али, сидевший первым по почетную правую руку алжирского беглербега (Коран жестко предписывает высоко чтить зятя, ведь у великого пророка Мухаммеда не было сыновей, его учение ислам распространялось в первую очередь его дочерью и зятем), даже выше своего отца – главного судьи Алжира Сеит-Али, добавил, обращаясь к своему тестю:

– Мой отец, в соответствии с вашим указанием и султанским приказом в Западном Алжире уже ликвидированы последние очаги христианского морского разбоя и пиратства, последние морские бандиты были уничтожены в порту Мелилья.

Командующий Западным турецким флотом на Ак денизе Хайреддин Барбаросса удовлетворенно и утвердительно покачал головой: мол, мне это ведомо, – и перевел взгляд на большую зеленую муху, в жаркий весенний день каким-то непонятным образом очутившуюся в плотно закрытом от уличного зноя помещении; такие летающие насекомые никак не водились здесь в Алжире, но их всегда бывало много на скотобойнях румелийской и анатолийской метрополий, видать, прибыла оттуда на одном из кораблей.

Улуг кадий провинции Алжир сват Сеит-Али молвил:

– У нас в подвалах и тюрьмах содержится около 200 таких христианских морских разбойников-пиратов, некоторые пребывают там уже по нескольку лет, они ожидают выкупа с родины, чтобы освободиться на волю. Но они смогут выкупиться только в том случае, когда выкупающий поручитель напишет нам расписку о том, что этот недостойный человек – пират в дальнейшем оставит свое преступное ремесло и станет добронравным человеком, а сам же пленник также припишет на этой расписке, что его ознакомили с законом Османской империи, что при вторичном его попадании в плен в качестве морского бандита-пирата он будет вздернут на рее уже без никакого суда, следствия и выкупа.

Внизу на первом этаже в комнате слуг рядом с кухней также радостно общались за чашкой чая трое темнокожих людей: старый Мухаммед, невольник-дворецкий с белыми курчавыми волосами и жидкой короткой бородкой, его пожилая супруга Зехра, также с кудряшками темноватых волос, но лишь с небольшой проседью на висках, и молодой удалой и коренастый Асым, по кличке Баштуг, который три года назад скинул навсегда после одного из победных морских сражений свой островерхий желтый колпак-баштуг (который явился причиной клички) – знак принадлежности к невольничьему сословию, обязательно необходимый при самостоятельном передвижении на городских улицах, – и стал свободным человеком, да и к тому же умелым и бравым моряком немалого ранга – боцманом – ючюнджу капутаном на большом флагманском корабле самого старшего шебекки-баши ортан-дея Бекстала, сына Хайреддина. Два немолодых темнокожих супруга считали темнокожего молодого человека Асыма родным сыном, хотя у них были и свои собственные сыновья, двое служили палубными матросами, а третий – младшим артиллерийским командиром – начальником корабельного орудийного расчета на кораблях Западного османского флота на Ак денизе и в настоящее время находились в морском походе на далекий остров Эльба, затерявшийся где-то на морском севере в опасной близости от италийских берегов. Молодой человек рассказывал своим пожилым собеседникам о своем житье-бытье в Александрии – Аль-Искандарии и о своей службе в Египетском османском флоте. Расчувствовавшиеся старики вспоминали, как однажды на невольничьем рынке тогда еще нестарый и упорный в своем желании слуга Мухаммед решительно настоял перед своим хозяином Барбароссой на покупке худенького чернокожего и белозубого мальчика, нареченный позже Асымом, в свои помощники. А курчаволосая Зехра рассматривала подарки, привезенные им, ей и её супругу Мухаммеду, их приемным сыном Асымом Баштугом из далекого Египта: шелковый белый женский платок и фиолетовую бязевую мужскую широкую рубашку. Осмотрев дорогие матерчатые подарки, немолодая Зехра вздохнула, что ему, Асыму, а также и ее троим ненаглядным сыновьям, не мешало бы жениться и доставить им старикам, Мухаммеду и Зехре, удовольствие понянчиться с внуками.

– Мой хозяин и командир Бекстал уже несколько раз предлагал мне купить жену, чернокожую, желтокожую или белокожую, но я пока отказываюсь, хочу сначала собрать свое жалованье и свою часть добычи и приобрести себе домик в пригороде Аль-Искандарии, чтобы у меня был свой кров, куда можно было бы с достоинством привести жену, а то вести ее в матросское общежитие на берегу как-то неудобно, хотя там каждому османскому моряку предоставляется отдельная комната.

– А ты, Асым, женись здесь и оставляй свою кадын у нас, наш господин – эфенди Хайреддин никогда не будет против, он очень добрый человек, а мы будем помогать твоей кадынке в этой жизни, а также и присматривать за ней, – простодушно в порыве чувств предложил приемный отец Мухаммед. – Ты ведь самый старший из наших сыновей и потому должен жениться первым, а то негоже мусульманину ходить без жены. Мы с супругой имеем кое-какие сбережения и можем помочь с деньгами, если не хватит на калым – на покупку жены. Сейчас здесь на невольничьем базаре в зависимости от цвета кожи можно недорого купить молодую девушку, способную рожать; белокожие несколько дороже, желтокожие дешевле, а темнокожие, такие как мы, еще чуть дешевле; будет стоить от 70 до 170 золотых испанских дукатов или от 100 до 200 золотых османских акдже. Но в любом случае, это примерная цена трех упитанных быков.

– Да-да, – подхватила мысль своего темнокожего благоверного чернокожая его супруга Зехра, – мы подсобим деньгами для калыма и купим тебе белокожую жену, благо сегодня их много поступает из Италии и Испании после удачных походов наших храбрых денизээров на берега этих стран. Я переговорю с моей госпожой кадын Айшой, она, я полагаю, даст добро и заручится поддержкой нашего господина Хайреддина Барбароссы.

Добрый эфенди алжирский беглербег Хайреддин не мог устоять, когда поочередно и независимо друг от друга с просьбой купить жену для бывшего их невольника, а теперь свободного их слуги Асыма по кличке Баштуг, обратились: старшая жена – улуг кадын немолодая, но до сих пор привлекательная Айше, мать его женатого сына Бекстала и его замужней дочери Айзат, средняя жена – ортан кадын улыбчивая и симпатичная 36-летняя Мариам, родившая ему дочь Айдай, которой в этом году исполнилось 15 лет, а через год она станет совершеннолетней и уже надо будет подумывать о выдаче ее замуж, и младшая жена – кичик кадын рослая и приятная 29-летняя Гульджамал – до замужества звавшаяся Джаниной (эта Гульджамал-Джанина один год была вдовой павшего за святое османское дело брата Хайреддина Ильяса, но после проведения исламских годичных траурных церемоний эта молодая женщина с двумя малыми детьми была выдана по старинному османскому степному обычаю – истеп адету за старшего брата погибшего – Хайреддина, а дети ушедшего в райские кущи на небеса младшего брата Ильяса, на сегодня 10-летняя девочка Айнагуль и 6-летний мальчик Алтынбаш, считаются детьми Хайреддина Барбароссы и называют его ата-отец). Мало того, добросердечный хозяин выдал для оплаты калыма своему старому невольнику – дворецкому 120 османских золотых монет – акдже. Наблюдая, как темнокожий слуга укладывает деньги в небольшой кожаный кошель, добрый хозяин Барбаросса глубоко вздохнул, раздувая широко ноздри своего крючковатого носа, и негромко процитировал наизусть соответствующий аят из соответствующей суры Корана:

– Сделал Аллах человека из земли и вложил в него душу. Из этого же человека он сотворил ему жену.

Три дня подряд ходили покупатели из семейства Барбароссы на центральную городскую площадь – бедестан, там в этот год размещался невольничий женский рынок, где продавали нерожавших рабынь – молодых женщин и девушек – в жены (остальная, большая часть невольничьего базара располагалась за городскими стенами), и никак не могли выбрать подходящую невольницу в кадынки храброму темнокожему моряку-мусульманину Асыму Баштугу. На третий день на бедестан с раннего утра, когда там имеется хороший выбор жен-рабынь, направились четверо представителей из семьи Барбароссы (до этого ходили по 8-9 человек покупателей): биринджи кадын Айше, ее дочь Айзат, старый дворецкий Мухаммед и супруга последнего Зехра. Двое последних хотели бы купить молодую рабыню со смуглой коричневой кожей, каких обычно привозят на продажу из верховий Нила, но уже третий день таковых не было в продаже, а были очень черные, цвета днища самого закопченного казана, девицы с до безобразия толстыми губами из далеких африканских стран, расположенных за огромной пустыней Сахарой. В этот же день решительная улуг кадын Айше стала осматривать уже и белых женщин, одна белокожая и русоволосая молодка привлекла ее внимание. Втроем, без дворецкого, женщины повели эту рабыню в специальную смотровую комнату, повелели скинуть с себя все одежды и разглядывали ее всю, не оставляя ни одного места без внимания. Крепкие белые зубы – это признак здоровья, большие ниспадающие груди – будет много молока для будущего ребенка, чуть отвисающий живот – будет где разместиться нарождающемуся дитя, широкая большая колыхающаяся белая задница – она легко и без сильной боли разродится ребенком.

В этот же день к вечеру пригласили муллу из близлежащей мечети, забили белого барана, приготовили плов и провели обряд бракосочетания – никах. Так молодой 25-летний темнокожий османский ючюнджу капутан Асым Баштуг заполучил жену-кадын, 19-летнюю пленную благородную итальянку из дворян прибрежного города Палермо, которую ранее звали Анна-Мария, а теперь, после приобщения ее к правой исламской вере, стали именовать: Айна.

3.Двухбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса находится в засаде

Уже третью ночь лежала в дрейфе на едва колыхающихся темно-бархатных водах прибрежной сицилийской лагуны турецкая эскадра под водительством двухбунчужного адмирал-паши Хайреддина Барбароссы. Флагманская галера знаменитого флотоводца едва покачивалась прямо в самом центре закрытого со стороны моря залива. Мрак стоял непроницаемый, во-первых, потому что все небеса от края и до края были закрыты густыми черными тучами, во-вторых, высокая каменистая гряда со стороны моря способствовала этому, а, в-третьих, уже третью ночь ни на одном из кораблей не зажигали фонарей. Лишь на западе, где волны лениво набегали на берег, тускло белела, едва различимая глазу, летняя фосфоресцирующая ленточка прибоя. Ночная летняя тишина разбавлялась хоровыми криками лягушек, едва уловимых слухом, со стороны южных берегов лагуны, где тина и водоросли покрыли всю водную акваторию вдоль более высоких, чем в иных местах, и, видимо, несколько заболоченных берегов. Слышался равномерный мелодичный плеск волн, ударяемых о борта судов.

В ночной тишине стоял командующий Западно-османским ак-денизским флотом Хайреддин Барбаросса на носу своего флагмана, прислонившись к поручням, и думал свою нелегкую думу: а неужели он ошибся в своих расчетах и намерениях и все задуманное предприятие потерпит фиаско?

Две недели назад в начале лета он, беглербег провинции Алжир и двухбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса, получил письменный приказ-буюрук от самого великого султана Сулеймана, доставленный на пяти быстроходных шебекках. Ему повелевалось по прочтению свитка сниматься с якоря и спешно направляться в благословенный Истанбул ко двору повелителя всех турок и иных союзных, дружественных и вассальных народов на предмет участия в одном важном совещании. Как водится в таких случаях, когда внезапно вызывают к вышестоящему начальству, командующий Западно-турецким флотом на Средиземном море Барбаросса несколько встревожился: а не совершил ли он случайно и по неведению каких-либо противозаконных дел? Но поразмыслив основательно, он все же успокоился, поскольку не выявил в своих поступках и деяниях в течение последних пяти лет (а более ранние, свершенные свыше 5 лет назад, по законам Османской империи уже не принимались во внимание, если только это не была государственная измена) никаких противоправных признаков, а самое главное, он ежегодно и точно в срок отправлял в казну в великую столицу величайшей империи мира Истанбул предписанные законом налоги, десятую часть в мирное время и две десятины в военное, но поскольку военные действия на границах Блистательной Порты никогда не прекращались, то он, алжирский беглербег, всегда отсылал одну пятую от всех трофеев и всей добычи.

Стоявшая в алжирском порту военно-морская эскадра, состоящая из девяти боевых парусно-весельных галер (50-пушечная, 3-палубная, 4-мачтовая, грузоподъемностью в тяжесть 14 тысяч быков, с 300 членами экипажа каждая) и девяти стремительных парусно-весельных шебекк (40-пушечная, 3-палубная, 3-мачтовая, грузоподъемностью в тяжесть 12 тысяч быков, с 250 членами экипажа каждая), уже на другое утро после получения письменного султанского буюрука вышла в открытое море.

Кроме самого двухбунчужного адмирал-паши, в походный командный состав Западно-османской ак-денизской эскадры входили: штурман-думенчи флагманского корабля, а следовательно, и всего морского отряда, многоопытный дёрдюнджу капутан, кряжистый телом грамотный выпускник мореходной школы города Трабзона на Черном море – Кара денизе, 45-летний природный румелийский осман Насин Калкан; старший шебекки-баши, статный и видный собой, также грамотный выпускник Высшей мореходной школы в Измире, 35-летний коренной анатолийский турок Тургут Реис, он командовал малой эскадрой в семь кораблей; а также сын самого двухбунчужного адмирал-паши, крутоплечий и стройный, дважды грамотный выпускник (по курсу артиллерийских морских офицеров и по курсу вождения боевых морских судов), внук турецкого янычара с острова Лесбос 31-летний Бекстал, также командир – капитан над семью боевыми судами. Последний настоял перед своим отцом – командующим Хайреддином Барбароссы разрешить взять с собой на свою галеру в качестве боцмана – ючюнджу капутана темнокожего морского унтер-офицера – денизээрбаши Асыма Баштуга.

Двухбунчужный адмирал-паша хмыкнул в ночи, взирая на каменную высокую гряду, с востока прикрывающую лагуну. Этот темнокожий моряк, некогда купленный на невольничьем рынке в Тунисе по просьбе старика-слуги Мухаммеда, в первые годы откликавшийся на имя «Оглан»¹, вдруг объявился перед взором Хайреддина уже под новым составным именем: Асым, да еще Баштуг. Алжирский беглербег хмыкал по поводу имени этого темнокожего молодого моряка, его слуги, которому он недавно повелел купить белокожую жену, ведь негоже мусульманину жить без женщины, кто-то должен о нем заботиться и рожать детей, продолжая его род. А какого такого высокого рода этот чернокожий молодой человек, чтобы иметь такое почетное сложносоставное имя: Асым Баштуг. Ведь издревле османы пользовались лишь одним именем: Сеит, Умит, Эмрах, Бозан, Назым, Усам или Нурдан, к которым для более точного определения изредка добавлялось: Сеит, сын Умита (Сеит Умит-оглу), Эмрах, сын Бозана (Эмрах Бозан-оглу), Назым, сын Усама (Назым Усам-оглу). Составное имя: личное имя и почетное прозвище – давалось только высокородному человеку, прославившему не только свое имя, но и название всего своего племени-народа, например: Осман Борец за святое дело – Осман Гази, Баязид Молниеносный – Баязиз Йылдырым, Мехмед Завоеватель – Мехмед Фатих, Селим Грозный – Селим Явуз, Сулейман Законодатель – Сулейман Кануни. И здесь же в этом высоком ряду стоит и его скромное имя: Хайреддин Рыжебородый – Хайреддин Барбаросса. Ну, с этим Огланом, или Асымом, по кличке Баштуг – Колпак, понятно: он носил в общественных местах, будучи рабом, на голове желтый невольничий колпак, указывающий на его низкое происхождение. Иногда даже среди коренных османов имеют хождение добавочные клички для более точной идентификации человека среди прочих людей с такими же именами: Мухаммед Аксак (хромой), Мухаммед Узун (высокий) или Мухаммед Камбур (горбатый). Называет же сам беглербег Барбаросса своего старого темнокожего слугу – дворецкого Мухаммеда иногда: Мухаммед Кара (темный). А сейчас сплошь и рядом не только такие некоренные турки – Асым Баштуг! –, но также и природные османы любят именоваться двойными именами с претензиями на свою, или своего рода-племени, исключительность: Энсар Алтынышык (позолоченный), Ахмет Арслан (лев), Мехмед Дурсун (стойкий) или же Ведат Калкан (щит).

Все шесть дней плавания, за которые Западно-османская ак-денизская эскадра достигла юго-западной оконечности Сицилии, погода благоприятствовала турецким кораблям: было малооблачно и ветрено. Все 18 галер и шебекк шли ходко, похлюпывая ударяющимися в борта волнами. Для нормальной скорости хода, позволяющий за день и ночь проходить по воде до 100 румийских миль, было достаточно парусов, выставленных на центральной грот-мачте и кормовой бизань-мачте, паруса же на передней фок-мачте всех судов были убраны, дабы избежать слишком быстрого хода, который нужен только при погоне за кем-либо или же при уходе от погони. За эти шесть дней плавания турецкой эскадре повстречались в пути два каравана, по 12 судов каждый, под флагом Франции: три желтые лилии с белым христианским крестом поверху на голубом полотнище. Вероятно, они шли с полными трюмами египетского зерна, так как имели глубокую осадку, едва не вровень ватерлиний. Один раз мимо прошли 10 австрийских кораблей со стягами, на которых красовался двуглавый синий орел с красным христианским крестом понизу на желтом трепыхающемся на ветру полотнище. Также встретились 6 кораблей с венецианскими вымпелами, на которых на синем фоне гарцевал, стоя на задних лапах, желтый лев с красной гривой.

Турецкая и встреченные христианские эскадры проходили, разминаясь на встречных курсах, флажками приветствуя друг друга и желая доброго пути и попутного ветра. Но три дня назад появившиеся на горизонте многочисленные очертания кораблей вдруг застопорили свой ход, меняя направление плавания. Видя такое замешательство на встречном морском курсе кораблей неустановленной государственной принадлежности, понятливый двухбунчужный адмирал-паша приказал выставить на всех своих судах фок-мачтовые паруса и ускорить движение до возможного последнего предела. Через четыре румийских часа авангардная галера под командованием старшего шебекки-баши Бекстала уже нагнала арьергардную каравеллу стремительно уходящей эскадры непонятной принадлежности, без мачтовых флагов, стягов и вымпелов, на предел артиллерийского огня и открыла стрельбу из всех носовых орудий-топов. Попытавшаяся огрызнуться ответным огнем из своих кормовых пушек каравелла получила две большие пробоины сзади в корме, она стала оседать в воде, задирая вверх свою носовую часть, навесной вертикальный кормовой руль полностью вышел из-под контроля, и арьергардный корабль стал плыть не по заданному курсу на восток вслед за своей флотилией, а так, как понесут его волны и течение, а они понесли его на юг прямо к островам Пантелерии. Тринадцать убегающих кораблей благополучно миновали рифы и подводные прибрежные скалы малого архипелага Пантелерия, один корабль наскочил на подводный риф, получил большую дыру в днище – это была поврежденная османским артиллерийским огнем каравелла – и в конце концов ушел на дно, оставив на поверхности моря шесть небольших шлюпок со спасающимися матросами. Они все были подняты на борта подошедших турецких судов, которые легли в дрейф и прекратили преследование, дабы также не получить пробоины о подводные камни в неглубоких прибрежных водах Пантелерии.

Допрошенные пленные матросы, исполненные благодарности, что страшные и свирепые османы не убили их сразу в воде, расстреляв из ружей или пушек, рассказали, что 14 кораблей под флагом Венеции, под командованием так называемого «адмирала Средиземного моря» Андре Дориа шли с острова Крит на свою основную базу на Корсике. На кораблях мало, а на двух или трех совсем нет, пушечных ядер и пороха, закончились продовольствие и пресная вода, и потому адмирал Дориа решил идти на Корсику, чтобы пополнить свой боезапас, провиант и набрать свежей воды, а также дать небольшой отдых корабельным командам. И теперь, вероятно, как полагали расспрашиваемые итальянские моряки, этот сеньор «адмирал Средиземного моря» уйдет на север в Тирренское море через Мессинский пролив, между южно-италийскими и сицилийскими берегами.

Командующий Западно-турецким средиземноморским флотом вздрогнул и разъярился, заслышав имя своего заклятого врага Андре Дориа, убийцу его старшего брата Уруджа. Ведь этот враг мог бы уже сегодня быть в его руках! Но его христианский бог и на этот раз дал ему шанс убежать от него. И тогда двухбунчужный адмирал-паша принял решение подкараулить этого ненавистного супостата. Задумано-сделано.

За три дня обогнув с севера огромный остров Сицилия, многоопытный флотоводец Барбаросса засел в засаде здесь, на северных сицилийских берегах у северного выхода из Мессинского пролива. Из всех расчетов двухбунчужного адмирал-паши вытекало, что раньше, чем он, Хайреддин, пришел сюда, этот проклятый недруг Дориа никак не мог миновать воды узкого пролива. Если он добирался сюда севером ускоренным ходом на всех парусах три дня, то этот подлый враг Андре Дориа никак не мог сделать это ранее чем через четыре дня – морская дорога вдоль южно-сицилийских берегов была в полтора раза длиннее и местами затруднительнее из-за неглубокого дна и сложного прибрежного рельефа, там обязательно нужно было снизить скорость хода, а также при плохой видимости, в туман, нанять местного лоцмана – опытного знатока морского дна и течения.

Уже заканчиваются третьи сутки, османская эскадра все ожидает в засаде итальянскую флотилию Андре Дория, как матерый волк – рогатого и сильного лося, а его все нет. Может быть он ушел в другие воды? Но куда он уйдет без боезапаса и провианта?

Беглербег Барбаросса думает о своем сыне Бекстале, который проявил сноровку, умение и мужество, затопил одну итальянскую каравеллу и поднял на борт свыше 100 спасенных пленных христианских матросов. По законам Турецкой державы любой, без исключения, из этих пленных матросов может перейти в ислам, подвергнувшись обрезанию, в котором больше ритуала, нежели обрезания. В этом случае новообращенные мусульмане принимаются на службу в османский военно-морской флот в качестве гребцов на нижних веслах и без права ношения оружия. Ровно один год они будут во время боя приковываться цепями к банкам, дабы в них не сыграло невольное желание подсобить своим бывшим собратьям по христианской вере и не ударить в спину своим новым собратьям по мусульманской вере. Жалование их во время годичного испытательного срока составляет половину такового обычного турецкого моряка. Но через год, после достойного завершения срока проверки, этот новый правоверный получает все права турецкого подданного, включая ношение личного оружия. Не пожелавшие стать мусульманами могут договориться со своим господином (на этот раз османским офицером Бексталом, сыном Хайреддина) о выкупе, они могут жить на загородной охраняемой усадьбе и ожидать откупных денег, доставкой которых с родины христианских пленников занимается благородное братство христианских монахов-доминиканцев. Ну, а те же, за которых никто не внесет выкуп, будут проданы с торгов в рабство, в первую очередь, в качестве государственных рабов для черной работы уборщиками мусора и нечистот в больших городах Турецкой империи.

Как всегда, условный сигнал – троекратный громкий и резкий крик павлина – прозвучал совсем неожиданно. Но вскоре после соответствующих команд боцманов гребцы заняли свои места и, негромко шлепая по воде веслами, галеры и шебекки стали выходить один за другим в строгой очередности из лагуны в пролив для принятия ночного боя с кораблями Андре Дориа.

4.Двухбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса поспешает в благословенный Истанбул

Бой разгорался при едва зачинавшемся летнем утреннем рассвете, когда над различимыми глазом восточными италийскими берегами начал выплывать красный солнечный диск. Только седьмой турецкий корабль на веслах выходил в Мессинский пролив, поскольку перпендикулярный ветер не был удачным для турков, он веял с юго-востока и являлся наветренным и благоприятным лишь для итальянцев Дориа. Да и к тому же каждый османский палубный матрос был на счету – он помогал корабельным канонирам, подавая им из арсенальных трюмов пушечные ядра и бочонки с порохом и не имея возможности работать на мачтах и реях с парусами. А пушкари-топджи старались на славу, ведя прицельный огонь по бортам и палубам неприятельских галер, каравелл и каракк, где растерявшиеся от неожиданной утренней атаки на них итальянцы едва успевали отвечать одним выстрелом на три, сноровисто производимых с турецких галер и шебекк.

Командующий турецкой эскадрой беглербег Хайреддин Барбаросса насчитал по правому борту своей флагманской галеры, идущей седьмой в османской линейной цепи, на расстоянии румийской полумили уже девятый вражеский корабль, большую, венецианской конструкции с задранным задом и видимой верхней частью навесного руля, 30-пушечную каравеллу с голубыми парусами; за ней плыла огромная, чисто испанской постройки с удлиненной носовой малой бушприт-мачтой, 40-пушечная высокобортная галера.

При первой встрече пять дней назад западнее островов Пантелерии боевых кораблей у Андре Дориа насчитывалось 14, один из них, который османы повредили, разбился о прибрежные подводные скалы. Тогда от турецкой погони ушли 13 кораблей, а здесь же в Мессинском проходе итальянцы уже увеличили количество своих судов на десять единиц – их стало 23, к ним в пути пришла подмога с полным боекомплектом ядер и боезапасом пороха.

Но три фактора позволили османской эскадре из 18 кораблей разгромить итальянскую флотилию из 23 судов. Во-первых, внезапность предутреннего бокового нападения турков Барбароссы в нешироком морском проливе на опешивших итальянцев Дориа, что было сродни неожиданному удару молотком сбоку проходящего по улочке, пусть даже хорошо вооруженного человека. Во-вторых, на турецких кораблях преобладали дальнобойные тяжелые бомбарды, цельные и разрывные ядра которых на расстоянии в одну-полторы румийские мили разносили вдребезги верхние палубы и пробивали насквозь итальянские борта, при наклонах начинавшие черпать воду, в то время как орудия христианских кораблей Дориа едва били на дальность до полумили и потому их ядра шлепались в воду и уходили на морское дно, не причиняя ни малейшего вреда мусульманским галерам и шебеккам Барбароссы. И, в-третьих, высокий воинский дух османских матросов и офицеров, которые знали, что с их выдающимся и победоносным адмирал-пашой Хайреддином Рыжебородым им всегда будет сопутствовать удача в самом жестоком бою.

Все 18 османских судов кружились в хороводе, маневрируя на веслах, и постоянно три корабля вели прицельный артиллерийский огонь с правых своих бортов, не оставляя никакого шанса ближним к ним итальянским кораблям уйти невредимыми прочь. Галеры, каравеллы и каракки Андре Дориа сбросили паруса и пытались на веслах развернуться назад, но это у них не получалось, они сбились в беспорядочную кучу, не имея возможности отвечать единовременным залповым пушечным огнем. Пять христианских кораблей уже горели, у них воспламенились пороховые трюмы и с оглушительным грохотом и треском взрывались палубы.

Многоопытный и хладнокровный двухбунчужный адмирал-паша на запрос флажками с галер Тургута Реиса и Бекстала повелел отвечать им: никаких абордажных боев! У него, тогда еще такого же молодого шебекки-баши, был случай воочию убедиться в таком же нешироком коринфском проходе в гибельности абордажного боя в ограниченном пространстве, когда две сцепившиеся мостиками с крюками галеры, турецкую и испанскую, течением унесло и выкинуло на прибрежные скалы.

Шесть неприятельских кораблей из отряда Дориа нашли свою гибель на морском дне, переломившись надвое от оглушительных взрывов под завязку наполненных основных пороховых трюмов. Двенадцать вражеских судов, на которых самими итальянцами ручными помпами – насосами были затушены пожары, были взяты османами в плен, на их борта уже высадились турецкие караульные десанты, которые задраили наглухо пороховые трюмы и охраняли их крепко, дабы лишить возможности пленных овладеть пороховым зарядом и боезапасом ядер.

Пять галер и каравелл противника, на борту одного из которых находился и сам пресловутый «адмирал Средиземного моря» Андре Дориа, снова пустились наутек, наскоро выставив паруса «по-латинскому способу», чтобы они, дважды перекошенные, ловили встречный ветер. Опять христианский богочеловек Иисус – в исламе пророк Исса – уберег своего последователя-адмирала от праведного гнева и справедливой мести со стороны мусульманина Хайреддина Барбароссы за смерть своего старшего брата Уруджа.

Большой отряд из 30 боевых судов, в котором 18 османских галер и шебекк конвоировали 12 плененных итальянских галер, каравелл и каракк, распределив их промеж собой в цепи через один корабль, шел небыстрым ходом при слабом ветре и начинающем моросить дожде прямо по центру Ионического моря курсом на восток. При такой скорости движения можно было на пятый день плавания, после победы в Мессинском проливе, уже обогнуть Пелопонесский полуостров с юга и развернуть носы кораблей на север в Эгейское море. Но под вечер третьего дня, когда ветер стал совсем слабый, меняя свое направление (обычно бриз дует днем с моря на сушу, а ночью с суши на море), на встречном курсе появилась большая эскадра. Двухбунчужный адмирал-паша Барбаросса приказал подать сигнал тревоги, который молниеносно передавали с корабля на корабль в наступающих сумерках и флажками, и огнями. Но настороженность и беспокойство оказалось напрасными – при ближайшем рассмотрении стал различим большой красный османский стяг на третьем крупном судне – флагмане, с которого сообщили, что военно-морскую эскадру из 12 судов его величества турецкого султана возглавляет однобунчужный адмирал-паша, командующий Черноморским османским флотом Ахмед Кылыч.

57-летний двухбунчужный адмирал-паша и командующий Западным османским флотом на Ак денизе Хайреддин Барбаросса попал в щекотливое положение: он по воинскому званию был на один ранг выше этого природного турка Ахмеда Кылыча, хотя и занимал равнозначную должность, но в то же время этот однобунчужный адмирал-паша, коренной осман был старше его – ему было, насколько это было ведомо беглербегу Барбароссе, уже за 60, а следовательно, по древнему османскому закону он являлся старшим братом и господином – беем. Как повести себя с этим однобунчужным адмирал-пашой беем Ахмед Кылычем, плыть на шлюпке к нему самому, как к старшему по возрасту, или же пригласить его на свой корабль, как старший по адмиральскому рангу? Но все же понятливый и разумный алжирский беглербег нашел выход: он послал на флагман однобунчужного адмирал-паши своего флагман-штурмана, немолодого 45-летнего природного румелийского османа Насина Калкана, по такому важному случаю накинувшего на себя самый дорогой парчовый золотисто-оранжевый форменный парадный кафтан и водрузившего на свою голову самый большой белоснежный тюрбан с орлиными перьями.

Две поравнявшиеся корабельные линии, идущие на встречных курсах, легли в дрейф так, что оба флагманских корабля – двухбунчужного адмирал-паши Хайреддина Барбароссы и однобунчужного адмирал-паши Ахмеда Кылыча – покачивались на расстоянии одной трети румийской мили друг напротив друга, и с левого борта галеры Барбароссы можно было фонарями переговариваться с левым бортом шебекки Ахмеда Кылыча.

Дёрдюнджу капутан – думенчи Насин Калкан вернулся ровно через один румийский час; он доложил своему начальнику флагман-адмиралу Барбароссе, что пожилой однобунчужный адмирал-паша Ахмед Кылыч со своей эскадрой из кораблей Черноморского османского флота двигается к островам Керкенны, чтобы высадить там 500 янычар с полным вооружением и 40 пушками, последние также с полным боезапасом из 24 выстрелов; да и сам командующий Турецким флотом на Черном море – Кара денизе 61-летний Ахмед Кылыч должен по султанскому повелению задержаться на неопределенное время на главном острове Керкенны у тамошнего бега-наместника Хасана для подготовки островной флотилии к возможным боевым действиям на африканском материке для освобождения занятого испанцами Туниса.

Это сообщение своего помощника штурмана-думенчи командующий Западным османским флотом на Средиземном море Хайреддин Барбаросса выслушал с большим вниманием и с некоторой долей ревности – ведь он некогда сам служил бегом на Керкенне, да и нынешний наместник Хасан был назначен на эту должность по его рекомендации и письменному представлению. А теперь этот однобунчужный адмирал-паша Ахмед Кылыч, который к тому же является командующим совсем отдаленного от Керкенны (лежащей напротив среднетунисских берегов через пролив Габеса) Черноморского османского флота, едет в его бывшую вотчину. Беглербегу Барбароссе в его чувствованиях казалось, что Ахмед Кылыч едет не на Керкенну, а к его бывшей жене, которой он, правда, дал развод – талак. Иногда ревность заедает настоящего мужчину даже тогда, когда кто-то обращает внимание на оставленную им через талак кадын.

Однобунчужный адмирал-паша Ахмед Кылыч также поведал своему коллеге двухбунчужному адмирал-паше Барбароссе, через помощника последнего штурмана-думенчи Насина Калкана, что великий султан Сулейман Кануни отправил в этом году большое воинство против иранского шахиншаха Тахмаспа по нижайшей слезной просьбе делегации из подневольных шахиншаху иракских земель в верхнем и среднем Междуречье Тигра и Евфрата. Вероятно, и сам победоносный султан вскоре уйдет в поход на Северный Ирак. Надо поспешать, если вызывает сам халиф – хранитель веры и султан – повелитель Османской империи Сулейман Великолепный, а не то не ровен час – можно и не застать его в самом благословенном из всех поднебесных городов Истанбуле.

В связи с получением такой информации ускорили ход западно-османские ак-денизские галеры и шебекки, а вместе с ними и конвоируемые итальянские суда, на которых бдительную вахту несли, сменяя друг друга, три смены приписаных к западно-турецкому средиземноморскому флоту «новых воинов» – янычар. Даже лишенные любого оружия, огнестрельного и холодного, христианские матросы-итальянцы могли взбунтоваться, если дать им какую-либо слабину. Но как бы то ни было, алжирский беглербег, командующий Западным османским флотом на Ак денизе, двухбунчужный адмирал-паша Хайреддин Барбаросса успел в благородный город Истанбул вовремя – султан еще находился в своем дворце Топкапе.

На второй же день после доклада главному визирю государства, тщедушному человеку Ибрагиму великий османский правитель, десятый султан Дома Османов Сулейман принял своего подданного и слугу, двухбунчужного адмирал-пашу Хайреддина Барбароссу в трехэтажном дворце Палаты аудиенций. Все происходило как в лучшем давно забытом детском сне: огромные Первые Имперские ворота, тенистая летняя аллея, обсаженная высокой туей и низким можжевельником, Вторые Ворота блаженства и недолгое ожидание в Приемном покое, покуда выйдет принятый великим султаном два румийских часа ранее некий средних лет ученый по имени Хаджи Хальф.

Высокий, крепкий телом, орлиноносый, голубоглазый султан произвел на немалого роста, также крепкотелого, соколиноносого, темноглазого алжирского беглербега неизгладимое впечатление: во-первых, он был выше адмирала на полголовы и говорил таким же, как и адмирал-паша, глуховатым голосом, а, во-вторых, говорил он страстные слова об османской гордости, что надо остановить нашествие испанских и португальских разбойников, которые грабят и убивают турецких поданных и насилуют турецких женщин. И словно в забытье услышал потерявший на мгновение ока свое хладнокровие мужественный двухбунчужный адмирал-паша, что он уже не является адмиралом этого ранга, а произведен государственным Советом – Диваном в трехбунчужные адмирал-паши и назначен на высокую должность военно-морского министра – денизаскервизиря Османского государства.

5.Генерал-капитан, губернатор-наместник и маркиз Эрнандо Кортес дель Валле де Оохака уходит в новую южную экспедицию

Окрыленный и преисполненный радужных надежд на будущее, вернулся назад в свою резиденцию в Новой Испании – Мексике новоиспеченный маркиз Эрнандо Кортес дель Валле де Оохака после годичного отсутствия. В прекрасный летний день принимал он отчеты о проделанной работе за год пребывания «на хозяйстве» у временного главного испанского начальника дона Берналя Диаса дель Кастильо и от его также временного помощника, старшего лекаря Мигеля дель Сото. Моложавый 44-летний темноусый и худощавый дель Кастильо, в красивой зеленой с белыми обшлагами униформе старшего полицейского офицера-альгвасила, докладывал обо всем весьма подробно: сколько новых поселенцев-конкистадоров прибыло в страну Мексика, где им были выделены земельные угодья для закладки поместий, плантаций и латифундий, какая сумма налогов поступила в колониальное казначейство, какие дома в главном городе Теночтитбане-Мехико были разрушены ввиду их ветхости, а какие отремонтированы и заново построены. Много еще всякого, представляющего интерес для мужей-отцов колониальной земли, докладывал временный главный начальник-альгвасил.

53-летний маленький, тучный и лысый лекарь дель Сото, вырядившийся по случаю прибытия своего непосредственного руководителя – патрона Кортеса в оранжевый кафтан с золотыми застежками, представил письменные цифровые отчеты о собранном золоте: в слитках, в изделиях и сырьевом песке, он отвечал только за эту область деятельности колониальной администрации. Как врач он также добавил, что за последний год умерло от разных болезней – от воспаления горла, от воспаления легких, от простуды, от ревматизма ног, – которые, однако, для испанцев никак не являлись смертельными, много индейцев: астеков, талашканов и тольтеков.

– Кроме того, много аборигенов умирает от жестокого обращения новых хозяев-плантаторов, которые за малейшую провинность забивают их до смерти в назидание другим своим работникам, которые, в сущности, уже ничем не отличаются от рабов, хотя официально таковыми не являются, – сердито высказывался старший лекарь Мигель дель Сото. – Особенно таким немилосердным отношением отличаются новые конкистадоры и владельцы земельных наделов, усадеб и поместий, которые прибыли уже после покорения нами, конкистадорами первой волны, этой астекской страны. Они не знают и не хотят знать, что всего шесть-семь лет назад талашканы и тотоканы были нашими верными союзниками в борьбе против астеков и их верховного царя – касика. Мы же принесли им неисчислимые страдания, бедствия и гибель. Уже не раз тотоканские и талашканские вожди высказывали мне с горечью: зачем, дескать, мы вас спасли тогда в долине Отумба, когда вы, кастиланы, были уже на грани поражения и уничтожения со стороны астеков?

Ничего не ответил вначале знатный маркиз Кортес де Оохака, а только поморщился, словно от зубной боли, а потом стал недовольно высказываться:

– Мой дорогой старший лекарь, в тебе сыграла твоя благородная профессия исцелять больных. Но здесь нет никакой болезни, это жизнь. Ведь я оставил тебя не врачевать больных и умирающих индейцев, а собирать желтый металл, с которым эти туземцы обращаются неподобающе и не сообразно с заложенной в нем богом ценностью. Сходи и посмотри на тусклый блеск золотых слитков, особенно на ту часть, которая является твоей собственностью, и твои нехорошие мысли и слова отстанут от тебя, мой уважаемый лекарь. А что тотоканы и талашканы? Они – заблудшие язычники, которых мы наставляем на путь истинной католической веры. Они пока еще не стали настоящими людьми и христианами, а находятся по своему поведению и уму рядом со жвачными животными, например, коровами и быками, поскольку беспрестанно жуют свою зеленую жвачку – листья кустарника коки.

Вскоре после приезда генерал-капитана и маркиза Кортеса дель Валле из метрополии начали возвращаться из похода экспедиции. Первым вернулся западный воинский отряд под началом лейтенанта королевской армии Гонсало Сандоваля. Он доложил губернатору-наместнику Новой Испании, что в пяти сотнях миль от города Мехико им обнаружена горная область, где в малодоступных ущельях, куда конница и артиллерия не могли добраться, проживает народ сапантеки, их название переводится на испанский как: мотыжные люди. И в самом деле, они носят вверх на небольшие горные террасы землю из долины и выращивают там, искусно работая своими мотыгами, земляные яблоки – тартуфоло, а также сеют маис. Их очень тяжело было покорить, поскольку пехота должна была идти вдоль горных обрывов гуськом, минуя скользкие и узкие каменистые тропы. А эти сапантеки оказались крепкими и ловкими воинами, вооруженными, к удивлению и несчастью испанцев, небольшими луками, из которых они, бегая вдоль обрывов легко, уверенно и быстро, наносили ощутимый урон конкистадорам, сбивая их в глубокие расщелины недлинной стрелой с золотым или серебряным наконечником, где испанцы разбивались насмерть. Эти сапантеки все же отступили еще выше в горы к белоснежным вершинам, куда испанцы не стали за ними взбираться. Но зато далее за этой горной страной, названной испанцами Новой Гвадалахарой, открылась прекрасная зеленая низменная полоса, за которой уже плескались волны Южного моря – Тихого океана. На этой прибрежной равнине обитает мирный народ тауантепеки (загорные люди), которые живут рыболовством с плоских суденышек-каяков и собирательством выбрасываемых приливами даров моря. Они покорились новым белокожим господам безоговорочно. В красивой долине, сжатой с двух боков снежными горами, конкистадоры дона Сандоваля основали поселение, где над возведением домов сейчас трудятся согнанные туда со всей окрестности индейцы. Этому селению не стали давать какое-либо имя на испанский лад, а сохранили за ними название местечка, где оно расположено: Амекотепек – материнские дети, или: дети матери. А самое главное, золота, серебра и драгоценных камней там видимо-невидимо! Некогда этой землей владели астеки, они разрабатывали там серебряные рудники, но потом почему-то забросили свои разработки и ушли оттуда, якобы, так повелели их боги.

Генерал-капитан, губернатор-наместник Новой Испании – Мексики маркиз Эрнандо Кортес дель Валле де Оохака сердечно поблагодарил 29-летнего рослого лейтенанта Гонсало Сандоваля, стоящего перед ним навытяжку по-военному в зале приемов губернаторской резиденции в блестяще начищенной кирасе, держа в руках офицерский шлем-каску с плюмажем, обнял его крепко и в его же присутствии незамедлительно подписал своей властью наместника короля указ-седулу о назначении лейтенанта Сандоваля наместником-префектом земли Новая Гвадалахара и всей прибрежной области, примыкающей к Южному морю (Тихому океану), куда только дойдет и ступит нога испанского солдата.

Второй прибыла посыльная бригантина из военно-морской экспедиции, отправленной в южном направлении вокруг полуострова Юкатан, от вице-прапорщика Франсиско Лас Касаса, который сообщал, что южнее страны астеков находится страна майя (имя это переводится как: масляные люди), куда можно добраться под парусами при попутном ветре, но который однако дует не часто, за 15-20 дней по воде и еще 6-7 дней по суше. Отряд молодого офицера Лас Касаса, несмотря на свою немногочисленность, захватил столицу этих майя город Майяпан (имя это так и значит: город людей майя) и пока удерживает власть, но может статься и так, что испанцы будут изгнаны из этих земель, поскольку вожди майя, называемые «ольмеска» («бессмертные»), подстрекают простых индейцев против испанских конкистадоров; только снятые с кораблей пушки, установленные на стенах, помогают пока своими выстрелами держать этих майя в повиновении. Здесь в языческих кумирнях, капищах и молельнях имеется бессчетное количество золота и серебра. Но если не будет серьезной подмоги, то все это богатство никак невозможно будет вывезти, поскольку эти язычники ни за что живыми не отдадут свои ритуальные молитвенные принадлежности из драгоценного металла, в которые вкраплены алмазы самой прозрачной, как детская слеза, чистоты.

Прежде чем выступить в поход в южном направлении на помощь экспедиционному отряду вице-прапорщика Франсиско Лас Касаса, у которого и на самом деле было наименьшее количество коренных воинов-испанцев (всего 150 конкистадоров против 280 у лейтенанта Гонсало Сандоваля, ушедшего на запад, и 400 у капитана Панфило Нарваэса, уплывшего на север), следовало приставить к делу 25-летнего двоюродного брата Альваро Сааведра, приплывшего недавно, через полгода после его возвращения из метрополии, вслед с большим караваном. Этот тщедушный, но однако жилистый и выносливый молодой человек имел встречу с благородным доном Кортесом во время его пребывания в Испании, он произвел тогда на своего заморского сановного родственника приятное впечатление своей обходительностью, учтивостью и знанием морского дела, которое он досконально изучил в 10-летних каботажных плаваниях с северо-восточных средиземноморских берегов Испании на его северо-западные атлантические и наоборот, когда постоянно приходилось сталкиваться в прилегающих к Гибралтару водах с турецкой опасностью. Этот безбородый, с водянистыми бесцветными глазами моряк, однако же, дослужился уже до старшего помощника капитана. Год назад маркиз Кортес дель Валле дал поручение своим представителям в Кадисе взять на первый борт, отплывающий в Новую Испанию, своего двоюродного брата Сааведра. Генерал-капитан Эрнандо Кортес распорядился отправить опытного старшего помощника капитана Альваро Сааведра к лейтенанту Гонсало Сандовалю в новый испанский городок Амекотепек, закладываемый на дальнем западе страны Мексика, чтобы там на побережье Южного моря – Тихого океана он возглавил бы постройку нескольких морских судов. Для этой цели новоприбывшему двоюродному брату Альваро были выделены деньги – испанские дукаты – в необходимом количестве, а также в его распоряжение посланы умелые мастеровые-корабелы, которые в большом количестве прибывали в колонию из метрополии, привлеченные возможностью получить намного большую плату в сравнении с метрополией за тот же самый тяжелый труд. В личной напутственной беседе благоразумный маркиз Эрнандо де Оохака поставил своему двоюродному (по матери) брату Сааведра благородную задачу – после постройки морских судов плыть по Тихому океану и найти новые языческие территории и привести их под власть истинного христианского короля и императора Карла V Габсбурга, после чего следовало направиться на Молукки или даже в Китай, чтобы выявить прямой путь отсюда, из Мексики, на родину пряностей.

Размышляя о трудностях строительства морских судов на побережье Южного моря, где пока нет никаких условий и надо сначала возвести небольшие причалы, построить верфи и доки, а уже только затем приступать к основному делу – закладке и сооружению судов, опытный мореход дон Кортес вспомнил свои посещения атлантических верфей в Испании, где сейчас лихорадочно и много строят. Если раньше в метрополии со стапелей спускали на воду небольших размеров галеры, каравеллы и бригантины, то сейчас пошла мода на строительство громадных, тяжелых кораблей, вместительных и роскошных, с величественной резной отделкой, когда все огромные кормовые и носовые фонари сияют позолотой и покрыты серебряными пластинами. Непрактичность таких громоздких галеасов, обращающих на себя внимание свой пышностью и обилием роскошных украшающих деталей, очевидна и непосвященному человеку. Вспомнил в этой связи памятливый дон Кортес плоские и изворотливые османские галеры, которые атаковали испанцев и португальцев на подходе к острову Мадейра, а ведь какие они юркие и быстроходные, в количестве орудийных стволов они ни в чем не уступали христианским кораблям, если даже не превосходили их в качестве – дальности и меткости стрельбы. Но ничего не поделаешь: примеряться к пиратам-мусульманам, в сущности, к язычникам, было бы слишком большой честью для них. Мощные, разукрашенные всеми возможными блестящими, дорогими безделушками и ненужными предметами, не несущими в себе никакой полезной нагрузки, с многочисленными экипажами, тяжело вооруженные множеством бронзовых и железных орудий, эти малоповоротливые испанские галеасы и галеоны выглядели как канувшие в лету тяжеловооруженные рыцарские отряды в современной маневренной сухопутной битве. Но ничего не попишешь! Могучий христианский император Карл V Габсбург должен иметь и соответствующие морские корабли, у которых, кстати, есть одно немаловажное достоинство – они могут брать на борт много груза, к примеру, золота и серебра.

И теперь пришла генералу-капитану и флотоводцу Кортесу одна ясная мысль, отвечающая на его невысказанный нигде и никому вопрос: почему благоденствуют порты, верфи и доки на атлантическом побережье Испании, южнее и севернее Португалии, в то время как прибрежные средиземноморские испанские города пустеют и приходят в упадок? «А потому, – понял сметливый дон Эрнандо, – что на Гибралтаре и за Гибралтаром на Средиземном море уже нет прохода от турецких эскадр, – и далее уже у предусмотрительного идальго пошли горькие мысли: – Ну, конечно, раньше строили малоподъемные корабли, которые в силу своей слабости еще не были в состоянии соперничать с османскими боевыми судами, а сейчас сразу же переключились на сооружение сверхмощных галеасов и галеонов, которые в силу своей чудовищной неповоротливости уже не могут совладать с подвижными турецкими кораблями».

Долго ждал губернатор-наместник Кортес известия из посланной на север морской экспедиции капитана королевского военно-морского флота Панфило Нарваэса, но ожидания его были напрасны. Не зная, что произошло там, на северных берегах Мексиканского залива, с испанским отрядом в 400 конкистадоров, отплывших на одной каравелле и четырех бригантинах, отлично вооруженных и имевших при себе 80 лошадей ( которые в случае надобности тащили бы за собой 40 снятых с пяти кораблей пушек), несколько опечаленный маркиз Эрнандо дель Валле выступил в середине осени, когда немного спали дожди, в поход на помощь малочисленному отряду вице-прапорщика Франсиско Лас Касаса, взяв с собой в качестве ближайшего помощника главного лекаря Новой Испании – Мексики 53-летнего Мигеля дель Сото. В первый день похода, пока двигались по бывшим астекским землям, в ушах благородного маркиза не стихал плач его индейской супруги – молодой красавицы Марины, которая оставалась не одна, как в прошлые годы, а уже с родимой кровиночкой – с маленьким, только что народившимся сынишкой, маркизом Педро Кортесом дель Валле де Оохака.

Из летописных записей главного альгвасила Новой Испании Берналя Диаса дель Кастильо, утерянных на два века, найденных, восстановленных для чтения и несколько доработанных магистрами-докторами-профессорами отцом и сыном Магидович: «За неимением достаточного количества морских судов Кортес выступил сухопутным путем из Мехико в сухом месяце октябре с отрядом из 250 ветеранов и нескольких тысяч туземцев-мексиканцев. Сначала они шли вдоль берега Мексиканского залива, затем углубились в заболоченные леса, так как Кортес решил идти в Гондурас кратчайшим путем, оставив к северу Юкатан. Но чтобы проделать этот путь, отряду понадобилось больше полугода. Припасы вышли, все питались кореньями. Работать пришлось не только индейцам, но и всем испанцам; трудились с величайшим напряжением, почти всегда в воде – валили лес, вбивали сваи, строили мосты. Люди, привыкшие к сухому климату Мексиканского нагорья, страдали от тропических ливней и влажной жары. Десятки испанцев и сотни мексиканцев пали во время перехода страны Петен (теперь часть Гватемалы). К началу мая последующего 1533 года сильно поредевший отряд вышел к берегу Гондурасского залива, пройдя за полгода по прямой около 500 миль, в действительности же гораздо больше; понадобилось еще несколько недель, чтобы добраться до города Трухильо, основанного Ф. Лас Касасом на берегу залива у 18° с. ш. Кортес прибыл туда еле живой: он был болен малярией. А в Мехико распространился слух о гибели Кортеса и его людей, их «вдовам» разрешили вновь выйти замуж».

жүктеу/скачать 2.06 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: