Анатолий Петрович Левандовский Первый среди Равных

41

Проблему поставил Дебон:

– А заметили вы, что во всех параграфах конституции, касающихся политических прав, речь идет о «человеке» и «гражданине», но нет ни слова о «женщине» и «гражданке»?

– Ну и что же? – удивился Дарте. – Это вполне понятно.

– Вполне ли? – с сомнением промолвил Бабёф.

– Конечно, – горячо подхватил Марешаль, и его маленькое некрасивое лицо скривилось в презрительной гримасе. – Женщина… Гражданка… Слова, слова, слова… Наши законодатели знали, что делали. Женщина есть женщина; сделавшись «гражданкой», она стала бы пренебрегать своими прямыми обязанностями и превратилась бы в конкурента мужчины…

– В конкурента или соревнователя? – спросил Бабёф.

– В конкурента, в соревнователя – какая разница?

– Большая. Но продолжай, докончи свою мысль.

– А я почти докончил. Женщина рождена для любви, материнства и домашних дел. Она должна быть помощником и охранителем покоя мужчины, а вовсе не «соревнователем» его. Я даже не уверен, что женщин следует обучать грамоте…

– Ну это уж ты хватил! – воскликнул Антонель.

– Ничуть. Жанна д'Арк не умела ни читать, ни писать, а спасла Францию…

– Не занимаясь при этом ни любовью, ни материнством, ни домашними делами, – не без ехидства ввернул Лепелетье.

– Женщина слишком говорлива, – продолжал Марешаль, не обратив ни малейшего внимания на реплику. – Она способна выпустить сто слов в минуту – зачем же ей ещё читать и писать?

– Эге, да ты прямой женоненавистник, – заметил Дарте.

– Напротив, я слишком люблю женщин.

– Оно и видно. Но какой любовью? По-видимому, не братской? – продолжал язвить Лепелетье.

Буонарроти во время перепалки упорно молчал. Бабёф заметил это.

– Выскажись, потомок Микеланджело. Ты-то уж наверняка изречёшь что-либо оригинальное.

– Ошибаешься: в этом вопросе я не склонен оригинальничать. Марешаль прав – наши законодатели знали, что делали. Быть может, он слишком уж резок, насчет грамотности я с ним не согласен. А в остальном…

– Как, и ты тоже считаешь, что женщина не ровня мужчине? – удивился Бабёф.

– Этого я не считаю. Но я вполне согласен с аргументами Амара: политическое воспитание женщины в силу объективных условий пока ещё в колыбели. А не разбираясь в политике, но допущенная к ней, при своей экзальтированности она может стать Шарлоттой Корде.

Бабёф нервно поднялся.

– Удивляюсь вам, друзья. Один городит чушь, другой ему поддакивает, третий – вяло сомневается, и никто не даёт отпора… Видно, придется это сделать мне. Эх, граждане, граждане… Вы иронизируете над «слабым полом», но, вижу я, вы и сами-то не слишком сильны… Вы хотите заткнуть рты тем, кто является не только вашими верными подругами, но и такими же борцами, как вы. Женщина не менее, если не более, энергична и целеустремлённа, чем мужчина. Лишите её прав в вашей будущей республике, и вы превратите её в монстра; недавнее прошлое даёт тысячи примеров того, как «бесправные» женщины – любовницы и фаворитки сильных мира – управляли страной из спальни. Напротив, уравняйте женщину в правах с мужчиной, и вы найдёте в ней самого преданного защитника Равенства; у вас появятся новые Лукреции и Корнелии, которые воспитают вам подлинных Брутов, Гракхов и Сцевол. Отказавшись от голоса того пола, который тирания мужчин всегда стремилась обезличить, конституция 1793 года, несомненно, допустила просчёт. И мы должны исправить эту ошибку, если хотим приблизиться к цели, которую поставили перед собой…

…Вероятно, произнося эти слова, трибун Гракх думал и о своей верной подруге, отдавшей всё ради дела, которому служил её муж. Вероятно, он сетовал про себя, что неустроенная жизнь оставила её малограмотной, и не мог простить Марешалю его выпадов против женского образования…

42

Договорившись относительно роли конституции 1793 года, члены Тайной директории всё своё внимание и энергию отдали убеждению масс и вовлечению их в революцию.

«Народ – цель и средство» – этот тезис был прост и ясен.

Но как провести его в жизнь?

Как сделать народ средством осуществления задуманного дела?

Всем было ясно: сколько бы вожди ни спорили и ни сочиняли, какие бы прекрасные планы и декларации они ни составляли, всё это пропадет втуне, если не будет разбужен народ.

Но как его разбудить? Как довести до сердца и сознания санкюлотов призывы руководителей?

Казалось бы, очень просто: через афиши, плакаты, листовки, газеты.

Но ведь афиши и листовки должны распространять люди. Бабёф и его друзья понимали: без живого общения, без ежедневной и ежечасной работы среди людей дело не сдвинется с мёртвой точки.

Но где и как начать революционную пропаганду? Какими методами? Чьими силами?

После горячих обсуждений идея «плебейской Вандеи», зародившаяся у Бабёфа в период термидорианских тюрем, была отвергнута. Большинством голосов решили: первый и главный удар нужно наносить в центре страны, в Париже; поразив врага в самое сердце в его же цитадели, народное восстание, опираясь на демократические элементы провинции, быстро охватит всю страну.

Тайная директория приняла следующий план.

Прежде всего, создавать отдельные мелкие ячейки, независимые одно от другого маленькие народные общества в разных районах столицы. Такие ячейки можно было бы организовать на мануфактурных предприятиях, строительствах, в рабочих предместьях города. Члены ячеек до поры до времени не должны были знать о подлинных целях Тайной директории; пропагандисты, которые будут руководить ими, обязаны осторожно, ненавязчиво и постепенно знакомить людей труда с разными аспектами великого дела; они могут устраивать дискуссии, публичные читки и обсуждения газетных статей и документов Тайной директории.

Всё это должно было в сравнительно короткое время сформировать общественное мнение.

Кто будет выполнять роль организаторов-пропагандистов этих низовых ячеек?

Те многочисленные демократы, которые, пройдя путь от Революционною правительства II года до сего дня, через гонения и тюрьмы, сквозь проскрипции термидора и белый террор «мюскаденов», хорошо узнали и оценили друг друга, составив крепчайший сплав, неодолимый для козней врагов.

Наиболее опытные и закалённые из этих демократов составят корпус революционных агентов, осуществляющих связь между Тайной директорией и низовыми организациями.

В этих целях было решено разбить Париж на двенадцать отдельных округов. Во главе каждого округа надлежало находиться революционному агенту, полностью отвечавшему за формирование повстанческих сил в своем районе.